Энергия

   Звонок с того света.

В тот день начали происходить странные, необъяснимые вещи.
Неожиданно зазвонил сотовый, который полгода валялся на подоконнике без подзарядки. Именно столько прошло со смерти матери. А телефон принадлежал ей, старая раскладушка, марки «Нокия». И был оставлен как память.
Артём вздрогнул, он был дома один. За окном октябрьский ветер хороводил разноцветные листья. Жена с дочкой уже с неделю нежились под египетским солнцем.
Он с полминуты смотрел на зудящий аппарат, потом на работающий телевизор. Может это сон? Но какой может быть сон, когда любимый «Арсенал» проигрывает во втором тайме 0:1!
На всякий случай Артём ущипнул себя за щёку. И лишь потом взял в руки старенький мобильник. На дисплее цифры уходили в бесконечность. Он насчитал их двадцать пять, а потом сбился.
- Алло!
В телефоне были сильные помехи. «Ещё бы, нелегко, наверное, дозвониться с того света», - подумал он тогда. Но тут сквозь треск и шипение он услышал слабый голос:
- Артём! Сынок!
- Кто это? – спросил он.
Хотя голос этот не перепутал бы, ни с каким другим.
- Артём, тетрадь у тебя?
- Какая тетрадь?
Из трубки донёсся звук, словно где-то там завывала февральская вьюга. Потом телефон замолчал. Артём посмотрел на него - дисплей был чёрен, как ночь за окном. Он потыкал в кнопки. С таким же результатом он мог давить пальцем вон в то пятно на стене.
Взял свой смартфон и набрал номер Игоря.
- Ло! – донеслось, после полуминутного ожидания.
- Опять ешь на ночь?
- Жубы чищу. Половина двенадцатого, между прочим.
- Извини. Игорёха, а мы когда с тобой последний раз пили?
- На той неделе в спорт баре пиво. Да немного, всего-то по литру уговорили. А что случилось?
- Ничего. Ладно, спокойной ночи.
Отключившись, он вновь взял в руки телефон матери. Заворожено смотрел на него, даже не обратив внимания, что на экране телевизора «Арсенал» сравнял счёт.
-«К врачу надо, - подумал. – Глюки уже начались».
Смартфон завибрировал, когда Артём погружался в дремоту, как муха в варенье.
• Ого, вот и благоверная! – глянул он на дисплей.
• Привет, любимая!
• Артём!
Голос у Галины был какой-то не такой. Никогда она не говорила с надрывом.
- Что случилось?
- Артём, прошу тебя, отдай им эту проклятую тетрадь!
- Ты о чём?
В трубке послышались шумы, а затем незнакомый мужской голос произнёс:
- Артём Владимирович, у вас есть то, что нам крайне необходимо. Отдайте нам тетрадь и ваши жена и дочь не пострадают.
- Во первых, я Артём Павлович. А вы кто?
Короткие гудки был ему ответом.


1989 год.


