Часть первая
ЖИЗНЬ КРУТО МЕНЯЕТСЯ.
Глава первая
ПЕРВАЯ ПОРКА
- Мам! Ну, чего папка пристает? Не буду я выносить мусор! Что я, девчонка что ли?! Казаку не пристало возиться с бабскими занятиями!
Одиннадцатилетний (почти двенадцатилетний) Пантелей резко дёрнул мать за подол домашнего платья и сразу же получил затрещину.
Но не от мамочки, а от папули.
Максим Гребешков схватил оторопевшего сына за шиворот и грозно произнёс:
- Всё, «казак», твоя жизнь круто меняется. Ты стал совсем неуправляем из-за немецких законов. Ни поругай, ни накажи ребёнка, любой в суд потянет за «истязание и мучительство» несовершеннолетних. Ох, и достал же ты меня! Хорошо, что на родину вернулись, да ещё к старым порядкам.
Отец, сам не ожидавший от себя столь агрессивного выступления, помолчал и пристально посмотрел на притихшего Паньку. Потом вручил ему большой чёрный пакет с мусором и строго велел:
- Быстро поставь у дороги, скоро машина подъедет.
Мальчишка взял мешок, помедлил, опустил ресницы, потом исподтишка бросил хитрый взгляд на отца. Увидел, что глаза его совсем еще молодого и доброго по сути папаши смягчились.
Сейчас или никогда!
Нет, Пантелея Гребешкова просто так не возьмешь! Он привык жить свободно, без всякого напряга и обязанностей. Родители всегда были довольны его успехами в постижении знаний в русской школе в замечательном городе Ганновере.
Учителя хвалили за то, что мальчишка в мгновение ока овладел немецким языком и запросто «шпрехал» со своими наставниками и гостями-контролёрами учебного заведения.
А еще Панька, которого в южном районе Ганновера звали не иначе, как Панти, здорово сёк в математике, литературе и истории. Оценки по прочим предметам соответствовали, но Панька просто считал ниже своего достоинства учиться плохо, ведь в классе было столько симпатичных и гордых девчонок.
Хвалили, хвалили и захвалили коротко стриженного темноволосого мальчугана с ярко синими глазами, весьма привлекательного внешне, ловкого и подчас очень озорного.
Пантелей Гребешков старательно избегал всяких трудовых повинностей и в школе, а что уж говорить о доме. Чашку за собой не помоет, яичницу не пожарит, в магазин ни за что не пойдёт: то уроки нужно делать, то приятели зайдут, как с ними не пойти в футбол погонять, то устал бедняга…
Мама, Дарья Анисимовна, тридцатилетняя красавица с тугой черной косой до пояса, особенно и не напрягала. В Германии, куда она поехала с мужем, подрядившимся на пять лет на строительство огромного русско-немецкого развлекательного комплекса, патентованная медсестра, вынуждена была оставаться на хозяйстве: ни работы, ни возможности устроить сына под пригляд она не нашла.
Впрочем, это не особенно и требовалось, муж зарабатывал столько, что и жилось прилично, и стол всегда был полный и разнообразный, и хорошая одежда стоила копейки.
Но Дарья скучала по любимой работе, по родному городу, по подругам. И когда закончился контракт, женщина поставила перед драгоценным супругом, которому предложили новый договор, условие:
- Максюша, хочу домой. Решишь остаться ещё на срок, заберу Паньку и поеду на Дон. Мамка уже старая совсем, постоянно звонит, что не в силах управляться с хозяйством. А у нас там всё же свой дом, сад, огород…
- Да какая она старая! – возмутился Максим. – 60 всего. Ещё замуж может выйти.
- Бред! И потом… Я всё сказала!
Характер у Даши был покладистый, любую ссору подавляла в самом начале, но сейчас была решительна, непреклонна и даже несколько агрессивна.
Неохотно расставался с налаженным бытом и великолепными условиями жизни глава семьи, но лучше проститься с иноземщиной, чем с Дашкой и Панькой…
Вернулись в родную хату на Нижней Гниловской в Ростове-на-Дону. И только здесь Максим Максимович Гребешков обнаружил, что его умненький сыночек – лентяй в плане труда, хитрец, ни во что не ставящий родителей.
Вот и теперь… Стоит парнишка с пакетом и выжидает. Чего выжидает? Что мать сжалится над самолюбием отличника-сынка и сама вынесет мусор на улицу.
- Я тебе что сказал?! – топнул ногой от досады упустивший в воспитании чада отец.
- А ну тебя! – разозлилось чадо и, крутанув вокруг головы свою ношу, выскочил из кухни во двор.
Максим растерялся. Ну и ну! Как правильно поступить?
Он присел на табурет возле порога и сжал под подбородком кулаки.
