Дорогой папа! Как ты там? Знаешь, я до сих пор каждый вечер стою возле калитки в надежде увидеть твою фигуру. Мне больше не нужно опираться на Z-образный деревянный каркас, на нижнюю доску, а ведь раньше я всегда так делала. Я уже выросла, но чувство тоски, детское такое, ещё глубоко у меня в сердце.
Мы мастерили вместе эту калитку, ты помнишь? Ты стучал молотком по серым пахнущим смолой брускам из сосны, а я бегала за гвоздями. Я смотрела на твои руки, покрытые венами, и всегда думала, что сильнее тебя нет на свете.
А санки? Ох, как же я их любила, ты не представляешь! Мы катались с тобой с горки, я пищала, как всегда, от страха, а ты невозмутимо плюхался в сугроб. Стряхивал со своих густых волнистых волос снег и улыбался. Я помню, у тебя были неровные зубы. Сейчас за твою улыбку с неровными зубами я готова отдать всё на свете.
Ты вёз меня после горки домой и что-то рассказывал. Если честно, я мало что понимала, я только смотрела на твою большую спину в фуфайке и чувствовала, что я сейчас, наверное, самый защищенный человек на земле. Просто потому что ты рядом.
Потом подходил дядя Вася, о чём-то с тобой разговаривал, я уже не помню о чём, стряхивал пепел со своей «Примы» и шёл дальше. А мы делали круги на снегу. Я пищала и просила остановиться, а ты разгонял алюминиевые салазки с цветными полами всё быстрее и быстрее, кричал что-то о маминых пирожках и проваливался в своих огромных коричневых валенках в снег.
Дома мама нарочито удивлялась нашему приходу-приезду и только качала головой, идите, мол, стряхивайте с себя, непутевых, снег. Мы всё с тобой делали наперегонки. Ты грозился, что все пирожки съешь за меня, если не потороплюсь и, конечно же, поддавался в конце, сетуя на себя, «старика».
Это сейчас у нас в гостиной стоит «плазма», и пультом можно щёлкать сотни каналов дни напролёт, или бросить всё и усесться за компьютер в свою страницу в «Фейсбуке» и листать обновления. С тобой тогда мы с упоением смотрели пару каналов на старом чёрно-белом «Рекорде» и были намного счастливее. Ты крутил свои густые чёрные волосы пальцем, а я сравнивала тебя с героями боевиков. И всегда ты был круче.
Мы смотрели долго и поздно ложились спать, и то, только после того, когда сонная мама в четвёртый раз пригрозит нам, что никакой улицы мы завтра не получим. Ты смиренно разводил руками в стороны («Ну, раз мама так говорит, то..»), улыбался, хватал своими ручищами меня с дивана и нёс в кроватку. Целовал в макушку и уходил. Я долго смеялась, когда ты, в темноте, наступал на мои игрушки и тихо ругался, немного громче, когда дверь моей спальни закрывалась.
Сегодня я вспоминаю тебя, твою худую, высокую, с метр девяносто, фигуру, смешное лицо со слегка лопоухими ушами и понимаю, что ты, может быть, не самый сильный человек на земле и не самый всеумеющий и всезнающий, как я себе тогда представляла. Но тогда, и сейчас, если бы ты был рядом, ты был бы для меня суперменом. Если бы.
Я даже не помню, с чего всё это началось. Вы с мамой кричали друг на друга, а я стояла за дверьми. Билась посуда, а тона ваших криков поднимались наверх скоростью спринтера. Я в жизни не могла подумать, что я могу тебя бояться, но когда ты, в порыве гнева с краснеющим от негодования лицом, ударил её по лицу, я не выдержала и подбежала к заплаканной маме, у которой из носа багровыми каплями падала кровь. Ты посмотришь на свои венастые руки, словно не веря, что они способны на такое, взглянешь с ужасом помешанным со злостью на нас, развернёшься и уйдёшь.
Я помню, как плакала мама и как громко падала кровь из её носа. А равнодушная лампочка с тёплым желтым светом тоскливо качалась из стороны в сторону прямо над нашими головами.
Я быстро бегаю. И тогда я быстро тебя догнала. Догнала в том месте, где когда-то мы с тобой зарыли наш клад очень давно. Ты весь трясся, но в твоих глазах я чувствовала невероятную, обречённую решимость. Папа, останься! Но ты не остался, аккуратно выдернув свою руку из моих и уйдя в темноту. Ты оставил меня наедине с темнотой, лающими собаками у соседей и суетливую заплаканную маму, которая уводила меня, сопротивляющуюся, обратно домой.
Наверное, это самое великое чувство на земле – надеяться. Я давно тебя простила, и мама, будь она сейчас жива, простила бы. По правде говоря, она простила тебя на следующее же утро, я это знала, но ты был уже слишком далеко. Она часто плакала по ночам, думая, что я ничего не слышу, а я ведь слышала и тихо плакала вместе с ней, лежа совсем в другой комнате.
Я каждый вечер стою у нашей калитки, которой уже давно не помешал бы ремонт, и слушаю, как маленькое село готовится ко сну под звуки уже других, но не перестающих лаять собак. Храню наши санки и каждый год с упоением жду зиму, в надежде прокатиться с тобой с горы. И знаешь, наш с тобою клад я так и не решилась раскопать, даже спустя столько лет. Я хочу, чтобы мы это сделали вместе, папа. Просто. Вернись.