Артёма распирало. От буйства весенней природы, скорого окончания учёбы. Но больше от того, что Таня сегодня позволила ему проводить себя до дома. Они шли по солнечной улице, держась за руки, а у подъезда она даже чмокнула его в щёку.
Но как только он увидел в дверях квартиры лицо матери, будто зимняя ночь опустилась на землю.
- Где ты ходишь, Артём? – в голосе было раздражение. – Отец ждёт тебя.
В спальне царил полумрак, тяжёлые шторы были задвинуты. Отец полулежал на двух подушках, и Артём поразился выражению его лица. Отец всегда был энергичным, деятельным человеком, близкие никогда не видели его лежавшим на диване, или бесцельно слоняющимся по квартире. Честно говоря, близкие видели его нечасто, ибо почти пятнадцать часов в сутки отец проводил на работе. Да и редкие выходные старался проводить вне дома. Иногда брал сына с собой на рыбалку, прогулки по лесу в поисках грибов.
Сейчас в лице отца не было того, что присутствовало всегда – жажды жизни. Но голос был прежним.
- Закрой дверь!
Сын послушно притворил дверь.
- Закрой на щеколду!
Артём недоуменно взглянул на отца, но задвинул щеколду.
- Подойди!
Глаза отца горели лихорадочным огнём. Но огонь этот был уже потусторонним.
- Не сегодня-завтра я умру, - спокойно произнёс он, и от спокойного, обыденного тона, каким были произнесены ужасные слова, сердце мальчика сжалось. – Жаль, что не увижу тебя взрослым.
На последней фразе голос отца едва заметно дрогнул.
- Почему папа?
Отец был здоровым сорокапятилетним мужчиной, никогда ничем, кроме простуды и гриппа не болел. А тут на лице явная печать смерти, что даже 14-летний Артём увидел её.
- Почему, папа?
Огонь в глазах отца, казалось, загорелся ещё ярче.
- Запомни сын. Самый страшный грех в этом мире, на который способен человек – это грех предательства. Но даже он простится там…
Где простится самый страшный грех Артём так и не понял, потому что отец заговорил о другом. Вернее, не заговорил – зашептал:
– У меня есть тетрадь. И я не хочу, чтобы она попала кому-нибудь в руки. Ты должен сохранить её.
- Совсем никому? – тоже шёпотом спросил сын.
- О ней не знает никто, - ответил отец. – Даже мать. Только мы двое.
- А где эта тетрадь?
- Об этом ты узнаешь позже. Когда меня здесь не станет.
У Артёма ком подкатил к горлу, в глазах защипало. Он даже громко зашмыгал носом. Отец, не выносивший сцен, взглянул на сына с прежней твёрдостью.
- Ступай к себе!
Потом в спальню зашла мать. До Артёма доходили обрывки их разговора, потому что оба говорили на повышенных тонах. Одну фразу он услышал полностью. Отец сказал матери, что прощает её.
Прощает, но за что? Артём всегда считал, что его родители – лучшие на свете, а их семья самая крепкая и дружная.
В ту ночь мать не спала. Из полуприкрытой двери своей спальни пару раз проснувшийся Артём видел, что в гостиной горит свет. А уже под утро услышал сквозь сон телефонный звонок.
Следующее весеннее утро было серым. Будто и не было вчера яркого апрельского солнца, весёлого звона капели. Дверь в комнату отца была открыта настежь. А сам он лежал в своей кровати строгий и неподвижный.
На похоронах было много людей в военной форме и строгих костюмах. Отец работал в каком-то сверхсекретном институте, и с чем была связана его работа, не ведала даже мать, которая работала в том же НИИ, но по хозяйственной части. Да и не принято было в их семье говорить о работе. Артём лишь знал, что специальностью отца была физика.
Из всех, кто пришёл на похороны ему был знаком лишь дядя Володя, несколько раз, бывавший у них дома. А однажды они втроём на целых два дня ездили на рыбалку.
Сейчас дядя Володя стоял в военной форме, на широких плечах были погоны с тремя большими звёздами. Его взгляд, устремлённый на отца, лежавшего в гробу, выражал, как показалось Артёму, досаду. Да и мать смотрела на умершего мужа сухими глазами, прикусив губу. Как сейчас Артём понимал их! Весна, природа оживает, впереди лето, с его рыбалкой, ночёвками под открытым небом. А отец взял и умер! Это нечестно по отношению ко всем!
- Жизнь продолжается! – сказала ему на следующий после похорон день классный руководитель Маргарита Матвеевна, положа на плечо горячую руку. – Ты должен хорошо окончить школу, поступить в институт, чтобы быть достойным своего отца. Кроме того, должен помогать маме. Ей сейчас очень тяжело.
Матери действительно было очень тяжело. Всю неделю после похорон она не выходила из комнаты, и мальчика кормила соседка тётя Варя. На восьмой день, а это была суббота, пришедший из школы Артём увидел, как мать суетится на кухне.
- Ты, наверное, голодный?
Она поставила перед ним стакан жидкого чая и ломтик хлеба с тонко намазанным сливочным маслом. По части кулинарии мать была не ахти. Яичница, сосиски, покупные пельмени. Зато отец в редкие выходные варил великолепные борщи, жарил котлеты. А уж его уха из только что пойманной рыбы всегда вызывала у Артёма обильное слюновыделение.
Где-то в конце мая Артём вернулся из школы рано. В прихожей услышал доносившиеся из гостиной голоса. Мужской принадлежал дяде Володе.
- Ты тринадцать лет прожила с ним, - говорил он. – Неужели всё это время он так и не доверял тебе полностью?
- Почему ты так решил? – в голосе матери был вызов
- Потому что за тринадцать лет ты так и не узнала, где он прячет свою тетрадь!
- Он никогда даже не упоминал о ней!
Затем с минуту в комнате царило молчание. Артём стоял, боясь пошевелиться.
- За несколько часов до смерти, - услышал он опять голос матери, - он позвал его в свою комнату.
Парня неприятно поразило, что мать говорила о нём, как о ком-то чужом.
- Ты слышала, о чём они говорили? – спросил дядя Володя.
- Нет. Он велел ему закрыть дверь. Я приложила ухо, но так ничего и не услышала.
- Поговори с ним! – в голосе дяди Володи зазвучали повелительные нотки.
- Лучше тебе это сделать самому, - устало ответила мать. – Ведь ты и мёртвого можешь заставить отвечать на твои вопросы.
- Вот только с Павлом у меня ничего не получилось. А парень-то пошёл в отца. Ладно, когда он вернётся?
- Должен прийти с минуты.
Артём неслышно открыл входную дверь и выскользнул на лестничную площадку. Он бродил по улицам до самой темноты, так не хотелось возвращаться домой. В голове теснились мысли одна хуже другой. Так вот, что имел отец в виду, когда говорил о предательстве! И именно за это предательство он и простил мать перед самой смертью. «- Я бы не простил ни за что!», - думал подросток, скрипя зубами.
И ещё. Дядя Володя говорил, что мать прожила с отцом тринадцать лет. А Артёму в октябре исполнится пятнадцать. А это значит… Его затрясло в ознобе от этой мысли.
Стемнело. Зажглись редкие фонари. Делать нечего, надо возвращаться, не ночевать же на улице? Да и похолодало, Артём совсем продрог в своей лёгкой курточке.
- Артём! – услышал он голос, когда подходил к подъезду.
Оказывается, дядя Володя ждал его во дворе, расположившись на лавке под большим тополем.
- Сядь!
Артём послушно сел рядом. Стальные глаза дяди Володи смотрели на него, не мигая. И он понял под этим взглядом, проникающим во все закоулки души, что лучше не врать этому человеку.
- Расскажи мне про тетрадь, - почти ласково попросил мужчина.
Артём рассказал ему всё, что знал. А что, собственно, он знал? Что существует некая тетрадь, только и всего. Да и существует ли? Может это плод воспалённого воображения?
- И что, Павел даже никакого намёка не дал, где она находится?
- Он сказал, что я узнаю об этом позже. Когда его не станет.
К горлу подкатил ком
- И ты обязательно мне расскажешь? Ведь, правда?
И вновь эти глаза, от которых никуда не спрятаться. Артём торопливо кивнул.
- Вот и молодец. А теперь иди домой, уже поздно.
Дядя Володя легонько хлопнул его по плечу. Артём заскочил в подъезд, взлетел на свой третий этаж.
В квартире царили темнота и тишина. Мальчик торопливо умылся, и даже не заходя на кухню, юркнул в свою комнату.
Он долго не мог уснуть. Перед глазами стояло лицо отца, то самое с потусторонним взглядом. Его сменял пронзительный взгляд дяди Володи. Его серые глаза, казалось, прожигали Артёма насквозь, и парень с трудом вырывался из липких объятий мучительной полудрёмы.
Когда он в очередной раз со стоном открыл глаза, то увидел силуэт, вырисовавшийся на фоне светящегося уличным фонарём окна. На мгновение ему показалось, что это дядя Володя сидит у его постели. Несколько минут Артём лежал, боясь пошевелиться. Затем он услышал знакомый материнский вздох. Мать встала, так, не сказав ни слова, и вышла из комнаты.
В самом начале лета парня отправили на два месяца в деревню к материной тётке. Ехать жутко не хотелось, потому что Танька до июля оставалась в городе. Но мать согласия сына и не спрашивала, а он, привыкший во всём слушаться родителей, безропотно сел в поезд.
Деревня была в ста с лишком верстах от Москвы. Сосновый бор, речка, петляющая меж холмов. Да и Серафима Егоровна – баба Сима, как её звал Артём, умела найти к парню подход, мелочной опекой не докучала. А Танька? Жить мечтами о грядущей встрече, тоже неплохо. Примерно так рассуждал Артём, глядя, как за окном проплывали полустанки, сменяющиеся зеленой стеной леса.
Деревенская жизнь помогла ему легче пережить потерю отца. Он почти забыл о таинственной тетради, перестал мучить себя вопросом, каким образом мать предала своего мужа. Здоровой психикой он пошёл в отца. Права была Маргарита Матвеевна, жизнь продолжается. А в жизни бывает всё. И даже смерть.
В Москву в середине августа вернулся загорелый и повзрослевший уже не мальчик, но юноша. Вот только матери дома не оказалось, несмотря на субботний вечер.
- В командировку уехала, - сказала ему тётя Варя, передавая ключи и пятнадцать рублей «на жизнь».
Сколько Артём помнил, мать ни разу в командировки не ездила. Только в отпуск или к родственникам. Да и какие могут быть командировки у заведующего хозяйственной части научного отдела? Хотя, как знать! Да парня это не особо волновало. Баба Сима нагрузила его провизией на целый месяц. Так что деньги можно смело тратить не на жизнь, а на развлечения. Ведь через две недели в школу.
Танька была в Москве, пару дней назад вернулась с родителями из Крыма. Загорела, из нескладной девчушки превратилась в красивую девушку. Артём оробел. Да и смотрела она на него не так как в апреле, во взгляде появилась какая-то снисходительность. И даже превосходство.
На его предложение сходить в кафе-мороженое устало помотала головой.
- Не могу.
С досады Артём прикусил губу до крови. А ведь не так давно посчитала бы для себя за счастье! Но вида он не подал.
- Ладно, пока.
- Ты не сердись, Артём. У меня жених есть, в Евпатории познакомились. Ему уже семнадцать. Вот школу закончу – поженимся.
- Желаю счастья! – бросил он, уже спускаясь бегом по лестнице.
Недавно, в какой-то книжке Артём прочёл фразу, что человек, не познавший в жизни горя, навсегда останется младенцем. И сейчас, идя без цели по вечерней улице, думал, что в свои неполных пятнадцать, он этого горя познал, больше некуда! Смерть отца, предательство матери, теперь вот Танька… Стоп! А кто ему, собственно эта Танька? Один раз проводил до дома, за что его отблагодарили поцелуем в щёку. Детское, не оформившееся чувство. Да и чувство ли?
Так он размышлял, не замечая времени, шагая по вечерним московским улицам.
Артём мысленно похвалил себя за здравость рассуждений. Был бы жив отец, похвалил бы. Молодец сынок, рассуждаешь логически. А с логикой не поспоришь.
Истошный девичий крик прервал его здравые мысли. Крик доносился из тёмной арки. Некоторое время парень раздумывал. Будет ли это разумно?
Смотри, не перепутай здравую логику с трусостью, услышал он внутри голос отца. И Артём шагнул в тёмную подворотню.
Тусклая лампочка освещала вход в подъезд. К грязной, с отвалившимися кусками штукатурки стене прислонилась девичья фигура. А над ней нависал большой мужик.
- Не трогай меня! – закричала девица.
Последнее время в городе ходили слухи о маньяке, насиловавшим девушек. Милиция предупреждала, поздно вечером лучше не выходить, а если уж вас занесло на улицу, держаться к свету и скоплению людей.
Артём увидел кусок кирпича, валявшегося у стены. Тяжёлый, таким и убить можно, если угодить в висок, подумал он, подкидывая «оружие пролетариата» в руке.
- Эй!
Мужчина резко обернулся и Артём увидел, что выражение его глаз было спокойным. А у маньяков глаза обычно горят лихорадочным огнём. Об этом он в каком-то капиталистическом детективе читал.
Что же ему ещё сказать? Вроде полагается грозно потребовать, чтобы отстал от девушки.
Но говорить ничего не пришлось, так как мужчина развернулся и исчез в глубине двора. А там, видимо была проходная на другую сторону улицы.
Девчонка взглянула на него. В карих глазах испуг.
- Вас проводить? – на всякий случай спросил Артём.
- Ну, проводи, - с какой-то вялостью ответила она.
Парень смело вошёл в полутёмный подъезд.
- Я не здесь живу, - раздалось за спиной.
- Идёмте, - с готовностью развернулся он.
- Это далеко. В Копотне.
Вот это да! Электрички ходят до двенадцати. Артём взглянул на свои «Командирские» - подарок отца. Четверть двенадцатого. До ближайшего метро отсюда минут двадцать ходу. Да и на метро до вокзала пять остановок. Не успеем!
И как же он забыл про пятнадцать рублей? Такси домчит за десять минут.
Но улица была пустынной. Редкие автомобили проезжали мимо машущего рукой подростка. Девчонка безучастно смотрела куда-то в сторону. Прямо по Сент-Экзюпери, мол, ты меня спас и теперь за меня в ответе.
После двадцатиминутного стояния около них, наконец, остановилась чёрная «Волга».
- До Курского довезёте?
- А деньги у тебя есть? – раздалось из темноты салона.
- Не было бы, не останавливал.
- Трёшка.
- Поехали!
Артём открыл заднюю дверцу.
- Залезай! – бросил девчонке.
- Ты первый!
Вот ведь какая! Он её спас, везёт на вокзал, а она ещё и выкаблучивается. Сейчас выгрузит на вокзале и на этой же машине домой.
Ехали молча. К тому же девчонка демонстративно смотрела в окно, отвернувшись от Артёма.
- А вы меня потом на Шаболовку отвезёте? – спросил парень водителя.
- А это зависит от того, как будешь себя вести, - отвечал тот.
И только сейчас Артём заметил, что едут они какими глухими закоулками.
- А мы правильно едем?
- Правильно, правильно!
Заехали в тёмный двор и остановились у глухой стены. Водитель повернул к Артёму лицо, и он узнал «маньяка», от которого полчаса назад спас девчонку.
- Где тетрадь? – спросил «маньяк».
- Какая тетрадь? – не понял Артём.
Девчонка наотмашь ударила его тыльной стороной ладони по лицу, попав по губам. Рот тут же наполнился кровью. Парень скосил на неё глаза. Вроде обычная девчонка, его возраста, может чуть старше. Вот только глаза выдавали в ней человека много повидавшего. И было в её взгляде столько злости и ненависти, что Артёму стало страшно.
- Мне спросить ещё раз? – осклабился «таксист».
- Я не знаю! – выкрикнул парень.
И вновь хлёсткий удар, теперь уже по носу. Кровь из носа стекала по подбородку прямо на белую рубашку. И почему-то запачканная рубашка больше всего огорчила Артёма.
- Я всё дяде Володе рассказал.
Артём старался, чтобы голос его не звучал жалостно или испуганно, хотя страшно ему было до жути.
- Ключи от квартиры! Быстро! – протянул руку водитель.
Артём торопливо достал ключи из кармана брюк. Водитель сделал девчонке знак глазами. Та тут же схватила подростка за волосы и потащила из салона. Силищи у неё было на двух мужиков! Она швырнула его прямо на стену. Артём в печатался в неё лбом, из глаз брызнули искры, и он на какое-то время потерял сознание.
Когда очнулся «Волги» и в помине не было.
До дома он добрался утром, когда уже рассвело. Почему-то больше всего боялся, что с таким лицом заберут в милицию. Но какая может быть милиция в шесть утра?
Как и следовало ожидать, входная дверь была открыта, а в самой квартире царил такой бардак, будто там всю ночь неистовствовал целый взвод чертей.
Бельё валялось на полу, стеллажи с книгами были сорваны со стен, огромный письменный стол отца был вывернут наизнанку всеми своими ящиками.
В ванной комнате тоже сорвали со стены полку. И даже в туалете на фаянсовом бачке была трещина.
Артём взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрел парень с распухшим носом и некрасиво оттопыренной верхней губой.
- Артём, а чего это у тебя дверь нараспашку? – раздался с лестничной площадки голос тёти Вари.
И спустя мгновение её же крик:
- Ой, Господи! Что же это у тебя творится?
Увидев разгром в квартире и побитую физиономию парня, соседка бегом бросилась к себе, Крикнув на ходу:
- В милицию позвоню!
Но в милицию она не позвонила. Потому что спустя полчаса на пороге возник дядя Володя.
- Живой?
- А что, не похоже? – нашёлся Артём.
- Ну, раз шутишь, значит живой, и, самое главное, здоровый.
Вслед за ним в квартиру вошёл широкоплечий парень в пиджаке, несмотря на августовскую жару. Он цепким взглядом охватил погром, царивший вокруг.
- Хаос! – изрёк широкоплечий.
- Любишь ты, Коля, умные слова, - взглянул на него дядя Володя. – А ведь хаос не всегда означал беспорядок, а всего лишь изначальное состояние мира. А тут, - он обвёл рукой гостиную, в которой они находились, - больше подходит определение турбулентность. Ладно, ты здесь осмотрись, а я с парнем побеседую.
- Есть, товарищ полковник!
Дядя Володя обнял Артёма за плечи и повёл на кухню.
- Садись! – подвинул парню табурет.
Артём сел. Его вдруг начала бить крупная дрожь, даже слышно было, как стучат зубы.
- Я сейчас.
Мужчина вышел и спустя пять минут вернулся, держа в руке флакончик валерьянки. Нашёл стакан, налил из крана воды.
- Выпей.
Артём послушно выпил, чуть не откусив кусок стекла. Через какое-то время дрожь стала отпускать. Дядя Володя сел у раскрытого окна, достал сигарету, закурил.
- Отпустило? Ну, давай, рассказывай.
И Артём рассказал. Его внимательно слушали, иногда к месту задавая вопросы.
- Номер машины, ты, конечно не запомнил?
- Я его и не видел! Темно там было.
- Ладно, опиши мне этих двоих.
- Мужчина обычный. Роста только высокого.
- Возраст?
- Откуда мне знать?
Для четырнадцатилетнего Артёма все, старше тридцати казались стариками.
- Глаза у него какие-то никакие.
- Что значит никакие?
- Когда увидел эту парочку в подворотне, подумал, что мужик – маньяк. Но у маньяков глаза горят, а у этого взгляд какой-то тусклый.
- Откуда ты знаешь, что у маньяков горят глаза? – улыбнулся дядя Володя.
- Читал где-то.
- Вообще-то глаза называют зеркалом души. По ним можно определить характер человека. Надо только смотреть внимательно.
Артём взглянул в серые глаза мужчины, сидящего напротив.
- Что? – опять улыбнулся тот. – Пытаешься меня прочитать?
- У меня не получается, - опустил парень взгляд. – А вы меня сможете… прочитать?
- Конечно, могу!
- Ну и какой у меня характер?
- Нормальный у тебя характер. В меру твёрдый. Ты мне про девчонку расскажи.
- А вот девчонка странная. На первый взгляд обычная, моего возраста, может чуть старше. Но вот глаза…
Парень замолчал, вспоминая. Глаза были как чёрный омут. И хотя в кухне было жарко, Артём передёрнул плечами, будто от холода.
- В глазах была такая ненависть. А я ведь ей ничего плохого не сделал, наоборот, помочь хотел. И ещё в них было что-то нечеловеческое, не могу объяснить. Как будто тьма – живая и очень опасная. Если, как вы говорите, глаза – зеркало души, то мне кажется, такой души у человека быть не должно.
Дядя Володя внимательно посмотрел на него.
- Вот здесь ты прав на все сто! Хотя среди нас, людей попадаются такие, мама не горюй!
В это мгновение мимо них что-то пролетело и врезалось в стену напротив раскрытого окна. Врезалось с такой силой, что от стены отвалился кусок штукатурки. Подросток запоздало вжал голову в плечи, мужчина даже не шелохнулся.
Оба одновременно взглянули на пол. Там лежал, как Артёму сначала показалось, кусок чёрного стекла в виде сердца. Он нагнулся, чтобы поднять его.
- Не трогай!
Дядя Володя резко дёрнул его за плечо. «Чёрное сердце» стало уменьшаться в размерах, словно стремительно таял кусок льда. И вскоре на полу осталась крохотная лужица, высохшая через несколько секунд. И вот уже на линолеуме лишь еле заметное пятнышко.
- Значит, они уже здесь! – произнёс мужчина.
- Дядя Володя, кто они?
- Эх, Артём, если бы ты знал, как нам сейчас нужна тетрадь твоего отца!
- Но отец не дал мне даже намёка! Лишь сказал, что узнаю я о тетради после его смерти. Значит, кроме отца и меня о ней знает кто-то ещё.
- НЕ забывай ещё меня и твою мать – вздохнул дядя Володя и добавил, - что знают двое, знает свинья. А нас уже трое.
- Не с того же света мне сообщат о ней?
Взгляд мужчины, когда он взглянул на парня, был очень серьёзен.
- Если бы ты знал, сынок, как недалёк от истины.
- Шутите? – догадался Артём.
- Шучу! – неожиданно улыбнулся дядя Володя. – Ладно, пойдём, поспрошаем нашего Пинкертона, может он чего там нарыл.
Они вернулись в гостиную.
- Чем порадуешь, Николай?
Здоровяк, сбиваясь, начал рассказывать о том, что в квартире обнаружены две пары следов обуви. Одни сорок второго – сорок третьего размера, вторые – детские.
- Это я и без тебя знаю! – отмахнулся дядя Володя. – Кроме отпечатков обуви, они ничего не оставили?
- Оставили, - важно сообщил Николай и протянул ему целлофановый пакетик.
Дядя Володя поднёс его к глазам.
- Волос, Владимир Андреевич. Похоже, женский. Вон, какой длинный!
- Ну и что? Может это Светланы волос, или Варвары, соседки?
- В лаборатории и сравнят, - не унывал Коля. – У нас ведь есть возможность взять волос обеих женщин?
- Пока только одной. Светлана Викторовна вернётся через неделю.
Владимир Андреевич посмотрел на диван, стоявший в углу.
- Смотри Николай! Слава Богу, у нашего парня с психикой всё в порядке.
На диване, свернувшись калачиком, спал Артём.
Матери не было ещё неделю. Всё это время с Артёмом жил Николай. Следовал за ним по улице, впрочем, никак себя не выдавая. Через три дня Артём привык. Ну, ходит рядом взрослый парень! К тому же с Николаем ему было интересно; он показывал Артёму приёмчики из боевого самбо. А один раз дал подержать в руках настоящий пистолет.
Порядок они в квартире навели, конечно, не без помощи соседки тёти Вари. Вернее, помогал как раз Артём. Но уже к вечеру того дня, когда нагрянули незваные гости, в квартире были чистота и порядок. Тогда же Николай поставил на входную дверь новый замок, ключи незваные визитёры после обыска не оставили.
Владимир Андреевич приходил за эту неделю один раз, зато звонил каждый день, подолгу о чём-то разговаривая с Николаем. Поэтому Артём так и не узнал, что кто-то надругался над могилой отца. Искали, скорей всего ту же тетрадь. Гроб выкопали и вскрыли, разбросав останки.
В последнюю неделю августа вернулась мать, Коля исчез как-то незаметно, будто и не было его вовсе. Начались хлопоты по подготовке к школе, и Артём забыл о треволнениях, которые довелось ему испытать всего неделю назад. С матерью на эту тему он не разговаривал. Её привёз дядя Володя. Донёс вещи до квартиры, и даже не зайдя, попрощался.
После смерти отца Артём и Светлана Викторовна отдалились друг от друга. Общение сводилось к коротким диалогам: - «Есть хочешь? Нет». Мать ушла в свой мир, закрылась в скорлупе. Почему-то после смерти мужа больше времени стала проводить на работе. Вот и командировки появились, которых раньше не было.
Прав был Владимир Андреевич, характером Артём пошёл в отца, которого отличало повышенное чувство самодисциплины. Парня не надо было заставлять делать уроки, убирать за собой комнату.
Первого сентября Артём шагал в свою школу. Впереди были два самых ответственных года учёбы – девятый и десятый классы. Правда он ещё не определился в выборе вуза, но время есть.
Было по-летнему жарко, поэтому парень шёл без пиджака, белая отутюженная рубашка с коротким рукавом, чёрные брюки. Он думал о встрече со школьными друзьями, и о том, как бросит равнодушный взгляд на Таньку Савельеву. Даже остановился перед витриной, чтобы отработать этот взгляд. Получилось неплохо. Презрительно вздёрнутый подбородок, едва заметная усмешка. Вот только глаза выдавали. Артём последнее время стал учиться читать по глазам. Так вот, в своих увидел явную тоску по неразделённой любви. Но себя убедил, что это боль от предательства. Но зачем тогда, в апреле было целовать в щёчку у подъезда, подавать надежду?
Артём вздрогнул. С той стороны витрины на него, не мигая, смотрели два чёрных омута. И столько злобы было в них, что холод охватил всё тело парня, несмотря на жару. Как загипнотизированный он не мог отвести взгляда от этих полных лютой ненависти глаз.
- Артём! – позвал его кто-то.
Этот окрик и вывел парня из ступора. Полные ненависти глаза исчезли, в отражении стекла было лишь испуганное лицо подростка. Он оглянулся и увидел быстро удаляющуюся девичью фигурку, а наперерез ей бежал широкоплечий Коля. Вскоре оба исчезли в арке.
Около Артёма, визжа тормозами, остановилась серая «Волга».
- Садись в машину! Быстро! – услышал он голос дяди Володи.
Они долго ехали по московским улицам, и парень понял, что в школу он сегодня не попадёт. Автомобиль выехал на трассу, и вскоре Москва осталась позади. Замелькали одноэтажные домики, которые сменила плотная стена леса. Вскоре они свернули с автострады на грунтовую дорогу и через десять минут остановились перед глухими железными воротами. Когда ворота отошли в сторону, пропуская их машину, Артём увидел вооружённых автоматами людей в военной форме.
Внутри были те же деревья, только росли пореже, да и трава аккуратно подстрижена.
«Волга» остановилась у величественного здания в пять этажей, и Артём подумал, что дядя Володя привёз его в санаторий. Он тогда не знал, что такое сталинский ампир.
Они с Владимиром Андреевичем выбрались из машины. Парень с наслаждением вдохнул свежий, с запахом хвои воздух.
- Вот здесь, Артём, работал твой отец, и до сих пор работает мать.
- Мой отец был физиком-ядерщиком? – спросил подросток.
- С чего это ты решил? – взглянул на него Владимир Андреевич.
- Папа никогда не рассказывал о работе. Я думал потому, что это государственная тайна. Да и здесь высокий забор, охрана.
Дядя Володя достал сигарету, закурил.
- Твой отец был физиком. И даже в молодости работал под руководством Игоря Васильевича Курчатова. Но добывание энергии при расщеплении атома, натолкнуло его на мысль об энергии вообще. Энергии, как сущности нашего материального мира. Тебе понятно?
- Я вообще-то физику не очень. Но раз в школу сегодня не пошёл, послушаю вас.
Владимир Андреевич выдохнул сигаретный дым в чистый лесной воздух. Закашлялся.
- Курить мне надо бросать!
Он затушил сигарету о подошву своей туфли, выдвинул в салоне «Волги» пепельницу и аккуратно положил туда окурок.
- Попробую, Артём, объяснить на уровне девятого класса. Хотя должен заметить, что ты по интеллекту выше большинства своих сверстников.
От этой похвалы щёки парня залил румянец.
- Но немного ленивый и совсем несобранный, - тут же добавил дядя Володя ложку дёгтя. – Так вот. Весь наш материальный мир, как считал твой отец, состоит из энергии. Справедливости ради скажу, считал так не он один. Вся энергия распределена по потокам. И если научиться, ими управлять, то человечество сделает немыслимо гигантский скачок в своей эволюции.
- Здорово! – восхитился Артём. – Вот вы говорите, что из энергии состоит материальный мир. А что есть ещё какой-то другой?
Владимир Андреевич внимательно взглянул на него.
- Молодец Артём! Не зря я тебя за твой интеллект похвалил! Мы семьдесят лет считаем себя материалистами. Со школьной скамьи нас учат, мол, материя первична, сознание вторично.
- Ну да, это ещё Карл Маркс сказал!
- Карл Маркс хорошо описал, как капиталисты получают прибыль. Но вот в сферах, которыми занимался Паша, он был, как говорится, ни в зуб ногой. А отец твой, изучая энергетические потоки, пришёл к выводу, что ими уже кто-то управляет и направляет.
- Параллельные миры? – у Артёма перехватило дыхание.
- Не угадал! Тут всё гораздо сложней. Эти самые энергетические потоки переплетены мудрёней, чем провода в электронно-вычислительной машине.
Они услышали трель телефонного звонка, доносившегося из машины. Дядя Володя снял с панели трубку.
- Алло!
Некоторое время слушал, иногда вставляя «так». Выслушав, повесил трубку на рычаг, повернулся к Артёму.
- Поймали твою юную бабу Ягу! Сюда везут.


