Помню, одна подруга, знакомая с моей Калужской невольничьей плантацией, спросила: «Как ты вообще умудряешься вербовать юных воришек к себе в рабы? Не говоря уж о том, чтобы держать их в подчинении?»
В действительности, это довольно просто. Для этого нужно три вещи. А) Быть эгоистом. Б) Не скрывать этого. В) Выбросить из своего лексикона словосочетание «трудный подросток» кроме как в иронической коннотации.
Изначально, однако, имеет место некоторая фильтрация контингента. Её осуществляют непосредственно сотрудники полиции, связанные с нами, выявляя криминальную молодёжь, которая не производит впечатления полных дебилов или маньяков. В которых проблёскивает что-то интересное. Но которым светит реальный срок. И тогда им говорят, что есть альтернатива. Что их могут продать одному эфэсбэшнику на его агрохолдинг. На срок меньший, чем дали бы по суду. Срок, который они могут провести с несколько бОльшим комфортом, с несколько большей пользой для развития личности и повышения социального статуса, нежели дало бы им бездарное и жалкое прозябание в колонии.
Ну а потом интервью провожу я или кто-то из моих доверенных агентов. Примерно в следующем формате.
Пацан интересуется: «Ну и какая конкретно будет польза от того, что я пойду к тебе, а не на зону?»
Я: «Какая? Та, что ты будешь пахать на меня, а я буду срубать на тебе бабло».
Он: «Ну, это для тебя польза. А для меня?»
Пожимаю плечами: «Для тебя? Я об этом думать, что ли, должен? Или, может, рекламный проспект тебе соорудить? Извини, я тебе не тур на Гоа предлагаю и не треннинг личностного роста. Но если поразмыслить, польза для тебя – это то, что ты можешь быть полезен мне. А значит, хоть кому-то в этом мире будет на тебя не насрать».
Он: «Типа, ты обо мне заботиться будешь, воспитывать, наставлять на путь?»
Я: «Охуел, что ли? Ты кем себя возомнил, щегол? Заботиться я о тебе буду ровно в той мере, чтобы ты мог приносить мне бабки. А воспитывать тебя – мне вообще нахер не сплющилось. Будь таким, каким ты хочешь быть. Твоё дело. Но если будешь подставлять меня, фелонить, косячить – быстро поймёшь, что это не очень выгодно для тебя. Хотя в живых – в любом случае останешься, и комплектность конечностей сохранишь, тут кошмарить не буду».
Он: «А почём мне знать, что у тебя там не какой-нибудь бордель для извращенцев?»
Я: «Спасибо за неглупый вопрос. Мозги, значит, есть. Ну так напряги их ещё немножко и задай другой вопрос. А именно: почём тебе знать, что колония(!) – не бордель для извращенцев? Ты ведь в курсе, что там бывает порой? И жаловаться тоже некому, по-любому. И опустят, и на наркоту подсадят, чтоб сам за дозу ложился под кого угодно, а вскроешься – всем похер будет».
Он: «Как в колонии – я знаю. И туда не хочу. Но почему я к тебе должен захотеть? Может, у тебя там вообще беспредел полный? Может, на органы меня разберут? Какая тогда разница?»
