Приключения Пантелея Гребешка и его команды гл. 2

Татьяна Шашлакова
Глава вторая
КРЁСТНЫЙ КИРЮХА

Максим увидел дикие глаза жены и грустно рассмеялся:
- Не переживай, Дашутка. Всё будет хорошо, поверь. У нас хлопец совсем неплохой внутри, а наносное можно «слупить», как сказал Кирилл Трофимович Горленков, честь, слава казачества и юморист отменный.
Он обнял дрожащую жену и погладил её по распущенным волосам:
- Красавица ты у меня.
- Оставь, Максим, скажи лучше: ты его здорово отодрал ремнём?
- Не слишком. Больше для отстрастки. Право, мальчишка совсем зарвался. На голову сел, никого ни в грош не ставит. И куда худо, что он великий гордец у нас. Бог послал ему дар познания, силу, ловкость…
- И отменный аппетит,.. - горько усмехнулась Дарья. – Я понимаю, это вынужденная мера. Потому и не вмешалась. Мне мать жалко. Как она нас встречала! От радости не знала, куда усадить, чем лучше накормить. Внучка ждала…
- Хорошая у нас мать, Дашенька. Мне вот Господь не дал узнать свою маму, забрал её, когда меня родила. Отца тоже плохо помню. Вот детдом, да! Не приведи Бог кому пожелать того, что я испытал. Когда с тобой познакомились, я едва концы с концами сводил. После занятий, помнишь, на станции Ростов-Товарный подрабатывал. Александра Корнеевна не стала и за комнату деньги брать, подкармливала, против того, чтобы мы поженились, никаких возражений не было. А я ведь в полном смысле слова нищим женихом при богатой невесте был.
- Ты от темы не отворачивайся, дружок. Как думаешь, не станет ли только хуже после такого необычного для малыша наказания?
- Малыш. Да твой малыш, насколько мне известно, ещё в прошлом году Дитте Хаузер, дочери нашего соседа с нижнего этажа, записочки любовные писал.
- Да? Не знала.
- Мать, называется. Именно так, дорогая. Иоганн показывал мне парочку и просил прекратить подобное. У них баптистская семья, мальчики с девочками не дружат и почти не общаются без взрослых до самой свадьбы. Ладно, дорогая, наш киндер, похоже, всё ещё ревёт. Но уверен, не от боли, а от обиды. Видишь ли, отец посмел на него руку поднять. Посмотрим телевизор или почитаем?
Дарья отмахнулась и попросила:
- Расскажи о своём визите к деду Кирюхе. Как он, я его ещё после приезда не видела, надо бы и мне к нему зайти.
- Зайди. Молодец, старик, сразу меня узнал, за стол усадил…
- Ах, твой ужин!..
- Я не голоден, я же тебе говорю: старик за стол усадил. Его бабка окрошку с лепешками подавала. Не отказался угоститься, не хотел обижать, уж очень радушные люди эти Горленковы.
Дарья вскинула хорошенькую головку:
- Горленковы всегда радушными были! Тебе ли этого не знать?
Максим поцеловал жену в ямочку на щечке:
- Кто бы спорил, любовь моя.
- Давай, рассказывай, да подробнее.
Было ещё рано, всего половина девятого вечера. Дарья устроилась в кресле у распахнутого в сад окна. Супруг сел на ковер у её ног и опёрся спиной о край кровати, стал рассказывать о встрече с бывшим учителем истории средней школы Кириллом Трофимовичем и его супругой Анастасией Ивановной, с 15 и до 75 проработавшей в детском садике. Теперь, когда им обоим за 80, они мирно, но совсем не тихо доживали свой век в небольшом уютном домике на самом берегу Дона.
Каждый день с утра до вечера у деда Кирюхи, как звали его все знакомцы, не смотря на его интеллигентность, образованность и учительское звание, пребывали гости. У многих находилось к нему дело. Даже у самых маленьких жителей Нижней Гниловской.
Когда Максим, постучавшись, вошёл в двери, открытые в любое время дня и ночи, некий большеротый и веснушчатый подросток по имени Валька просил старика присмотреть за его двумя собаками, пока он будет в спортивном лагере.
- Дедушка, только на вас надежда. Мамка с отчимом уезжают на море, а тётя Надя ни в какую не желает связываться с Цезарем и Клеопатрой. Они противопоказаны друг другу.
- А в лагерь взять их нельзя?