Артём сидел в институтской столовой и с аппетитом ел борщ. Кстати, приготовленный его матерью. Дома она ни его, ни отца такими вкусностями не баловала.
Сама Светлана Викторовна сидела напротив и наблюдала за сыном.
- Что-нибудь не так? – отвыкший после смерти отца от материнского внимания, парень взглянул на неё.
- Всё не так, Артём! – вздохнула мать. – Вот знать бы только, КАК должно всё быть.
В её взгляде он увидел прежнюю нежность. Она подвинула к нему тарелку с гречневой кашей и большой котлетой.
- Кушай сынок!
К ним подошёл Владимир Андреевич.
- Ну что? – спросила его Светлана Викторовна.
- Молчит, как рыба!
Артём посмотрел на них, и его вдруг пронзила мысль: а ведь они когда видишь их вместе, кажется, будто прожили бок обок долгие годы. И как только он раньше не замечал! Близость эта была видна во всём. Во взглядах, которые они бросали друг на друга, коротких фразах, недоговорённости…
И тут же пришла другая мысль; об отце. Парень уткнулся в тарелку, чтобы дядя Володя не прочитал его по глазам.
- Кстати, это её волос Николай нашёл в вашей квартире, - тихо сказал Владимир Андреевич. – И знаешь, что показал анализ?
Мать бросила на него короткий взгляд.
- Его структура говорит о возрасте от семидесяти до девяноста лет.
Артём тут же вскинул глаза.
- Значит, она не девчонка?
- Хороший вопрос! – усмехнулся дядя Володя.
- Артём, - мать накрыла его руку своей ладонью. – Нам с Владимиром Андреевичем надо с тобой поговорить.
Сердце парня вдруг сжалось. Он отвернулся к окну, за которым сгущались сумерки. И вдруг в столовой погас свет. Да и не только в столовой. Уличный фонарь, светивший в окно, тоже погас. И лишь полная луна бросала свой бледный свет на кафельный пол.


Встреча на кладбище.

В ту ночь он так и не смог уснуть. Звонил Галине на сотовый через каждый час. Телефон жены молчал. Два раза звонил на телефон дочери. С тем же результатом.
Тетрадь. Артём понятия не имел, где искать эту чёртову тетрадь! Двадцать лет прошло со смерти отца и про эту тетрадь ему задавали одни лишь вопросы. И не одного хотя бы намёка, где её искать!
За окном занимался хмурый октябрьский рассвет. Ещё один понедельник. Стоп, не ещё один! Вы же нынче именинник, Артём Палыч!
Он прошёл в прихожую, где висело большое зеркало. Оттуда на него смотрел чуть выше среднего роста, в меру упитанный красноглазый шатен. Вообще-то глаза у него серо-голубые, но после бессонной ночи приобрели красноватый цвет.
- С тридцати пятилетием тебя! – бросил он красноглазому.
Земную жизнь, пройдя до середины, я очутился в сумрачном лесу. Вот, и Данте к месту. Сегодня ночью, утратил ты, Артём свой правый путь во тьме.
Невесёлые философствования прервал зуд мобильника. Артём бросился в гостиную, где на диване лежал его сотовый. Это был Игорь.
- Хэппи бёздэй ту ю! – запел он дурацким голосом.
- Спасибо, - вяло откликнулся именинник.
- А чего без энтузиазма?
- Не выспался.
- Это понятно. Когда наши жёны на курорте, мы всегда не высыпаемся, - продолжал балагурить Игорь.
- Игорёк, ты сегодня с заказчиком сам встреться. У меня тут дела.
- Что за дела? Я, как партнёр знать имею право.
- Личные, Игорёк, личные! Потом расскажу.
Через двадцать минут Артём садился в свою Ауди. За это время успел наскоро побриться, почистить зубы и умыться. На завтрак его не хватило, да и желания не было. И думать на сытый желудок трудно, кровь от мозгов отливает. И уже выйдя из квартиры, вдруг вернулся и сунул в карман куртки телефон матери. Зачем? Он и сам не смог ответить на этот вопрос.
Он сидел в машине, барабанил пальцами по рулю, пытался сосредоточиться. Собственно, мысль была одна – ехать на могилу отца.
Даже сейчас, спустя двадцать лет он продолжал называть этого человека отцом. Человека, которого помнил с тех пор, как помнил себя. Да и по всем документам он им и являлся, даже в метриках был записан.
В это буднее утро кладбище было почти пустым. Артём видел пару-другую посетителей, сгребающих палые листья с могил. Да цыганку, сидевшую на картонке у поворота на линию, где была могила отца.
Последний раз он был здесь в апреле, когда на другом конце кладбища хоронили мать. Тогда они с Верой постояли у плиты.
- А бабушка с дедушкой уже встретились? – спросила одиннадцатилетняя дочь.
- Я надеюсь, - отвечал Артём, погружённый в свои мысли.
Сейчас он нагнулся, чтобы убрать с плиты опавшие листья. Что надеялся здесь найти? Тетрадь. Неужели она лежит там, под землёй?
И вдруг Артёма будто ударило током. Ощущение было настолько сильным, что он резко выпрямился и отшатнулся. И тут же в кармане куртки заверещал мобильник, старенький Нокия.
На дисплее опять были цифры, которым не видно конца.
- Артём! – услышал он голос сквозь сильный треск помех.
- Кто это?
- Артём, смотри внимательно на обелиск!
По телу пробежала волна холода, будто его окатили ледяной водой. Он узнал этот голос! Голос человека, пятнадцать лет бывшего ему отцом.
Телефон замолчал, чёрное стекло дисплея отразило октябрьское солнце . Из холода Артёма бросило в жар, рубашка от резко выступившего пота прилипла к телу. Он вытер рукавом куртки мокрый лоб. Затем внимательно вгляделся в надпись на могильной плите. Вроде всё, как всегда.

