На авторство не претендую...
Вырыпаев П. А. Лермонтов: Новые материалы к биографии. — 2-е изд. — Саратов: Приволжское кн. изд-во, 1976. — 160 с.
Предисловие.
Петр Андреевич Вырыпаев родился 23 сентября (6 октября) 1905 года в городе Чембаре (ныне г. Белинский) Пензенской губернии. Его родители происходили из крестьян села Щепотьева Чембарского уезда. Его отец, сын николаевского солдата, лишенный земельного надела, был вынужден служить сторожем в Чембарском уездном поземельном банке. Петр Андреевич рано лишился матери, ее заменила ему бабушка, мать отца.
По окончании начальной школы П. А. Вырыпаев поступил в Чембарское вышеначальное училище, но вскоре ему пришлось оставить школу, так как семья не могла внести плату за обучение.
В 1921 году П. А. Вырыпаев поступил в пятый класс чембарской школы II ступени и успешно окончил ее в 1926 году. В свидетельстве об окончании школы дана такая характеристика: «Дисциплинирован, учебой интересовался, работал серьезно, способности хорошие, имеется инициатива. Может быть рекомендован на самостоятельную работу. В общественной работе школы принимал самое активное участие. Состоял в руководящих ученических организациях».
По окончании средней школы П. А. Вырыпаев был направлен комсомольской организацией Чембара в близлежащие села для борьбы с безграмотностью и вел культурно-просветительную работу с молодежью.
В 1927 году П. А. Вырыпаев поступил в Ленинградский педагогический институт имени Герцена, но по семейным обстоятельствам вынужден был перейти в Саратовский университет, который окончил в 1931 году.
До Великой Отечественной войны П. А. Вырыпаев много сил отдал педагогической и общественной работе в Пензе, в декабре 1939 года был избран депутатом городского Совета депутатов трудящихся Пензы. Призванный в ряды действующей армии в декабре 1941 года, Петр Андреевич воевал в составе 39-й армии 3-го Белорусского, а затем Забайкальского фронта, был награжден боевыми орденами и медалями и присутствовал при подписании акта капитуляции японской Квантунской армии в Харбине.
После демобилизации П. А. Вырыпаев в звании капитана вернулся к семье на родину и с 30 июня 1946 года начал работу в качестве научного сотрудника в музее-усадьбе М. Ю. Лермонтова (бывших Тарханах), а с 1954 по февраль 1966 года был директором этого музея и за это время много сделал для обогащения фонда музея, улучшения литературной экспозиции и внешнего благоустройства всей его территории.
Не ограничиваясь большой организаторской и общественной работой, П. А. Вырыпаев в послевоенные годы занялся архивными разысканиями, спрашивал тарханских старожилов, записывал легенды и предания о Лермонтове, дошедшие до нашего времени, и неоднократно выступал в печати. Особо следует отметить его статью «Лермонтов и крестьяне», написанную по материалам архивов Пензенской области и опубликованную в 1952 году в 58-м томе «Литературного наследства». Эта работа явилась как бы зерном настоящей книги, своего рода творческой заявкой исследователя. В том же году в альманахе «Земля родная» была напечатана статья П. А. Вырыпаева «Декабристские настроения М. Ю. Лермонтова и пензенская действительность».
В конце 1950-х — начале 1960-х годов три издания выдержал путеводитель «Музей-усадьба М. Ю. Лермонтова», написанный П. А. Вырыпаевым совместно с Г. П. Похвисневым (3-е издание в 1961 году в Пензенском книжном издательстве). В 1963 году в том же издательстве вышла небольшая книга живо написанных П. А. Вырыпаевым очерков «Кругом родные всё места», посвященных жизни Лермонтова и его родни в пензенском крае, главным образом в Тарханах. В этой книге воспроизведены рассказы тарханских крестьян о Лермонтове, записанные в 1939—1957 годах. В несколько переработанном виде книга «Кругом родные всё места» была переиздана в 1967 году Приволжским книжным издательством под названием «На берегу Милорайки (Лермонтов в Тарханах)». Наконец, следует назвать путеводитель по музею-усадьбе «Лермонтов с нами», написанный П. А. Вырыпаевым и выпущенный в 1966 году в Саратове.
В начале 1966 года П. А. Вырыпаев вышел на пенсию, но продолжал собирать материалы для настоящей книги, которую ему удалось закончить. В 1968 году Петр Андреевич совершил поездку по лермонтовским местам Тульской и Орловской областей. Это путешествие дало возможность внести существенные дополнения и уточнения в текст книги, где идет речь об Андрее Ивановиче Соколове, о Кропотове и Васильевском.
