Прошли новогодние праздники. Марша помогала Юстасу и Ларисе заниматься интерьерами театра. Для работы заняли кабинет Вульфов, светлую комнату с большим письменным столом и массивной чертежной доской из липы.
Марша хорошо ориентировалась в проекте, она специально отметила на планах и разрезах все помещения и отдельные места, требующие участия дизайнеров.
Естественно, Антон как автор Дома музыки изначально заложил интересные решения внутреннего пространства. Основой всего стала идея трансформации зрительного зала, а главным отличительным элементом здания – прозрачный объем фойе в виде цилиндра со сплошным остеклением. Снаружи, с отступом от стен, на него накручены спиралью огромные перфорированные ленты из алюминия, добавляющие динамику фасадам, что изнутри давало удивительный эффект света и тени. Теплилась надежда заполучить уникальную подсветку с использованием лазера, которая ориентировалась бы на восприятие здания с площади перед театром, а сквозь отверстия перфорации была видна в фойе.
Марша не только обеспечивала Юстасу и Ларисе «проживание с питанием», Юстас частенько сам варил обеды, а продукты в основном привозил Женька Бархин. Она еще помогала готовить демонстрационный материал. Марша владела хорошей графической техникой, мастерски кроила макеты, наводила душевные, легкие отмывки. Дизайнеры выдавали идеи, они вместе это обговаривали, клеили промежуточный макет и чертили развертки.
На каждую отдельную часть работы собирали всех на просмотр. Как, правило, это было через два дня на третий. Приходили Антон, Саша с Лейлой и Бархин. Картонки с развертками выставлялись в гостиной, макеты, колеровки – все занимало положенные места. Заваривали чай. Саша обычно захватывала что-то печеное. Товарищи устраивались кружком и вникали в суть.
Обсуждение сводилось к восхвалению Юстаса и Ларисы и лавине комплиментов в адрес Марши от Юстаса и Ларисы, которые не жалели эпитетов. Конечно, потом каждый что-то предлагал, развивал идею, друзья начинали возбужденно спорить, и наконец, по общему согласию, все оставалось как есть. Действительно, уровень работ был исключительный, и Антон умолял только ничего не выкидывать из чернового материала: во-первых, в этом виде его вполне можно представлять к рассмотрению, во-вторых, он хотел потом планшетами с эскизами украсить стены в будущем чертежном зале флигеля.
Марша теперь оценила фанатичное желание Антона заполучить на свой объект таких мастеров. Ранее он неоднократно упоминал о дизайнерах и предвкушал итог работы с ними.
Когда все главные помещения театра были рассмотрены, найдены основополагающие приемы и утверждена колеровочная гамма для каждого участка, приступили к выполнению демонстрационного материала на метровых планшетах.
Перспективами занималась исключительно Лариса. Она делала небольшие картинки вручную на стандартных листах для черчения. Затем эскизы фотографировали, увеличивали и переносили на подрамники, и она начинала работать акварелью, тушью и белилами. В скорости, живописности и игре с освещением к ней никто не мог бы даже приблизиться. Лариса обладала немыслимым пространственным воображением и вычерчивала на глаз перспективы настолько точно, что надобность в трудоемком графическом построении исчезала.
Марша поняла, на чем держится творческий союз Юстаса и Ларисы. Юстас служил аккумулятором идей. Казалось, он наполнен ими до бесконечности. Все его замыслы, от новаторских до примитивно-гениальных, содержали в себе море возможностей для претворения и развития. Он был немного ленив от природы, имея хорошую профессиональную подготовку, тем не менее, не спешил эскизировать, посвящал в свои идеи Ларису, и та изображала его мысли в такой убедительной форме, а иногда в настолько законченном виде, что Юстас изумлялся: «Неужели я это придумал». Юстас был талантливый прозаик, а Лариса – гениальный поэт, имеющий дар невероятной выразительности.
Но на самом деле у них был золотой тандем. Поодиночке они теряли не половину, а, по меньшей мере, две трети успеха конечного результата. Оба это понимали. Ценили друг друга, оберегали и уважали. Юстас, абсолютно спокойный, – его нелегко вывести из состояния равновесия – смиренно заботился о нехозяйственной Ларисе, восхищался ее художественными талантами, хохотал над остроумными выражениями. Марше было комфортно с ними.
С Ларисой она не просто подружилась – прониклась к ней нежностью и особым поклонением за талант, а узнав, что та приходится родной племянницей Базилевского Глеба Валентиновича, ее любимого преподавателя по графике в Ленинградском архитектурном техникуме, сблизилась еще больше.
