Приключения Пантелея Гребешка и его команды гл. 4

Татьяна Шашлакова
Глава четвертая
ТЕЛЕФОН ДЛЯ ЛИСА

Панька был полон решимости отказаться от поездки в Багаевскую станицу. Он не хотел быть неблагодарным по отношению к крёстному, но он просто не мог уехать, пока Жорик был в больнице.
Но как бы это лучше сделать? Он решил посоветоваться с бабушкой или с мамой, но в доме был только отец.
Панька, не смотря на то, что нашёл в себе силы признать себя Плохишом, все-таки несколько сторонился родителя: в глубине души он не мог избавиться от обиды.
Панька не косился на него, напоминая о своем позоре. Спокойно отвечал на вопросы и выполнял его поручения. Но без надобности на глаза не попадался.
Встречи избежать не удалось. Но в момент столкновения в кухне появился крёстный.
- Привет честному народу, - снял с головы панаму дед Кирюха.- Пришёл узнать, готов ли крестник к путешествию.
- Куда он денется? – обрадовался гостю Максим. – Вот мать придет с базара, соберёт в дорогу. Впрочем, что там собирать? Не девчонка, много не сносит.
- Я вот тут кое-что принёс. Одежда чистая, но простирнуть и прогладить нужно. На празднике придётся надеть.
Старик положил на стол казачью форму с фуражкой.
- Как раз размер Пантюхи, у хористов лишнюю взял… Ты петь умеешь, Пантюха?
Мальчишка аж отпрянул от деда. Видно, лицо его выражало неподдельный ужас, потому что мужчины рассмеялись.
Отец махнул рукой:
- Не пугайте его, Кирилл Трофимович. Мы пару лет назад решили воспитать его музыкально… В школе у них уроков пения не предполагалось. Сказали: выбирай – скрипка, пианино, виолончель, а хочешь, так и контрабас…
Панька вспомнил тот страшный день.
Петь он даже и не пытался. Собственные звуки на манер пения вызывали у него зубную боль. Музыка вообще ему не нравилась. Современных исполнителей терпел.
Кто-то из русскоязычных немцев посоветовал Гребешковым в корне переменить такое положение с помощью занятий с хорошим педагогом.
Мама воодушевилась и решила настоять на своем.
- Итак, что ты выбираешь? – не терпящим возражения голосом спросила она.
Не будет по-твоему, решил Панька, но в шутку сказал:
- Мне нравится арфа.
И всё. На этом, он считал, разговор окончен: Дарья понимала юмор.
Но в квартире вскоре появилась огромная бандура.
Девятилетний отпрыск как-то пришёл из школы, и первое, что он увидел в холле – «желанный» музыкальный инструмент.
А в гостиной его ждала сухонькая дамочка с высокой причёской из взбитых седых волос.
- Гутен таг, Юнге. Ихь хайсе Ванда Буш.
Заикаясь, потенциальный ученик пролепетал:
- Гутен таг, фрау Ванда.
- Фройляйн.
- Пардон, мадемуазель, - сам не зная почему, Пантелей перешел на французский, второй иностранный язык, изучаемый в школе.
А госпожа Ванда Буш со смехом перешла на русский:
- Пантелей, ты меня видишь?
Старушка помахала перед его лицом ладошкой.
- И давай определимся на каком языке будем общаться.
- На английском, - брякнул потрясённый мальчонка.
Это было бы слишком, потому что английского он не знал даже на уровне первого класса. Так как он никогда за словом в карман не лез и считал, что выражается понятно, думал, хилая арфистка осознает его явное нежелание общаться с музыкантами вообще.
Но немка, уехавшая из России за миллион лет до нашей эры, не взяла в толк, что русские девятилетние детки – не наивные мальчики и девочки из её далёкого прошлого. Не понимала, вероятно, что они не только в компьютерах лучше взрослых секут, цифровики щёлкают, как орехи, впрочем, как и любую другую электронику, но ещё и вести беседу порой учатся на Зощенко и Ильфе и Петрове.