Дарья подошла к любимому и погладила по голове:
- Не огорчайся, милый. Это переходной возраст. Но я сама чувствую, что что-то нужно делать.
В кухню вошла хозяйка дома, мать Дарьи, Александра Корнеевна Горленкова.
Она была почти на голову выше дочери и на пару сантиметров выше зятя. Крепкая, розовощёкая, ничуть не поседевшая в свои годы, она могла похвастаться такой же длинной и толстой косой, как у Дашки.
Сейчас она была в гневе.
- Так, дети мои! Воспитали парня! Негодяй он, ясно?!
- Мама, зачем ты?!.. – нервно ответила дочь на эту реплику. – Он же ещё маленький! И чем тебе навредил?
- Да он постоянно мне досаждает! Ждала вас, ждала, радовалась приезду. Напекла, наварила, нажарила! А внучек как отреагировал? Это невкусно, то жирно, пятое – просто отвратительно! Избаловали его! Попросила подмести, веник швырнул и заявил, что не мужское это дело. Хлеба купить – не допросишься. А сейчас вхожу во двор, а он через забор швыряет мусорный мешок. Сделала замечание, а он мне вроде того, что не твое дело, старуха!
Вы ещё только две недели, как вернулись, а я уже и не рада!
Тёща Максима подперла руками крутые бока и шумно перевела дух, затем продолжала речь перед оторопевшими родственниками:
- К вам претензий у меня нет. Максюша, люблю тебя, как родного сына. Ты труженик, с образованием, не брезгуешь никакой работой, руки золотые. Горжусь тобой и всем так и говорю.
Дочка у меня тоже подарком вышла. Сколько прожила рядом, ни разу матери не нагрубила, в помощи не отказала. Рукодельница, для больных – отрада. А сынок у вас – просто дрянь!
- Мама!!!
- Что мама?! Меня с детства приучали твои бабка с дедом, люди, прожившие жизнь по-христиански, верно, к тому, чтобы от работы и от правды не бежала, старших уважала, нищим подавала, дом в чистоте держала. На внука у меня управы нет! Розог бы ему дать, да вы тут такого про права детей порассказали, что и ремешок – гильотина.
Максим и Дарья, распахнув от удивления глаза, молча, взирали на разошедшуюся дебелую казачку. А она гнула своё:
- Пятилетним я отправляла внучка с вами! Ласковый был мальчонка, тёплый. И задатки у него были замечательные. Что ж вы из него сделали, а?! Я простая женщина, но требую к себе уважения. И вот что я вам скажу, дорогие детки, либо принимайте меры, либо снимайте себе отдельное жильё. В дедовской хате не было никогда такого непорядка. И не будет!
Александра Корнеевна в запале громыхнула мощным кулачищем по столу и тяжело рухнула на монументальный старинный стул. Потом внезапно заплакала:
- Что ж это такое, а? Внучёк единственный, люблю я его, а не отступлюсь! Перевоспитывайте или с глаз долой.
Молодые совсем потерялись. Авторитет хозяйки фундаментального дома, большинство окон которого взирало на огромный сад, огород и Дон, был непререкаем. Корнеевну любили все: дети, соседи, подруги. Но характер у неё был крутой, слово свое она держала всегда. Рядом с ней было хорошо, да и дом на семь комнат с подворьем в 12 соток терять, ясно, не хотелось.
- Мама…
- Что?
- Что же нам делать? Посоветуй, - зять выжидающе посмотрел на грозную и одновременно несчастную тёщу, – Я и сам понимаю, что нужно принимать меры, но с чего начать? Не бить же нам его?!
- Именно бить! – вскричала тёща, но сразу же снизила тон: - Не бить, то есть, а наказывать.
- В угол ставить? На горох, на колени, как в старину?
- И так можно. Только раз спросил совета, слушай…
Вас давно здесь не было, изменений у нас произошло много. Мы как бы в городе живём, а на самом деле старожилы, коих мало, мало осталось, взялись за настоящее дело, да и возрождают традиции и обычаи старинной станицы. Много уже доброго старики сделали, казачий круг возродили. Родителей наставляют, как детей воспитывать, чтобы народ наш нормальным, честным рос, боролся за порядок, дисциплину… Сколько горя, преступлений вокруг! Ты ж, Максюша, хоть и не из наших мест, но тоже древнего казачьего рода, чувствовать ситуацию должен и думать о будущем своего сына. А даст Бог, и будущих детей. Пойди, поговори с дедом Кирюхой Горленковым. Он нам родственник, троюродный брат моего супруга, царство тому небесное. Кирюха – человек шутейный, всё у него прибаутки, да загадки, но умный он, знающий, справедливый. Своих сыновей, пять человек, воспитал ответственными людьми. Послушай его совета.
- Схожу, - склонил голову Максим.