Петр Андреевич Вырыпаев скончался в Пензе 17 июля 1969 года. Посмертно издаваемая его книга «Лермонтов. Новые материалы к биографии» подводит итог многолетним разысканиям автора. Эти разыскания всегда отличались целенаправленностью и добросовестностью. Ни один биограф Лермонтова не сможет обойтись без этого итогового труда покойного исследователя.
Из книги Вырыпаева...
Лермонтов и семья Шан-Гиреев
В жизни М. Ю. Лермонтова семья Шан-Гиреев занимала значительное место. Знакомство с ними началось рано. В 1818 году в начале лета Е. А. Арсеньева с внуком приехала на Кавказ и остановилась у своей сестры Екатерины Алексеевны Хастатовой в Шелкозаводске (Сарафанниково тож). В это время там проживал с семьей Павел Петрович Шан-Гирей; он был женат на дочери Екатерины Алексеевны — Марии Акимовне.
В следующий свой приезд на Кавказ в 1825 году Елизавета Алексеевна уговорила племянницу Марию Акимовну переехать в Пензенскую губернию. Целый год семья Шан-Гиреев жила в Тарханах, в доме Е. А. Арсеньевой. Через год было куплено с помощью Елизаветы Алексеевны соседнее небольшое имение Апалиха. В нем было 43 двора, 147 ревизских душ. По своим размерам оно было примерно таким, как Кропотово. Но земли было меньше, и крепостные жили беднее. В августе 1826 года Шан-Гиреи переехали в Апалиху.
Во время совместной жизни в Тарханах Мария Акимовна помогала Елизавете Алексеевне следить за воспитанием и обучением детей, которых пригласили заниматься вместе с Михаилом Юрьевичем. Это видно по позднейшим письмам Лермонтова к Марии Акимовне из Москвы. Зная ее интерес к его учебным занятиям, он сообщал ей в 1827 году, что «прежнее учение истории ему очень помогло» (т. VI, стр. 403), и подробно сообщает о подготовке к поступлению в университетский пансион: «Я думаю, что вам приятно будет узнать, что я в русской грамматике учу синтаксис и что мне дают сочинять... в географии я учу математическую, по небесному глобусу, градусы планеты, ход их и пр...» (т. VI, стр. 403), а в следующем году делится радостью по поводу приезда в Москву отца и пишет, что стал в четвертом классе пансиона вторым учеником (т. VI, стр. 404).
Марию Акимовну интересовали и занятия Михаила Юрьевича рисованием, и он сообщал, что рисовать стал лучше, и просил прислать ему цветные воски для лепки (т. VI, стр. 403).
Воспоминаний о Марии Акимовне не осталось, и мы можем судить о ней только по письмам Лермонтова. Из них видно, что она была добрая, отзывчивая женщина.
«Милая тетенька! Зная вашу любовь ко мне, я не могу медлить, чтобы обрадовать вас: экзамен кончился и вакация началась до 8 января...», — читаем в том же письме от 21 декабря 1828 года (т. VI, стр. 404).
«...Постараюсь следовать советам вашим, ибо я уверен, что они служат к моей пользе...» (т. VI, стр. 406), — пишет Лермонтов в 1829 году. Любовь и уважение, причем взаимные, видим мы в этих строках.
Но с Марией Акимовной делился Лермонтов не только успехами в ученье. С ней он обсуждал животрепещущий тогда вопрос о двух школах актерского мастерства: петербургской и московской, говорил о превосходстве игры Мочалова над Каратыгиным. Сообщал о намерении профессора Павлова, инспектора пансиона, издавать журнал «Каллиона», где должны были поместить два его не дошедших до нас произведения «Геркулес» и «Прометей». Мария Акимовна, по всей вероятности, знала об издании Лермонтовым и Н. Давыдовым домашнего журнала «Утренняя заря»3, так как Лермонтов писал: «Каково вам покажется; Павлов мне подражает, перенимает у... меня!..» (т. VI, стр. 404).
Из писем Лермонтова видно, что Мария Акимовна высказала ему свой взгляд на Гамлета и Шекспира, и Михаил Юрьевич сейчас же откликается: «...Ваше письмо меня воспламенило: как обижать Шекспира?..» (т. VI, стр. 408). Он старается убедить Марию Акимовну, что Шекспир велик именно в «Гамлете», что это глубокое философское произведение. Суждения юного поэта поражают нас своей зрелостью. Но они говорят и о том, что Мария Акимовна интересовалась литературой, имела свое мнение о произведениях, которым она делилась с Лермонтовым, ей было интересно знать его отношение.
