Моя первая встреча с Одессой произошла летом 1953 года и я могу сказать, что это была еще «та Одесса». Нас, сестру Зину с ее трехлетней дочерью Галей и меня, встречал на одесском ЖД вокзале брат Женя. От вокзала мы пешком добрались до Ленина улицы и сели на первый номер трамвая, который прогромыхал нас по всей Ришельевской и сошли мы у будущего кабачка «Два Карла». Напротив, в угловом доме Карла Маркса и Карла Либкнехта улиц, или же в 25 номере старой Екатерининской улицы, жил брат со своим семейством. Это был старинный дом с двумя «колодцами», то есть дворами, с бесчисленным множеством кошек, которые грелись на солнце и с визгом разбегались при появлении тети Мани, главного распорядителя этих дворов – дворника. Это еще была та Одесса, которая славилась своими дворниками и престиж каждого из которых заключался в чистоте своих владений. Каждое утро я просыпался от журчания тугой струи воды из шланга, с которым тетя Маня обходила сначала дворы, а затем тротуар со стороны Карла Маркса улицы. Второй такой же обход приурочивался на послеобеденное время, ближе к закату солнца, чтобы гуляющим в вечернее время чувствовалась прохлада, а не запахи раскаленного за день асфальта. Это еще была та Одесса, где тебя вторично, после тети Мани мог разбудить голос одесского рыбака, взывающего просящим голосом купить у него «котячью радость» - маленькую рыбешку, которая кроме как на корм кошкам, никуда не годилась. ( В настоящее время эта рыбка продается под названием “килька”). И выходили сердобольные старушки, в бумажных кульках, как семечки, покупали эту рыбешку и тут же скармливали ее невесть откуда появившимся армиям бродячих дворовых котов. Такие кормления часто заканчивались для старушек плачевно. Тетя Маня, блюдя чистоту и запахи вверенного ей двора, разгоняла старушек и котов, сгребала метлой кульки с рыбешкой в большой совок и относила все это в мусорные баки, которые стояли у туалета во втором колодце двора. После этого для человека, не ведающего тайн жизни одесского двора, территория туалета была закрытой. Оттуда доносилось такое рычание, визг и шум, что близко подойти было страшно. Коты доедали там свою «котячью радость».
Целый день одесский дворик жил своей неповторимой жизнью. После «котячьей радости» мог появиться точильщик, стекольщик, старовещник. Все они выкрикивали перечень своих услуг до тех пор, пока первый заказчик не появлялся перед их глазами. Иногда во дворе играла скрипка и, высунувшись из окна, можно было увидать инвалида, который только этим мог заработать себе на хлеб. Чаще всего это были слепые. Играли они прекрасно и слушателей было достаточно. Со всех окон торчали головы молодых и старых людей, слушали они внимательно и сочувственно. Заканчивалась мелодия и к ногам исполнителя в завернутых бумажках сыпались со всех окон мелкие деньги. Одесситы умели ценить и это искусство.
Это была еще та Одесса, когда на вопрос приезжего, как пройти или проехать куда-либо, дружно подымался весь трамвайный люд. Каждый объяснял по своему и постепенно все объясняющие забывали о растерянно стоявшем незнакомце. Трамвай останавливался на остановке и чаще всего пожилые интеллигентные старичок или старушка тихо говорили: «Молодой человек, вам нужно сходить. Я вам покажу дорогу к вашему месту». Незнакомец покидал трамвай, а там все еще продолжали бурлить страсти, одесситы и одесситки продолжали доказывать друг другу непревзойденность знания каждым своего города. Старые одесситы категорически не воспринимали новых названий улиц и можно было часто услышать, как молодые доказывали, что незнакомцу необходимо идти на Советской Армии улицу, а старики посылали его на Преображенскую, что было одно и то же.