- Нельзя, - подросток чуть не плакал. – Да я и не хочу туда, только тётя Надя и меня гонит с глаз долой.
- Ты ей тоже противопоказан?
Валька улыбнулся сквозь слёзы:
- Наверное, ей все противопоказаны.
- Знаю я твою тётку. Беда! Ладно, приводи псов, не первый раз… Входи, входи, Максим, рад тебя видеть… Всё, Валька, марш домой! Настюха, дай ему кусок пирога, вон как носом шмыгает.
- Вкусно пахнет потому что…
Валька получил большущий кусман пирога с капустой и рыбой и шмыгнул мимо Максима.
- Здравствуйте, Кирилл Трофимович, - слегка поклонился гость. -  Доброго вечера, Анастасия Ивановна. Вот, простите, что без приглашения.
- А кто его от нас ждёт, паренёк. Проходи, мы всегда людям рады. Сидай рядком, поговорим ладком.
Максим присел к столу, на котором уже стояли нарезанный пирог, сахарница, вазочки с крыжовенным и смородиновым вареньем, медом. Проворная мелкая старушка суетилась между горницей и кухней и вскоре перед Максимом стояла внушительная миска с кисло-молочной окрошкой, от которой шёл нестерпимо обворожительный дух огурчиков и укропа, только что снятых с грядки.
- За делом, видать, Максимка, ко мне пришёл? Не просто так… Только давай сначала поснедаем с тобой. Обед пришлось пропустить, по надобности деда звали…
- Спасибо, с удовольствием, хотя, честно сказать, и не до еды мне.
- Ешь, ешь…
Дед Кирюха стал аккуратно хлебать деревянной, любимой своей, ложкой сытную окрошку, откусывая от горячего еще пышного пирога.
Потом набил трубку табаком, который сам же и выращивал, и предложил Максиму:
- Не стесняйся, кури. Если не ошибаюсь, ты куришь «Бонд».
Максим поразился:
- Вот у вас память, Кирилл Трофимович! Мы ж с вами почти и знакомы не были до моего отъезда. Только пару раз встречались, да и то случайно. А вы меня сразу узнали, да ещё вспомнили марку сигарет!
- Вы, молодежь, все в бегах, в суете, присмотреться к окружающим вам некогда. Это плохо. Нужно больше внимания уделять людям. А нам, старикам, оно, ох, как нужно. Даже самым реально мыслящим, соображающим что к чему. Ваше, вот, поколение упущено. Не упустить бы и дальше народец наш…
Дед Кирюха покачал головой и с удовольствием принялся за свою старенькую пеньковую трубочку.
- Я давно не курю, бросил, - сообщил ему Максим. – В Германии не приветствуются курящие работники. Это может даже стать причиной увольнения… Но я не хочу попусту отнимать у вас время. Я как раз по поводу подрастающего поколения и пришёл поговорить.
- С пацаненком что-то не так?
- Угадали. Как-то раньше почти не замечал беды. Знаете ли, жена берегла мои редкие часы отдыха, вкалывал, как папа Карло… Дарья, наверное, пыталась как-то воздействовать на Паньку… А, может, и не пыталась, мальчишку-то всегда всем в пример ставили на школьных собраниях. Награды у него спортивные, грамоты всякие за научные олимпиады… Как такого парня ругать? Никто бы и не понял. Во всяком случае, у меня претензий к нему практически не было.
- Неужто только и разглядел?
- Пришлось, две недели друг у друга на глазах. Мне кажется, что он здесь стал хуже, потому что считает, что мы его оторвали от цивилизации.
- А здесь варвары, да? Сортир, небось, во дворе смущает?
- Точно.
- Бабка что советует?
- Драть, то бишь, наказывать. Но не просто, а со смыслом. Вот и направила к вам, чтобы подсказали, как это сделать.
И Максим рассказал старику о проступках мальчишки, о затрещине, которую дал ему непродуманно.
- Ну, что ж, раз пришёл за советом, получай. А как поступишь, ну, твое дело.
Скажи, Пантелей крещёный?
- Нет. Как-то упустили…
- Как же Санька не озаботилась?! На нее не похоже. Сама крещёная, дочь крестила. Эх, Саня, Саня… Вот ваш и первый промах.
- Да ведь как Панька родился, тесть умер. Мать убивалась, долго болела, потом Пантюшка воспаление лёгких получил…
- Короче, отговорок много.
-М-да…
- Крестить надо Пантелея. Вон какую церковь отстроили у моста через Дон. Был там?