Я: «Разница есть. Начальнику колонии – могут быть интересны такие темы, с борделем для извращенцев или с разборкой на органы. А я – полковник ФСБ. Начальник отдела в службе контрразведки, в центральном аппарате. Хотел бы получать бабло с таких тем – крышевал бы начальников колоний, а не сам бы марался. Но мне интересно выращивать картошку. Зашквариваться какими-то общими делами с педофилами-насильниками или с чёрными трансплантологами – мне совсем не интересно. Даже если они очень богатые и влиятельные здесь и сейчас - завтра они могут стать нищими и никем. Или даже холодными. Не без помощи таких, как я. А картошка, жратва – всегда имеет спрос, всегда приносит бабло. Поэтому, уж за что точно можешь быть спокоен – так это за свою анальную девственность. Сами не выебем – и другим не дадим. Если не веришь – просто подумай, прикинь *** к носу. Вот я башляю мусорам, ищу пацанов, которые реально под срок идут, распинаюсь тут перед тобой, объясняя, что к чему, - но нахера бы мне такие сложности, если б я держал гомосячий бордель чисто по беспределу или, там, на органы распускал? Да закупил бы детдомовских, или просто нагрёб бы таких, как ты, из любой подворотни. В мешок и в притон. Реально, на гердос подсадить – и твоё мнение через месяц вообще бы никого не интересовало, даже тебя самого. Это если бордель. А если органы – и того проще. И хрен бы кто искал. Хрен бы кто даже вид делал. Сбежал и сбежал, несовершеннолетний криминальный элемент. Видать, было от чего или от кого. Согласись, мне было бы проще так охотиться, если уж по беспределу. Но я немножко забочусь. Не о тебе – о своей репутации. Чуточку нелегальщины – это нормально для меня. Поэтому и тебе я не буду читать нравоучений на тему того, какой ты плохой мальчик. Но совсем уж грязь – мне без надобности. И противно. Поэтому ты будешь работать именно на ферме, или в автосервисе при ней, – и с добровольного твоего согласия. Под запись. И с твоей подписью на контракте. Который, конечно, не имеет никакой юридической силы, но чтобы просто можно было потом вспомнить, о чём мы вообще договаривались. Всё, я сказал, уже очень много, у меня горло пересохло – я водички попью, а ты подумай».
Да, ну ещё в контракт входит, что не останется никаких и нигде упоминаний о фактах его привлечения к уголовной ответственности (а малолетки, которые на реальный срок идут – это, обычно, те, кто на условняке был, но снова отличился). И военкомат забывает о его существовании навечно. И как бонус – водительские права, если не было, потому что рулить мы научим.
Ну и вот тинейджеры – они ценят откровенность. Ценят то, что перед ними не заискивают, не сюсюкают, а предлагают конструктивное сотрудничество. Не сказать, чтобы очень равноправное (какое, нахер, тут уж равноправие?) – но честное. И соглашаются в ста случаях из ста (а сейчас уж через мою плантацию больше тысячи ребят прошло, и кто-то стал кадровым сотрудником Корпорации, а кто-то устроился в подкрышных коммерческих фирмах).
При этом, они всё-таки фантазёры и романтики, а потому вбивают себе в голову, что на самом деле небезразличны мне, что я вижу в них нечто большее, нежели «средства производства» и «орудия извлечения бабла». Хотя я, опять же предельно честно, стараюсь развеивать этот миф.
Помню случай на заре нашей аграрной деятельности, когда мы только обосновались на купленных у бывшего совхоза землях, с первой партией невольничков, ну и картоху посадили, занялись строительством капитальных жилых корпусов взамен палаток, и тем из ребят, кто хорошо работал и вёл себя адекватно, – я охотно давал увольнительные в райцентр.
А про нас тогда ещё не все знали там, и местечко довольно дикое было. Это мы потом подчистили.
И вот одного нашего паренька, Виталика, обули местные «гангстеры». Ему тогда семнадцать было, эти чуть постарше, за двадцатник – ну шпана, в общем-то. Шестёрки.
Попинали его немного, мобилу отжали (копеечную, в общем-то), лове сняли (в увольнительные им немножко даётся из того, что на счёт им капает за ударный труд на благо Родины).
Думаю, это был такой «тест-байт» со стороны местной братвы, поскольку их предупредили, что с нами лучше не связываться, но вот человеки – создания любопытные и недоверчивые. Вернее, там несколько было конкурирующих кланов в городке (а хули: работы не было нифига, только и остаётся, что крутым пацанам друг с другом конкурировать), и вот мы имели завязки с одними, которых и предупредили, и с ментами ещё подружились, а прочие недоверчивые – решили проверить.
У меня это, честно, вызвало бешенство. Этих четверых, которые обули, мы быстро выявили, поскольку парень номер их тачки запомнил. И я мог, конечно, послать отделение своих гвардейцев, чтобы устроили маски-шоу в кабаке, где эта гопня тусила. Но – решил выебнуться. Взял этого паренька побитого, Виталика, приехал в кабак без свиты. «Эти?» - «Да».
Предъявил им, что они по беспределу парня отпинали, а потому должны десять тонн за физический и моральный ущерб. Эти идиоты пьяные уже были изрядно – охотно повелись и наговорили мне много всяких неправильных слов, в результате чего счёт увеличился до сотни тонн. А потом и в драку полезли. И я их не калечил особо, но, положив отдохнуть, достал Глок, упёр самому борзому в лоб и ещё раз объяснил ситуацию: «Господа! С вас – сто тонн зелени. Срок – завтра. В это же время, на этом же месте. Опоздаете – включается зеркалка. Если не в курсе, что это – узнайте у ваших старших. И можете их пригласить, к слову».
