11
В двухлетнем промежутке между уходом мужа и последним приступом болезни Кире пришлось еще раз прожить в воспоминаниях самые яркие моменты своего существования. Бессонница и любознательная Надежда стали провокаторами этого второго забега по пережитым этапам. Понятно, что все вторичное – лишь тень в сравнении с первыми страданиями и радостями, но она помогла Кире избавиться от бесконечного повторения пройденного. К нему больше не хотелось возвращаться.
Может, потому приглушенная музыка за стеною, сменившая соседские свары, и звала ее вспомнить другие эпизоды – светлые, пусть и не завершившиеся так, как ей бы хотелось тогда.
Но сначала возникла в памяти сцена, которую она бы назвала «Освобождение», если бы пришлось писать повесть о себе, как в шутку советовала подруга. Тогда случился второй приступ ее хронической болезни, который все-таки настиг после полутора лет покоя. Произошло это в конце марта.
Когда она позвонила тете Зое – предупредить, что не придет сегодня, та сразу догадалась:
– Обострение? А с чего это вдруг?
– Не пугайтесь, может быть, к вечеру я поднимусь. Вот выпью сейчас лекарство… Не волнуйтесь. У меня сегодня свободный день. В школу не нужно идти. А завтра…
– Нет, меня не обманешь, что-то случилось! Вечером я к тебе сама прибегу! – бодро пообещала тетя Зоя, вызвав у племянницы улыбку. Тетя Зоя уже «бегала» на двух палках…
Да, накануне случилось: пришел Геннадий. За полтора года она его не забыла, но благодаря Наде – разлюбила. Почти. Можно сказать – разумом пока, а не сердцем. Голова ведь умнее сердца, которое даже в песнях называют глупым. Сердце и впрямь – самый глупый орган. Сердце, убеждала себя Кира, – доверчивое, непредсказуемое, да ну его!
Геннадий явился вечером, без звонка по телефону. Кира не любила незваных гостей, она всех своих приучила: сначала звоните, предупредите о визите. Иначе не открою дверь. Я – такая. Я не люблю, когда меня застают непричесанной, неодетой, в халате. Все это знали и потому звонили, даже Надя.
Он просто открыл дверь своим ключом, словно и не уходил навсегда. Кира в это время сушила волосы феном после душа и потому не услышала его шагов.
– Привет, я пришел!!
Кира испуганно дернулась на стуле, швырнула гудящий фен на диван, Геннадий подхватил его, выключил, бросил назад со словами:
– Извини, я тебя напугал.
– Да уж, – пробормотала Кира.
– Думал, тебя дома нет, – легко соврал Геннадий. – Хотел кое-что забрать. Ты не возражаешь?
– Можешь забрать все, кроме квартиры, – сказала Кира, демонстративно включая фен.
Он засмеялся:
– Я бы и квартиру прихватил… вместе с тобой. Да выруби ты эту штуку! С тобой нельзя даже поговорить? Хотя бы о нашей дочери?
– О дочери можно. У нее полный порядок.
Кира пересела на диван, стараясь не смотреть на бывшего мужа. Ей было неловко за свой домашний вид, тем более что Геннадий стоял перед нею в модном распахнутом пальто, очевидно, недавно купленном. На шее у него красовался щегольски повязанный темно-красный шарф. Новый старый муж…
А она сидела в старом мужнином халате, потому что в доме отключили батареи, и было холодно. И в этом объемном одеянье она казалась такой беззащитно- маленькой и хрупкой, а с румянцем из-за волнения – такой молодой, что в глазах Геннадия вдруг мелькнула давно забытая нежность первых свиданий.
Что творилось в его душе, Кира не знала, было не до того, но вот эту нежность она приметила, когда отважилась поднять глаза на своего беглеца.
– Ну, бери, за чем пришел, – выдавила она с натянутой улыбкой. – Не стой… над душой.
В ответ Геннадий разделся и сел в свое кресло, положив на колени пальто и шарф.
– Я знаю, что у Лены все в порядке. Мы по скайпу три раза в неделю выходим на связь.
Кира ничем не выдала своего огорчения дочкой. «Какая лицемерка! Вся в папу!» – успела подумать до того, как Геннадий пересел к ней на диван.
Она вскочила так живо, что муж рассмеялся:
– Да не съем я тебя! Как была недотрогой, так и осталась!
– Ты чего пришел? – вдруг по-настоящему рассердилась Кира. – Забирай свои вещи и уходи. Не о чем нам больше говорить, раз о дочке знаешь все.