- Нет ещё.
- Бога забывать нельзя. Поздно мы это понимаем для себя. Да не мне тебе пенять. Сам молодость в грехе провел. Ладно, хочешь, в крёстные пойду?
Максим встал и по-старинному низко поклонился старцу:
- Будем благодарны, Кирилл Трофимович.
- В крёстные и мать бери.
- Обязательно.
- Я с батюшкой поговорю, чтобы побыстрее дело сладить. Готовьтесь к следующей субботе.
А что касается наказания…
Старик помолчал и посмотрел на жену:
- А что ты по этому поводу думаешь, любимая моя старушка?
Анастасия Ивановна, воспитавшая пятерых достойных сыновей, ответила по-своему. Она принесла потрепанную Библию и открыла ее безошибочно на нужной странице.
- Читай, сынок.
Максим никогда не держал в руках Библию. Вернее, держать-то держал, но, увы, вникнуть в строки, на которые был брошен безразличный взгляд, не удосужился.
Анастасия Ивановна поняла его затруднение. И с чувством прочитала ему Слово Божье о том, что тот, кто желает своему ребёнку добра, любя, не спускает ему проступков.
- Сынок, отец не истязает свое дитя, не превышает меру наказания. Он поучает его, чтобы впредь не было зла от него, беды. И ребенок не должен иметь сердца на отца своего, должен знать он, что рукой родителя правит Господь. А боль доставляет не ремень, не розга, а собственная его вина. Ты должен объяснить все это Пантелею. А прежде Дарье, чтобы она не восстала против тебя.
- Она понимает.
- Вот и хорошо. Не упуская времени, вспомни о своём родительском праве. А ещё расскажи сыну своему, что тот, кто восстает против власти отца и матери и обижает их, подвержен гневу Господа более всего.
Анастасия Ивановна помолчала и уже с мягкой улыбкой сказала:
- Я сошью Пантюше крестильную рубашку. Пусть приходит к нам на пироги, будем рады сердечной беседе.
Максим подробно рассказал Дарье о разговоре со стариками и добавил:
- В душе моей сейчас покой. Знаю, нам будет трудно, но мы должны справиться.
- Получится ли у меня? Я слушаю тебя, а сердце кровью обливается: как там Панька. Он у нас характерный, не озлобился бы. А с крестинами дед Кирюха хорошо придумал. Давно бы нам надо, сами-то крещёные…
Когда Максим заснул, Дарья тихонько прокралась в комнату сына. Свет не был потушен. Пантелей лежал на животе поверх покрывала и сладко посапывал. На его лице, повернутом к двери, была едва заметная улыбка. Длинные ресницы мальчишки вздрагивали от шумного дыхания.
Дарья, чуть касаясь, погладила шевелюру своего отпрыска.
Он не проснулся, но с его губ сорвалось ласковое:
- Мамочка…
В кухне, стараясь не шуметь, орудовала Александра Корнеевна. Она кинула на дочь вопросительный взгляд, и Даша передала ей рассказ мужа.
Казачка довольно кивнула головой:
- Дед Кирюха плохого не присоветует. А мне стыд: внуку одиннадцать лет, а он не крещён… Ты не видела здесь свёртка? Я его, кажется, на подоконнике оставляла. Вот, никак не найду.
- Я не брала. Максим в спальню с пустыми руками пришёл. Пантюшка здесь оставался раны зализывать. Да на что ему твой сверток.
- Как раз ему-то он и мог понадобиться, организм молодой, растущий, своё требует. А нюх у внучка, как у собачонки. Артачится, а сам со сковородки котлеты да рыбу таскает. Думает, не заметно.
Дарья непонимающе пожала плечами:
- Да что за свёрток-то? И вообще, куда ты, на ночь глядя, собралась?
На Горленковой был надет плотный спортивный костюм, талию обхватывали рукава тёмной ветровки. На ногах – резиновые сапоги.
- Куда, куда! Не закудыкивай мне дорогу. Мы с Манькой Ермолаевой сомячью яму нашли, решили вот поохотиться слегка, да зорьку встретить. А в свёртке, милочка, у меня хлеб с колбасой и сыром да головка чеснока находились.
Даша улыбнулась. От её сонного сына пахло чесноком.
- Придётся тебе, мамочка, новый пакетик паковать. Похоже, внучек как раз сейчас переваривает твою колбасу…

Через неделю крестили присмиревшего Пантюшку.
