РАССКАЗ О ТОМ, ОТЧЕГО ПОССОРИЛИСЬ ИВАН ИВАНОВИЧ С ИВАНОМ НИКИФОРОВИЧЕМ
Иван Иванович назвал Ивана Никифоровича гусаком. При этом он с грохотанием высморкался, цинично и презрительно, (как показалось Ивану Никифоровичу).
Иван Никифорович, человек был в высшей степени воспитанный и деликатный, никогда в жизни не позволявший себе грубость по отношению к другим, не только в смысле действия, но даже слова. Однако на содержание ноздри Ивана Ивановича, кое случайно упало на его торжественное одеяние и одиноко сползавшее вниз зелёным слизнем, под действием земной силы притяжения, отреагировал непроизвольно, не успев уразуметь и смысл своего ответа. А высказался Иван Никифорович, находясь в превосходящей степени удивления в том смысле, что Иван Иванович весьма странно издаёт звуки подобно петуху в курятнике, хотя ему подобало бы реветь и блеять, поскольку является животным из рода козлов, которое в процессе эволюции утратило свои рога.
Вот такая случайность внезапно произошла между Иван Ивановичем и Иваном Никифоровичем.
Конечно, Иван Иванович никак не хотел обижать Ивана Никифоровича, который был его лучший друг, наперсник и партнёр по преферансу. Напротив, он был доброжелателен к приятелю. Дело в том, что в тот день оба были званы в гости на юбилей, за столом изрядно устали от обилия яств и напитков, а потому часть пути до дому решили преодолеть пешком, дабы освежиться и немного развеяться. Тут и забрёл Иван Никифорович в непристойную грязную лужу, невесть откуда взявшуюся на его пути. Чёрт его знает, откуда берутся у нас на улицах лужи. Бывает в самое засушливое лето, даже в самом центре города, увлёкшись поэтическими мечтаниями, вдруг обнаруживаешь себя в самом центре такого вот новообразования. Думается, некто нарочно устраивает подобные препятствия в населённых местах, ради каких-то неведомых, не поддающихся простому человеческому разумению целях. Иван Никифорович совершенно был занят разговором с Иваном Ивановичем, осуждая повсеместную дороговизну, падение нравов и близорукость политиков, а потому находясь в рассеянности, забрёл в уличную неприятность.
Иван Иванович, будучи человеком более обстоятельным, сразу заметил такое обстоятельство и решил обратить на данный нюанс внимание своего собеседника. Человек, как уже говорилось, он был величайшей деликатности, оттого не мог сказать, отчего это Иван Никифорович, как свинья влез в грязную лужу, едва не по самые уши. Понятно любому, в данной ситуации, благородно благоразумно сравнить попавшего в конфуз с водоплавающей птицей. Однако же не станешь сравнивать с одноногой цаплей, выискивающей в болоте лягушек, да и на сказочного лебедя Иван Никифорович вовсе не походил, да и счёл бы, пожалуй, такое сравнение насмешкой, так как имел в талии значительную солидность и нажитые жизнью приобретения, в виде благородных складок на подбородке, на загривке, а также несколько свисающие щёки, делающие его похожим на чемпиона бульдожьих пород. По этим соображениям Иван Иванович и решил назвать Ивана Никифоровича водоплавающей птицей мужского рода, то есть гусаком, принимая во внимание, что гусак, птица более солидная, нежели безответственный селезень. Немалую умственную работу пришлось проделать ради определения в одно единственное слово. Можно ли после этого ожидать в ответ такую незаслуженную обидчивость?!
Вмешалось ещё одно обстоятельство. У Ивана Ивановича, кровь, разогретая различными напитками, имела обыкновение увлекаться к носу, оттого нос у Ивана Ивановича имел вид налившейся спелой сливы, а ещё вследствие этой своей особенности значительно свербел и чесался от кулинарных запахов, равно как и от дуновения свежего ветерка. Ветерок и сыграл злую шутку с Иваном Ивановичем, заставив его нос невообразимо зачесаться в прелюдии к непреодолимому желанию чихнуть. Для таких оказий в наличии всегда имелся носовой платок, размером с турецкое полотенце, такое, из которого скручивают чалму, но на этот раз, сиё полотенце невозможно было к использованию. Свой атрибут был перегружен, так, как до предела наполнился куриным жиром, который Иван Иванович стирал со своих рук сидя за торжественным столом, решив до того, опять же в силу собственной деликатности не тревожить соседей по трапезе просьбами передать ему хозяйский утиральник.
Невозможно предугадать, какие мелочи порой радикально меняют нашу жизнь. Деликатность Ивана Ивановича, приведшая его к загрязнению носового платка, побудила его к находчивости и он, по простонародному обычаю взял себя за нос двумя пальцами, немного сжал его, а после с силой продул. В носу Ивана Ивановича, благодаря его застарелым особенностям, обычно скапливалась субстанция отвергаемая организмом. Вот это содержимое, в результате продутия, изверглась наружу, вылетела, как из орудия и опустилась прямёхонько на Ивана Никифоровича.