Я застал и увидел еще тот одесский «привоз» с его шумными рыбными рядами. Если сейчас где-то в уголке рынка одиноко стоит и продает рыбак «бычки», то могу точно сказать, что продает он «воши». Одесских «бычков» уже нет, как нет и знаменитой скумбрии, кефали, чируса. А тогда всем этим были забиты рыбные ряды, каждый продавец или рыбак хвалили только свою рыбу. От таких расхваливаний кружилась голова и хозяйки по долгу бродили рядами решаясь, кому же дать предпочтение.
Это еще была та Одесса, когда на углу Советской Армии и Дерибасовской улиц продолжал работать знаменитый «Гамбринус», описанный Куприным. Мне повезло и я там побывал. Вместе с братом и его другом Федором Ивановичем. Мы были в «Гамбринусе» днем, людей почти не было. Пустовала эстрада, на которой когда-то играл на скрипке Яшка. Сидели мы на маленьких бочонках, а столом служила бочка побольше. Брат с Федором Ивановичем пили пиво, о чем-то говорили, а я сидел как под гипнозом, в голове у меня прокручивались сцены того, куприновского «Гамбринуса», заполненного бесшабашной матросней и неизменным Яшкой с его скрипкой.
Сестра не долго задержалась в Одессе, ее ждали семейные дела дома. Но с ней мы побывали на Черноморской улице, где в 1939 году жила наша семья, в том числе и появившийся на свет я. Эта небольшая улочка находилась в районе Ланжерона и проходила у самого обрыва над морем. Она хорошо описана Константином Паустовским в его воспоминаниях об Одессе. Дом, в котором мы жили, не нашли – он сполз в обрыв. Наполовину в обрыве находился дворовой фонтан, по которому Зина и определила, что здесь стоял наш бывший дом.
Помочь мне увидать и познакомиться с Одессой решила Анна Ивановна, теща моего брата. В уже не раннее утро мы зашли с ней во второй двор нашего дома и ни к кому не обращаясь, прокуренным баритоном, Анна Ивановна прокричала:
- Алик! Ты опоздаешь на работу!
На балконе четвертого этажа в одних трусах появился долговязый Алик и на весь двор прокричал, что уже не спит. Тогда тетя Нюся, как все во дворе звали Анну Ивановну, выдала для Алика в приказном порядке:
- Алик! Это брат моего зятя, так ты покажи ему нашу Одессу, потому как этим бандюгам я не доверяю.
С чувством выполненного долга и с полной уверенностью, что ее наказ будет выполнен, тетя Нюся отправилась по своим делам, а я начал подыматься на четвертый этаж.
Бандюгами, в понятии Анны Ивановны, были чуть старше меня Костя и Жора, находившиеся тут же во дворе и говоря о которых, тетя Нюся даже не удосужилась посмотреть в их сторону. Как и я, они были свободно болтающимися в свои летние школьные каникулы и поэтому не внушали доверия тете Нюси. Однако в последствии они то и знакомили меня со своей Одессой, так как Алик был постоянно занят на работе.
Алик был старше меня на три года, закончил курсы киномехаников и работал рядом с нашим домом в кинотеатре имени Фрунзе.
Чтобы знакомиться с Одессой, нужно было передвигаться и, конечно, не пешком. Поэтому новые приятели принялись за мое обучение искусству цепляться за трамвай на ходу и спрыгивать, если попадется вредный кондуктор. Трамваи ходили старые, порой без дверей вообще. Посадка была отработана быстро, но со спрыгиванием на ходу оказалось намного сложнее. Здесь не обошлось без падений, синяков и ободранных ног. Однако уже через несколько дней мы свободно передвигались по всей Одессе. Добирались до парка Шевченко, перелезали через забор и направлялись на пляж. В те времена весь Ланжерон был огорожен забором и чтобы попасть к морю необходимо было купить билет. Мы его никогда не покупали, да и не только мы, забором пользовались все одесские мальчишки. Попав на территорию парка, практически всеми аттракционами можно было пользоваться бесплатно, что мы и делали. Правда, иногда требовали предъявить входной билет. От таких контролеров мы спасались бегством. Аттракционами пользовались вечером, а целыми днями купались в море и грелись на горячих плитах причалов или песке. Часто предпринимали трамвайные путешествия в Аркадию, на Лузановку, 16 станцию Большого фонтана. Дорога у нас занимала достаточно много времени, так как нас, безбилетников, выгоняли кондуктора из одного трамвая и нам приходилось ждать второй, чтобы попытать счастье доехать без приключений. С такими же пересадками возвращались и обратно.