Родители несколько опасались его реакции, но решили не отступать от задуманного плана. Наутро сына дома не оказалось. Александра Корнеевна возилась со своим уловом – килограмма на три с половиной усатым монстром. Довольная ночной рыбалкой, она сказала:
- Пантелей слопал вчерашний суп чуть ли не с буханкой хлеба и рискнул отправиться знакомиться с ребятами. С ранья возле дома Динка и Жорик Матвеевы околачиваются. Наверное, тоже на знакомство решились. Будут у Пантюшки друзья.
- Мам, а Матвеевы – родня Горленковым?
- Только Кирюхе. Со стороны Анастасии Ивановны.
Максим и Дарья обрадовались новости: не иначе, как старик подтолкнул детей к ответственному шагу. 
Но опасения остались. И… были напрасны. К огромному удивлению мамочки и папочки, а тем паче, бабушки, Пантелей счастливый, окрылённый влетел в кухню перед обедом и бросился на шею сначала Максиму, потом Дарье, крепко обнял бабушку.
- Знаете, с какими я людьми познакомился?! У меня теперь есть такие друзья!!!
Старшие сдержали эмоции и не стали расспрашивать. Не сговариваясь, они поступили правильно. Немного холодности, строгости.
Максим сказал:
- Мы рады за тебя, давно пора общаться с ровесниками, держишься, словно нелюдим.
- Да я не только с ровесниками познакомился, папа! Динка и Жорик повели меня к своему двоюродному деду и бабушке! Я не хочу есть, мама! Дед Кирюха…
- Кирилл Трофимович.
- Нет, он велел звать себя так, как его все зовут. Так он и бабушка Настя  накормили меня печеными яблоками с хлебом и медом. Он так здорово рассказывал о том, как отличились донские казаки в 1812 года, как они бились с наполеоновскими французами. И о царе Александре 1, и о самом Наполеоне столько интересного сообщил. Приглашал приходить в гости, как только захочу.
Максим остановил его красноречие резким жестом:
- Это все отлично. А больше ты ничего не хочешь нам сказать.
Пантелей  нахмурился, покраснел, помолчал, глядя в пол прищуренными глазами, потом вскинул личико с закушенными губами и произнёс чётко:
- Простите меня. Я и прежде понимал, что поступаю неправильно. Но мне нравилось настаивать на своём и делать только то, что хочу. Не могу сказать, что я с прошлого вечера сильно изменился. Вы ж мне не поверите, правда?
Он вопросительно посмотрел на родных.
Бабушка ответила первой:
- Конечно. Бесёнок в ангела не превратится так быстро. Впрочем, на это вообще надеяться нужды нет.
- Я и говорю… Но обещаю, что постараюсь никогда не допустить такого унижения, какое, папа, ты мне устроил.
Пантелей обиженно хмыкнул и продолжил:
- А ещё я страшно боюсь, что дед Кирюха правду сказал о публичных наказаниях у казаков…
Мальчик сделал страшные глаза и передернулся, вспомнив рассказ старика о том, как провинившихся, не только детей, но и взрослых мужчин и женщин, выводили на казачий круг и принародно секли.
- Да, внучёк, так было когда-то и, думаю, что и сейчас нечто похожее случается.
- Со мной этого не будет никогда!
Пантелей и оживился, и присмирел одновременно. Всю неделю до крестин он провёл с новыми друзьями, которые в свою очередь познакомили его с другими мальчиками и девочками.
Они по-доброму смеялись над ним из-за его слишком правильной русской речи. Так говорят очень хорошо образованные иностранцы. Но Пантюшка быстро перенял местный говор.
И вот сейчас на крестинах во дворе церкви толпились его приятели, некоторые пришли с родителями. Они волновались и немножко жалели, что их самих крестили в грудном возрасте, и таинство, свершаемое сейчас за толстыми стенами храма, миновало их сознание.
Вечером в просторном доме взрослые праздновали вовсю. Собралось десятка четыре гостей.
Крёстный отец Пантелея, дед Кирюха, изменил себе и выпил немного больше нормы. Пел частушки, плясал «казачка». Для смеху надел здоровенные валенки, сохранившиеся со времен деда Александры и, притоптывая в них, веселил народ, сожалея, что дед Щукарь занял его место в народной молве.               
Разряженная в пух и прах хозяйка дома, крёстная мать, наоборот, держалась величественно, согласно возложенной на неё ответственности.