Даже из нескольких дошедших до нас писем к Марии Акимовне видно, как быстро развивался, как рос Лермонтов. Переписка с Марией Акимовной не ослабевала. Отсюда мы можем заключить, что Мария Акимовна была не только доброй и отзывчивой, но и достаточно образованной; она сумела помочь Арсеньевой направить интересы мальчика в нужное русло, еще с Тархан продолжала влиять на мальчика.
О литературных интересах семьи Шан-Гиреев говорит такой факт: в 1837 году была объявлена подписка на сочинения А. С. Пушкина. Только два человека во всей Пензенской губернии приобрели по билету. Одним из них был П. П. Шан-Гирей, владелец небольшого имения в глубоком захолустье.
Мария Акимовна до 1825 года жила на Кавказе. Ее мать, Екатерину Алексеевну Хастатову, называли «авангардной помещицей» не только за ее смелость, но и за то, что ее владения находились на границе боевых действий русских войск, в непосредственной близости к горским аулам. Хастатовы общались с мирными горцами. Мария Акимовна слышала рассказы об особенностях их быта, непосредственно наблюдала их жизнь при посещении мирных аулов. Она могла об этом рассказывать Лермонтову, когда у него зарождался интерес к Кавказу и к жизни кавказских народов.
С военной историей Кавказа, с эпизодами из кавказской войны Лермонтова знакомили Павел Петрович Шан-Гирей, муж Марии Акимовны.
Его личность заслуживает особого внимания.
Предки П. П. Шан-Гирея происходят из Черниговской губернии, где его дед Федор Шан-Гирей был священником
Федор Шан-Гирей в 1785 году приобрел небольшое имение у ротмистра Столицы и на этом основании подал в Черниговское дворянское депутатское собрание прошение о внесении его со всей семьей в дворянскую родословную книгу. Черниговское дворянское собрание удовлетворило просьбу священника Федора Шан-Гирея. Но департамент герольдии это решение не утвердил, мотивируя тем, что покупка имения не дает право на дворянство, а других доказательств дворянского происхождения семьи представлено не было.
Несмотря на это, Шан-Гиреи, ссылаясь на решение Черниговского депутатского собрания, называли себя дворянами. Павел Петрович Шан-Гирей в дворянском звании был утвержден гораздо позднее и уже за личные военные заслуги.
П. П. Шан-Гирей в 1807 году поступил во второй кадетский корпус, где через два года был произведен в унтер-офицеры, через год в прапорщики и тогда же, в 1810 году, определен в 16-й егерский полк. Службу свою он проходил на Кавказе, когда там уже шла война с горцами.
На Кавказе Павел Петрович познакомился с семьей генерал-майора Акима Васильевича Хастатова. В 1816 или 1817 году он женился на Марии Акимовне Хастатовой, «родной и любимой племяннице» Е. А. Арсеньевой. В конце 1818 года П. П. Шан-Гирей вышел в отставку и до 1825 года жил в Шелкозаводске Кизлярского уезда, а потом, как было сказано выше, переехал в Пензенскую губернию.
Как свидетельствуют современники, Михаил Юрьевич в детстве любил играть в войну, для чего ему набрали сверстников и выкопали траншеи, сохранившиеся до настоящего времени. Лермонтов рано начал интересоваться военной историей.
Когда в Тарханы приехал «дяденька» (так называл Лермонтов Павла Петровича), который в молодости служил под начальством прославленного героя войны 1812 года А. П. Ермолова и сам бывал в сражениях против горцев, этот интерес к военной жизни еще больше обострился. Лермонтов только что сам вернулся с Кавказа и был очарован его своеобразием:
«Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе...» (т. I, стр. 26).
Любознательный мальчик расспрашивал о жизни на Кавказе Марию Акимовну и особенно Павла Петровича, участника ермоловских походов, прожившего в этом диком и необжитом краю свои лучшие годы.
С февраля 1810 года Павел Петрович стал служить в 16-м егерском полку прапорщиком. Не успел еще молодой офицер оглядеться, привыкнуть к походной боевой жизни, как 29 мая командующий войсками генерал Булгаков дал предписание 16-му егерскому полку уничтожить «гнездо хищников», другими словами — кош-селение, созданное Измаилом Атажуковым. Во время завоевания Кавказа Измаил Атажуков отказался подчиняться русскому командованию, хотя и находился на службе в русской армии. Он поддерживал тесную связь с восставшими горцами: кабардинцами, ногайцами, призывал их к неповиновению русским, помогал им создавать новые аулы вблизи расположения русских войск.
