ОБ Ломов. Пародия романа Обломов Гончарова.
Пародия в жанре Жаргон гламурных падонков или в жанре Диалект высотников.
(в отличие от "Облом off" — спектакля Михаила Угарова)
(и в отличие от самого Обломова как персонажа, и наподобие Штольца)
Опечатки - сущность этого жанра, но не простые, а достаточно смешные опечатки.
(для сравнения: http://www.klassika.ru/read.html?proza/goncharov/oblomov.txt )
Глафа 1.
В Фасолевой улице, ф адном ис бальщих домоф, народонаселения каторага стало бы на селый уездный огород, лещал утром в пастели, на сваей кварт Ире , Или Я Или Each О.Б. Ломов.
Это бил чилавэк лет 32-33 от роду, сретнега роста, приятной нарушности, с тёмно-серыми гласами, но с оцуцвием всякай апределённой ыдеи, всякой сосредо точенности ф чертах лиса. Мы сль гуляла вольной пицей па лису, порхала ф гласах, садилас на пол у отворённые Кубы, пряталас в склатках лба, пот Ом савсем парападала, и тода во фсём лисе теплилса ровны цвет бес печности. С лиса бес печность переходила в позы фсего дела, тажи ф складки шлафрока.
Инада всглад иго памрачалса виражением будто у сталости, или скуки, но ни у сталость, ни скука не могли ни на мэнуту согнац с лиса мягкосц, которая била газподствующим и аснавным виражением, не Лиса токо, а фсей души, а душа так аткрыто и язьно цветилас в гласах, в улюбке, в каждом движении гол о Вы, гуки. И паверхностоно наблюдательный, халодный чилувек, всглянуфф мимаходом на О,Б, Ломова, сказал би: "Добряк долшен бить, простата!" Чилувек поглубше и пасимпатишнее, долго вглядываяс в лисо иго, отошел би в приятном раздумье, с у лыбкой.
Свет лиса у или и или ича не бил ни румыный, ни смуглый, ни паложи тельно бледный, а безразличный или касалса таким, мошет бить, пот ому, что О,Б, Ломов как-то обрюзг не полетам: от нидастатка ли двишенья или воздуха, а может бить, того и друг ого. Вапше же дело иго, сутя па матовуму, чирез чур ьелому свету шеи, маленких пухлых рук, мяхких плечь, казалос слищкам из снеженным для мущ Ины.
Двишения иго, када он бил даже в стревожен, сдерживалис также мяг костью и не лишенною сваиго рода Гарации ленью. Эслэ на лисо набегала ис души туча заботы, всгляд туманилса, на лбу паивлялис складки, начиналас икра сом не ни й, печь али, из пуга, но редька тревога эта застывала в форме опре делонной ыдеи, ищо реже перврашалас в намэрение. Вся тревога разрешалас вздохом и замирала в аптии или в дремате.
Как шол домашни кастюм О,Б, Ломова к спакойным чертам лиса иго и к изснеженному телу! На нём бил халат из персицкой материи, настаящи васточни халат, без малейшиго намёка на Ивропу, без кистей, без бархата, без и талии, весь ма поместительний, так што и О,Б, Ломов мог дважды завернуца в ниго. Рукафа по неизменной азиацкай моде, шли от палсев к плечу всё шире и щире. Хотя халат этат и утратил свою пирваначальную свешесть и местами заменил совй первабытный, истественный лоск другим, благоприобретённым, но всё ещё сохранял яркость восточной окраски и прочность ткани.
Халат имел в гласах О,Б, Ломова тьму Нео ценённых до стоинств; он мягок, гибок, тела ни чувсвуит иго на сэбэ, он, как паслущни раб, пакаряица самому малейшему двишению дела.
О,Б, Ломов вседа хадил дома бес галстуха и бежилета, патаму шта любил простор и приволье. Туффли на нем били длинныи, мяхкии и широкии, када он, не гладя, опузкал ноги з пастели на поль, то непеременна папа дал ф нихь сразу.
Лещанье у или и или ича не било ни нео бходимостью, как у бального или как у чулавека, каторый хочец спац, ни злу чай но стью, как у того, кто усталь, ни наслаждением, как у лентьяя; это било иго нормалным састаяниэм. Када он бил дома - а он бил ачти всида дома, - он всё лежаль, и всё паста янно в одной комнате, гдэ мы иго нашли, слушившей иму спалней, кабинэтам и приёмной. У ниго било ищо 3 комнаты, но он редька туда заглядываль, утром разве, и то не всяки дэн, када чилавэк Мэл каьинет иго, чиго всяки дэн не делалас. В тех комнатах мэбэл закрыта била чихлами, щторы приспушены.
Комната, гдэ лещал или я, или ич, с первага всглада касалас пре красно уьранною. Там стаяла бюрро караснага дерева, два диффана, абитые щелковою материею, красивые щирмы в вишитими небивалыми в природе пицами и плотами. Били там щелковые занавесы, ковры, нескака картин, баронза, фарфоръ и мношества красивых мелочей.
Но опытный глас чулувэка с чистим вкусом одним белым всгладом на всё, што тут било, прочёл би тока щелание кое-как соблюсти декорум неизбешных приличий , лищь би отделаца от нихь. О,Б, Ломов хлопатал, канешна, тока аб этам, када убираль свой кабнет. У тонченный вкус не удовольствовалса бы этими тяжолыми, неграсиозными стулями краснага дереффа, шаткими эташерками. Зато к у аднаго диффана осел ся в низ, на клоненное дереффо местами от сталло.