Человеку проницательному совершенно понятно, что виной меткого попадания была случайность, мелкая каверза ветерка обдувающего приятелей, но в результате снаряд попал в неожиданную цель. Иван Никифорович, находящийся и без того в некотором недоумении от слова «гусак», несколько несоответстветствующему его человеческому обличию, почел последующий момент за оскорбление действием, отчего не сдержался и в свою очередь сравнил Ивана Ивановича с представителем животного мира, а именно с козлом. Иван Иванович, и сам без того перед собой внутренне оконфуженный, пожалуй понимал некоторую горячность находившегося в луже товарища, но как на грех, неосторожное сравнение попало в больное место. Владелец капризного носа имел сложение в изрядной мере худосочное, да и с растительностью у него было небогато, поскольку ещё в молодые годы у него на голове образовалась проплешина, которую он тщательно зачёсывал с обоих боков. Наперекор всем народным средствам и привозным заграничным снадобьям, плешь, с годами только разрасталась. Дабы как-то компенсировать голый торец, его хозяин завёл с противоположной стороны бородку, однако и здесь природа обделила её владельца, посчитав достаточным расщедрится на пегий клочок, похожий на мочалку, измочаленную от длительного использования. Голос Иван Иванович имел сравнимый с блеющим козлетоном и весь облик его в действительности чрезвычайно напоминал козла. Что скрывать, так его непреложно и называли за глаза. Однако когда такое произносят в лицо, это совсем не то, как если бы ты знал, но делал вид, будто не знаешь и если бы даже случайно услышал, то делал бы вид будто и вовсе ничего не слушаешь, а добродушно насвистываешь себе нечто легкомысленное.
Иван Иванович, неожиданно, даже для себя, высоко подпрыгнул и покраснел лицом, не в состоянии найтись с ответом, а от этого ещё более нагрелся, став похож на длинную редиску, но при этом засветился как фонарь. Дыша и фыркая, как лось перед схваткой с соперником, наш незаслуженно обиженный герой стоял и измысливал адские наказания и пытки к обнаружившемуся врагу, смакуя изощрённые детали экзекуций, которым он подвергал своего визави в мыслях, и будь его воля, применил бы и на деле без всякой жалости. Каждую минуту он изобретал и добавлял всё новые Казни египетские.
Иван Никифорович, вполне осознав временную беспомощность оскорблённого оскорбителя, решился на новую атаку, предполагавшую беспременную викторию, и сказал:
- Что же ты Иван Иванович фыркаешь, как сивый мерин? То несёшь, что попало, то слова сказать не можешь, поешь хоть овса, может, хоть ржать сподобишься!
Ивана Ивановича прорвало:
-Свинья ты неблагодарная, Иван Никифорович, боров ты выхолощенный и место твоё в этой луже с прочими свиньями! Я же с такой свиньёй неблагодарной знаться более не желаю и всем о том скажу, что, мол, Иван Никифорович свинья – свиньёй и место ему со свиньями в свинарнике!!!
Тут Иван Иванович в порыве чувств собрал во рту слюну и уже прицельно плюнул в переименованного «гусака». Это получилось так удачно, что и в этот раз он попал в цель, да не в бровь, а в глаз. Иван Никифорович весь взбеленился, и будто рыба-кит из пучины морской, с удивительной для него резвостью выскочил из лужи и успел прикладисто отвесить здоровенного тумака обидчику. Тот пронзительно завизжал и побежал по улице, оглашая ночь криками, оповещающими отринутым от сна обывателям о творящихся на улицах злодеяниях.
С тех пор и нарушилась дружба Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем. Бывшие товарищи никак не шли на примирение, а если кто и напоминал имя ненавистное слуху, то в ответ немедля получал извержение нелестных эпитетов, кои, примирители и посредники записывали на бумаге, а после передавали по адресу, не забыв допрежь ознакомить с содержанием всех окружающих. По прошествии некоторого времени это занятие приобрело вид некоего спортивного противоборства. Общество с нетерпением ожидало, что в очередной раз скажет Иван Иванович Ивану Никифоровичу, и что последний скажет в ответ. Многие сами включились в игру, придумывая новые прозвища и сравнения. Поскольку оба соперника не уступали друг другу в образованности и живости ума, то изобретённые словообразования, удивительным образом становясь достоянием многих, изменили культурный уровень и вошли в общее употребление в самое короткое время. Большое количество молодых людей увлеклись словотворчеством, трое, говорят даже, стали профессорами словесности, а один очень известным писателем, который поведал повесть об этом происшествии, хотя по обычаю всех писателей изрядно достаточно переврал историю и прибавил благопристойности.
Лет через несколько, оба бывших друга, уверенные в невозможности примирения, нарочно были приведены в то самое место, где поссорились, с единственной целью, посредством убеждения восстановить мир между двумя главами семейств. Надо думать, что накопленное за годы напряжение, согласуясь с научными законами, могло выйти, подобно пару, но бурное объяснение двух почтенных граждан прервал лихач-возница, изрядно заложивший за воротник. Этот подлец , не предполагая заранее о том, с пьяных глаз, взял да и зашиб упряжкой сцепившихся на улице Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича. Сначала подумали, что не насмерть, ведь не может такого быть, чтобы в раз обоих насмерть…. Нет, потом посмотрели, действительно насмерть.
Так и прекратилась междоусобица. Со временем, стали забывать и двух её достопочтенных участников, и только некоторые благородные дамы иногда вызывали на спиритических сеансах дух одного или другого. Постепенно словотворчество и литература пришли в упадок, поскольку всякий раз духов не вызовешь и не поговоришь куртуазным слогом. Нам же от того только и досталась записанная достоверная память о происшедшей истории.