Надо отдать должное, их старшие всё очень правильно поняли (проконсультировались с коллегами, возможно) и чин-чинарём привезли на следующий день сумку с баксами. Я же предложил компромисс. «Господа, произошедшее было, конечно же, недоразумением. Но мне бы хотелось, чтобы впредь таких недоразумений не возникало. А если возникнет – то чтобы они оперативно разрешались. В чём рассчитываю на ваше содействие. Но я привык, что добрые дела должны справедливо вознаграждаться. Я готов платить вам по сто тонн зелени в год за содействие в недопущении и устранении всяких недоразумений. Соответственно, это обратно ваши деньги. За исключением десяти тонн, которые всё-таки причитаются парню за нанесённое и причинённое».
Виталик тогда порывался благодарить меня: «Артём, спасибо, что вписался, это было круто!»
Я фыркнул: «Вписался? За тебя, что ли? Это не называется «вписался». Это называется: я никому не позволяю безнаказанно портить моё имущество. Ты с бланшем этим от них – хуже работать будешь целую неделю. А значит, я понёс убыток. Который компенсировал».
Он, улыбаясь многозначительно-заговорщицки, особенно заговорщицки, с этим бланшем, от которого левый глаз почти совсем закрылся: «Ну да! Ты, типа, такой циничный, такой весь жёсткий и неумолимо бессердечный!»
Подразумевалось, что он меня раскусил, что на самом деле нашёл во мне сострадательность и филантропию.
Говорю же, тинейджеры – они очень наивные мечтатели. Особенно, те из них, кто думает, будто обладает каким-то психологизмом. Ими очень легко манипулировать, просто рассказывая им голую правду без прикрас, а они уж сами домыслят неизбежно, наплетут кружев из твоих мнимых благих намерений, поскольку им просто приятно в это верить.
Будешь им втирать про «я забочусь о твоём благе» - нахохлятся, ощетинятся, а то и кусаться начнут. Или, наоборот, на шею залезут, на жалочку давить станут по всякому поводу.
Говоришь им честно: «я тебя использую в своих целях, а на тебя самого мне плевать» - начинают думать «поперёк» и всякую муру себе измышлять идеалистическую.
После этого говорят, будто бы существуют в этом мире трудные подростки? Да чем он более «ощетиненный» и «кусучий» - тем больше нуждается в мифе о тех, кому он небезразличен, кто якобы готов позаботиться о нём, «пряча свои добрые чувства под маской цинизма».
Впрочем, два года спустя, когда тот же Виталик, «откинувшись» из моего рабства, поступил в нашу Агентуру, - он уже лучше соображал, что к чему. Как-то при встрече с ухмылкой заметил: «Помнишь ту историю, когда ты отмудохал тех четырёх гопников в кабаке? Наверно, если б они на меня не наехали так вовремя и кстати – ты бы сам подстроил нечто подобное».
«С какой целью?» - уточняю, являя чисто «профессорский» интерес.
«С несколькими. Покрасоваться. Понтануться. Показать себя в работе. Тренировки одно – но тут, типа, реальная драка. Чтобы я рассказал нашим, какой ты в натуре крутой. И что своих не бросаешь. Ну и местным – тоже показать. Хорошая пиар-акция».
Интересуюсь: «Почему ты так уверен, что я на самом деле не подстроил эту ситуацию?»
Хмыкает: «Из-за моего бланша. Я же реально неделю не работал. Ты бы не стал намеренно портить своё имущество и терпеть убыток. Не, если б ты их подговорил – уж разъяснил бы, чтобы в глаз не били».
Хлопаю по плечу: «Ну, теперь вижу, что ты созрел до понимания реалий этого мира. Удачи!»
Но такое созревание приходит не сразу. Поначалу мои питомцы, как и большинство прочих людей, живут в мире иллюзий. Причём, готовы кидаться из одной фантазии в другую. Этого нельзя избежать – но это можно использовать.