– А я о тебе хотел спросить, – ухмыльнулся Геннадий, похлопав по дивану рядом с собой: садись, мол! Но Кира отошла подальше, к окну. – Хотя и о тебе я знаю все. Например, что болеешь. Могла бы и мне позвонить. Ленка даже приехать рвалась. Я отговорил. А обо мне тебе не интересно? Чем и где я живу сейчас?
«Господи, да он не изменился! Самовлюбленный болван!» – с чувством неожиданного облегчения подумала Кира и даже улыбнулась.
– Ты мне не интересен, Гена. Извини.
Она по взгляду Геннадия поняла, что не выглядит сейчас жалкой и беззащитной в своем махровом мужском халате, и ее больше не хочется пожалеть и унести с собой вместе с квартирой. Но не догадывалась о главном: как прекрасна в гневе. Куда девался мягкий свет карих глаз, сейчас больше похожих на злые, рысьи! И как безупречен изгиб бровей, сдвинутых к тонкому «дворянскому» носу! И как выразителен рисунок полных губ, с брезгливо опущенными уголками! И даже подсыхающие волосы, густые и пышные, украшали сейчас ее голову, а не свисали мокрыми прядями.
Геннадий оглянул жену, брошенную ради молодой и корыстной стервы, тоже его кинувшей ради своего начальника ( тот неожиданно овдовел), залюбовался невольно, как всегда любовался красивыми женщинами, но все-таки по привычке – насмешливо – скривил губы.
– Ладно, я пошел, – сказал, подхватывая с кресла пальто. – Я передумал брать вещи. Пусть пока лежат. Гуд бай, старушка.
Это было так мелко, что Кира даже не обиделась.
Вечером она прокрутила в уме этот визит еще раз – медленно, поминутно, расшифровывая жесты и взгляды, пытаясь честно разобраться в себе: разлюбила? Нет? И задала себе вопрос: хотела бы его возвращения? Да нет же, нет! Но если нет, значит – разлюбила. Жалкие остатки чувства увянут сами по себе, если их не пестовать, поливая слезами.
А утром она не смогла подняться на ноги, как в тот первый раз, после его ухода...
Сквозь сон слышала, как болит все тело, но думала, что это ей приснилось. Нет, не приснилось.
Когда пришла Надя, они придумали самый удобный вариант: вызываем врача, та назначает лечение, находим медсестру, та ставит капельницу дома, сидим на больничном. Уболтать врача, чтобы не отправляла в больницу, взялась, конечно, Надя.
И получилось. У Нади все получалось, она продолжала нести свою вахту ангела-хранителя.
– Надюш, тебе не кажется, что ты мне уделяешь внимания больше, чем своему семейству? – спросила Кира, когда ей стало легче.
– Ванечка – здоровый мальчик, Васечка – здоровый дядя, а ты у меня…
Вот это «ты у меня» грело Кирину душу постоянно. «Я хоть у кого-то есть»,– думала она с благодарностью.
И только тревога о тетушке Зое мешала радоваться той жизни, которая вроде бы снова протекала ровно – без падений в депрессию, без слез бессонными ночами, без глупого ожидания чуда. Любовные сериалы она не смотрела, так что никто не подбрасывал ей мысль о возможных встречах с человеком, который станет ее следующим спутником. Ведь другие женщины выходят замуж по два и три раза!
Эту коварную мыслишку – о втором замужестве – она отбросила как вредную. А вспоминать мужа запретила себе даже в бессонницу. Хотя самый приятный эпизод в ее замужней жизни – десятилетней давности можно было бы и оживить. Боялась. Не имел он к Геннадию никакого отношения.
До самого мая, когда она слегла уже в третий раз – неожиданно, без всякого стресса накануне, и услышала за стеною забытый дуэт Обуховой и Козловского, Кира называла растительным существованием. Надя даже обиделась, когда она сказала об этом – в шутку.
– Растительная – это как? Бездумная, да? Это из-за меня ты думать перестала?
– Ты мою жизнь делаешь осмысленной, – запуталась Кира в попытке успокоить подругу. – Природа ведь тоже весной испытывает радость … оживания. Вот я – как травка весной!
– Та-ак, – пропела Надя. – Завралась ты, моя милая. А вообще – это хорошо – не думать о плохом. И не думай, просто живи как травка. Только где ты видела травку, которая сама пашет? Ты же в школе пропадаешь много часов в день. Так что – не тебя пашут, а ты, травка моя глупая, пашешь! – Надя даже рассмеялась собственной шутке.