Все это было известно командованию и местному гарнизону 16-го егерского полка, на территории которого и действовал полковник Измаил Атажуков, по своему происхождению кабардинский князь. Поведение Атажукова, присланного из Петербурга на Кавказ для того, чтобы он уговаривал своих соотечественников не сопротивляться русским, не нравилось местному командованию русской армии. Атажуков действовал самостоятельно и отказывался давать отчет русским военным властям о своих действиях в Кабарде. Его подозревали в измене русским и об этом доносили высшему командованию. Вот что писал, например, генерал Булгаков:
«Во время настоящего моего пребывания с войсками в Кабарде дошли до меня слухи, что полковник князь Измаил Атажуков из своих подвластных и разной сволочи самовольно начал устраивать поблизости Константиногорска (возле Пятигорска. — П. В.) в бештовогорских лесах кош, по примеру прошлогоднего, который, так как и прежде сего было, убежищем служит людям неблагонамеренным. Поставляю себе главною обязанностью всякое зло при самом начале оного истреблять, я за нужное почел предписать 16-го егерского полка полковнику Курнатовскому кош сей, похожий не на что другое, как на гнездо хищников, вовсе уничтожить...»
Возможно, что это была первая военная операция, в которой участвовал Павел Петрович. Он хорошо запомнил и названия спаленных аулов и поведение победителей и побежденных и мог потом рассказать об этом Лермонтову. Сочувствие молодого офицера было на стороне побежденных, и он сумел вселить это чувство и в сердце юного поэта:
Горят аулы: нет у них защиты,
Врагом сыны отечества разбиты,
И зарево, как вечный метеор,
Играя в облаках, пугает взор.
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою...
(«Измаил-бей», т. III, стр. 201)
Не исключено, что Измаила Атажукова П. П. Шан-Гирей знал лично. Это был человек далеко не рядовой. Он участвовал в штурме крепости Измаил, в осаде Очакова и по представлению Суворова был награжден Георгиевским
крестом 4-й степени. Современники говорят об Атажукове, как о светском, хорошо воспитанном человеке, знавшем русский и французский языки. Его противоречивое поведение во время приезда на Кавказ привлекло к нему внимание не только военного начальства, но и тех, кто стоял к нему более или менее близко. Личность его окружена была романтическим ореолом. Среди горских народов о нем слагались легенды. Имя Измаила Атажукова от Павла Петровича Шан-Гирея, конечно, не раз слышал юноша М. Ю. Лермонтов:
Ты знаешь, верно, что служил
В российском войске Измаил;
Но, образованный, меж нами
Родными бредил он полями,
И все черкес в нем виден был.
В пирах и битвах отличался
Он перед всеми!..
(«Измаил-бей», т. III, стр. 193).
Прожив на Кавказе 15 лет, П. П. Шан-Гирей хорошо узнал быт горцев, их культуру, обряды, песни, обычаи. Приехав в Тарханы и не имея до покупки Апалихи определенных занятий, он, по всей вероятности, много времени проводил в обществе Лермонтова, который расспрашивал его о прошлом.
Для Павла Петровича это прошлое было полно романтических мечтаний, надежд, это была его молодость, и он, конечно, особенно охотно рассказывал обо всем Михаилу Юрьевичу.
Начиная с 1828 года в тетрадях Лермонтова появляются произведения на кавказскую тему: «Черкесы» (1828), «Кавказский пленник» (1828), «Каллы» (1830), «Измаил-бей» (1832), «Аул Бастунджи» (1832), Хаджи-Абрек» (1833).
Все эти произведения отличаются достоверностью, исторической правдивостью, верным описанием взаимоотношений горцев и русских.
Исследователи творчества Лермонтова предполагали, что источником сведений о Кавказе для Михаила Юрьевича были разные лица и что сам он, будучи на Кавказе, мог слышать рассказы горцев, их песни, видеть их обряды. Но последнее вряд ли было возможно. Для 10-летнего мальчика, приехавшего в сопровождении гувернеров-иностранцев, просто невозможно было путешествие по горским аулам, да еще в такое время, когда можно было ждать нападения черкесов в любой момент, в любом месте. Е. А. Арсеньева просто не разрешила бы внуку сделать это. Да Лермонтов к тому же не знал языка горцев. Как мог он знать, о чем поет местный сказитель?
Надежным и близким источником всех сведений о Кавказе была семья Шан-Гиреев, в особенности Павел Петрович.