В солнечной Одессе выпадали и пасмурные дни, в которые я пропадал в кинобудке, помогая Алику крутить фильмы. Таких добровольных помощников при каждом кинотеатре было до десятка. Мальчишки довольно быстро осваивали аппаратуру и, практически, сами ее обслуживали. Главный киномеханик кинотеатра имени Фрунзе Менакер, например, появлялся в кинобудке один-два раза в день да и то только для того, чтобы удостоверится в достаточном количестве помощников у Алика. Алик тоже чувствовал себя королем, он только командовал, все остальное выполняли мальчишки. Очень часто, особенно интересные фильмы, шли сразу же в двух, а то и трех кинотеатрах, с разрывом времени начала демонстрации в 20-30 минут. Копия же фильма была одна. Прокрученная первая бобина во Фрунзе тут же мальчишками доставлялась в 30-ти летие РККА (Украина) на Ленина, оттуда после прокрутки в летний кинотеатр «Комсомолец» на Дерибасовской и дальше по кругу. Я был гостем и поэтому в таких ответственных операциях не участвовал. Из уважение к тете Нюсе Алик очень быстро обучил меня мастерству киномеханика и, на зависть штатных добровольцев, я постоянно выполнял работу за Алика.
Слева от главного входа в кинотеатр Фрунзе была дверь и дальше вела лестница на второй этаж, упиравшаяся тоже в дверь. Толкнув ее, попадали не в квартиру, а на большую площадку, впереди которой на противоположной стене была пристроена кинобудка. Если надоедало крутить фильмы, то отдыхающие бегали по площадке, дурачились, играли в карты. Касса кинотеатра была в окошечка справа от входа и рядом с этим окошком находилась дверь в комнату, где жил старший киномеханик Менакер. Потом это был кассовый зал, а в те далекие времена была квартира, без окон, одна только дверь, открывающаяся прямо на тротуар. Эта комната была и кухней, и гостиной, и спальней для Менакера и его жены. Часто, где-то поздно вечером, когда в комнатушке Менакера гасили свет, мы с мальчишками тихонько подкрадывались к двери и, затаившись, слушали сначала тихий, затем усиливающийся храп дородной, с впечатляющими размерами фигуры, жены Менакера. Постепенно храп переходил в рев доисторического животного и терпение Менакера лопалось. Как всегда, он изрекал одну и ту же фразу, ради которой мы и дежурили под дверьми:
- Сара, перестань трубить и убери с меня свои жирные ****ные ноги!
Это было кульминацией. Мы, давясь от смеха, с шумом разбегались в разные стороны, а на порог выходил и посылал нам вдогонку проклятия сам Менакер.
Карьера киномеханика для Алика закончилась весьма печально и по его же глупости. В кинобудке всегда было довольно много обрывков киноленты и мы частенько использовали их для мини дымозавес. Ленту туго скручивали в трубку, обматывали бумагой и одну сторону поджигали. Когда пленка загоралась, пламя тушили и дальше она дымила довольно внушительно и смрадно. Как бы усовершенствуясь, однажды Алик предложил сделать большую дымзавесу с помощью раздобытой где-то им металлической герметичной банки. В ней мы проделали дыру и натолкали в банку столько киноленты, сколько проглотила ее возможность. Дымовая завеса получилась на славу. Когда сбили пламя подожженной пленки, из отверстия банки повалил густой дым. Он постепенно заволок всю площадку перед кинобудкой, проник в кинобудку, где вскоре нельзя было ничего видеть. В довершении ко всему банка взорвалась, разбросав дымящиеся куски пленки по всей площадке. И как на грех в это время заканчивалась бобина и надо было включать другой киноаппарат. В сплошном дыму перехода не получилось, демонстрация прекратилась, из зала трезвонил аварийный сигнал и слышался топот ног и свист разгневанных зрителей. На площадку влетел Менакер, но в сплошном дыму мы его не видели, а только слышали его многоэтажные монологи, на которые он был большой мастер. Все добровольные помощники, в том числе и я, благополучно нашли в сплошном дыму спасительные двери и «пулями» разлетелись по близлежащим улицам. Менакер отделался взбучкой, а у Алика забрали права киномеханика и уволили с работы. Еще до моего отъезда он поступил на курсы водителей, закончил их и в мои последующие приезды я его встречал у двора нашего дома подъезжающим на грузовике.