Сейчас это тем проще, что у нас уже устоялась некая «саморегулируемая» система со своими традициями, легендами и фишечками. Одна из традиций – мы никогда не боролись с «дедовщиной», мы её узаконили как своеобразное «двуступенчатое рабство». Ибо ни мне, ни Коменданту Ване, ни кому-либо из гвардейцев, профессиональных охранников, - не в масть тратить время на дотошное разобъяснение неофитам всех нюансов. К тому же, там неизбежны были бы некоторые этические коллизии, если б охрана втолковывала: «Самоволки запрещены и люто караются, но на тех, кто даже не порывается бегать в райцентр по девкам в тайне от нас – мы будем смотреть, как на говно, ибо что ты за пацан вообще, когда такой правильный и послушный?»
Поэтому для введения новичков в курс существуют «сеньоры». Ребята, которые не меньше года у нас провели, хорошо себя зарекомендовали, и им предоставляется право обзавестись подопечным, которого они и натаскивают. Это большой респект – и некоторая прибавка к карманным деньгам.
В принципе, мы не расписываем в деталях, какими должны быть отношения «сеньора» с салагой(«юниором»). Правило одно: подопечного нельзя калечить. Поскольку, как сказано было, никому не дозволяется портить моё имущество. Я не для того у ментов их выкупаю, чтобы они в гипсе ковыляли. И теоретически, сеньор мог бы делать со своим подопечным всё, что угодно, обретая за год у нас изрядное физическое превосходство даже над парнем, который на пару лет старше. Но есть нюанс: неофит в любой момент может обратиться к Коменданту Ване и его людям с требованием заменить ему сеньора без объяснения причин. А для последнего это очень неприятная вещь. Ему долго после этого могут не дать нового «питомца», если вовсе дадут, ну и среди своих он потеряет уважуху, что таким мудаком себя проявил, который довёл салагу до отказа.
Поэтому руки особо никто не распускает – а стараются словесно убедить «юниора» в своей полезности для него. Основной мотив: «Я – тот, кто может сделать твою жизнь хоть немножко легче. Кто может уберечь тебя от настоящего ада. Потому что я знаю, как тут и что. Я даже имею некоторое влияние на Артёма».
Да, гвардейцы (преимущественно – ветераны наших штурмовых групп, решившие пожить на природе и поработать с детишками) – они на виду. Они, конечно, очень суровые и жёсткие ребята, но молодняк быстро убеждается, что на самом деле они вовсе никакие не «звери». Я же – бываю сравнительно редко и до поры не уделяю особого персонального внимания неофитам, а в последнее время и вербовочные беседы, в большинстве случаев, проводятся не мною, а моими агентами. Соответственно, меня большинство новичков совершенно никак не знает, разве лишь видели мельком. Ну и значит – про меня можно плести, что угодно. Вроде того, что «Артём – это не чета нашим охранникам. Он реально монстр, больной на всю голову. Он не тиран – он тираннозавр. Я тебе могу рассказать много историй про то, что он делает с теми, кто ему хоть как-то не угодил».
И рассказывают. Как, например, кто-то накосячил по-крупному, и его заставили переплыть бассейн с пираньями. Типа, последний и единственный шанс.
Реально бывало такое. Если кто сильно допечёт своей тупостью (умственной леностью) и своим рас****яйством – да, я приводил к оченна секретному бассейну и говорил: «У тебя есть последний шанс доказать, что ты хоть чего-то можешь. Иначе – пшёл нах, брысь на свободу! Подбросим до автовокзала, сотка рублей в зубы – тебе хватит добраться до дома и полгодика побухать».
«Или что?»
«Или переплываешь этот бассейн».
«А в чём подвох?»
«В том, что там пираньи (подсвечиваю – чтобы видел рыбок характерной формы). Но, подсказка, они реагируют только на резкие движения. Сумеешь проплыть тихо, не привлечёшь их внимания – останешься в проекте. Или, наоборот, если сумеешь проплыть так быстро, что, авось, не успеют среагировать и наброситься. Не сумеешь – выдернуть выдернем, но могут успеть чего-нибудь откусить. Кровью истечь – не дадим, впрочем. А так – сам решай».
Надо видеть, как же они аккуратно проплывают! Вот как листочек лотоса, гонимый ветром, ни единого всплеска, ни единой морщинки ряби на водной глади. Видно только, как холодный пот изливается с этого грешного тела в эту тёплую воду. Ну, почти видно. Чувствуется.
