Портрет

Юрий Тупикин
Портрет
Новелла
В лице, в персях,  в ногах женщины – красота. В них мёд обаяния и влечения. Поэзия. Этой девушке не додали ни красоты, ни мёду. Они ей не принадлежали. Прекрасны глаза женщины. Тонна каратов в бриллиантах не сравнится с шедевром красоты  и блеском обыкновенной пары девичьих глаз. Но не её глаз. В её блеклых глазах не было более блеска, чем в глазах ещё живой рыбы. Зато в них цепкая  торговка прилавка. Отражение её глаз – учёт и рубли. И в профессии она бухгалтер. Рутина  бытия -  её принадлежность. Её поэзия  - скала  Завершенный обыватель в юбке на голом дубовом колу. Лишь коса, толщиной в руку, украшала её невзрачную грудь.
Но голос! Её голос. Многослойный голос Голоса в голосе. Голос с подголосками, словно с неким подшерстком, как короткая мягкая шерсть под крупною шерстью. Воркующий голубь. Фиалко-бархатный резонатор в груди. Не голубь –  грудной голубиный хор. Призывает. Притягивает. Завораживает. Забыть этот голос – завыть несвоим голосом.
Вот где поэзия. В голосе. Её безраздельная  поэзия. Собственность её таланта. Это она, потому  что её голос в её портрете. Её портрет – это её голос.
Ей сказали о даровании, но она, как бы, не поняла, лишь рассыпала жемчуга смеха. А, как оценщица товаров, наверное, могла бы приторговывать талантом. Но такой талант не обменяешь на бриллиант, он сам россыпь бриллиантов.
- Почему вы засмеялись? Не о глупом речь. – Это сказал её собеседник, о котором можно заметить, что он сам понимал и чувствовал голос как льющийся поток звуков вольной индивидуальности, который своей высотой подчиняется не октаве, или отдельно  - ни сопрано, ни басу, а исключительно дирижёру, то есть хозяину голоса.
- Тогда угадайте, какой дар дороже: красота лица и тела или красота голоса? – Тут как бы выглянула пахучая фиалка в зеленых листочках, с белыми подцветками в одном её голосе.
- Всякий дар дорог. Когда люди любуются им... наслаждаются, - собеседник пытался угадать её мысль или разгадать новый оттенок её голоса, будто дегустируя его.
- В том-то и дело. Я знаю свою драму, и она издевается надо мной, -  был голос изнутри сизого голубя, озябшего на ветру.
- Можете сказать о драме в двух словах? – захотел узнать собеседник.
- И вы её знаете. Я бы предпочла её выслушать от мужчины. Мне станет легче…  - О горьком она сказала одной сочной нежностью, а собеседник погладил свою ладонь, будто на ней лежал пушистый персик. Но его просили сказать, и он сказал, сжав кулак, словно там и персика не было.
- Буду жесток. Красотой голоса нельзя заменить красоту тела. Макияжиком тут не поможешь. И министр культуры тут не поможет. Даже безголосые женщины со средними данными тела имеют личный успех. Вы это хотели услышать? – Тут бы этого собеседника и казнить, но рука у жестокости не поднялась против правды.
- Да. И что же мне остаётся. Всю жизнь высчитывать чужие приходы-расходы? – драма девушки выразилась не слезой, а досадной нотой бархатистого баса
- Отошлите свой голос в стишке, в анекдотике и в песне на радиокастинг. Там разберутся, куда приспособить ваш голос.  И, пожалуйста, носите красивые очки… Зарабатываете бухгалтером хорошо. Надо где-то внести свой взнос, вы будете готовы. И помаленьку-помаленьку жизнь наладится… -  Эти рациональные советы давал её собеседник.
- То есть мой голос должен звучать отдельно от моего тела? А мне спонсор нужен. Другие деньги … Мой муж… - Заволновалось сопрано недовольной голубиной стаи.
- Аа.  Вам сразу надо.  У вас душа примы. Тут уж, как говорится, не родись красивой… Обычно дерево гнут по себе. Ищите своё дерево. Бывает, когда два несчастья встречаются на пути и у них возгорается  счастье, какое другим и не снилось,  - словно сам собеседник своё отыскал, согнул или сломал своё дерево, или тешился им до сих пор.
Однако семя брошено. Семя взошло дубком. Дубок стал наливаться дубом. Цепкая девушка вскоре подошла к дубу. Она начала гнуть молодой дуб по себе. Что-то родственно-прочное от дуба в ней уже было. От дуба вилась-вела тропинка счастья…
Мощный слоёный голос, толщиной в её косу, уж так казалось, тихо слышится до сих пор бывшему собеседнику. Каждый волосок в той косе мог принадлежать отдельному звуку или оттенку её голоса.