КОШЕВОЙ ПАВЕЛ МАРТЫНОВИЧ

1943 - 1989

Стоп! Цифры 19 и 43 что-то напоминают помимо года рождения отца. Он сильно потёр ладонью лоб. Точно, это же номер захоронения матери! Что-то подсказывало ему, идти надо туда. А это ни много ни мало, полтора километра в другой конец. А на машине на территорию его не пустили.
Артём пошёл быстрым шагом мимо сидящей цыганки по центральной алее, свернул направо, потом налево. Вот и линия, на которой под номером 1943 могила матери. В самом её начале сидела ещё одна цыганка, одетая в такие же лохмотья, что и та, которую он оставил у линии, где лежит отец.
Он остановился и внимательно посмотрел на цыганку. Женщина была закутана в платок и смотрела в землю, покачиваясь, будто баюкала младенца. В этом не было ничего удивительного. Нищие и цыгане – постоянные посетители кладбищ и церковных папертей. И Артём пошёл дальше.
Но тут вновь зазвонил телефон матери.
- Артём, не подходи к могиле! Они здесь!
- Кто они? – спросил он, но телефон уже молчал.
Артём огляделся, но кроме цыганки рядом никого не было. Он достал из кармана пятидесятирублёвую купюру и положил рядом с сидящей, но так, чтобы она не смогла дотянуться не привстав. А сам сел перед деньгами на корточки.
Цыганка сидела не шелохнувшись.
- Что, деньги не нужны?
Женщина медленно подняла голову. На Артёма полыхнули ненавистью глаза из двадцатилетней давности. А ведь она почти не изменилась, подумал. Хотя, кроме глаз ничего не видел. А в них была всё та же звериная злоба.
- Давно не виделись, Изольда, – только и успел сказать он.
«Цыганка» быстро вскочила на ноги. Артём тоже попытался встать, но стопа, обутая в жёсткий кроссовок, впечаталась ему прямо в лоб. Из глаз посыпались искры, и он рухнул спиной на кладбищенскую землю.
На несколько секунд он потерял способность двигаться и соображать. Этого «цыганке» хватило, чтобы быстро обшарить его одежду. Придя в себя, Артём схватил её за руку, но получил сильный удар кулаком по носу. И опять яркая вспышка заслонила всё. Когда, наконец, вернулся к действительности, «цыганки» и след простыл.
Он сидел на пожухлой осенней траве, озираясь вокруг. На лбу набухала шишка, кровоточащий нос уже заслонял ему обзор. Если узнают ребята из клуба «Снежный барс», засмеют. За считанные секунды схлопотать два нокаута от женщины! Правду поют в известной песне, день рождения – грустный праздник!
- Ну, вот и поздравления посыпались!
В кармане опять напомнил о себе телефон. Даже не взглянув на дисплей, Артём поднёс аппарат к уху.
- Они ушли, - услышал он голос, и даже не стал спрашивать, кто они. – У тебя есть шанс взять тетрадь незаметно. Потом сразу же уходи.
Знать бы, где она, эта треклятая тетрадь?
Артём подошёл к могиле матери. На плите из мраморной крошки, рядом с фотографией была нацарапана стрелка, указывающая вверх. Она сразу бросилась ему в глаза.
Он посмотрел туда, куда указывала стрелка. Рядом раскинулся большой ясень, на толстой ветке висел скворечник. Кряхтя, Артём полез на дерево.
Тетрадь была внутри. Толстая, в добротном кожаном переплёте. Спрыгнув на землю, он словно вор огляделся. Затем задрал куртку и сунул тетрадь за ремень брюк. Взглянул на фотографию.
- Прости мама, если потревожил.
Стрелки на обелиске не было. Артём, оглядываясь по сторонам, как герой плохого шпионского фильма, двинулся к выходу.







Воспоминания.

Лунный свет упал на испуганное лицо матери. Артём почувствовал, как рука, накрывшая его ладонь, задрожала.
- Опять, - прошептала она.
Владимир Андреевич поднялся.
- Из столовой ни шагу!
Мать ещё крепче сжала руку Артёма.
- Ты – умный, - быстро, словно боясь не успеть, заговорила она. - И сам, наверное, всё понял?
- Не всё, - ответил Артём. – Это что-то связанное с папой?
- Он не твой отец.
В лунном, молочном свете на глазах матери блестели слёзы. Как алмазы, подумал парень.
- И кто мой отец?
- Владимир Андреевич Поливанов, полковник КГБ, начальник режима нашего института.
Он взглянул в сверкающие глаза матери.
- Мама, у меня не будет другого отца.
Алмазы покатились по щекам и… исчезли. А рука, сжимающая его ладонь, стала холодна как лёд.
- Ты уже взрослый, Артём, и вправе сам принимать решения.
И она убрала руку.
Там, в коридорах института слышался топот многочисленных ног, громкие голоса. Всё это продолжалось несколько минут, а потом люминесцентные лампы, заморгав, зажглись. Артём взглянул в лицо матери, ставшее вдруг чужим.
В столовую вошёл дядя Володя.
- Она исчезла, - сказал он. – Просто исчезла, будто просочилась сквозь бетонные стены. А ведь там толщина с метр.
- Значит, на подстанции выбивает трансформаторы не только, когда они появляются, но и исчезают? – спросила Светлана Викторовна.
- Похоже на то. Это всё-таки анти энергетический поток.
Артём слушал и ничего не понимал.
- В общем, так! – командирским голосом произнёс Владимир Андреевич. – Здесь в любом случае самое безопасное для вас место. Пока не найдётся тетрадь, или наши Энштейны не закроют канал. Хотя последнее без Павла и его тетради им сделать будет трудно. Поэтому поживёте здесь. Я позвоню в школу, поставлю их в известность, что Артём некоторое время занятия посещать не может. А ты, Светлана договорись с репетиторами.
Артём с матерью жили в институте до конца года. Тихо справили его пятнадцатилетие. Шесть раз в неделю приходили репетиторы; по русскому языку и литературе, английскому, физике и алгебре. Учебник по истории парень штудировал сам. Перед самым Новым годом Коля должен был отвезти его в школу, где после проверки знаний ему будут выставлены оценки за полугодие.
- Ничего! – подбадривал его Владимир Андреевич. – Вон, тёзка мой, Владимир Ильич тоже экстерном в университете учился, а каким мыслителем стал.
При этом он так улыбался, что было ясно, он не считает вождя мирового пролетариата каким-то там мыслителем. Хотя по телевизору пока ругали Сталина. За то, что не выполнял заветы Ленина.
В самом начале зимы в институте опять на несколько минут отключилась электроэнергия. Но поскольку произошло это посреди ночи, то осталось незамеченным. Сам Поливанов узнал об этом три дня спустя, но тут же вызвал к себе в кабинет главного инженера, и когда тот спустя полчаса вышел оттуда, очевидцы говорили, что на бедняге лица не было.
Артём уже уяснил, что отключение света на всей территории института как-то связано с этой ужасной девчонкой. И его неприятно удивляло, что полковник Поливанов (мысль о том, что дядя Володя является его отцом, парень запрятал где-то в глубине своей души) не может справиться с какой-то пигалицей. Тем не менее, Николай, с которым Артём жил в одной комнате, ходил встревоженный и не расставался с пистолетом. Даже во время сна клал его под подушку.
До сдачи «зачётов» оставалась неделя, а тут, как назло, заболела Антонина Ивановна, физичка. Сегодня позвонила и охрипшим голосом стала жаловаться на сильную простуду. А потом попросила к телефону Светлану Викторовну.
- Завтра вечером придёт другая учительница, - сказала мать Артёму. – Антонина Ивановна очень хорошо отзывалась о ней. Говорит, молодая, а уже кандидатскую по термодинамике пишет.
За физику парень переживал больше всего. Ну, не шла у него эта наука! Приходилось компенсировать зубрёжкой.
На следующее утро Артём ждал молодую физичку в одной из лабораторий, которая вот уже полгода пустовала. Как говорила мать, из-за недофинансирования.
Дверь открылась, и Николай впустил молодую женщину в очках с дымчатыми стёклами, которые в те годы входили в моду.
- Здравствуй Артём, - тихим голосом поздоровалась она. – Меня зовут Изольда Селивановна.
Артём хотел переспросить, уж слишком сложное у неё было имя и отчество. Но постеснялся. А учительница уселась за стол и начала доставать из сумки книги.
- Расскажи мне, какие формы энергии ты знаешь.
- Ну, - начал Артём, читавший за два дня до этого весь раздел термодинамики, - энергия бывает электрическая, тепловая, кинетическая.
- Последняя относится не к форме, а к виду, - посмотрела на него Изольда Селивановна.
И сняла очки. Её взгляд будто сковал парня. У него было сил пошевелиться, а язык словно прирос к гортани.
Это была она.
- Слушай меня внимательно, - голос стал похож на змеиное шипение. – Можешь считать это лекцией по физике. Человек, который называет себя твоим отцом, владеет важной информацией. И мы не можем допустить, чтобы она стала достоянием людей. Человека этого больше нет в вашем мире, но это не значит, что его нет вообще. Он просто перешёл на другой энергетический уровень. Как ты, наверное, знаешь, информация содержится в тетради. И ты, рано или поздно должен найти эту тетрадь. Только поэтому ты живёшь в своём мире, ходишь, дышишь субстанцией, которую вы называете кислородом или воздухом. Как только мы получим эту тетрадь, то оставим тебя в покое. Можешь не верить, но слишком большими энергетическими затратами обходится нам проникновение в ваш мир. В твоих интересах отдать нам тетрадь, как только ты получишь её. Иначе твоя жизнь превратится в кошмар. Собственно он уже начался. Ты, наверное, почувствовал, как изменились твои отношения с матерью? Нам это ничего не стоило. Твоя мать получила очень маленькую дозу облучения отрицательной энергией. Если мы её чуть увеличим, она возненавидит тебя, а у вас, мы знаем, ненависть матери самое страшное, что может с человеком случиться. И чтобы ты убедился в серьёзности наших намерений, запомни, твой настоящий отец покинет этот мир, максимум через месяц. И другого ему не обрести, он попросту лишится всей своей энергии. А энергия – это всё. Ты всё понял?
Артём смотрел в её глаза, излучающие теперь не ненависть, а всего лишь неприязнь. И то, что её взгляд немного помягчел, и даже голос приобрёл нормальные интонации, помогло ему выйти из ступора.
- За что вы меня так…ненавидите?
Некоторое время она молчала, рассматривая подростка, как рассматривают микроб в микроскоп.
- Ваш мир чужой и враждебный для нас. Поэтому перед тем как послать сюда нас загружают отрицательной энергией. Да и за что нам тебя любить? Вам, людям дано несравненно больше чем нам, а вы растрачиваете эту данность совершенно не думая. Думают из вас единицы. Например, твой ненастоящий отец.
- А почему ненастоящий? – огрызнулся Артём. – Вы-то, что в этом понимаете? Настоящий отец тот, кто вырастил…
На лице Изольды Селивановны появилась гримаса, будто у неё внезапно заболел зуб. Это она так улыбается, догадался Артём.
- Не он дал тебе энергию.
- Как же не он! А кто меня воспитывал?
Вот теперь она смотрела на него, как настоящая учительница на нерадивого ученика.
- Некоторые ваши физики делят энергию на высшую и низшую, что само по себе верно. Вот только классификация у них хромает. Не буду в эту область углубляться, скажу одно: высшую энергию вы получаете через своих родителей и их родителей. Это у вас называется связью поколений и продолжением рода. Связь эта становится всё тоньше и тоньше, потому что высшую энергию вы бездарно растрачиваете. Впрочем, всё это идёт уже давно, с тех пор, как Адам и Ева сорвали запретный плод. До этого в них была лишь высшая энергия.
Низшей энергией вы пополняетесь во время своего существования, через жизнедеятельность и общение с окружающим миром. Это тоже необходимо, но не всегда полезно.
Артём слушал и смотрел в её глаза. Сейчас в них не было ненависти. Да и голос был человеческий, только чуть усталый.
И ещё. Он не мог определить цвет глаз. Тот постоянно менялся. Пару секунд назад парень готов был поклясться, что глаза у этой «девчонки» карие, и вот они уже зелёные. Не менялось лишь одно: зрачки всегда были тёмные.
Но тут лицо её исказилось. Глаза стали пугающе чёрными, как два входа в бездонную пещеру. И вновь голос стал похож на шипение разъярённой кобры.
- Нам нужна тетрадь!
- Но у меня её нет! – почти закричал Артём.
- Она у тебя будет. Мы готовы ждать. Хотя энергии становится всё меньше.
Чёрные зрачки скрылись за дымчатыми стёклами. Изольда встала. Ростом она была на полголовы ниже пятнадцатилетнего Артёма. Но он помнил её жёсткие кулачки и быстрые, хлёсткие удары.
- Не забывай о тетради. Иначе твоя мать умрёт, проклиная тебя.
Последняя фраза показалась Артёму слишком уж книжной, поэтому мурашки от этой угрозы не побежали по его телу. Стало даже как-то весело, словно это была увлекательная игра. Всего лишь игра, а не реальная жизнь.