Марша нуждалась в таком человеке, как Лариса, они раскрывали друг другу важные, а иногда сокровенные моменты жизни, надеясь на понимание и поддержку. Обе делали это, возможно, впервые. У них оказалось много точек соприкосновения по интересам. Их трогала одинаковая музыка, нравились одни и те же художники, они обожали импрессионистов, выделяли Ренуара. Лариса была чрезвычайно умна и начитана. Она, кстати, знала о том, что в тридцатые годы в России работали две миссии иностранцев – группы Мая и Майера, и часть специалистов из этих объединений подверглись репрессиям.
– Мне о них дядя Глеб говорил. Отец его друга лично знал одного архитектора из группы Хеннеса Майера, фамилия, по-моему, Тольцинер, да, Филипп Тольцинер, он был арестован как немецкий шпион, отбывал срок в лагере под Соликамском, чудом выжил и потом остался работать в Советском Союзе по специальности, а вот как звали самого товарища дяди, не помню.
Тут-то Марша и посвятила Ларису в тайну писем Вульфа. Ларису заинтересовала эта история. Они вдвоем заново пересмотрели собранные материалы и переписку.
– Марша, сходи еще к Ольге в архив, может, что-то новое добудешь. Как раз с проектом ты освободилась, а хозяйством Юстас займется. Вон они с Женькой поехали за провизией. Приедут, готовить начнут. Иди, иди, не терпится что-то новенькое услышать. Заодно о судьбе дома спросишь! А то торчишь тут вторую неделю как в заключении.
Марша решила воспользоваться паузой в работе и повидать Ольгу Викторовну. К тому же она не поздравляла ее с Новым годом и хотела совместить эти два мероприятия.
По телефону они условились встретиться в архиве, а потом пойти домой к Ольге Викторовне, чтобы поговорить в спокойной обстановке. В здании проходил ремонт, который, как ни старались, не смогли закончить к Новому году. Везде на расстеленных по полу газетах были видны следы побелки, пахло краской. Ольга Викторовна пыталась наводить порядок сама, проветривала запах, но погода установилась холодная, открывать форточки надолго не рекомендовалось, ведь в хранилище должен соблюдаться определенный температурно-влажностный режим.
Ольга Викторовна показала Марше толстую папку.
– Прислали из Германии. Это бесценные материалы. Я тебе не показывала потому, что они на немецком. Да и хотела сделать сюрприз, все перевести и отпечатать на пишущей машинке. Занимаюсь дома, но документы здесь храню. Представляешь, я написала своей приятельнице в Германию сразу, как мы с тобой начали разматывать этот клубок. Но от нее не было ответа все текущее время. Подруга вообще не имеет отношения ни к архитектуре, ни к архитекторам и историкам, ни к архиву, просто живет в бывшей ГДР. Вот я попросила ее посмотреть по библиотекам, нет ли там мемуаров свидетелей этих событий. Список персоналий у меня же есть, я его и послала. Она хороший человек, русская, вышла замуж за немца и теперь постоянно живет в Германии. Вот согласилась мне помочь. В библиотеке на территории бывшей ФРГ нашлись книги – воспоминания нескольких участников той международной экспедиции. Купить их невозможно, она заказала фотокопии трех изданий. Это очень интересно. Пока работаю с записями Волтерса, а еще есть дневники самого Мая и Лотты Стам-Беезе.
– А почему Вы не начали с Эрнста Мая?
– Да открыла то, что первое лежало, и оторваться не смогла, пока всю книгу не прочла. Там обрисовано много бытовых моментов, это всегда легче для понимания, приведены свидетельства и письма других архитекторов, побывавших в России в то время. Поэтому она крайне информативна, тут собраны мнения и видения разных участников этих событий. Вот, к примеру, из переписки небезызвестного нам Швагеншайдта: «Русские предлагали, чтобы мы взяли с собой наши семьи с детьми, вещи, мебель. Они интересовались, как немецкие архитекторы обставляют квартиры и как живут. Для нас это тоже было любопытно». Книга называется «Специалист в Сибири», автор Рудольф Волтерс. Подруга написала, что это издание – библиографическая редкость даже в Германии, ведь впоследствии Волтерс стал придворным архитектором Гитлера и его книги были запрещены, но в то время, когда он работал в России, видимо, взгляды были несколько иными. Хотя, может, все это звенья одной цепи… Вот еще, слушай: «Специалисты с их семьями сначала устроились в гостиницах, но вскоре им предоставили жилье в новостройке, в Большом Каретном переулке. Каждая квартира предназначалась для двух семей…
Ольга Викторовна зачитала Марше довольно длинный отрывок переведенного ею текста.
– А что-нибудь про работу имеется?