- Не откладывай. Ступай сейчас. А Паньке сегодняшнего не спускай. Затрещину, говоришь, дал? Этого маловато будет.
- После драки кулаками не машут.
- Не умничай, я поболе твоего поговорок знаю. А ты чего молчишь, Дашка?
Дочь не поднимала глаз от пола. Мать во всём права, но так жалко сыночка. Ему ведь всего одиннадцать лет… Мать прочла её мысли:
- Ему уже одиннадцать лет! Если не сейчас, то никогда!
ЕСЛИ НЕ СЕЙЧАС, ТО НИКОГДА!
С этой мыслью Пантелей нагрубил отцу, чтобы настоять на своём. С этой мыслью он швырял мусор на проезжую часть улицы: пусть не заставляют делать то, что ему противно. С этой мыслью он решил ни за что не уступать, не сдаваться.
Как он прекрасно жил в Германии! Впрочем, он почти ничего не помнил из времени до того, как его, ещё не достигшего шести лет привезли в Ганновер. Он смутно припоминал большую реку, лодку, в которой сидел его отец, бородатый старик, рыбу на её дне, мелкую и крупную, серо-серебристую.
- Не спи, малец! – тормошил его сонного ранним-ранним утром дед в смешной фуражке. – Акулу пропустишь!
Отец смеялся и обещал целого кита. Панька и акулу, и кита видел в детских книжках. Они не производили на него особенного впечатления. Эти рыбки на картинках были весьма милы и совсем не опасны.
- А ну, их! – отмахивался малыш. – Я хочу за компьютер.
Панька был современным ребенком. Компьютер купили, когда ему исполнилось три года. Максиму Гребешкову он нужен был по работе, но иногда молодой мужчина любил, оставаясь в одиночестве, и поиграть в стрелялки-догонялки.
В пять лет успехи Паньки в этих играх были весомее родительских.
Вот, собственно, и все, что помнил Панька из прошлой жизни. Рыбалку, первый, весьма простой, компьютер. А еще родную, приятно пахнущую жаренной и противно соленой рыбой, бабушку Саню. Остальные лица за более чем пять лет пребывания за границей, стерлись из памяти. Слишком много было впечатлений, знакомств, встреч.
Сейчас быт куда хуже, чем в Германии. Ни в какую бабуля не хочет иметь туалет в доме. Во дворе их же аж два. Зачем? Ванна, правда, есть. Но какая?! Огромная, чугунная с облупленными стенками. Жуть!
А вот, еда, на самом деле, даже лучше, чем немецкая. Зря он обидел бабушку. Решил повыделываться, этакий заграничный разборчивый юноша! Какие вкусные были пирожки!
А он – пережаренные, мол, сухие!
Блины со щучьей икрой – объедение.
А он – фу, соленые!
- Съешь, внучек, грибков с картошкой.
- Ага, я отравлюсь, а вы будете только рады.
- Глупенький.
- Сами такие…
Несолидно он вел себя. Точно младенец. А почему?
Злился, что вырвали его из привычной обстановки? Лишили общения с друзьями? С любимой учительницей истории Анной Павловной и соседским парнем Отто Шнейдером, который учил его независимости от родителей, отстаиванию права на совершенно наглые желания?
Да-да-да!
Мама настояла на отъезде! Она виновата!
Отец согласился с ней, пошёл на поводу! Разве он настоящий мужчина?
Он любит родителей, безусловно, любит. Они хорошие. Но несамостоятельные! Как можно слушаться таких?
Вот бабка Саня, это – да! Крутая тётка. Её бы воля, она ему нащелкала по ушам. Только при всей своей решительности, она считает, что драть его – право родителей.
Посмеют они, как же!
Панька нахмурился сильнее. Отец взбесился, дал ему по затылку. Надо бы как-то показать, что такого больше не должно быть! Что же такое придумать?
Вот уже две недели, как они приехали и живут у бабушки. Теперь это его дом. Две недели!
В разгаре июнь, но на улице его ровесников почти не видно. Ходят мимо девчонка с парнем, чуть старше его самого. Но – мимо и мимо, а самому ему знакомиться с ними не хотелось, пусть первые разговор начнут.
Куда это отец пошёл, интересно?
Пантелей вышел из-за угла дома и побежал за ним. Догнал.
- Папа, ты куда?
Максим стрельнул в сына непонимающими глазами, словно на чужого.
- Пап, ты что?
- Чего тебе нужно?
Голос отца был незнакомым.
- Возьми с собой, мне скучно.
- В следующий раз.
- Хочу сейчас!
- Хочется-перехочется. Иди в дом. И тебе следует извиниться перед бабушкой, а заодно и перед нами всеми.
- Вот еще!
- Тогда, брысь… пока!
Отец быстро зашагал вдоль по улице, а Панька так от него отпрянул, что едва успел ухватиться за калитку, чтобы не грохнуться оземь.