Владимир Андреевич умер в самом начале весны девяностого. Он лежал на кровати, безучастные глаза уставились в белый потолок, и его не волновала предпраздничная суета, когда мужчины сбились с ног в поисках подарков для своих женщин..
Врачи, не смотря на два проведённых консилиума, так и не смогли поставить Поливанову внятный диагноз. И лишь один старенький профессор в присутствии Артёма сказал его матери, что полковник просто утратил интерес к жизни.
- Поверьте мне, голубушка, такое бывает. И весьма нередко.
Сам Артём с горечью думал, что мать так не нянчилась со своим мужем год назад. А тут последний месяц она почти не отходила от постели умирающего.
На Артёма она обращала внимание меньше, чем на телевизор. Да и если смотрела, то так, как смотрят на стену. В целом мире не было у него более чужого человека, чем родная мать. Тогда-то он начал понимать, что Изольда и иже с ней слов на ветер не бросают. Это была не игра, но и жизнью назвать нельзя. Какой-то непрекращающийся кошмар.
После похорон Поливанова они вернулись в свою московскую квартиру. Мать потеряла интерес к работе, выпросила у начальства отпуск на целый месяц по семейным обстоятельствам. Целыми днями не выходила из своей комнаты, совершенно не занимаясь хозяйством.
Артём убирался в квартире и учился готовить. К тёте Варе обращаться было неудобно, всё же взрослый уже. Шестнадцатый год пошёл. А их классная, Маргарита Матвеевна рассказывала, что в шестнадцать будущий детский писатель Аркадий Гайдар уже командовал полком.
И Артём понимал, что за себя он уже отвечает сам. Поэтому и старался учиться добросовестно. Если у кого-то из его сверстников за провинность вызывают родителей, то у него и вызывать некого. Он представил себе мать, с отсутствующим видом слушающую учителя, и решил, что со своими проблемами будет разбираться сам.
Но за общими проблемами, которые охватили страну, собственные как-то отошли на задний план. Хотя, как писал классик, каждая несчастная семья несчастна по-своему.
Мать не устраивала сыну скандалы, и уж тем более не распускала руки. Но при взгляде на Артёма её лицо морщилось, будто от зубной боли.
Однажды Артёму приснилась Изольда. Она смотрела на него со смесью неприязни и жалости. И взгляд этот настолько был неприятен парню, что он поспешил проснуться. А когда открыл глаза, то опять увидел мать, сидящую у постели. Взгляд был такой же, как у Изольды. И вновь Светлана Викторовна, ни слова не говоря, встала и вышла из комнаты сына. А парню стало жутко, и он просидел в своей комнате с включенным светом весь остаток ночи. А после этого стал запирать свою комнату.
Так продолжалось до тех пор, пока не приехала баба Сима.
- Вы уж простите, Христа ради, что не предупредила! – с порога заявила она. – Сама не чаяла, что отец Алексий с собой возьмёт. Тут в Донском монастыре мощи святителя Тихона нашли. Не слыхали? Приехали, мы, значит, с батюшкой поклониться.
Мать вяло поздоровалась с тёткой, провела на кухню, помогла выложить из большой сумки продукты. А Артём из речи Серафимы Егоровны едва ли понял половину. Какой монастырь, какие мощи?
- А Тёма-то, какой взрослый стал! Вот только ни на тебя, Света, ни на Пашку не похож.
И видя, что Светлана Викторовна никак не отреагировала на её слова, подозрительно спросила:
- А чего это вы такие хмурые? Случилось что?
- Да всё нормально, баба Сима, - беззаботно ответил Артём, вынимая из пакета большое яблоко.
Но старая женщина не поддалась на его беззаботность, и хозяйским взором оглядела кухню.
- О, да я смотрю у вас тут совсем запустение!
В холодильнике был пакет молока и пачка пельменей.
- Учили мы тебя, Светка с твоей матерью-покойницей готовить, да видно всё без толка. А у тебя, между прочим, сын растёт. Ему питаться надо.
- Ах, оставьте, тётя! – крикнула мать, как в каком-то фильме про дореволюционную жизнь.
И, выскочив из кухни, скрылась в своей комнате. Да ещё и хлопнув дверью.
Баба Сима внимательно посмотрела на Артёма.
- Голодный, поди? Ладно, сейчас чего-нибудь сготовлю, а после ты мне всё расскажешь.
Через час они сидели на кухне, и пили чай. Светлана Викторовна, несмотря на уговоры из комнаты так к столу и не вышла.
Семнадцатилетний Артём, конечно, считал себя вполне взрослым, чтобы справляться со своими проблемами без чьей-то помощи. Но после вкусного и сытного обеда дал, что называется, слабину. Парня словно прорвало, и он рассказал бабе Симе обо всём, что с ними произошло за последние два года.
Серафима Егоровна слушала внимательно, не охала и не вздыхала, как это обычно делают женщины её возраста.
- Вот что, Артём, - заявила она, когда парень, наконец, закончил, - тут без батюшки Алексея не обойтись. Целое скопище бесов напало на ваше семейство.
- Да какие бесы, баба Сима! Думаю, это шпионы американские. Идёт борьба за энергию.
- Шпионы? – недоверчиво посмотрела на него старушка. Чего ж тогда в милицию не пошёл?
- Милиция такими делами не занимается, - терпеливо объяснял Артём. – К тому же дядя Володя в КГБ служил, и не кем-нибудь, а полковником.
- Вот-вот, целый полковник, а со шпиёнами твоими справиться не смог. Самого как сивку укатали. Ясное дело, от лукавого они, энергетики эти!
Потом они поехали в Донской монастырь, где впервые были выставлены мощи патриарха Тихона. Отец Алексей, совсем ещё молодой священник рассказал Артёму, что тело патриарха, умершего в 1925 году, спрятали, чтобы большевики, зачислившие его в главные враги, не надругались над останками.
- И вот недавно, по промыслу Божьему, мощи были найдены.
Впервые за два года на душе у Артёма полегчало, когда он стоял вместе со всеми в храме на молебне. Так спокойно и хорошо ему было в раннем детстве. Службу он отстоял, не замечая времени.
Потом они сидели в монастырской трапезной, и Артём рассказал молодому священнику о почти фантастических событиях, произошедших с его семьёй за последние два года. Отец Алексей внимательно слушал, теребя иногда свою бородку.
- Понимаешь, Артём, - начал он, когда парень закончил, наконец, свою исповедь, - плохой или хорошей энергии в природе не существует. Ведь энергия – это в первую очередь движение, а разве может быть движение плохим или хорошим?
- А если движение ведёт к беде?
- А вот это уже не из области физики, - улыбнулся священник. – Что касается нас, грешных, то мы движемся либо к Богу, либо от Него.
- Это как? – не понял Артём.
- Если человек содержит своё сердце в чистоте, не совершает плохих поступков, бескорыстно помогает ближнему, то, несомненно, он движется к Богу. Если же сердце человека полно злых мыслей и он чёрств к окружающим, увы, это не приведёт его к Господу.
- А как же моя мать? Она никому ничего плохого не сделала.
- Пойми Артём, - смутился священник, - её сердце измучено! Любить одного человека, а быть женой другого… В общем, ты уже взрослый и должен понимать. Кто-то этим и воспользовался.
- Так что же делать?
В глазах парня было отчаяние.
- Уповать на Бога, Ему в этом мире всё подвластно. Нужно молиться. И ещё, неплохо бы мне поговорить с твоей матерью.
Уже через два дня, в пятницу они вчетвером ехали в пригородном поезде в деревню бабы Симы и отца Алексея. Мать вела себя так же отчуждённо, но то, что она согласилась оставить Москву и ехать с Артёмом, уже само по себе давало парню хоть какую-то надежду. Сам Артём отпросился на два дня у Маргариты Матвеевны. Сказал, что отлучка связана со здоровьем матери.
- Конечно, Артём езжай, - тут же согласилась учительница. – Ты – единственный мужчина в семье, и кому, как не тебе заботиться о здоровье матери.
В церковь Светлана Викторовна шла как овца на заклание. Такой у неё был несчастный и отрешённый вид. А посреди службы упала в обморок, перепугав малочисленных прихожан. Сын с тёткой с трудом довели её до дома, где она и слегла с сильным жаром.
На следующий день к ним пришёл молодой священник, справился о здоровье женщины.
- Вчера жар был. Артём, вон, градусник поставил, так за пять минут тридцать девять набежало. Сейчас слабая вся лежит, и тридцати шести нет, - посетовала баба Сима, потчуя батюшку чаем.
- В скит её везти надо, - сказал отец Алексей.
- Знаю, что надо, только слаба она.
- Ничего, в люльку посажу, потеплее укутаем.
Артём недоумевал. Куда везут его больную мать, когда на улице уже минусовая температура?
- Всё будет хорошо, Артемий, - положил ему руку на плечо священник. – Отец Варсонофий и не такие недуги лечил.
Мать, одетую в тёплую куртку с капюшоном усадили в люльку «Урала», да ещё укутали тёплым шерстяным одеялом. Отец Алексей сел за руль, и вскоре они скрылись за поворотом, а Артём с бабой Симой ещё некоторое время слышали тарахтенье мотоцикла.
- Пошли в дом, Артём, замёрзнешь. Раз батюшка сказал, всё будет хорошо, значит так и будет. Господь ему сильно помогает.
Они вернулись на третий день. Парень уже извёл бабу Симу вопросами. Сначала, когда вернётся мать, а потом, где живёт этот отец Варсонофий? Собирался в скит идти.
- Хочешь видеть прежнюю мать – молись! – отвечала Серафима.
- Да я не умею!
- Я тебя научу. Повторяй за мной: - Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…
- Баба Сима, а почему ты меня раньше молиться не учила?
- Да ведь отец твой запрещал!
- Он ведь учёный! Часто говорил мне, физика может объяснить почти всё.
- Всё, да не всё, - проворчала Серафима Егоровна, и внимательно посмотрела на Артёма. – Да ты ж, Тёмка знаешь, что не Павел твой отец!
- Кто воспитывал, тот и отец!
- Эх, бедолага! – потрепала его по вихрам старушка. – Нагрешили твои родители, а ты, дитя мучаешься. Вот сейчас Варсонофий с нашим батюшкой и отмаливают всё ваше семейство.
Видно, отмолили. Потому что, по приезду первым делом мать кинулись перед Артёмом на колени.
- Тёмушка, сыночек мой, прости!
- Ну, что ты, мам! – засмущался парень. – Встань, пожалуйста.
- Не встану, пока не простишь!
Она обняла его за ноги, прижалась мокрым от слёз лицом. Артём стоял растерянный, не зная, что делать.
- Ну ладно, Света, вставай! – пришла ему на помощь баба Сима. – Бог простит. А Артём простил тебя давно. Вон, покуда вас не было, извёлся весь.
Мать изменилась, вернее, стала прежней. Глаза светились любовью при взгляде на сына. Парень чувствовал себя по-настоящему счастливым. И это не укрылось от бабы Симы и отца Алексея. Старушка пустила скупую слезу, а священник тихо произнёс:
- Как мало на первый взгляд человеку надо. Близкий улыбнулся, приласкал, и счастлив человек. И в то же время как много он получил. Он получил Любовь, а она вмещает в себя все богатства мира.
Серафима Егоровна уважительно взглянула на молодого батюшку. Умеет же красиво сказать!


Тетрадь.

Артём выехал на трассу и разогнал Ауди до ста, поминутно глядя в зеркало заднего вида, нет ли хвоста. Дорога в этом месте была не очень оживлённой, что позволяло ему держать в поле зрения немногочисленные машины. А когда выехал на проспект Вернадского, то в плотном потоке машин увидеть автомобиль, следующий именно за тобой, не представлялось возможным даже с его квалификацией.
Семь лет работы в муровской «наружке» научили его незаметно вести объект по переполненным московским улицам. Мог он и вычислить слежку, если она велась не слишком умело. Но в нынешнем вавилонском столпотворении затеряться было куда проще, чем, например, десять лет назад.
Игорёк, надёжный друг, с которым Артём дружил ещё с милицейской школы, прислал смс-ку: - « Заказчик доволен, будет заключать долгосрочный контракт. Завтра нужно твоё присутствие».
Позже, со всем позже! Главное сейчас - это тетрадь, от которой зависит жизнь дочери и жены.
Он поднялся в квартиру. Тщательно запер за собой дверь. Любой замок можно открыть снаружи, поэтому Артём поставил внутренние засовы вверху и внизу стальной двери. Не то чтобы это было паранойей, просто работа такая. И в конце девяностых в МУРе, и сейчас.
Дома сел за стол, выложил тетрадь, достал мобильник и опять набрал номер жены, затем дочери. Оба телефона молчали.
- Ну, давайте, уроды, звоните! Вам же нужна тетрадь!
Он взял её в руки. Кожаный переплёт, толстая. Быстро перелистал. Какие-то схемы, но большинство занимал текст. У Павла Мартыновича был красивый почерк, каждая буковка на загляденье!
Тетрадь найдена и ему остаётся только ждать. Артём поднёс её к носу. Пахнет тленом, ну ещё бы столько лет на кладбище. Листы были разбухшие и тяжёлые, словно напитались сыростью, хотя чернила нигде не расплылись. Он открыл первую страницу и начал читать.