После случая с дымовой завесой всех добровольных помощников поперли и с других кинотеатров. Компания собралась довольно внушительная, выход энергии где-то же должен был быть и мы нашли себе другое развлечение – целыми днями играли в войну в разбитой школе имени Столярского. По вечерам же пробирались через забор во двор Дома ученых, где ежедневно демонстрировали кинофильмы.
Брат Женя работал в Высшем инженерно-морском училище и дополнительно корпел над диссертацией. Тема у него была связана с астрономией и ему ночами приходилось сидеть в обсерватории наблюдать звезды. Помогала ему в этом жена Лида, которую я сменил с приездом в Одессу. Ближе к закату солнца мы с братом получали от Лиды «сидор» (перекусить что-то ночью) и направлялись в парк Шевченко, на территории которого находилась обсерватория. У брата был пропуск в парк, поэтому мы проходили туда без билетов, вполне легально. Это были случаи, когда я не пользовался забором. На территории обсерватории нас обычно встречали громадные псы профессора Цесевича – Кит и Стелка. Это был подарок профессору от какого-то ученого мужа из Южной Америки. Собаки были действительно большие, с годовалого теленка, но отличались добродушным характером. Стоило только при их появлении сказать – Кит, Стелка, - и они становились милыми животными даже для незнакомого им человека. Они понимали, что раз назвали их имена, значит это люди свои и имеют какое-то отношение к их хозяину профессору Цесевичу. Первое время, правда, Кит или Стелка, а то и вдвоем, сопровождали мало знакомых им людей по всей территории. Так было и со мной. А попривыкнув, они уже давали мне свободу передвижения по всей территории обсерватории.
В первый же день посещения обсерватории я познакомился с профессором Цесевичем. Маленького роста, почти круглый, однако очень подвижный для своей комплекции, веселый и добродушный старик, несмотря на свои титулы ученого мужа, ознакомил меня, пацана, со всеми достопримечательностями обсерватории. Он показал мне небольшой музей, где я только и запомнил лежащие под стеклом камешки, называемые метеоритами, которые были собранны в Одесской области. Только здесь я узнал, что падающие звездочки не всегда сгорают, а иногда и долетают до земли. Настроил для меня профессор и большой телескоп, показал Юпитер, Марс. Луна оказалась так близко, что профессор поделил ее на четыре части и показывал четвертушками. Устав от юного экскурсанта профессор провел меня в подвал, где хранились фрукты и оставил на попечение все время бродивших за нами Кита и Стелки.
С началом темноты начиналась работа у брата. Он наблюдал в телескопе звезды. Заблаговременно телескоп настраивался на нужную звезду и четко в рассчитанное время она появлялась в трубе, проплывая от одного края телескопа к другому. Вся труба была в метках и при прохождения звезды по ним Женя диктовал мне цифры, а я записывал их в толстую тетрадь. Затем телескоп настраивался на другую звезду, снимался отсчет и так далее до самого утра. Как только на восходе, над морем, появлялась Венера, предвестница нового дня, мы с Женей закрывали павильон и отправлялись домой.
Летние каникулы подошли к концу и мне не без сожаления пришлось покинуть гостеприимную Одессу. Но не надолго. Этот город стал мне родным, так как в нем прошли мои незабываемые студенческие годы. Здесь родились мои сыновья и внуки.
Константин Ф. Лудченко,
капитан дальнего плавания,
пенсионер