Вот это да! Папаша взбрыкнул!
Что ж это теперь?..
Панька уступать своих позиций не собирается. А Максим Максимович закусил удила! Война, что ли?
Не хотелось бы. Но придётся!
- Пантюшка! Ужинать! – мама вышла на крыльцо и поманила сына.
- А что на ужин? – поинтересовался немного пришедший в себя наследник.
- Макароны с котлетами, оладьи.
- Снова? Позавчера были котлеты с картошкой, вчера макароны с фаршем…
- «По-флотски»…
- Да хоть «по-десантски». Хочу тушёную капусту со свиными ножками, фаршированную шпиком перепёлку и креветки.
Дарья Анисимовна распахнула глаза:
- Это ведь те блюда, которые ты терпеть не можешь!
- А теперь хочу их! Не буду котлеты! Не буду макароны! Лягу спать голодным.
Неожиданно мама улыбнулась. Немного странной, правда, вышла улыбка.
И Панька подумал, что с родителями точно что-то не то. Ну, ладно, поершатся и снова станут нянчиться с любимым сыночком.
Вот наступит осень, пойдет Панька в 7-й класс, покажет и бабушке, и ребятам, какой он молодец. Бабка, точно, размякнет от его успехов по всем предметам. А одноклассники – от его спортивных показателей. В русско-немецкой школе он всегда был первым по гимнастике, по легкой атлетике и по всем игровым видам спорта… Интересно, а эта девчонка… будет ли она учиться вместе с ним?
Мама ушла. Любопытно, а почему она позвала его ужинать, когда отец ушёл? Обычно они все вместе садились за стол…
Надо выдержать паузу и пойти съесть котлеты. Напрасно он капризничает: бабушкины котлеты из двух сортов мяса, свежих, с огорода, овощей – вкуснотища страшная. Позавчерашние котлеты он съел с огромным удовольствием и даже тихонько стащил ещё парочку со сковороды. Зачем? Ему бы и так дали добавку. Но снова вредность.
А не надо было уезжать из Ганновера, ага!
- Мама, давай есть! – крикнул Панька, входя в кухню. – Так и быть, попробую то, что приготовили.
Но каково же было удивление мальчика, когда стол оказался пустым. Только на плите стояла одинокая порция в сковородке.
Он сел за стол и выжидающе посмотрел на маму.
- Ну?..
- Ты же отказался, - развела та руками. – Вот мы с бабушкой и ударили по котлеткам. А это отцу осталось. Придёт сейчас голодный. А завтра натушим капусты со свиными ножками. Вот креветки не обещаю, здесь они дороги.
От возмущения Панька задохнулся. Его не хотят кормить?!
Словно за маленькими бесенятами в мальчишку вселился сам бес.
- Ну, ладно же!
Он встал, дёрнулся, сунулся к плите и вроде бы нечаянно задел сковороду с отцовским ужином, которую мама накрыла чистой тарелкой.
Результат превзошёл Панькины ожидания.
Сковородка подлетела чуть ли не к потолку, содержимое высыпалось на пол и вымытую утром плиту, тарелка со звоном разбилась.
Он не ожидал ничего подобного, просто хотел показать свою обиду и немного переместить посуду, пусть бы упала, но тихонько.
- Ты сегодня превзошёл сам себя! – раздался голос отца.
Он стоял на пороге, и лицо его выражало легкое презрение.
- Пожалуй, тебя следует наказать по совокупности провинностей.
- Что? – отступил на шаг назад Панька.
- Итак… Нагрубил всем и неоднократно, раз. Насорил на улице, два. А то, что я увидел сейчас, вообще ни в какие ворота не лезет. Снимай штаны, дорогой.
- Шутишь? – скривил губы сын.
- Отшутился… Мать, - обратился он к тёще, так как жена уже вышла из кухни, расстроенная до предела.
- Да? - предчувствуя перемену в жизни мальчишки, ласково ответила Александра Корнеевна.
- Ты выйди пока. Парень уже здоровый, стыдно.
Все остальное Пантелей вспоминал, как в страшном туманном сне.
Отец снял ремень, приблизился к сыну, потерявшему не только дар речи, но и движения, перехватил его поперёк туловища, потом задал голову между своих стальных ног, спустил джинсы с упитанного зада и под дикий ор чадонюшки всыпал, как следует.
Отпустив на волю рыдающего пацана, отец жёстко сказал:
- Это на первый раз. В следующий - разложу на лавке и накажу розгами. Плохо, видно, я читал Библию. А там чётко, оказывается, пропечатано, что тот, кто не наказывает своего дитяти, не любит его, не желает ему добра. А я тебя, парень, очень люблю и добра от всей души желаю. Ну, да ладно, на сегодня воспитание окончено.