Когда же переплыл, объявляешь: «Ну, вообще, это лавраки были. А по-халдейски – сибасы. По-любому, вкусная рыбёшка. Заслужил, пожалуй, на ужин».
Смеётся: «Да я так и знал, что развод!»
Конечно, знал. Поэтому и «шелестел» по поверхности, теряя литры холодного пота. Только из уважения к нам – кролем не рванул.
Хотя один обнаружился, типа, ихтиолог. «Да ладно, вода-то морская – а пираньи в речках живут».
Посмеялись: «Вот же ты попал! Нет, чтобы при себе свои научные познания держать! Теперь – лови себе рыбку на ужин. Пока хоть одну не поймаешь – на берег не возвращайся». И поймал ведь, на мелководье.
Так или иначе, эти ребята, «сеньоры», проходили через подобные испытания – и грузят новичков на тему того, какое я чудовище, и что только они могут защитить подопечных от моих жестоких прихотей. Естественно, в их устах истории о моих зверствах приобретают несколько гипертрофированное звучание. Леденящие душу, прямо сказать, получаются истории. Я их об этом не прошу – но их и не надо просить об этом.
И, к слову, хоть бы один, прошедший испытание бассейном, сказал бы даже ближайшим своим друзьям: «Если чо, не парьтесь, там сибасы, а не пираньи!» Ага, жди, конечно! Я, типа, обоссывался, проплывая, а ты, вооружённый этим знанием, из себя супергероя сможешь строить? Нет, таких одолжений никто в пацанском мире не делает даже ближайшим друзьям. А уж неофитам – тем более нагоняют и такой жути, какой близко не было.
Когда же я чувствую, что неофит дозрел до непосредственного знакомства со мной (в смысле, близок к обмороку от такой мысли) – я, в один из своих теперь уж довольно редких визитов на Плантацию, на построении выхватываю его из шеренги своим фирменным безжалостным взглядом, киваю небрежно подбородком, говорю: «Вот этот – поедет со мной».
Садимся в «Хантер», везу его на полигон. Останавливаюсь, вылезаю: «Давай ты за руль!»
«Да я не умею водить».
«Знаю. В этом и проблема. Которую надо решить. Мне в моей машине не нужны люди, которые не умеют водить. А ну как меня паралич разобьёт, или, там, пуля снайперская? Мне в больничку надо будет – а кто повезёт?»
На самом деле, конечно, в современном мире сложно вообразить пацана лет 15-18, который бы совершенно не имел никакого представления об управлении автомобилем. Иные из моих питомцев – вообще-то очень неплохие и на воле были «шумахеры». Они идут обычно по 166-й (угон – это когда справляются с управлением) или по 167-й (причинение ущерба имуществу – это когда не справляются). Но даже те, кто угонами не занимался и из таких бедовых семей, где никакого тачила нет, - ну где-то как-то пробовали рулить.
Каковые навыки я и реанимирую, выступая в роли «инструктора автошколы». Но очень такого демонического, конечно. Максимально зловеще: «А сейчас ты проведёшь машину между этих стоек. И ты догадываешься, что с тобой будет, если собьёшь хоть одну?»
Он: «Н-нет… то есть, да… но я же не умею водить!»
«Зомбирую»: «Если ты собьёшь хоть одну стойку – ты остановишь машину. Ты выйдешь, поправишь эту стойку – и попробуешь, блин, по-новой!»
Протягиваю руку, ерошу ему волосы: «Чего ты напрягся так? Это всего лишь стойки, а не колья с посаженными на них прежними неудачливыми учениками! Расслабься!»
Нет, я действительно не понимаю школьных учителей, которые плачутся на то, как трудные детишки изматывают им нервы, как невозможно выиграть конфронтацию с ними.
Какие, нахер, нервы? Это просто праздник – стебаться над тинейджерами! Это прикольно. И от конфронтации там не больше, чем от игры с кошкой, лежащей на диване, когда ты её дразнишь, легонько пощипывая – и отдёргиваешь руку, когда она порывается закогтить и тяпнуть. От этой игры следует получать удовольствие – и уж точно не плакаться, если оказался неловок и позволил рассадить руку.
Вообще, у подростка много общего с кошкой. Она живёт между состояниями «оставьте меня все в покое!» и «можно, я потрусь об ноги?» И он живёт между вопросами «Почему все лезут ко мне в душу?» и «Почему никто не обращает на меня внимания?»