Не случайно автографы и списки многих кавказских поэм Хохряков обнаружил у Павла Петровича Шан-Гирея.
Учитель М. Ю. Лермонтова А. З. Зиновьев в своих воспоминаниях отметил, что П. П. Шан-Гирей особенно пленял «Мишу своими рассказами». А что эти рассказы были о Кавказе, видно из воспоминаний того же Зиновьева: Шан-Гиреи в эти годы жили уже в Апалихе, а Зиновьев пишет о Павле Петровиче, что он приезжал с Кавказа. Его ввели в заблуждение кавказские темы разговоров Павла Петровича. Очень важна заметка Зиновьева, что П. П. Шан-Гирей «подолгу гащивал» в доме Арсеньевой в Москве. Дружба между Михаилом
Юрьевичем и Павлом Петровичем не прекратилась и после переезда Арсеньевой с внуком в Москву; источник, питавший ум и память Лермонтова сведениями о Кавказе, не иссякал8.
Бывая в Апалихе у Шан-Гиреев до отъезда в Москву, Лермонтов познакомился с указом об отставке Павла Петровича, подписанным А. П. Ермоловым. Для Павла Петровича, как для каждого, служившего под начальством Ермолова, было естественным почтительное отношение к прославленному полководцу. Тем более, что указ характеризует Павла Петровича с самой положительной стороны. Не раз Павел Петрович, вспоминая свою службу на Кавказе, обращался к ермоловскому указу, ставшему для него дорогой реликвией, свидетельством его боевого прошлого. Этот указ послужил основанием для утверждения Павла Петровича в дворянском звании. Насколько дорожил П. П. Шан-Гирей этим указом, видно из того, что он во всех случаях, где нужно было сослаться на него, снимал копии, опасаясь потери оригинала.
Из указа мы узнаем служебную биографию Павла Петровича, его возраст и семейное положение, в каких операциях и с каким успехом он участвовал против горцев. Этот документ, хотя и скупо, освещает нам главные этапы жизни Павла Петровича Шан-Гирея, человека скромного, но игравшего большую роль в жизни Лермонтова:
«По указу его величества государя императора Александра Павловича, самодержца всероссийского и прочая, и прочая. Предъявитель сего штабс-капитан Павел Петров сын, Шан-Гирей, который, как значится из формулярного полкового списка, от роду имеет двадцать четвертый год, из дворян Черниговской губернии, в службу вступил во второй кадетский корпус для научения порядка военной службы кадетом 1807 года, сентября 11 дня, произведен унтер-офицером 1809, января 3, прапорщиком 1810 года февраля 12 с определением в 16 егерский полк, где подпоручиком 1815 года, июня 1, поручиком 1817 г., марта 10.
Во время службы своей находился в походах и у дела против неприятеля 1812 года, июня 8, переправляясь через реку Терек в следовании за границею до реки Сунжи, где того месяца 10 числа с собравшимися для впадения в границы наши в большом количестве передовыми конными неприятельскими толпами в перестрелке, потом с присоединившимися к оным на помощь разными чеченскими народами в действительном сражении, рассеянии неприятельских партий и обращении их в беспорядке за реку Сунжу в бегство и того же года июля 3 за рекою Тереком для наказания зловредных и вероломных чеченских народов, с коими 14 числа июля засевшими в ямах, укрепленных переходами, при перестрелке более трех часов, потом при штурме укрепления и конечном поражении неприятеля, равно и отражении приходивших к нему на помощь.
Российской грамоте читать и писать умеет. В домовых отпусках и штрафах по суду и без суда не бывал. Женат на дочери покойного генерал-майора Хастатова девице Марье. У них сын Петр одного года и четырех месяцев. Состоял в комплекте. К повышению чина аттестовался достойным. А прошлого 1818 года, декабря 6, по Высочайшему Его Императорского Величества приказу уволен от службы по прошению, за болезнью, штабс-капитаном.
Во свидетельство чего по высочайше представленному мне уполномочию сей указ дан штабс-капитану Шан-Гирею за моим подписанием и приложением герба моего печати, при главной квартире в Грузии в г. Тифлисе, июня 3 дня 1819 года.
Его императорского величества Всемилостивейшего государя моего генерал инфантерии, командир отдельного Грузинского корпуса главнокомандующий гражданской частью и пограничными делами в Грузии и в губерниях Кавказской и Астраханской, командующий военною каспийскою флотилиею и орденов Российских святого Александра Невского, святого великомученика и победоносца Георгия 2 класса большого креста, святого равноапостольного князя Владимира 2 степени большого же креста, святой Анны 2 класса и иностранных: Австрийского Марии Терезы, Прусского Красного орла 3 степени и за заслуги: Персидского солнца и льва и великого герцогства Баденского военного ордена первых степеней кавалер подписал Ермолов и у того приложена его герба печать.
