Однажды на уроке литературы мы изучали «Капитанскую дочку» и учительница сказала, что Пугачев обладал звериным обонянием: он чувствовал запах человеческого жилья, скорее всего – дыма, за двенадцать верст! Тема меня увлекла, ибо в раннем детстве я тоже обладал исключительно острым обонянием. А еще в связи с рассказом учительницы в моей памяти воскресли картины из шести-восьмилетнего детства в деревне Малынь в Тульской области.
Дымки из трубы особенно очаровательны на расстоянии. Именно такими я и увидел их в марте 1947-го, когда дедушка забрал меня с мамой из Плавска (куда мы с трудом добрались из Москвы). Санный путь пролегал вдоль реки Плавы. И вот иногда в далеком далеке показывались вереницы домов с этими самыми дымками из труб. В тихом, неподвижном, слегка морозном воздухе дым отвесно поднимался к небу. Впрочем, тогда эта картина не вызвала во мне каких-либо особых чувств...
Иное впечатление произвели на меня другие дымы двумя годами позже. Прямой путь до школы шел большаком, отходя хордой от домов метров на триста. И вот в середине пути открывалась сказочная панорама: так дома стояли в низинке и их видно не было, то возникало впечатление, что цепочка дымков выходила... прямо из земли!
А один дымок запомнился индивидуально. Был конец марта 1949 года. Под дневным солнцепеком верхний слой снега сильно отсыревал, и при ночном морозце он к утру превращался в «асфальт» – ровную и твердую поверхность, каковую в деревне можно было увидеть лишь в домах (да и то не во всех, ибо в половине домов полы были земляные). В деревенских условиях это было чудом!
И вот помню, как на заре я вышел в огород на задворках, в валенках сантиметров на десять выше колен (покупали на вырост!). Проваливаясь чуть ли не по пояс, я прошел шагов десять, а потом... вышел на «асфальт»! Наст был прочный. Пройдя еще немного, я остановился и посмотрел назад. Открывшаяся картина стала для меня художественной открыткой на всю жизнь. На востоке, со стороны Плавска, занималась заря; над нашим домом висел узкий месяц и вся эта картина украшалась поднимающимся ввысь дымом из бабушкиной печки! Я любовался картиной минут пять, будто зная, что через много лет она очень будет нужна моей душе...
А через пять месяцев я уехал в подмосковный город Пушкино, на самую границу с Новой Деревней. Поселок был лесной, и панорамных видов с дымами не было. Впрочем, один дым был. И даже не дым, а дымище. Шел он из трубы фабрики «Серп и Молот», в двух километрах от нашего дома. Но видеть его мы могли лишь тогда, когда по пути в город переходили длинный деревянный мост через Серебрянское водохранилище. В этом месте открывалось обширное пустое пространство из полей и водяной глади, в конце которого из заводской трубы обычно на восток тянулась длинная струя черного дыма. (Однажды она тянулась исключительно ровной ламинарной струей до самого горизонта – километров на пять!) К счастью, в нашу сторону (на северо-восток от трубы) дым за полвека шел, может быть, всего раза два...
Но в противоположность мрачному заводскому дыму случались в это время и дымки романтичные, светлые. В Подмосковье почему-то существовал обычай после уборки картофеля подсохнувшую ботву через какое-то время сжигать. Происходило это в воскресенье в бабье лето. Один из этих дней запомнился впечатлительно. Он был солнечный и теплый. В недвижном воздухе с утра висела мга. На всех огородах жители стаскивали ботву и мусор в кучу. И вот там-сям кверху потянулись дымки. А мы, дети, не упускали редкую возможность сготовить главный детский деликатес – печеную картошку. Штук десять картофелин бросались в середину костра, и через час грязные и чумазые мы с удовольствием уплетали яство. И повсюду царило ощущение праздника...
Конечно, степные дымки из хат достали меня и в лесном краю. Отчим выписывал журнал «Огонек», в котором каждый раз публиковались картины художников. На одной иллюстрации была изображена лунная ночь над украинскими хатами. А над ними – необыкновенно мирные дымки. Давно это было...