– Да. Вот прямо с листа, из воспоминаний Мая: «Технология проектирования была такой: я со своим штабом сотрудников должен ехать в предназначенном для нас вагоне до ближайшего от планируемого города железнодорожного пункта. Нас оставляли на запасном пути, и мы использовали спальный вагон для жилья. Потом осматривали местность на машине, телеге или санях – в зависимости от времени города и наличия подходящего транспорта». Или вот: «В каком-либо помещении, предоставленном в наше распоряжение, обычно это был зал заседаний местного Совета, мы вырабатывали совместный эскиз проекта. С помощью эпископа, который мы всегда возили с собой, демонстрировали план на общем собрании, а потом правили, основываясь на результатах дискуссии. После нашего возвращения в Москву мы начинали подробно прорабатывать планы». Ага, вот еще: «Мы обычно работали по нескольку дней кряду, лишь иногда отдыхая пару часов на походной кровати, подкрепляясь чашкой кофе или водкой».
– Ольга Викторовна, вас все на бытовую струю относит. Кстати, а что такое эпископ?
– Эпископ – проекционный аппарат, а про быт – правда, заинтересовалась, но не только. Вот как, к примеру, оплачивался труд специалистов, ведь сначала их пригласили работать за большие деньги, но постепенно и командировочные, и зарплаты прекратили выдавать. А если это случалось, то исключительно в рублях.
– Вот скажите, ваша версия, как могли в тех условиях развиваться чувства Грэты и Генриха. У вас сформировалась фабула этой истории? После всего, что вы узнали?
– Могу предположить, если архитекторы группы Мая работали в Москве, а на периферию ездили, возможно, Генрих уехал из столицы в командировку в Магнитогорск и просто там влюбился в переводчицу Елену: русские девушки красивые, в отличие от немок. Думаю, что если бы он вместе с Грэтой был в Магнитогорске, то вряд ли это могло произойти. Судя по всему, их связывали серьезные отношения. Допустим, перед отъездом между ними случилась размолвка, и тут подвернулась Елена, с которой возникло взаимопонимание и симпатия. А он как мужчина не удержался, сблизился с ней, а потом вынужденно женился, чтобы не бросать ребенка. Ведь письма Грэты, что перехватывали гэбисты, написаны в то время, когда Генрих имел жену, сына и жил в городе К. Грэта знала о семье и поддерживала Генриха, радовалась за него. Мне кажется, основная загадка скрывается именно в этом. Почему она писала, зная, что он женат? Кто она? Где была в то время? И мы не в полной мере владеем информацией, может, существовали другие письма, которые Генрих получал до ареста и, возможно, отвечал на них. Ведь одно послание от него все-таки сохранилось. Значит, канал связи был налажен. Предположу следующее – их отношения оказались столь высокими, основанными на духовном влечении, что, несмотря на факт, что они не могли быть вместе, им важна хотя бы такая связь.
– Ничего себе, вот так детективная история! А на счет работы Вульфа в нашем городе что-нибудь удалось узнать?
– Очень мало и очень много. Он спроектировал и построил ремесленное училище недалеко от железнодорожного вокзала. При бомбежках станции оно было полностью разрушено, не восстанавливалось, сейчас на этом месте мемориальный парк. Здание выполнено в кирпичной архитектуре, стиль не характерен для данного периода времени, но оно красиво сочеталось с вокзалом. А что, если Генриха пригласили именно поэтому? Причиной стала кирпичная архитектура. Может быть, он был известен какими-то своими постройками в этом стиле? Там ведь свои нюансы. Вот одно любительское фото. Думаю, если попросить жителей показать личные архивы, снимков будет больше.
– Да, Антон Григорьевич обещал через свои каналы узнать. Я ведь рассказала друзьям про дом и Вульфов. Но темы писем не касалась, это для меня стало очень личным. О них знаете только вы, подруга Лариса и я. Мне кажется, некрасиво так уж публично проникать в частную жизнь людей. Кстати, у нас в Новый год возникла гениальная идея про дом: разместить в нем проектную мастерскую и там работать. Только надо, чтобы город этот дом выкупил у хозяйки и обязательно возвел его в ранг памятников истории и культуры. А мы бы взяли помещения у администрации в аренду. В дальнейшем, в нем можно организовать музей. Только меня куда? А я буду там служить экскурсоводом.
– А я научным работником!
Они, смеясь, шли по заснеженной улице в сторону дома Ольги Викторовны, наперебой предлагая варианты, как можно будет устроить музей и что для этого потребуется. Настроение было прекрасное. Вечерело, снежинки переливались в свете проснувшихся фонарей. Марша прыгала, ловила их разноцветными рукавичками и думала про высокие отношения с Антоном. Она была абсолютно счастлива!
Продолжение (глава 27):http://www.proza.ru/2014/12/02/752