Свидетельствован секретарем Тарасовым.
Читал столоначальник Гримм.
Подлинный указ получил штабс-капитан Павел Петров Шан-Гирей».
В 1841 году вышел первый том задуманного А. П. Башуцким сборника «Наши, списанные с натуры русскими». В нем среди подготовленных для второго тома статей был указан очерк Лермонтова «Кавказец». Но второй том не появился. Лермонтовская рукопись «Кавказца» была обнаружена только в советское время, в 1929 году.
Читая этот очерк, невольно приходишь к мысли, что автор имел в виду вполне конкретное лицо, настолько детализирована каждая черта наружности, характера и биографии. И в то же время чувствуешь, что автор любит своего кавказца, уважает его, хоть и иронизирует по поводу некоторых его привычек.
Таким конкретным лицом мог быть Павел Петрович Шан-Гирей. Ознакомившись с указом, мы обнаруживаем очень много совпадений в биографиях Павла Петровича и лермонтовского «настоящего кавказца».
«...Настоящий кавказец, — пишет Лермонтов, — человек удивительный, достойный всякого уважения и участия. До 18 лет он воспитывался в кадетском корпусе и вышел оттуда отличным офицером; он потихоньку в классах читал «Кавказского пленника» и воспламенился страстью к Кавказу. Он с десятью товарищами был отправлен туда на казенный счет с большими надеждами и маленьким чемоданом...» («Кавказец», т. VI, стр. 348).
Об учении Павла Петровича в кадетском корпусе говорится в указе, и там же мы можем прочесть, что он «к повышению чина аттестовался достойным». А. П. Ермолов был скуп на похвалы и награды, и такой отзыв характеризует П. П. Шан-Гирея как «отличного офицера». О «больших надеждах и маленьком чемодане» Лермонтов мог сам услыхать от Павла Петровича, который, кстати сказать, не имел ни родовых, ни приобретенных имений, источником его существования была только служба в армии.
По мысли поэта, настоящий кавказец тот, кто начал службу при А. П. Ермолове. В «Герое нашего времени» Максим Максимович тоже настоящий кавказец: «Да, я уже здесь служил при Алексее Петровиче, — отвечал он приосанившись...»
«Когда он приехал на Линию, я был подпоручиком, — прибавил он, — и при нем получил два чина за дела против горцев».
Обратимся к указу. В нем сказано, что в 1815 году П. П. Шан-Гирей произведен подпоручиком. Ермолов на Кавказ приехал в 1816 году. В 1817 году Шан-Гирей был произведен в поручики, а в отставку ушел в 1818 году в чине штабс-капитана, то есть при Ермолове получил два чина. И «дела против горцев» перечислены в указе.
Лермонтов пишет в очерке, что страсть настоящего кавказца «ко всему черкесскому доходит до невероятия». Он старается приобрести настоящий черкесский костюм, оружие, лошадь горской местной породы.
М. Захарьин-Якунин, посетивший Павла Петровича Шан-Гирея в Апалихе в 1859 году, писал о нем: «Помещик (П. П. Шан-Гирей. — П. В.) встретил нас очень радушно. Это был отставной кавказец, лет за 60, но еще очень бодрый и крепкий человек. Он был выше среднего роста и плотно сложенный, с коротко остриженной, словно выбритой головою, одетый по старой привычке в бешмет и черкеску...
...Старый воин так и засиял от радости, когда я рассказал ему о свойствах и качествах нового вооружения, считавшегося в то время последним словом военной техники.
— А в мое-то время на Кавказе было такое жалкое вооружение, что просто стыдно и вспоминать, — ответил Павел Петрович».
Захарьин-Якунин не читал очерка Лермонтова «Кавказец». Сорок лет прошло со дня отставки «настоящего кавказца». Живет он уже 34 года в Пензенской губернии, но «по старой привычке» одет в черкесскую одежду, и коротко острижена, почти выбрита его голова. Вот насколько сильна в нем была страсть ко всему черкесскому.
Но эта страсть касалась не только подражания внешности горцев.
