По воскресеньям дед Миша ходил на базар за мясом. К походам этим относился серьёзно - с особой тщательностью одевался в выходную одежду по сезону, хромовые сапоги со скрипом, расчёсывал бороду перед старинным тусклым зеркалом, висевшим в простенке между окон в горнице. Брал из верхнего ящика комода портмоне, пересчитывал шелестящие купюры, позванивал мелочью, убирал всё в карман пиджака и, перекрестив лоб, со словами: «Ну, глядите тут, пошёл я», отправлялся на базар. Причём ходил всегда один, любил поторговаться, возвращался, слегка разрумянившийся, довольный своим походом, переодевался и начинал хлопотать.
Все знали, что мешать ему в это время не следовало, не дай бог под руку попадёшь. Мясо дед покупал трёх сортов – говядину, свинину и баранину. Брал большой нож и разделывал всё мясо, раскладывая по кучкам – что на щи, что на жаркое, а что – на фарш. Бабка Таня уносила кучки в мисках на ледник в погреб, а дед, разрезав часть мякоти на куски, укладывал их в деревянное корыто, брал сечку, садился на табурет, начинал рубить мясо, переваливая его с места на место по корыту. Бабка Таня чистила репчатый лук и подбрасывала деду в корыто, лук тут же попадал под сечку и с хрустом смешивался с мясом. Вскоре мясо превращалось в фарш, дед начинал подливать водичку, услужливо почерпнутую блестящим ковшом из ведра, поданную деду, который солил, перчил фарш, колдовал над ним, перебирая ловко сечкой. Время от времени он пробовал фарш на соль и общий вкус и, наконец, ставил корыто на стол со словами: «Нате, бабы, крутите пельмени, готово!»
А всех баб в доме было – бабка Таня, невестка Алевтина, да Алка, которая гостила у деда с бабкой, была мала, лет пяти-шести. Её отправили из дома, где родилась сестрёнка, и маме было легче без Алки управляться с малышкой, потому что детских садов по месту службы отца не было. Все усаживались за стол в небольшой кухоньке, бабка ловко разделывала пельменное тесто, приготовленное заранее, чтобы оно вылежалось. Тесто бабка вымесила ещё с утра и любопытная Алка суетилась тут же, совала везде свой нос и всё расспрашивала – «А это зачем, а это почему?» Тесто на пельмени бабка замешивала по сезону или количеству едоков.
Летом, в жару пельмени стряпали редко, тогда ели окрошку, свёкольник, суп с крапивой и щавелем. Весной или осенью пельмени стряпали иногда на праздники или когда родственники собирались на помочи – то забор поправить, то баньку, а то дрова распилить, расколоть и в поленницы уложить. В такие случаи бабка заводила тесто на два стакана воды и два яйца. А зимой стряпали пельменей много, тесто заводилось на три стакана воды и три яйца, кроме воды, яиц, соли и муки в тесте ничего не было. Бабка долго месила, мяла, катала тесто по большой доске, брала нож, делала надрезы и смотрела, есть ли там ещё пузырьки воздуха. Добавляла муки, ещё месила до тех пор, пока тесто не станет гладеньким при разрезе. Тут бабка соединяла всё тесто в большой шар, хлопала по нему и приговаривала – «Вот, слава богу, готово, полежи теперь, отдохни!» и накрывала тесто большой миской, в которой заводила тесто.
Бабка быстро разделывала тесто на длинные колбаски, резала их на кусочки, крутила краями ладошек на доске, плющила и раскатывала скалкой лепёшечки в тонкие сочни, которые так и крутились, так и вертелись под скалкой - так ловко у бабки всё это получалось. На Алку надевали фартук, давали небольшую досочку, миску с фаршем и чайную ложку. У Алки были свои пельмени, лепила она хрюшек и укладывала рядками на доске, припорошенной мукой. Алевтина лепила пельмени полумесяцем, укладывала их ровными рядками со своей стороны большой доски. Бабка раскатает побольше сочней и присядет на минутку, чтобы пустить в работу сочни, пока они не слежались, её пельмени были ушками, и укладывала она их со своей стороны доски. Алка, заполнив свою досочку, с чувством выполненного долга, бежала на улицу, однообразная работа её утомляла быстро, усидеть на одном месте ей удавалось с большим трудом.
Работа спорилась, пельменей лепили по триста и по пятьсот, и по тысяче штук, выносили в сени на мороз, а после заморозки, складывали в холщёвый мешок и подвешивали на крюк в амбаре. Зимы на Урале были лютые, без пельменей жить было голодно и холодно. Пельмени получались знатные – сочные с юшечкой, ели их, обмакивая в разные соусы, кому, что больше нравилось. Бабка доставала из погреба тертого хрена, в специальном маринаде, грузди пропускала на масорубке и заправляла густой сметаной, в уксус добавляла горчицы, перцу, а ещё распускала масло.
Все макалки ставили на стол, пельмени варили в большой кастрюле, готовые насыпали в огромное блюдо и ставили на середину стола. Дед Миша больше всего любил пельмени с хреном или со сметанно-грибной макалкой, ел и нахваливал – «Нынче шибко вкусные пельяны вышли, особливо хрюшечки хороши, и кто это так постарался таких хрюшечек налепил?!» Алка ерзала на стуле, улыбалась, это её хвалил дед за свои же «дедушкины пельмени», ведь вся вкуснота была в начинке, а фарш готовил дед, это было неизменно. Таких пельмешек, какие Алка едала в детстве, уже не будет никогда – мясо было доморощенное, скотинку в поле выгуливали, пойлом хлебным поили, за здоровьем следили. Да и фарш, рубленый в деревянном корыте сечкой, да приправленный специями уверенной дедовской рукой ни с чем не сравнится.
Так и стоит в Алкиных глазах эта великолепная картина – сидит за большим столом семья, все счастливы, здоровы, едят с удовольствием дедушкины пельмени, рядом хлопочет бабушка. Алка ни разу не видала, когда она сама ела, но лицо её светилось от счастья от того, что она может всех кормить и радовать такой вкусной едой.