Когда же ты убедил тинейджера, что на самом деле вовсе не такой страшный – у него наступает релакс и начинается главная засада. Он норовит или чистосердечно излить тебе душу, как старшему братику, или начинает пытаться тобой манипулировать, играя на твоих сердечных струнах (как правило – и то, и другое). Особенно, конечно, это касается моих питомцев, с их нищебродским бэкграундом, но пока ещё не пропитыми мозгами. Они, воришки, мошенники – мастера жалостливых историй. И вот это приходится пресекать довольно жестоко. Потому что иначе – сам не заметишь, как погрязнешь в соплеутирательстве.
Как это происходит? Ну вот докладывают мне, что один питомец как-то погрустнел, работает без задора, и, может, лелеет даже суицидальные мысли (что мне, конечно, совершенно без надобности).
Вызываю к себе. Интересуюсь: «Вань, в чём дело? Проблемы какие-то?»
Он: «Да вот как-то всё… Хреново мне, короче. Не, ничего не болит, но… Ладно, я расскажу. Только тебе. Видишь ли, когда мне было семь лет…».
Я вижу, что сейчас он гнать будет. Хреново ему на самом деле, «хоумсик», типа, – но повод он сейчас будет выдумывать. Разводить будет. Он талантливый мошенник – но это моя работа, видеть, когда человек собирается гнать.
Останавливаю: «Погоди! Раз уж пошёл такой разговор…»
Достаю бутылку коньяка, фужеры, приглашаю сесть в кресло.
Наливаю немножко. Вообще-то, пьянство запрещено для невольничков на территории. Понятно, что проносят, но если попалиться на употреблении – огребают за глупость и неловкость. От меня, впрочем, чуть-чуть алкоголя и по праздникам – можно.
Выпиваем.
«Прозит. Так чего, ты говоришь, у тебя там было в семь лет?»
«Ну, ты знаешь, что я на улице практически жил…»
Снова прерываю: «А, погоди! Я так чувствую, коньяк тут – слабовато. Вот – истинное лекарство от всех проблем!»(протягиваю ампулу).
«Это что? Морфин?»
«Ага. Реально все проблемы решает. Двинешься – и всё пофиг. Сплошная благодать. Сам вмажешься – или тебе помочь?»
Встаёт, порывается уйти: «Я всё понял, Артём!»
«Сядь! Нихера ты не понял! Поэтому послушай меня. В этом мире – есть две категории людей, которые готовы быть подушкой и жилеткой для излияний твоей души. Первые называются «друзья». Им это интересно, особенно по пьяни. Вторые называются «психоаналитики». Им это тоже интересно, к тому же они получают за это деньги. Но в обоих случаях ты можешь пожалеть, что чересчур разоткровенничался. Это может обернуться против тебя. А я – рабовладелец и офицер спецслужбы. Поэтому всё, что ты рассказываешь МНЕ – закономерным образом может быть использовано против тебя. Но на самом деле, мне просто уныло слушать, как в семь лет на улице тебя изнасиловал бродячий ротвейлер, как с тех пор ты любишь носить стринги и в полнолунье душишь щенков голыми руками».
«Какие, блин, стринги? И не душу я щенков. Чего ты несёшь вообще, а?»