В очерке «Кавказец» читаем такие строки: «Чуждый утонченностей светской и городской жизни, он полюбил жизнь простую и дикую; не зная истории России и европейской политики, он пристрастился к поэтическим преданиям народа воинственного. Он понял вполне нравы и обычаи горцев, узнал по именам их богатырей, запомнил родословные главных семейств. Знает, какой князь надежный и какой плут; кто с кем в дружбе и между кем и кем есть кровь. Он легонько маракует по-татарски <...> О горцах он вот как отзывается: «Хороший народ, только уж такие азиаты!» <...> Встретив его, вы тотчас отгадаете, что он настоящий, даже в Воронежской губернии он не снимает кинжала или шашки...» (т. VI, стр. 349—350).
Вступив в военную службу совсем юным молодым человеком и притом на Кавказе, П.П.Шан-Гирей не мог знать европейской политики. Но, судя по всему, это был человек незаурядный, умный, наблюдательный. Он должен был иметь пищу для ума, и Павел Петрович нашел ее в изучении преданий, нравов и обычаев воинственного народа, с которым свела его судьба.
Все, что знал о жизни горцев, он передал живо и интересно, с любовью пытливому мальчику, который воплотил его рассказы в целом цикле кавказских поэм.
Михаил Юрьевич с увлечением слушал рассказы старого кавказца, старался запомнить каждую деталь, каждую мелочь, названия аулов, имена героев, их песни, обряды. Но, побывав на Кавказе, проверив жизнью то, что запомнил из рассказов, он уже относится ко всему критически. И в очерке «Кавказец» он иронизирует: «...Отставной герой позволяет себе прихвастнуть, выдумать небылицу; на Кавказе он скромен — но ведь кто ж ему в России докажет, что лошадь не может проскакать одним духом 200 верст и что никакое ружье не возьмет на 400 сажен в цель?» (т. VI, стр. 351). Но ирония эта добродушная, снисходительная, прощающая слабости уважаемого человека.
Приведем еще характерное совпадение. Лермонтов замечает в своем очерке: «...Кавказец есть существо полурусское, полуазиатское; наклонность к обычаям восточным берет над ним перевес <...> Ему большей частью от 30 до 45 лет; лицо у него загорелое и немного рябоватое, если он не штабс-капитан, то уж верно майор».
Фамилия Павла Петровича указывает на происхождение его предков от обрусевших татар, хотя и не от последнего крымского хана, как это указано в статье В. А. Мануйлова и С. И. Недумова «Друг Лермонтова А. П. Шан-Гирей». Так что слова «существо полурусское, полуазиатское» применимы к Павлу Петровичу не только в психологическом смысле, но и в прямом биографическом.
Из указа же явствует, что П. П. Шан-Гирей вышел в отставку штабс-капитаном, и, когда Лермонтов писал своего «Кавказца», ему было 45 лет.
«Настоящий кавказец» описан Лермонтовым с большим сочувствием к его трудной доле. В нем воплощены лучшие черты боевого русского офицера: храбрость, хладнокровие, гуманность, уважение к другим народам. Было бы слишком упрощенно сказать, что «кавказец» — это только портрет Павла Петровича Шан-Гирея: Лермонтов написал этот очерк в 1841 году, то есть когда сам он был уже достаточно искушен в кавказской жизни и не одного кавказца повстречал на своем пути. Однако Павел Петрович Шан-Гирей был М. Ю. Лермонтову ближе всех из «настоящих кавказцев». И при создании образа кавказца в 1841 году Павел Петрович как бы стоял перед поэтическим взором Лермонтова со своими разговорами, поведением, желаниями. Что-то присущее лично Павлу Петровичу Лермонтов отбросил, но главное, значительное, типичное запечатлел в образе кавказца и в этой обобщенной характеристике, напоминающей нам и Максима Максимовича, отразил и другие кратковременные встречи с кавказскими офицерами, во многом похожими на П. П. Шан-Гирея.
И если говорить о существовании прототипов литературных героев в том смысле, как это применяется, например, к Измаилу Атажукову — прототипу Измаил-бея, то Павел Петрович Шан-Гирей в таком случае — прототип «кавказца».
Образ «кавказца» вышел настолько типическим, что к нему вполне можно отнести слова Лермонтова, сказанные им в другом месте и по другому поводу: это «точно портрет, но не одного человека» (т. VI, стр. 203).
Дружба Лермонтова с семьей Шан-Гиреев не ограничивалась только приязненными отношениями с Марией Акимовной и Павлом Петровичем, она распространилась и на их детей. Акима и Алексея он называл «братцами», а их сестру называл «Катюшей» или «сестрицей».