Всерьёз ответила юному юмористу:
- Я не против. И удивлена твоей образованности.
Мама, молчавшая до сих пор в слежении за реакцией сына, не выдержала:
- Его наглости, вы хотели сказать? Англичанин, иди, переодевайся! Фройляйн Буш начнёт занятие тот же час.
Ну, я ей покажу, поджал губки малыш-эрудит.
И показал.
Отсмеявшись вволю, весёлая и добродушнейшая престарелая девица, позвала Дарью в комнату, где пыталась донести до человечка, как она выражалась, великое и прекрасное.
- Фрау Гребешкова, у меня, к сожалению, сейчас мало уроков, и я нуждаюсь в учениках. Я могла бы вам сказать, что упрямца можно переупрямить и заставить полюбить музыку, чтобы не потерять заработок. Но данные вашего замечательного ребёнка  таковы, что здесь бы не справился и наш великий педагог Горццеллерн.
Дарья понятия не имела ни о каком «нашем Горццеллерне», но ей все стало ясно.
Арфу вернули в магазин к великому облегчению отпрыска. А Ванда Леонардовна, урожденная Бушновская, оказалась прекрасной рассказчицей, великолепно знала историю европейских стран. Она полюбилась и Дарье, и Пантелею. Её приглашали приходить почаще, чем она и пользовалась, объедаясь хозяйскими пельменями и тортиками. При этом она очень много, в смысле исторических знаний, дала своему юному другу.
Панька улыбнулся:
- Я, дедушка, в хористы не гожусь. Распугаю всех любителей хорового и вообще пения.
- Ну, ладно, мы тебя в подтанцовку определим.
Панька скривил губы и произнес:
- Уже лучше, но не пойдёт… Вы, дедушка, ещё не знаете, что произошло. А мне никак нельзя…
В кухню ворвался Огурец. Оступился, огляделся, покраснел:
- Ой, извините, дверь открыта, услышал голос Гребешка…
- Да, ладно, Огурец, - отмахнулся дед Кирюха. – Что за важные новости принёс?
- Говори, Огурец! – встрепенулся Панька. – Худо?
- Наоборот, - завопил Семен. – У Жорки был глубокий обморок. Он совершенно невредим. Василий везёт его домой. Несколько дней в постели лишь для профилактики. И мы снова вместе. Пошли к ним, пока доберёмся, они приедут.
Панька рванулся с места, но отец преградил дорогу.
- А ну-ка, говорите, хлопцы, что случилось?
- Да ничего страшного. Просто мы соревновались, и Жорик сильно ударился головой. Но вы же слышали, ничего страшного.
Отец поверил, отпустил, а крёстный, качая головой, спешно вышел из дому.
К вечеру о происшествии на Дону стало широко известно.
Пантелея Гребешкова и Василия Огурцова возносили до небес, расхваливали на все лады. Особенно Паньку. От Василия никто бы и не ждал ничего другого, а от приезжего мальчишки, которого редко кто вспоминал пятилетним мальцом, рискнувшего своей жизнью ради спасения товарища, ждать такого? Никто бы и не осудил, если бы он послушался не сердца, а рассудка.
Мать и бабушка рыдали, ругались, в сердцах расколотили несколько тарелок, обнимали и обнимались, целовали и целовались, представляя, что могли лишиться сына и внука. Но вместе с этим их переполняла, выплескивалась через край гордость за Паньку.
Максим Максимович молча просидел в кухне несколько часов. Казалось, ему дали обухом по голове, выключили, а включить забыли.
Наконец, он пошевелился. Рядом никого не было. Все отправились на покой. Измученный вниманием, ласками и упрёками сын спал без задних ног, даже сопел сильнее обычного.
Отец подошёл к нему, заботливо укрыл простыней голую подрагивающую спину. Притворил распахнутое настежь окно в сад.