Я всегда считал энергию физической величиной, единой мерой различных форм движения материи. Для физика – это такая же догма, как для христианина утверждение, что Бог един в трёх лицах.
Но опыт показывает, что в науке нет догм, ибо наука, величина, никогда не стоящая на месте. Да и к догмам у меня, человека, воспитанного в традициях махрового материализма, отношение соответствующее.
Всё же рискну привести одну догму. Она известна всем, кто более или менее регулярно заглядывает в Большую Советскую Энциклопедию. Энергия в природе не возникает из ничего и не исчезает; она только может переходить из одной формы в другую. Вот тут у меня стали возникать вопросы: откуда возникла первая энергия, и что было до Большого Хлопка? И если энергия – это различная форма движения материи, то есть ли нематериальная энергия? Увы, моя физика не могла дать ответа на них! Старик Эйнштейн вывел формулу, по которой энергия – это масса, умноженная на скорость света в квадрате. Опять нужна материя. Но вот пообщаешься с человеком, вроде он тебя и пальцем не тронул, а сил после общения нет. А то и температура тела повышается, настроение меняется. Так есть ли нематериальная энергия? Именно этот вопрос занимал меня, физика, больше всего.
В пятьдесят шестом состоялся знаменитый двадцатый съезд. Мне исполнилось двенадцать, многого я тогда не понимал, да и по возрасту лишь только подходил к абстрактному мышлению. Но слушая разговоры взрослых, мне становилось ясно: великий и непогрешимый Сталин ошибался! Если Берия враг, то Сталин ошибался. Но если ошибался Сталин, то, что говорить о нас, простых смертных? Повзрослев, и став мыслить от частного к общему, сделал вывод – человеку свойственно ошибаться. Это не стало открытием, но позволяло смотреть на многие вещи по-другому. Ошибающийся человек двигает науку, следовательно, наука не всесильна. Является ли непреложной теория эволюции или теория относительности? Дарвин и Эйнштейн, конечно, авторитеты, но семнадцатилетним юнцом тёмной ночью я с моим другом Вовкой Поливановым сидел на крыше и видел, как авторитета выносили из мавзолея.
Позднее, работая с энергией, всё больше убеждался, что величина эта человеку до конца так и не будет подвластна, как бы мы не старались её приручить.
А мы старались. Вот уже не только электрическая, но и ядерная слушаются нас. Но так до поры, до времени хищники слушаются дрессировщика. Да и дрессировщик полагается в основном не на силу убеждения, и даже не на кнут, а на заряженный револьвер за поясом.
Всё же возникновение и электрической, и ядерной энергии объяснить мы могли. Но дать им определения плохой или хорошей, это значит присваивать энергии свойства, которые в природе отсутствуют. Ведь не бывает плохого дождя или хорошего ветра.
Но, уже работая в НИИ Преобразования энергии, я понял, что это не так. Как заряд частиц может быть положительным и отрицательным, так и для энергии применимы эти определения.
Мы тогда работали с торсионными полями. Как известно, поля эти существуют в вакууме. Наш руководитель, академик  А стал одержим идеей доказать существование абсолютного ничто – пустоты, пространства с нулевым воздействием. Для материалиста это было настоящим абсурдом, даже в философии нет такого понятия. Хотя Платон и Гегель признавали ничто, как ключевую категорию бытия.
Два года мы работали над энергопреобразователем. И вот в один из августовских дней 197* года начались испытания «Энергона», так мы назвали прибор. Наш руководитель, не верящий в Бога, не боявшийся чёрта, нажал пусковую кнопку. Загорелись многочисленные лампочки, включился экран, к которому мы все и припали.
И вдруг в лаборатории одна за другой стали лопаться лампочки. Мы списали это на перегрузки в электросети, тем более, что «Энергон», подключённый к отдельному блоку, продолжал работать. Я смотрел на светящийся в темноте экран энергопреобразователя, и сердце, будто кто-то сжал сильной рукой. Стало как-то не по себе. На освещённых экраном лицах товарищей тоже отражалось тревожное беспокойство. И даже академик А снял очки и принялся протирать их бархоткой, чтобы скрыть своё состояние.
- Смотрите, профессор!
На экране появилось размытое изображение, которое постепенно принимало контуры лица.
- Это и есть абсолютное ничто? – пытался пошутить кто-то.
Через минуту всем стало не до шуток. Лицо становилось всё чётче, хотя мы и не смогли определить, кому оно принадлежало: мужчине или женщине. Потому что всех нас (а в лаборатории у прибора собрались шесть человек) поразили глаза. От них исходила такая злая, нехорошая энергия, что все почувствовали себя дурно. Академик схватился за грудь, лаборанта Васю Головкина вырвало прямо на пол. У меня перед глазами поплыли разноцветные круги, но всё же я нашёл силы выдернуть шнур питания «Энергона».
Потом академик  А объяснил, что это была коллективная галлюцинация, вызванная излучением возможно гамма-частиц, и строго настрого запретил включать прибор не одев защитного комбинезона.
Поверить в это было легко. «Энергон» нашёл энергетическое поле, которое и «одарило» нашу группу дозой. На следующий день по требованию нашего руководителя все сдали анализы. Никаких следов, симптомов излучения у нас не обнаружили.
- Значит, доза была невелика, - обрадовался академик А.
Все успокоились, но ненадолго. Наш лаборант, младший научный сотрудник Вася Головкин в одну из пятниц задержался на работе до позднего вечера. Автобусы в Москву заканчивали ходить в 21. 00, и парень решил заночевать в лаборатории. Он поставил старенькую раскладушку и уже через минуту спал здоровым молодым сном не отягощённого житейскими проблемами человека.
- Проснулся я от того, что почувствовал, на меня кто-то пристально смотрит, - рассказывал он нам в понедельник. – Открываю глаза и вижу тот самый взгляд.
- Какой взгляд, Васенька? – спросил завхоз Пал Палыч.
Васенькой юного лаборанта звал наш научный руководитель, а Пал Палыч старался во всём ему подражать.
- Ну, тот самый, из «Энергона»!
- Говорят, в здешних лесах грибы появились. Галлюциногенные, - задумчиво произнёс завхоз. – Ты, случаем, не собирал?
- Да, ну вас, Пал Палыч! – возмутился Вася под общий смех. – Я тогда чуть в штаны не наложил!
- Точно грибы ел, - не унимался Пал Палыч. – От них, говорят ещё и расстройство кишечника случается.
- Ты только, Василий академику нашему не рассказывай, - посоветовал я. – В лучшем случае отправит в отпуск, ну, а в худшем… посоветует искать другую работу.
- И с грибами заканчивай, - добил бедного парня завхоз.
Но не прошло и трёх дней, как оправдываться пришлось уже Пал Палычу. Два дня он ходил сам не свой, пока не появился на пороге моего кабинета.
- У вас что-нибудь случилось, Павел Павлович? – спросил я, указывая на стул.
- У меня? Да Бог с вами, тёзка! У меня всё в порядке! Я по поводу двух новых осциллографов.
- Да ладно вам юлить, Пал Палыч! С осциллографами давно уже решили!
- Проницательный вы человек, Павел Мартынович! Сразу видно, не одной наукой живёте.
- Выкладывай, не томи, сам знаешь, работы по горло!
- В общем Лиде своей я обещание дал, - смущённо начал завхоз. – Ну, тогда, после майского срыва, помните? Что больше в рот ни капли!
Завхоз уныло посмотрел на меня. Я молчал, ибо помнил тот весенний запой, когда Палыча чуть не выгнали с работы. А работник он неплохой, дело своё знает.
- Ну, что было, то было. Кто из нас не ошибался.
А сам как бы ненароком придвинулся к нему.
- Чего это вы меня нюхаете, Павел Мартынович? – возмутился тот. – Я если слово дал, то держу.
- Так ты что, мне о своей верности слову пришёл рассказывать?
- Вы погодите возмущаться-то. Помните, как в начале недели над Васькой смеялись?
- Ну, помню.
- У меня тоже самое было.
- Что, на грибы перешёл?
- Да ну вас! – Пал Палыч встал со стула. – Я к вам со всей душой, а вы!
- Сядь и рассказывай всё по порядку!
- Сегодня утром в подвал я спустился, - начал завхоз. – В тот, что под гаражом. За ветошью. Я, Павел Мартынович, человек не робкий, на китайской границе служил. А там, сами знаете, не санаторий был в те времена, когда Хрущ с Мао разругались. Так вот, спускаюсь, и тут тревожно мне стало. И не скрою, боязно. Будто кто-то внутри меня сидит и шепчет: - Не ходи дальше, парень!
Завхоз замолчал и взглянул на меня, изучая реакцию на свой рассказ.
- Что-то вы, Пал Палыч сегодня какой-то щепетильный! Шесть лет вместе работаем, за это время изучили друг друга.
- Ну да, - опустил тот глаза. – В общем, не стал я слушать свой внутренний голос, свет включил и пошёл в дальнюю кладовку, где у нас ветошь хранится. И тут лампочки взрываться стали, одна за другой. Вот тогда мне по-настоящему страшно стало. И ступор со мной, Павел Мартынович, произошёл. Стою, как дурак посреди кладовой, ни рукой, ни ногой пошевелить не могу! А тут девка прямо из стены вышла и смотрит на меня своими жуткими глазищами.
- Девка?
- Ну да. Фигура как у девчонки-подростка, а морда та самая, из прибора, Да и взгляд этот ни с каким другим не спутаешь. Верите, нет, а у меня вся жизнь перед глазами! Бабку свою вспомнил, как она меня молиться учила. Рука уж сама собой поднимается, сотворить крестное знамение.
- Сотворил?
- Господь с вами, Павел Мартынович! Я же член партии. Из ступора вышел, можно сказать, героическим усилием, и дёру из подвала.
- Пойдём! – поднялся я.
- Куда? В подвал? Нет, Павел Мартынович, увольте!
- Нас всех уволят, понимаешь? Если начнём в ерунду всякую верить. Мы с тобой не герои старинных английских романов. Надо разобраться с этим сразу, раз и навсегда!
- Да не читал я никаких английских романов! – взвыл Пал Палыч. – А в подвал не пойду, хоть убейте!
Я пристально посмотрел на него. А ведь действительно, этот взрослый, сорокалетний мужчина, прошедший армию, боится.
- Ну, положим, английских старинных романов ты не читал. А «Как закалялась сталь» читал?
- Ну, читал, - нехотя ответил завхоз.
- Так неужели мы с тобой, тёзки Павла Корчагина испугаемся какой-то девчонки со злыми глазами? И неужели ты позволишь мне идти туда одному? А я ведь всё равно пойду. Где же твоя совесть коммуниста?
Лицо завхоза покраснело, желваки заходили под кожей. Он встал.
- Я сейчас, Павел Мартынович!
И вылетел из моего кабинета.
Столкнулся я с ним уже в коридоре.
- Я готов! – отрапортовал завхоз, сжимая в руке молоток.
Ничего не сказав, я лишь покачал головой.
- Фонарь бы лучше взял. Лампочки, я так понял, все перегорели.
Всё же лампочки перегорели не все. В дальнем углу огромной подвальной комнаты, около двери в кладовую, тускло горели две. Мы двинулись туда; впереди я с фонариком, за спиной у меня завхоз с молотком в руках.
Мы осмотрели всю комнату, заглянули под стоявшие у стены, списанные давным-давно столы. Зашли в кладовую, где лампочки, кстати, горели. Ни одной живой души, если не считать юркнувшей в дыру при нашем появлении крысы. Но, говорят, у грызунов души нет. Её им заменяют инстинкты.
- Ну, показывай, из какой стены твоя девчонка появилась, - спросил я у бледного завхоза.
Он вышел из кладовой и показал пальцем на стену.
- А за ней что?
Пал Палыч наморщил лоб. Надо сказать, здание института он знал как свой карман.
- С южной стороны есть ещё один вход. Но им уже лет пятнадцать не пользуются. Я, пару лет назад, заглянул. Лестница, ступеней в сто ведёт вниз. Бомбоубежище там. Пригодное, кстати, для житья. С системой водоснабжения и вентиляцией. Во время Карибского кризиса обживали.
Я подошёл к стене. Провёл рукой по шершавой штукатурке. И тут же чувство тревоги забралось, казалось, в самое сердце. Или, всё-таки показалось?
- Ну что, Пал Палыч, организуешь нам экскурсию в бомбоубежище?
Экскурсионная группа наша состояла из трёх человек: двух коммунистов и одного комсомольца. Комсомольцем был Вася Головкин, ну, а мы с завхозом представляли авангард советского народа. Все трое вооружились фонариками, а Пал Палыч так и не расстался с молотком.
Ржавая железная дверь, жалобно застонав с трудом, но открылась. Вниз в темноту уходили бесконечные ступени. На небольшой площадки рубильник не работал, но завхоз заверил нас, что бомбоубежище снабжается электроэнергией автономно. Мы включили фонари и стали спускаться.
Пал Палыч не ошибся. Ступеней было ровно сто одна, я не поленился и считал. Так что наш подвал с кладовой был метров на десять выше.
И вновь небольшая площадка, такая же, как и наверху. Герметичная, цельнометаллическая дверь, такие бывают на подлодках, была закрыта на навесной замок, висевший на приваренных скобах. Пал Палыч извлёк из кармана своего халата ключ.
Эта дверь открылась без скрипа. Луч фонаря осветил длинный коридор. Завхоз повернул вверх ручку рубильника, висевшего слева от входа, и в белом свете люминесцентных ламп мы увидели светло-зелёные стены.
- Держимся вместе! – распорядился я, как старший нашей троицы.
Коридор был длиной, наверное, метров пятьдесят, и три метра в ширину. Он упирался ещё в одну железную дверь.
- А вот дальше я не заходил, - почему-то шёпотом поведал мне Пал Палыч.
Но, тем не менее, уверенно повернул круглую ручку.
Из тьмы на нас пахнуло сыростью и… опасностью. Если, конечно, у опасности есть запах.
Мы шагнули туда. Лучше бы мы этого не делали.