«Нет? Таких проблем у тебя нет? И ротвейлер не насиловал? Ну вот видишь, как славно-то! Жизнь прекрасна и удивительна, Ванёк. А все проблемы в этом мире делятся на две категории. Те, которые можно решить – и те, на которые нужно забить. Если что-то было в прошлом, что-то паскудное – этого уже не исправишь. Этого уже не забудешь. Разве лишь – путём амнезии или лоботомии. Но я бы никогда не согласился избавиться от хоть каких-то воспоминаний, даже самых неприятных. Всё, что было – то моё. Другое дело – какое это имеет отношение к настоящему? Вот всякие эти «шринки», психоаналитики, уверяют, что очень большое. Что надо разобраться в своём прошлом, в истоках своей печали душевной, чтобы изжить её. Но знаешь, я никогда не видел, чтобы это хоть кому-то помогало. Скорее уж – «время лечит». А разбирать по косточкам себя прошлого? Нахера? Лучше – сосредоточиться на том, чтобы собирать себя для настоящего и будущего. Собирать таким, каким ты хочешь себя видеть. И если кто-то хочет видеть себя комочком хныкающей жалости к самому себе – его воля. У нас полстраны таких. Нажраться – и начать плакаться, как всё хреново, как их жизнь побила, что твоя моль шубьё в гардеробе, и как враги обоссали его постельку. Я не осуждаю – но мне это просто неинтересно. Я с такими нытиками стараюсь как можно меньше общих дел иметь. К тому же, это всё фальшь, всё враньё. Нихера им не тяжко. Вот в войну – людям действительно бывало хреново. Эти бомбёжки, эти ошмётки родных и близких на твоём лице, эти зверства оккупантов. Эти люди – действительно горя хлебнули. Но, по счастью, не было по их душу своры психологов и психоаналитиков, которые бы паразитировали на лечении душевных травм. Поэтому – самим приходилось лечить. Тупо – переступать через то, что было, что утрачено, через прошлое – и строить будущее. А не париться, себя жалеючи. Тебе же – открою один секрет. Секрет полишинеля, как я сам делаю, когда накатывает тоска эта ****ская, когда жалеть себя вдруг хочется. Я просто – отжимаюсь сотку раз. В моём случае – в стойке на руках, в твоём – и от пола сойдёт. И поверь, забыть-то ничего не забудешь, но вот мировосприятие парня, способного отжаться сотню раз за один подход, и того, кто не может и двадцать раз отжаться – оно различается радикально. А не хватит отжиманий – можно макивари попинать. И когда выдохнешься – тебе уже не до тоски будет».
Это правда. Чистая физиологическая правда. Человек существо, конечно, мыслящее, и высокодуховное, но прежде всего – физиологическое. Ты можешь быть рафинированным поклонником симфонической музыки, но если во время концерта у тебя скрутит живот – плевать тебе будет на эту музыку, в сортир побежишь (простите за прямолинейность).
И в целом наши умственные и эмоциональные переживания – в очень изрядной степени определяются физиологическим самочувствием. Это, конечно, двусторонняя фишка, ибо можно, скажем, и сознанием воздействовать на физиологические процессы и их восприятие. При должной тренировке даже очень острую боль можно начисто игнорировать усилием воли. Но всё равно для этого нужно понимать свой организм как физическое естество. И если хочешь хоть какой-то власти над обстоятельствами внешнего мира – для начала нехудо обрести хоть какую-то власть над собственным телом. Иначе – обречён хныкать, забившись в уголок, как всё плохо, как тебя жизнь обижает, какое кругом всё говно. Не понимая, что у тебя просто низкий уровень эндорфинов, оттого и депрессуха.
Физические упражнения – хороший способ повысить уровень эндорфинов. И вообще отвлечься от скорбных и напрасных мыслей. Да-да, дипломированные психологи будут твердить, что, отвлекаясь от проблемы, ты лишь загоняешь её вглубь, а не решаешь по существу – но на самом деле это и есть решение. Загнать, запереть – и держать под контролем. Никакого другого – нет.
Ну и вот при больших физических нагрузках, во-первых, человек отвлекается от чего бы то ни было, что его гложет, во-вторых – повышается общий тонус организма, в-третьих – образуется молочная кислота в мышцах, которая даёт болевой такой бодрящий эффект, а в ответ на боль организм повышает выработку эндорфинов. Отчего происходят, естественным образом, умиротворение и даже эйфория.
Серьёзно, будь моя воля, я бы реабилитировал жертв каких угодно потрясений не прыжками и ужимками профессиональных психологов вокруг них, а тупо давал бы в руки лопату – и ***чить, ***чить, хуячить. Ни о чём не думая. Доводя себя до изнеможения. А там – и организм так окрепнет, такой будет уровень эндорфинов, что помнить-то они будут о своих утратах, но – способны пережить и двигаться вперёд.
Нечто подобное, собственно, и имеет место на моей плантации. Да, они бедовые детишки, мои питомцы. Да, у них очень хреновые есть воспоминания в анамнезе. Но если на этом клиниться, если на этом заострять внимание – мы закончим как кружок «поплачем вместе и вмажемся гером». А мне нужны всё-таки: а) доходное предприятие; б) тренировочная база кадрового резерва нашей Корпорации.