Пантюшки за столом не было.
На берегу Дона в окружении десяти-тринадцатилетних ребят он принимал иное крещение.
Каждый подходил к нему, несильно бил кулаком в крепкую грудь, жал руку. Последним, гораздо сильнее, ткнул своим кулаком Жорик Матвеев, самый старший из ребят. Ему скоро должно было исполниться четырнадцать лет. В современном обществе это вполне зрелая молодежь.
Ровесники Георгия тусовались на вечеринках, где втихомолку попивали пиво и вино, читали сомнительную литературу и прятали под подушками запретный «глянец».
У многих были подружки.
У Жорика она тоже была, одноклассница сестры Дины. «Взрослый» парень едва решался взять «малышку Катю» за руку. Из-за отсутствия нужной суммы карманных денег они даже в кино крайне редко ходили. Но всегда были рядом. И не смотря на впечатляющий возраст, Жорик свою юную команду не променял бы ни на какую другую.
Командира в компании не имелось, и он временно как бы заменял его. Выборы предводителя для летних подвигов были отложены до воскресенья. А оно наступало завтра.
Сейчас же Жорик испытал Пантелея на устойчивость и нарочито басом произнес:
- Теперь ты свой, нашенский! И отныне имя тебе Гребешок! Откроем же, друзья Гребешку наши настоящие имена. Я – Старшина.
Его сестра указала пальцем на себя:
- Я – Матвейка.
Низкорослая худенькая Катя Точённая застенчиво сказала:
- Мое имя – Кроха.
Семён Огурцов, естественно, был Огурцом.
Ваня Лисёнков – Лисом.
Петя Канатоходцев  имел сразу два имени – Канат и Циркач.
Его сестра Женька с трёх лет неразлучная со скрипкой, называлась довольно эффектно – Страдивариус.
После церемонии представления ребята стали в круг и крепко обнялись.
- Поздно уже, надо по домам, - велел Старшина. – Помните, завтра ровно в семь утра встречаемся здесь же. Гири, гантели – за мной.  Канат!
- Да?
- За Канатом – канат.
- Помню.
- Страдивариус!
- Я!
- Прыгалка, самая толстая и длинная.
- Возьму сейчас у гимнастки Надьки. Моя – короткая и тряпочная.
- Не забудь.
- Вот ещё, Старшина! За кого держишь? – невысокая и весьма упитанная, но крепкая, как мячик, Женька возмутилась напоминанием о ее забывчивости.
Но что было, то было.
- Кроха, футбольный мяч брата.
- Принесу.
- Огурец, ты обещал попросить у дядьки лодку.
- Он даст. Васька мне ещё никогда не отказывал, - Семён гордился младшим братом отца.
Восемнадцатилетний Василий был студентом-спортсменом педагогического института, парнем щедрым не только на слова, но и на добрые поступки. Племянника своего Вася любил по-отечески и никогда не мог ответить  «нет» на его просьбы.
Лис опередил Старшину:
- За мной – дартс.
- Точно.
- Гребешок…
Панька был сообразительным малым.
- Я думаю, мы все устанем и проголодаемся. Может, захватить побольше еды?
- Украдкой не брать!
- Вы что?! Я – никогда, - сказал Панька и покраснел, – Нет, вру, брал два раза тайком от мамы и бабки котлеты и рыбу, но только из вредности. Я больше не стану так делать. А еду  мне дадут с удовольствием и на всех. Мои рады, что у меня появились друзья.
 
Гости прощались с хозяевами. Захмелевший изрядно крёстный встретил Пантелея объятиями:
- Радуйся, Пантелей Гребешков!
- Я радуюсь, дедушка.
- В принципе или персонально?
- Ну, вообще…
- А ты – персонально! Потому что твои родители отпустили тебя со мной послезавтра в Багаевскую станицу на праздник «Первых штанов» к ещё одному моему крёстнику, внуку моего ученика. Присмотришься к быту старинной казачьей семьи. Роду несколько веков, а знают каждого в роду, и обычаи блюдут, не поверишь, один к одному.
Пантелею не хотелось так быстро покидать новых друзей, но ему было страшно любопытно, что за праздник «Первых штанов».
- Здорово! А надолго мы уедем?
- Да нет, сынок, в среду вечером дома будем.
Крёстный ушёл.
Панька отправился спать с верой в то, что впереди у него жизнь, полная чудес и приключений. А ночью ему снилась Дина Матвеева, Матвейка…