Она стояла на теплой после летнего дня брусчатке и смотрела на уток, плавающих в пруду. Вечер окутывал ее плечи. Все небо было усыпано звездами. Как часто бывает летними ночами, вдалеке слышалась музыка. Рядом послышались шаги, и кто-то бросил кусочек хлеба в пруд. К хлебу сразу поплыли утки. Она повернула голову и встретилась взглядом с его мятными глазами. Эти глаза были удивительного цвета, таких ни у кого не было. Темно-бирюзовая обводка и однотонный мятный цвет посередине. Без всяких лучиков, разбивающих радужку. Вечно спокойные и какие-то уставшие и затуманенные. Он был чуть ниже ее ростом. И младше. Совсем немного. С ним всегда было легко и просто. Он не был прибит к земле как другие, он где-то летал, говорил метафорами. Она даже по-своему любила его. Любила его руки, в которых он постоянно что-то крутил. То зажигалку, то пачку сигарет или просто палочку. Любила его необыкновенные глаза и искреннюю улыбку. Ей нравилось класть голову на его плечо. Она часто приходила к нему домой, садилась на кухне, говорила: «Кот, я так устала» и роняла голову на стол. Он варил ей крепкий черный кофе и разбавлял немного его коньяком. Она пила, держа большую кружку по-детски двумя руками. Морщилась, когда обжигалась. Он сидел рядом и опрокидывал стопки. Потом закуривал свой косяк и улыбался, очень по-доброму, откидываясь в кресле. Всегда предлагал ей, и она всегда отказывалась. Они раз стояли в коридоре между кухней и прихожей, как будто бы укрывшись от всех этой преградой из стен, держались за руки, заглядывали в глаза. И медленно сползали вниз по стене, стоя напротив друг друга. И сидели так долго-долго. Молчали долго-долго. И казалось, это не закончится и не изменится никогда. Что навечно застынут сидя на полу и смотря в глаза. Искренне. Нет смысла врать, если уже впустил человека в душу. Нет смысла лгать, если единственное что ты помнишь и о чем думаешь, есть имя его и мятный цвет. А потом все прошло. Мимо, как поезд. Она любила его, но не могла быть с ним. Не могла быть его. Никто не может назвать ветер своим. И небо тоже. И кислород. Она боялась за него. Боялась за себя. Ей казалось, что она не сможет видеть его несчастным, а он им будет. Как только впервые почувствует, что она его. Только его и ничья больше. И она ушла. Исчезла. Испарилась. Но не выдержала.
Одним утром ему пришло письмо. От нее, конечно, она извинялась, говорила, как сильно она его любит. А вечером, как только зашло солнце и город начал остывать, приехала к нему на работу. И вот она уже стоит, облокотившись на перила мостика, и смотрит на уточек в пруду. И вечер обнимает ее хрупкие плечи. И шаги. И глаза. Ни у кого из живущих на планете Земля нет таких глаз. Его светло-бирюзовых мятных глаз. Он, молча, обнимает ее, и они едут домой. В его дом, со скейтом и прокуренной кухней. В его дом, где они сидели в коридоре, и мир берегли ото всех свой. И он как обычно варил ей кофе с коньяком, она как обычно плакала и засыпала у него на плече. А он до боли стискивал ее в объятиях, пытаться поймать этот момент. Поймать ее рядом. Потому что он знал, что наступит утро, и он снова ее потеряет. Хотя, в общем-то, не понятно как можно потерять то, что никогда не было твоим.