Уходя, задумчиво вымолвил вслух:
- Вот такие мы родители… совсем не знаем своих детей…
Наутро  команда Гребешка навестила вполне здорового Старшину. Он пытался отправиться с друзьями в поход за металлоломом, но его отец, Георгий Валентинович, капитан сухогруза, находился в отпуске и велел ему «не дёргаться» и спокойно предаваться удовольствию чтения познавательной литературы.
- А можно ребята будут приходить почаще? – спросил младший Георгий старшего.
- Но проблемс, - подмигнул команде хозяин. – Прошу всех к обеду. У нас сегодня предвидится редкое блюдо – сладкий плов с курагой, черносливом и свежей малиной.
- Это вкусно? – спросил тихонько у Дины Гребешок. – Что-то неудобоваримое – рис и фрукты с ягодами.
- Терпеть не могу, - шепнула девочка. – Но спешно прибыла в гости крёстная Жорки, тетя Аня Любезная. Она считает, что мы все обожаем её кулинарные изыски, и каждый раз готовит этот жуткий плов. Папа сейчас обрадовался, что ему меньше достанется: типа, мол, детки всё съедят.
- А я страшно люблю его, - вмешался тоже шепотом Канат. – Могу отдуваться за вас всех.
- Ты всё любишь, - улыбнулась Дина.
- А ты поживи с моими на макаронах, вермишели и полусырой говядине.

За два часа лазания по мусорным кучам, свалкам и берегу в районе Аврала собрали металла не так уж и мало.
Сдали, но выручка огорчила. Приёмщики с детьми не церемонились.
Узнав об этом, Василий Огурцов решил вмешаться, но потом передумал:
- Вот что, малышня! Я понимаю, что вам сразу бы хотелось в магазин за аппаратом. Но не всегда получается, как хочется. Выручу. Мне послезавтра 19…
- Знаем, - закричали пацаны. – Мы тебе, ВаськаЭ, подарок приготовили, но это тайна.
- Тайны уважаю, - важно сказал старший товарищ. – Но вот мои друзья тайны хранить не умеют и выдали свою. Они в складчину купили мне навороченный телефонище вместо моей старенькой «нокии».  Если не ошибаюсь, Лис, у тебя день рождения немногим позже…
Дрожащим от волнения голосом Ванька произнес:
- Многим. Аж 15 июля.
- Это неважно. Бери, дарю!
Для Ваньки Лисёнкова, из всей  близкой родни имевшего только милую заботливую маму, это было равноценно автомобилю для иного взрослого.
Наталья Сергеевна, оставшаяся вдовой с годовалым Ванюшей, работала на заводе в горячем цехе уборщицей. Получала она не так уж и мало для своей специальности, но оставшийся от мужа дом требовал затрат. Детский сад, школа отбирали значительную часть денег. Мальчика нужно было кормить, одевать, а потом пришлось еще полтора года заниматься его здоровьем. Конечно же, ни о каком телефоне для малолетки и речи не шло, у самой Натальи его никогда не было.
А Лис не обижался, маму он любил. Любили её и соседи. Не обижая своим достатком, старались угостить получше, застенчиво предлагали вещи для Ваньки.
Первый телефон. Свой, собственный, такой дорогой, уже ставший любимым.
Он держал его дрожащей рукой, с трудом скрывая набегавшие на глаза слёзы.
А друзья радовались за него и сразу же записали в его телефонную книгу свои номера, которыми между собой уже обменялись.
- Ребята, я скоро уезжаю в Багаевскую с крёстным. Передайте привет Жорику, - как бы виновато сказал Панька.
- Я знаю, дед Кирюха повезёт тебя на праздник «Первых штанов», - вставила Страдивариус. – Езжай, конечно, это интересно.
- Нам будет теперь не хватать тебя, - причмокнул губами  её брат. – Да ты ж скоро назад, ничего подождем.