Но лет через семь дымки вернулись. Мирные, тревожные и романтичные. Это случилось в вольном студенческом хоре Ивана Пищика в МГУ. Очень красивый парень из Пущино, пятикурсник физфака, предложил хору песню «Дымки голубые». Мелодичная песня сразу всеми полюбилась. И неудивительно: ее содержание было не совсем советским, поскольку темой песни был дружба между советскими и... английскими моряками во время Второй мировой войны:
«На курсе норд-ост, в синеющей дали,
У самого края советской земли,
Одеты бронею, с суровым товаром,
Сквозь бури и штормы идут корабли.
Суда англичан и советские шхуны –
Маршрут их опасен, и путь их далек,
И вьются на ними дымки голубые –
И русский дымок, и английский дымок». ...
Суровым товаром называлось вооружение и продовольствие, которое англичане доставляли в Мурманск. А в школе нам об этом не рассказывали...
А вот следующие «дымки» были пограндиозней – то были дымы из действующих вулканов Камчатки, где мы с Соней три лета отработали в стройотряде. На одном из побочных кратеров Ключевской сопки нам удалось даже побывать и заглянуть в самое пекло, где черти жарили грешников! К счастью, в ад нам было еще рановато, и мы предпочли собирать поблизости княженку...
А потом, с 1976-го и до самой эмиграции в 1982 году, я устраивал дымки по технологии производства, ибо шесть лет проработал лесорубом по уходу за молодыми лесонасаждениями и нередко на этой работе срубленный хворост нужно было сжигать. Иногда мой костер достигал восьми метров в диаметре и до двух – в высоту. И несмотря на то, что дорога до делянки в один конец иногда доходила до шести часов, оставшиеся четыре часа для работы при моей производительности делали труд весьма рентабельным. Впрочем, это была последняя моя работа в стране Советов...
На этом тему моих дымков можно было бы считать исчерпанной, но в моей жизни были еще и дымки символические, по сравнению с которыми все реальные дымки не имеют никакого значения. Я имею в виду уход русской эскадры из Крыма в 1920 году. Это событие я считаю самым печальным во всей истории России – ведь страну покидала, и навсегда, лучшая часть ее народа. Тогда из приличных и умных людей не смогли уехать лишь совсем уж неимущие, больные да те, кому не хватило духа. Диктатуре пролетариата уехавшие предпочли свободу в нищете на чужбине. Не знаю, видел ли я русскую эскадру в каком-либо фильме или это всего лишь мое воображение, но я вижу ТУ вереницу кораблей в открытом море и шлейфы прощального дыма за ними...
Если это было мое воображение, то ему, вне всякого сомнения, поспособствовали фотографии и русских кораблей, и, особенно, самих русских моряков, опубликованных в журнале «Нива» в начале ХХ столетия. Это были самые красивые мужчины, которых я когда-либо видел в жизни.
За отсутствие дров мы были вынуждены топить печь «Нивой», ибо за окном были нешуточные морозы. А за окном шумел лес. Но за спиленное дерево можно было получить большой срок. И даже за щепки от старых пней жена полковника КГБ грозилась натравить на меня свою овчарку...
Сейчас вспомнил вдруг, что во втором-третьем классе я собрал под деревьями шишки. Кубометр, а то и два, шишек были неплохим подспорьем в домашнем хозяйстве...
Но я отвлекся. В 1982 году хозяева страны вынудили мою семью эмигрировать (а ведь могли бы, как в известном анекдоте, и «бритвой по глазам»!). Навечно и без права приезда в страну, без права взять с собой фотографии, магнитофонные и вообще любые записи. Комментировать это обстоятельство нет ни малейшего желания. Но главное наше богатство мы из СССР все же вывезли – это наша ПАМЯТЬ. В том числе и память о всех дымках, дымах и дымищах. В нашем сегодняшнем доме, построенном десять лет назад, по проекту предусмотрено электрическое отопление. Но в память о всех дымках и о всех кострах мы поставили в салоне добротную буржуйку. Дыма своей печки я, конечно, не вижу, так как занимаюсь топкой. Но я точно знаю, что он есть. И этого мне достаточно...
==========
На фото: Русская эскадра навсегда покидающая родную землю.