Сигнал сотового заставил Артёма вздрогнуть. Звонили с номера Галины.
- Вы нашли тетрадь, Артём Владимирович?
- Я хочу поговорить с моими близкими.
- Артём! Папа! – раздалось в трубке.
Два голоса слились в один.
- С вами всё хорошо?
- Да, Артём, мы в порядке, - голос Галины был спокоен.
- Папа, мне страшно! – услышал он голосок дочери.
- Я скоро за вами приеду! Вы слышите?
- Мы выполнили вашу просьбу, Артём Владимирович.
Голос на том конце был бесстрастен. Артём даже не смог определить, кому он принадлежит: мужчине или женщине.
- Так вы нашли тетрадь? Впрочем, можете не отвечать, мы знаем, тетрадь у вас.
- Если вы такие догадливые, то почему же сами не смогли её найти?
- Мы ещё не научились определять неодушевлённую энергию, - серьёзно ответил невидимый собеседник.
- Назначайте время и место, - устало произнёс Артём.
- Мы не умеем определять время. А место? Мы будем ждать вас в здании бывшего института преобразования энергии. Вернее, под ним.
Что же такого в этой тетради, если она так нужна «энергетикам»? Если судить по прочитанному, это всего лишь дневник. Дневник человека, которого он, несмотря ни на что продолжал называть своим отцом.

За дверью был довольно большой холл с семью дверями. Двери были самые обычные, деревянные. Ближайшая вела в самую маленькую комнату. В ней размещалась трансформаторная. Вместительная цистерна с дизельным топливом, встроенный в стену пульт с рубильником.
Я постучал по баку костяшками пальцев.
- Полный.
- Месяца на три хватит, если экономить, - проявил осведомлённость наш завхоз. Тут ещё система водоснабжения от артезианской скважины, канализация.
Он включил электропитание. И тут, в свете люминесцентных ламп я заметил, что Васи в трансформаторной нет.
Не было его и в холле.
- Сбежал, поди! – презрительно бросил Пал Палыч. – А ещё комсомолец!
- Что, ещё и дверь закрыл?
Я безуспешно пытался повернуть ручку двери, ведущей из холла в длинный коридор.
- Пусти-ка, Павел Мартыныч!
Завхоз крутил ручку по часовой стрелке и против, но железная дверь была неприступной. Он повернул ко мне бледное лицо.
- Говорил я, не надо было сюда идти! – голос Пал Палыча задрожал.
- Ты ещё истерику мне здесь закати! – одёрнул я его. – В таких больших бомбоубежищах всегда предусмотрен аварийный выход.
И мы принялись одну за другой открывать двери. За первой был холл поменьше и семь крохотных комнат с узкими кроватями. За второй была столовая. А за третьей мы обнаружили Васю. Парень сидел на бетонном полу, прислонясь к стене. И глаза его не выражали ничего. Палыч опустился перед лаборантом на корточки, проверил пульс. Взглянул на меня, и по взгляду я всё понял.
Мы осмотрели тело нашего лаборанта. Никаких повреждений, синяков, ссадин. Что, вот так, просто перестало биться сердце двадцатидвухлетнего парня? Сколько помню, Вася никогда не болел, имел первый взрослый по лёгкой атлетике. Всегда здоровый румянец на обеих щеках. А сейчас сидит, привалившись к стене, с мертвенно-бледным лицом, уставившись пустыми глазами куда-то.
Я бросил взгляд вокруг. По иронии судьбы Вася умер в медицинском кабинете. Белый металлический шкаф с инструментами и медикаментами, стол, кушетка.
И тут заморгали лампы, стены заплясали, а пол стал уходить из-под ног. Я увидел расширившиеся глаза завхоза, его раскрытый рот с двумя железными зубами, хватавший воздух подземелья. Потом была яркая вспышка, и я провалился в небытие.

Вокруг была тьма. Да такая, что, казалось её можно пощупать руками. Где-то читал, само слово тьма очень древнее. В славянский, а затем русский язык пришло из санскрита. Окутавшая меня густая тьма была древнее санскрита, древнее самого света. Она была первозданно и всеобъемлющей. И самое страшное было то, что я существовал в ней. Вернее, я был заполнен и поглощён ей. Внутри меня и вокруг КРОМЕ неё ничего не существовало. Это была КРОМЕШНАЯ тьма.
Осознание этого добавило мне ещё одно ощущение. Ощущение первобытного ужаса. И мне даже стало чуточку легче, от того, что во мне есть что-то ещё кроме всепоглощающей тьмы.
Я не знал, жив ли, или уже умер. Я ничего не видел, не слышал, не обонял и не осязал. Всюду была лишь тьма. Мне хотелось закрыть глаза, но я не мог, тьма заполнила меня всего. Хотел представить свет, но тьма не давала. Сквозь её черноту не пробивалось ни одного лучика. Не было ни времени, ни расстояния. Была одна лишь тьма.

Всё же тьма была не бесконечной, потому что глаз моих коснулся, нет, не свет, а некое его подобие. Зрение моё, измученное тьмой жадно ловило его. Казалось, прошла вечность, когда я увидел мерцающий экран, какой был у нашего «Энергона». А в нём лицо. Оно смотрело на меня так, что вновь захотелось провалиться во всеобъемлющую тьму.
Огромного труда стоило мне выдержать этот взгляд. Но я выдержал, и даже нашёл в себе силы задать вопрос. Вопрос-то я задал, но вот сил на т о, чтобы услышать его, у меня уже не оставалось. Но лицо на экране услышало.
- Ваши товарищи лишены энергии.
Голос был не просто бесстрастен. Он был беспол, да и попросту бесчеловечен.
- Ваши товарищи не нужны нам. А вот их энергия нам нужна.
- Кто вы? – всё так же беззвучно задал я свой следующий вопрос.
- Вашу энергию мы оставили вам, - проигнорировало его лицо на экране, - потому что нам нужны ваши знания.
- Кто вы? – вновь спросил я.
- Какая вам разница? Нас всё равно нет в вашем мире.
- Не морочьте мне голову! С кем же я сейчас разговариваю? Или вы, что, хотите сказать, мы не на Земле?
Лицо с минуту молчало, рассматривая меня так, как рассматривают лабораторную крысу.
- Надеюсь, вы слышали об энтропии и эргодичности?
- Читал у Шеннона. Энтропия – мера хаоса, эргодичность – свойство динамики.
- Ну, об этом и ваши студенты знают.
Лицо выдало что-то похожее на усмешку.
- Но вы, Павел Мартынович, занимаетесь энергией. А значит, готовы рассматривать все физические явления как энергетические потоки.
- Физические, готов.
- А значит, знаете, что они могут не совпадать по пространственным и временным рядам.
- Так вы что… из параллельного?
- Хотите, называйте нас так. Так вот, в нашем мире энергия – это всё. Но потребляется она быстрее, чем вырабатывается. Поэтому наши лучшие умы заняты поиском новых источников. Вы, по сравнению с нами в более выигрышных условиях. Мы научились перекачивать от вас энергию. Но лишь физическую. Вы обладаете ещё одной формой энергии, определение которой мы так и не можем дать. Пока не можем. Также как пока не знаем источника её происхождения. Но надеемся узнать. С вашей помощью.
- Не совсем понимаю, о чём вы?
Лицо окаменело, но взгляд будто загорелся. И я почти физически ощутил, как он пытается проникнуть внутрь моей черепной коробки.
- Всё вы понимаете! Хотя по каким-то соображениям отрицаете наличие у вас этой энергии. Поверьте нам, она у вас есть.
Я был не в силах сопротивляться этому всепроникающему взгляду. В голове стоял гул, будто там волновался рой пчёл.
- К науке это не имеет никакого отношения! – почти закричал я. – А я всё-таки учёный!
В ответ мой собеседник изрёк вполне земную истину:
- Ваша наука может объяснить многое. Но, далеко, не всё. Поэтому мы делаем вам предложение о сотрудничестве. Вы занимаетесь разработкой неведомой нам формы энергии. Пока мы выяснили, что она есть у каждого из живущих людей. У кого-то её так много, что мы не можем подступиться к этому человеку, не то, что забрать хотя бы малую часть его физической энергии.
- И как вы определили её? Каковы её физические параметры.
В глазах неопределённого света я увидел что-то похожее на испуг. Хотя могло просто показаться.
- Свет. Она излучает нестерпимый свет. А мы живём тьмой.
- А если я откажусь?
А разве может лабораторная крыса отказаться от участия в научном эксперименте? Да и кто её спрашивал?
- Мы можем забрать себе не только вашу энергию, но и энергию ребёнка, который считает вас своим отцом. И его матери.
- То есть, вы можете, и вас не пугает свет?
- В вас его немного, в вашей жене тоже. Чуть больше в вашем пасынке, но не настолько, чтобы помешать нам. Итак, решайте.
- А разве у меня есть выбор?
- Выбор есть всегда. Но у вас, похоже, нет. И вы уже знаете, как для вас будет выглядеть то, что вы называете смертью.
Я знал. Вечная, всеобъемлющая тьма.

Кое-что начинает проясняться, подумал Артём, отрываясь от чтения. И он знает, кто ему сможет помочь. – «Когда же мы последний раз виделись?», - вспоминал он, листая старую записную книжку. Слава Богу, она сохранилась. Ведь в те времена сотовых телефонов у населения не водилось.
После пятиминутного разговора он выяснил, что из сельского прихода отца Алексея перевели в город Чехов и охотно дали мобильный телефон батюшки.
- Я слушаю! – услышал Артём совсем не изменившийся голос.
Всё-таки неисповедимы пути Господни! Отец Алексей был в Москве, лишь утром собирался в Чехов и обладал свободным вечером. Поэтому Артёму осталось только продиктовать свой адрес.
Отец Алексей почти не изменился за то время, что Артём его не видел. Только бороду патриаршую отрастил, в которую время добавило несколько серебряных нитей. Артём, как мог, кратко изложил ему суть.
- А ты уверен, что речь идёт о Божественной нетварной энергии? – спросил священник.
- Ну, если уж вы сомневаетесь в её существовании!
- Я-то не сомневаюсь, - ответил отец. – Но может, твои параллельные имели в виду что-то другое.
- Вспомните мою мать. Её отпустило после того, как вы и отец Варсонофий молились за неё.
- Нет ничего невозможного по воле Божьей!
- Вот поэтому я вновь прошу вас о помощи.
- Эх, Артём! – вздохнул отец Алексей. – Во мне Божественного очень мало.
- Вы же священник!
Священник грустно посмотрел на него.
- Видел ли ты когда-нибудь картину, где изображены грешники, мучающиеся в аду?
- Вроде видел, - неуверенно ответил Артём.
- Ну и кого там больше всего?
- В смысле, грешников? Ну, наверное, преступников, пьяниц, наркоманов.
- Священников, Артём, священников!
- Да ну!
- Вот тебе и «да ну». Но я пойду с тобой.
- Спасибо!
- Это ты правильно сказал, спаси Бог! На него у нас с тобой вся надежда.
Ворота заросли кустарником, а дорога перед ними была густо засыпана пожухлыми разноцветными листьями. Восемнадцать лет как Институт преобразования энергии закрыли. - «А ведь место-то хорошее», - подумал Артём, вылезая из машины. – «Странно, что за такой срок его никто не приватизировал. Видно здешняя энергия не по душе предпринимателям».
Он едва протиснулся в заваленную каким-то хламом дверь КПП, а отец Алексей зацепился полой своей рясы за край железной облицовки. Артём услышал треск разрываемой материи.
- Ну вот! – обиженно воскликнул священник. – Нечистая сила атакует!
- Мы вам новую сошьём, - утешил Артём священника.
За высоким забором царило запустение. Дорожки из бетонных плит густо заросли травой, само здание неприветливо смотрело на нежданных гостей пустыми окнами.
У входа в бомбоубежище они остановились. Артём достал мощный фонарь, а отец Алексей толстую свечу. Мягко, но решительно отстранил его, и, встав перед ржавой дверью, стал читать нараспев:
- Да воскреснет Бог, и расточатся врази его!
После того, как он закончил эту краткую молитву, Артёму показалось, будто из подземелья донёсся тяжёлый вздох. Он взглянул на священника. Отец Алексей удовлетворённо кивнул. Они стали спускаться по выщербленным ступеням.
Сюда не добрались мародёры эпохи перемен. Хотя на верхней площадке Артём заметил фекальную кучку. Должно быть, какой-нибудь бродяга забрёл в эти места. Может быть, даже переночевал. Но не больше. И на утро сделал отсюда ноги. С энергией не поспоришь!
Внизу было холодно и сыро. Система вентиляции давно не работала. С противным скрежетом поддалась первая дверь. За ней - длинный коридор, описанный в тетради Павла Кошевого. Артём поднял вверх рукоять рубильника. Ну да, конечно, за столько лет запустения система электроснабжения вышла из строя. Он направил фонарь на своего спутника. Отец Алексей шёл за ним, держа в правой руке незажжённую свечу. Губы беззвучно шептали молитву.
Они прошли коридор, открыли вторую дверь. И за ней словно натолкнулись на что-то. Тьма была такая плотная, что её, казалось, можно было потрогать руками. Даже мощный луч фонаря натыкался на неё будто на стену.
- Вот теперь пора! – произнёс отец Алексей.
Достав из кармана рясы зажигалку, поднёс к свече. Медленно, очень медленно сначала робкое пламя завоёвывало пространство вокруг. Но вот в мерцающем свете показались выкрашенные в казённый цвет стены, семь дверей, одна из которых была открыта. И вдруг она с грохотом захлопнулась. Сырой затхлый воздух качнул пламя, но оно устояло.
- Боится нечистая сила! – удовлетворённо произнёс священник.
И тут Артём увидел лицо. Изображение было размытым, но он узнал её. Изольда выглядела также как и на кладбище, и как двадцать лет назад. Ведь времени для параллельных не существовало. Теперь вместо лютой ненависти её лицо выражало страх. Как зачарованная она смотрела на маленький огонёк свечи.
Отец Алексей подошёл к стене. Изольда раскрыла рот в немом крике и… исчезла. Священник открыл только что захлопнувшуюся дверь. В комнате, у дальней стены Артём заметил две съёжившиеся на полу фигуры. Одна женская. Другая детская.