Аким, или, как его еще называли, Еким, родившийся 14 июня 1819 года, стал на всю жизнь ближайшим другом Михаила Юрьевича, несмотря на разницу в летах. Его рассказ о двух годах (1825—1827), проведенных с Лермонтовым в Тарханах, служит важнейшим мемуарным источником о детстве поэта.
Когда Лермонтов с бабушкой уехал в Москву, вскоре, в 1828 году, Аким Павлович был привезен туда же и продолжал жить в доме Е. А. Арсеньевой. Он был участником игр Михаила Юрьевича и принимал участие в издании домашнего журнала «Утренняя заря».
А. П. Шан-Гирей рассказал в своих воспоминаниях о встречах Лермонтова с семьей Лопухиных и о любви поэта к В. А. Лопухиной, о его переживаниях, связанных с ее замужеством.
В последующие годы связь А. П. Шан-Гирея с Лермонтовым не прерывается. Через два года после переезда Михаила Юрьевича в Петербург туда приезжает и Аким Павлович. Он был посвящен в творческие замыслы поэта, переписывал и распространял стихотворение Лермонтова «Смерть поэта». У него было много рукописей Лермонтова. На его долю выпала грустная обязанность: разбирать вещи и рукописи покойного друга, прибывшие из Пятигорска в 1841 году.
Подробной биографии А. П. Шан-Гирея не написано. Материалы к биографии можно найти в упомянутой выше статье В. А. Мануйлова и С. И. Недумова «Друг Лермонтова А. П. Шан-Гирей», в которой достаточно полно нарисован облик А. П. Шан-Гирея и его любовь к рано погибшему поэту.
Брат Акима, Алексей, родился в 1821 году в Москве, когда семья Шан-Гиреев жила у Г. Д. Столыпина.
Аким учился сначала в Тарханах, а потом в Москве в доме Арсеньевой. Для Алексея и Екатерины, которая была на два года моложе его, взяли в дом учительницу, Наталью Ивановну Волкову, получившую эту специальность в Псковском воспитательном доме.
В Апалихе у Шан-Гиреев родилось еще двое детей: в 1827 году Михаил, умерший в детстве, и в 1829 году Николай15, тот самый «Николенька Шан-Гирей», которого «таскает» и с которым «бесится» Михаил Юрьевич, как писала Е. А. Верещагина из Петербурга за границу дочери А. М. Верещагиной-Гюгель в ноябре 1838 года.
В музее-усадьбе М. Ю. Лермонтова в Тарханах хранится альбом, подаренный И. Л. Андрониковым. В нем есть карандашный рисунок М. Ю. Лермонтова и рисунок пером, датированный 1838 годом; на нем подпись:
Иллюстрация:
А. П. Шан-Гирей.
Фотография начала 1880-х гг.
«Шан-Гирей». Предполагали, что этот рисунок Николая Шан-Гирея. Но ему в 1838 году было только 9 лет. Рисунок принадлежит, по-видимому, перу одного из старших братьев (Акиму или Алексею).
Семья Шан-Гиреев относилась с любовью к Лермонтову при его жизни, чтила его память и бережно хранила все, что напоминало им о дорогом для них человеке.
У Алексея Павловича хранилась так называемая
Маскарадная книга, в обложку которой Лермонтов вкладывал мадригалы своим знакомым и читал их в Дворянском собрании на новый 1831 год.
В 1916 году дочь Алексея Павловича — Л. А. Лизогуб передала книгу в Лермонтовский музей в Петербурге, а оттуда она поступила в Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.
От шан-гиреевской усадьбы в Апалихе, в которой часто бывал Лермонтов в детстве и куда приезжал он в 1836 году, остался запущенный парк с вековыми деревьями да заросшее акацией и сиренью место, где стоял когда-то барский дом.
Мария Акимовна и Павел Петрович похоронены возле усыпальницы Лермонтова в Тарханах.
***
В работах некоторых дореволюционных исследователей творчество М. Ю. Лермонтова трактовалось как результат различных литературных влияний. Одной из причин такой трактовки его наследия была слабая изученность связей Лермонтова с народным окружением, с крестьянским бытом и вообще с русской действительностью.
В советское время в этом вопросе лермонтоведение шагнуло далеко вперед. Изучение источников лермонтовской поэзии продолжается. Обобщая этот процесс, И. Андроников писал в одной из своих статей: в поэзии Лермонтова «претворены, прежде всего, его собственные переживания и наблюдения, претворена русская действительность, исторические события, народные предания, легенды, песни, семейные воспоминания, рассказы бывалых людей, споры с друзьями, размышления об исторических судьбах русского народа, народов грузинского, азербайджанского, горцев Кавказа — об их настоящем и будущем».