И вот она опять валяется в постели, потому что майская атака вывела ее из строя коллег по работе! И снова рядом Надя… Ничего, она снова что-нибудь придумает!
Выходные дни Кира провела в постели, в обществе подруги и тети Зои, обеспокоенной, но уже слишком слабой, чтобы помогать племяннице – как тогда, два года назад.
Надежда отправляла старушку, бесцеремонно выталкивая ее домой:
– Зоя Ивановна, вам нужно отдохнуть. С вашей Кирюшей я сама справлюсь, а вот с обеими, если что случится, – не смогу. – А хотите, я приду к вам супчик сварить?
– Я что тебе – инвалид? – обиделась тетя Зоя и послушно заковыляла назад, в свою одинокую квартиру, к любимому дивану и телевизору.
Руки у нее, слава Богу, не болели, работали, а вот ноги… Спасибо, что Бог послал ее любимой племяннице добрую душу, Надежду.
Как только «добрая душа» проводила тетю Зою до самого первого этажа, а потом вернулась, Кира сказала:
– Надя, я хочу ее к себе взять. У нее же никого нет. Вдруг помрет в одиночестве, представляешь?
– Бери, хотя на умирающую она мало похожа, – согласилась Надя. – Но сначала в больницу. Ты же понимаешь, что допрыгалась до самого настоящего обострения.
Но все снова устроилось удачно: участковый врач предложила ей оформить дневной стационар, а капельницы делать дома. За денежки, конечно.
Спасибо Наде: все купила, что нужно, сама бегала в поликлинику договариваться, со всеми нашла общий язык. Обаяла даже школьную директрису, с которой у Киры шла необъявленная война последние несколько лет, которые она с нею работала.
Но хорошо, что Кира не видела и не слышала сцену под названием «Надя и директриса». Она бы Кира вряд ли осталась довольной…,
– Дорогая Валентина Семеновна, – патетически начала Надя, решив, что именно таким тоном нужно разговаривать с чужим начальством, на всякий случай. – Мне Кира Андреевна рассказывала о вашем золотом сердце! Вы даже не представляете, как она страдает! Не только из-за дикой боли в руках и ногах, у нее же страшный полиартрит! А из-за того, что так вас подвела в конце учебного года! Она не хотела идти даже на больничный лист! Это я ее уговорила. Она кричала от боли, когда вставала на ноги! Вы представляете, как бы она работала? Дети сидят за партами, а она стоит, потому что потом встать не сможет. Стоит со слезами боли на глазах! Ведь другие ваши учителя английского моложе и здоровее? Что им стоит немного поработать за своего коллегу? Я так Кире Андреевне и сказала: ты же говоришь, какая у тебя директриса … умная и порядочна женщина, неужели она…
– Ладно, – сдалась умная и порядочная женщина с золотым сердцем, из-за которой Кира два раза уже порывалась уйти с работы вообще. – Передайте ей: пусть спокойно лечится.
– У нее же еще такая трагедия, – прочувственно сказала Надежда. – От нее же муж ушел.
– Знаю, это давно было, – вздохнула директриса.
– Но Кира Андреевна до сих пор страдает!
Директриса, у которой не было никакого мужа последние двадцать лет, только развела руками.
- А перед этим ее любимая дочь… – Надя сделала паузу, чтобы окончательно добить директрису.
– Что еще с дочкой? – полюбопытствовала Валентина Семеновна.
– За границу уехала. Замуж вышла! В Канаду!
– Так радоваться надо, – отмахнулась несознательная директриса.
– Но Кира Андреевна теперь одинока! Как былинка в поле! – темпераментно воскликнула Надежда, не зная, что у несчастной директрисы жизнь сложилась еще хуже. Она была одинокой всю жизнь, не считая детских лет, и всех замужних женщин, да еще имеющих детей, тихо не любила.
– Ну что ж, не все же коту масленица! – произнесла Валентина Семеновна непонятную фразу, жестом подсказав Наде, что визит закончен.
Понятно, что у озадаченной таким поворотом Надежды хватило ума всю эту сцену передать Кире так, что из нее исчезли все сомнительные места – вместе с ушедшим мужем страдающей подруги и дочкой, которой посчастливилось дважды(!) – выйти замуж, да еще за рубеж.
После первой же капельницы, которую ей поставила участковая медсестра, Кира ожила: исчезла скованность в руках и ногах, а еще через неделю она пошла на работу.
Продолжение.. http://www.proza.ru/2014/11/11/1657