Тошно тот ше харакитер носили на сэбэ и картини, и ффазы, и мэл очи.
Сам хозяэн, одна ко, см. на у бранство сваиго кабнета так холодна и рас сеяно, как будта спращиваль гласами: "ГТО сюда на ташил и наставиль всё эта?" Оттакога халоднага воззренья О,Б, Ломова на свою собцвеннасц, а мощет бить, и ишо от болээ халоднага ваззрения на тот же пердмет слухи иго, Сахара, вит кабнета, эсле осмотрец там всё повнимателнее, пара жаль газподцвующею в нем запушенностью и небрешностью.
По стенам, акала картин, лепилиц в виде фестоноф Паутина, напитанная былью; зеркала, вместа таго штобъ отрашать предметы, могли би слушить скарээ скрижалями, дла записывання на них, по были, каких-нибуц заметак на памяцъ. Кавры били в пятнах. На диффане лещало забытое поло тенце; на стале редькае утеро не стаяла не убранная от вчерашняго у жина та релка с солонкой и с обголоданной госточкой да нефалялис хлебные крощки.
Эсли б не эта та релка, да не при слон енная к пастели тока што вы куренная трубка, или не сам хазэин, лещащий на ней, то мощно било би падумацъ, што тут никто не жиффётт, - дак всё запилилос, палиняло, и вапше лищено било жиффых слидофф чилавечискаго присутцвия. На этажерках, правда, лещали 2-3 развернутыи киниги, валялас газзэта, на бюрро стаяла и чернилницца с перъями; но странисы, на каторыхъ развернуты били книхи, пакрылис былью и паж и летели; видно, щто ихъ просили да в но: номер газзэты бил прашлагодний, а ис чернь и ль Ниццы, эсли обмакнуц в неё пир О, Вы рвал ась би разве тока с жужжанием ис пуганная муха.
Или Я или Ич про снулсу, протифф абикновенния, очэн рано, часофф в 8. Он чем-то силно озабоченный. На лисе у него по переменна выступаль не то страхъ, не то тоска и до Сада. Видно било, што иго одолевала внутренняя Барба, а ум ищо не являлсу на помош.
Тело в дом, што О,Б, Ломов накануне палучил ис деревни, от сваиго старасты, писмо неприятнага садиржания. Извесна, о каких неприятносцахь мощит писац стараста; не у рож ай, не до имки, у меньшение дохода, и т.п. Хотя старста и в прощлам и в третьим ходу писалъ к сваиму баррину тошно такии жи писма, но и это последнее писмо подейсвувало так жи силно, как всякий неприятный сюр приз.
Легко ли? предстояло думаць о срецвах к принятию каких-нибуц мэр. Впрочем, надьо отдац справедливосц забодливосци Или и или Ича о своих делах. Он по первому неприятному писму старасты, палучинному нескака лэт на Сад, уж е сталл создавац в уме план разных перемен и улущений ф порядке управленья сваим имени ем.
Па этаму плану предпалагалос ввести разные новые э кономические и друг иё мэрри. Но план бил ищо далеко не вэс обдуман, а неприятные писма старасты ижеходно павтарялис, пабущдали иго к деятельносци, и значить, нарущали пакой. О,Б, Ломов сознаваль Нео бходимость до окончания плана предприняц што-нибуц решитэльное.
Он, как тока праснулся, тотчас жи вознамэрился встац, умыца и напившис чая, падумац харашенка, кое-что сообразить, записац и вапше заняца этим телом как след у.е.т.
С полчаса он всё лежал, мучас этим намэрринием, но пот Ом рассу диль, што успеет ищо сделац это и после чаю, а чай мощна пиц, по абикнавенью, в пастели, тем более што ништо не мишает думац и лежа.
Так и сделаль. После яаю он уже приподнялся с сваиго ложа и шуть било не в сталл; поглядывая на туффли, он дажи начал спускаць к ним адну ноху с пастели, но тотчас же опяц падобраль ио.
Пропило паловина дисятаго. Или я или Ич встрепенулся.
- Што же эта Я в самом теле?- сказаль онь в слух с до Сад ой, - нада совесть снать: пара за тело! Тай тока Волю сибе, так и ...
_Сахарр! - закричаль онь.
Ф комнате, которая отделялась тока неьольщимъ калидорам от кабнета Или и Или Ича, паслищалос сначала точно ворчание цепной @, потом стук спрыгнувщих откудата нох. Эта Сахар спрыгнуль с лещанки, на каторой абикнавэнна провадиль время, сидя пагрущенный в dreamоту.
Ф комнату ващоль пажилой чулувек, в серам сюртуке, с прорехаю пад Мышкой, откуда торчал клощок ру.башки, в серам же желете, с медными пуковицами, с голлым, как полено, черепахом, и с необъятна щирокими и густыми с проседью бакен бардами, ис каторых каждый сталло би на три бороды.
Сахар не старалсу измениц ни тока данаго иму образа, но и сваиго кастюма, в катором хадил в деревне. Платое иму щилос по вывезэнному им из деревени обрасцу. Серый сюртук и жиллет нравилис иму и патаму, што в этай полуформеннай адежде он видел слабаэ васпаминание ливреи, каторуу он носил никагда, правожая спакойнихьь господ в кости; а ливрея в васпаминанияхь иго била Иден ственно представительницею достоинцва тома О.Б. Ломовых...