- Дёрнул меня нечистый в эти катакомбы лезть! И ведь Верунька отговаривала! Страшно, говорит, мне, мама! – Галина погладила дочь по русым кудряшкам. - А мне будто кто-то в мозги залез, спустись, да спустись!
Голос у неё задрожал.
- Успокойся! – Артём обнял жену. – Ведь всё позади!
Хотя сам он не был в этом уверен.
Они возвращались в Москву. За руль сел отец Алексей. Артём с женой и дочерью расположился на заднем сиденье. Вера тихо посапывала, положив голову на колени матери. «Всё-таки нервы у неё мои, железобетонные», не без гордости думал он, глядя на безмятежное лицо дочери.
- Артём, скажи, это по твоим прошлым, милицейским делам? – спросила жена.
- По прошлым, Галя, по прошлым.
Эту ночь священник ночевал в их трёхкомнатной квартире. Мужчины сидели на кухне. Артём потягивал армянский коньяк из рюмки, отец Алексей пил чай и читал хорошо поставленным голосом.



Тетрадь.

Где же искать эту энергию? Она нематериальна, а значит, не имеет физических параметров. Может она присутствует в абсолютном ничто? Часы, дни, недели я проводил над своими вычислениями. "Энергон" днём отработав на институт, ночью нещадно эксплуатировался мною, и под утро устало гудел, не успевая отдохнуть за неполных два часа.
Через неделю напряжённой и безрезультатной работы у меня начал развиваться "сизифов комплекс". А тут ещё вышли на связь "энергетики". Хотя их незримое присутствие я чувствовал всегда. С тех пор, как согласился на них работать.
Уже под утро, когда я пялился покрасневшими от бессонницы глазами в пустой экран "Энергона", на нём возникло лицо и механический голос потребовал у меня отчёта. Выслушав мои выкладки и расчёты бесстрастный голос произнёс:
- Мы даём вам ещё две недели. Если и тогда результат будет нулевой, готовьтесь к неприятностям в семье. Мы тебе эту семью дали, мы и заберём.
И лицо пропало, прежде чем я успел раскрыть рот.
Дело в том, что это ненавистное мне лицо было право. Именно "энергетики" помогли мне взять замуж любимую женщину, пусть, даже с не моим ребёнком.
Я давно любил Светлану. С тех пор, как она появилась в нашем институте. Нет, даже раньше, когда впервые увидел её. Но она была не моей женщиной. Не на меня она смотрела долгим влюблённым взглядом. Её устроил к нам заместитель нашего нашего начальника по режиму, капитан КГБ, мой лучший друг Вовка Поливанов. Он же нашёл её тремя годами раньше. Восемнадцатилетнюю, приехавшую в Москву поступать в МИФИ. Подозреваю, что влюбилась именно она. Володька всегда нравился женщинам. Было в нём что-то такое, лично мне непонятное. Но девушкам это мне непонятное нравилось, так что отбоя от женского пола у него не было. Я видел, что со Светой у них было всё очень серьёзно, но поделать с собой ничего не мог. Было в её зелёных глазах что-то манящее, а в пушистые светло-русые волосы хотелось зарыться лицом, так и провести в них всю оставшуюся жизнь.
В МИФИ Светлана не поступила, не добрала баллов, но Володька сказал мне по секрету, не взяли из-за родителей. Отец до сорокового жил в эмиграции, пока не вернулся в Союз к любимой женщине, дочери врага народа.
- Как же тебе на ней жениться? - не удержался я. - У тебя ведь карьера.
- Любовь, если она настоящая, - посмотрел на меня Володька, - стоит любой карьеры.
И тут же опустил голову.
- Но дело в том, что она сама не хочет. Два раза предлагал, наотрез отказывается. Карьеру мою бережёт!
И он с досады сплюнул на землю.
Светлана тогда еле успела поступить во Владимирский политехнический, на заочное. А через год родила мальчика.
Дождливым октябрьским днём мы с Володей забирали её из роддома.
- Паша, смотри, а пацан-то вылитый ты! - пошутил счастливый отец.
Что ж, в каждой шутке есть доля шутки. И когда "энергетики" в качестве платы за сотрудничество предложили мне Светлану с двухлетним сыном, я согласился.
Конечно, по отношению к другу я подлец. Но не было сил смотреть, как любимая мною женщина, не имеющая законного мужа, воспитывает сына, не имеющего законного отца. А я мог дать им и то и другое.
Буквально на следующий день Света обратила на меня внимание. Собственно, она и раньше замечала меня. Но как друга. А теперь её взгляд выражал заинтересованность женщины. Сближение наше произошло стремительно, подобно "Титанику" с айсбергом. А Володька тогда был в командировке. Когда через месяц вернулся для него всё было кончено. Света стала моей законной женой, а Артём сыном.
У меня не зря возникли ассоциации с Титаником. Ещё совсем недавно никто из нас троих, не считая маленького Артёма не ожидал подобного развития событий. Да и все мы четверо были жертвами в этой дьявольской игре, затеянной "энергетиками".
Надо отдать должное моему другу. После долгого и тяжёлого разговора со Светланой он пришёл ко мне. Пристально посмотрел мне в глаза.
- Теперь ты за них отвечаешь.
- Да, отвечаю, - твёрдо произнёс я. - Твой сын вырастет настоящим мужчиной.
Кивнув, мой друг Володька Поливанов развернулся и вышел из кабинета.
И вот теперь, спустя четыре года у меня с таким трудом добытое счастье хотят отнять. Хотя счастье это, полученное путём предательства лучшего друга до конца дней будет жечь мою душу.
Душа! Как же я забыл о ней? Ведь она тоже обладает энергией. Только физика её не изучает, потому что мы работаем лишь с материей.
Я взглянул на часы. Наш руководитель, академик А должен прибыть через четверть часа. А меня вдруг охватило возбуждение. Ну конечно, "энергетики" имели в виду энергию души. Именно она им не подвластна.
Академик выслушал меня, потом внимательно посмотрел в мои покрасневшие от бессонницы глаза. Я подумал, старик начнёт корить меня за неумение отдохнуть и расслабиться и отправит домой отсыпаться. Но он грустно произнёс:
- Так это тебе, Павел, в церковь идти надо.
Странное чувство меня охватило, когда я ступил под своды этого старого, полуразрушенного храма. Пожилой священник вёл службу. Около него стояли старушки, не больше дюжины. Сначала в голове возник вопрос: а что я, молодой учёный здесь делаю? Бога нет, его придумали попы, чтобы дурачить и эксплуатировать народ. Строго и безмолвно смотрели на меня лики икон. Мне даже показалось, настороженно. Ещё бы, чужак, зачем-то забредший в этот дом тёмного прошлого. Старушки бросали на меня испуганные и неприязненные взгляды. И только в глазах священника мне почудилось удовлетворение.
Я стоял и ждал окончания службы. В слово не вслушивался, хотя общий смысл понимал; просят прощения у Бога, каются в грехах. Нечто подобное часто происходило на наших партсобраниях. Кто-то признавал свои ошибки и просил у коллектива прощения.
Наконец, служба закончилась. А на меня опустилось какое-то спокойствие. Будто не было пары последних бессонных ночей, да и тревога за свою семью приглушилась, куда-то отступила. Я понял, что мои "работодатели" в этом месте не в силах меня контролировать.
- Я могу вам чем-нибудь помочь?
С трудом выпутался из опутавшей меня религиозной паутины. Взгляд пожилого священника выражал участие и... грусть.
- Даже и не знаю, - замялся я.
- Но ведь что-то привело вас сюда, человека невоцерковленного.
Я молчал, не решаясь начать разговор. Но ведь, в конце концов, мне дал совет прийти сюда мой научный руководитель!
- Видите ли, я - физик и занимаюсь изучением энергии.
- Как формой движения материи, - докончил за меня священник.
Я с уважением взглянул на него. Старик-то не так тёмен!
- И как учёный я всегда считал, что вне материи энергии нет.
- В этом мире нет, вы правы, - ответил "служитель культа".
- Вы имеете в виду, на этой планете? Только прошу вас, без религиозной агитации!
- Вот мы мне скажите, - грустно улыбнулся священник, - прежде чем создать что-то материальное, мы, что делаем?
- Наверное, создаём предмет в своём уме, - немного подумав, ответил я.
- То есть вы согласитесь, что тут энергия нашей мысли переходит в энергию действия?
Я неуверенно кивнул.
- А откуда берётся энергия мысли наука не знает?
- Ну почему же, полвека назад француз де Бройль открыл, что мозг излучает альфа-волны.
- Не открыл, молодой человек, а выдвинул гипотезу. Де Бройль был прежде всего физиком-теоретиком.
- Вас этому в семинарии учили? - не удержался я.
- Ну почему же? - улыбнулся священник. - Раньше я занимался физикой.
Мы присели на деревянную скамью у стены и несколько минут увлеклись беседой. Говорили о эфире Ньютона, теории вакуума, торсионных полях. Затем спохватившись, представились друг другу. Священника звали отец Мефодий.
- А вы ведь пришли сюда не беседовать со мной о физике, - внезапно сменил он тему. - Должно быть, не чаяли встретить в церкви попа с физическим образованием? Если, конечно, раньше не навели обо мне справки.
Под его взглядом я опустил глаза.
- Нет, справки о вас я не наводил. И в церковь вашу пришёл, потому что она на другом конце Москвы.
- Боитесь встретить коллег, друзей или соседей? В лучшем случае засмеют, а о худшем лучше не говорить.
Я молчал. Было сильное желание всё рассказать этому человеку, но что-то меня удерживало. Ведь несмотря на то, что старик разбирался в том, чему я посвятил свою жизнь, был он не из моего мира.
- Душа ваша мучается, - сказал отец Мефодий. - И ночами, небось, не спите?
А я вдруг задал вопрос, который давно мучал меня.
- Скажите, а душа имеет энергию?
- В той мере, в коей наделяет её Господь Бог, - твёрдо ответил священник.
- Скажите, а возможно измерить её физические параметры?
- Душа не имеет физической структуры. В ней мы можем прочесть пока лишь информацию.
И тут я понял, что получил то, за тем пришёл сюда. Мысль эта не была внезапной, она не вспыхнула во мне подобно молнии. Мне казалось, что я знал её всегда.
Попрощавшись с отцом Мефодием я направился к выходу. Взгляд мой остановился на иконе. Кажется, на ней был изображён лик Иисуса Христа. В Его глазах были понимание и любовь.
Выйдя из храма я почувствовал на себе ещё один взгляд. На скамейке маленького скверика, что был напротив сидела девушка, почти подросток. Её лихорадочный взгляд пытался прожечь на мне дыру. И ещё в её горящих глазах читался животный страх.
- И вы утверждаете, что существующая внутри вас душа не имеет физических параметров?
Прежде всегда бесстрастное лицо выражало недоумение.
- У нас эта область называется духовной и, увы, к физике не имеет никакого отношения.
- Мы проверим предоставленную вами информацию, - лицо на экране вновь приняло бесстрастное выражение.
Проходили дни, недели, месяцы, а "энергетики" не выходили на связь. Я почувствовал облегчение. Но вместе с тем меня будто лишили энергетической подпитки. Да и не только меня. Светлана с каждым днём становилась всё холодней и отчуждённей. И я всю оставшуюся во мне энергию сосредоточил на Артёме, считавшему меня своим настоящим отцом.

На этом записи Павла Кошевого обрывались.
Артём и отец Алексей смотрели в окно. Мелкий осенний дождик падал на Москву из темноты ночного неба, и лишь лужицы отражались в свете уличных фонарей.
- Батюшка, как вы думаете, вера в Бога и наука не противоречат друг другу? - задал Артём наивный вопрос.
- Как может вера в Творца всего сущего чему-либо противоречить? Все научные открытия свершаются по воле Божьей. Щадя нас, Он чуть-чуть приоткрывает завесу, ибо, если её сорвать совсем, человеческий разум не выдержит и наступит Апокалипсис.
- А "энергетики" эти, они что, из параллельного мира?
- Бог ведает, - вздохнул священник, - из какого они мира. Но это глубоко несчастные существа, потому что у них нет Веры.
                ***