Ну и с теми, кто уже зарекомендовал себя как перспективные кандидаты в наш «основной корпус» - иногда приходится говорить реально по душам.
Помню, с ранее помянутым Виталиком, когда он уже полтора года проработал и был на очень хорошем счету (и в самоволки убегал без палева, и врать научился мастерски) – случилась довольно стрёмная ситуация. У него была девчонка на Родине, в Подмосковье, и мы отпускали его к ней время от времени, но вот она познакомилась в Сети с богатеньким пареньком, который обещал забрать её к себе в Канаду, где жил.
Виталик решил поехать, потолковать с ней, вправить мозги, мол, дура, что ли, вестись на такой развод? Мы его отговаривали: «Нахер она тебе нужна, если реально такая дура? Забей!»
Но, блин, сердцу не прикажешь. Лубофф, типа.
Она, правда, уже свинтила, когда он приехал. По этому поводу он сильно нажрался, уснул на лавочке в парке – и до него докопались пепсы. Он, как рассказывает, чисто машинально, не приходя в сознание, их разоружил и даже взял в заложники, запершись с ними в ночном магазинчике, попутно трезвея и соображая, что делает. Ну, хорошо, не застрелил никого, не покалечил, и мне позвонил.
А там наши с Москвы подтянулись, разрулили конфликт, типа, он у нас в розыске за экстремизм, вот вам наша дружба, вот вам телефончик, сенсаций только не надо – вам и самим ведь это без надобности, афишировать, что какой-то пацан троих патрульных заломал, как щенков.
У меня же с ним, конечно, был суровый разговор, теперь уже без шуток. Потому что он подставил и напряг не по-детски. Чего он и не отрицал.
Напоследок же я поведал ему кое-какую психологическую правду из собственной жизни.
«Знаешь, Виталь, вот довольно забавно, но, сколько помню, сколько у меня было девчонок с какими-то отношениями дольше одной ночи – не я их бросал, а они меня. Но мне неприятно было воспринимать это как «зайку бросила хозяйка» - поэтому я убедил себя в том, что на самом деле они мне надоедали, а я просто подводил к тому, чтобы расстаться. И чтобы ей казалось, будто это её воля. Типа, такое моё благородство. Может, так и было. Но с той девчонкой, которая реально была мне как жена целых пять лет, а потом ушла к другому – трудно было представить, что это я её спровоцировал и отвадил. Потому что я хотел быть с ней, хотел завести ребёнка. А она мне оставила записку, что устала переживать за меня, когда я в командировках, устала предугадывать, сколько у меня будет на этот раз пулевых дырок, когда я вернусь и если вернусь, что она слетит с катушек от такой жизни, что ей это не по силам, и она не хочет отравлять нашу совместную жизнь своей паранойей. Серьёзно, она очень милая барышня, Иришка».
«Ну и тогда я решил, что теперь-то уж имею легальные основания скорбеть о своём разбитом сердце. Идти к её новому мужу чего-то качать – было бы пошлостью. Да он хороший человек, доктор, как и она, он не отбивал её у меня – она сама ушла. Стреляться – тоже пошлость. Зато – появилась возможность официально забухать, топя себя в вискаре и в жалости к себе».
«Я тогда выжирал по три литра в день – и это было самое упоительное время в моей жизни. И самое паскудное. Меня не покидало чувство, что я делаю это, поскольку имею право, как брошенный муж с разбитым сердцем. Никакой ответственности, никакого напряга – одно только бухалово. Которому я отдался как некоему ритуалу. Типа, так положено: тебя бросает жена – ты впадаешь в запой».
«Кончилось, правда, всё хорошо. Я шёл по парку за догонкой, с Лёшкой Зиминым, мы увидели, как некие стрёмные личности грузят тело в багажник, сцепились с ними, они начали стрелять – мы их положили. Неожиданный такой возврат в рабочую атмосферу. Интересно стало разузнать, чего это было. И чем дальше – тем интереснее. Но даже если б не произошло этой случайной встречи – я в любом случае устал за ту неделю бухать, противно сделалось от этой рельсовой обречённости».
«Но я не могу сказать, что опыт того «легального» запоя и мастурбации на свою попранную чувственность – был совершенно излишним. Нет, наверное. Всё, что было – то моё. И всякий опыт – полезен. Хотя бы тем полезен, чтобы убедиться: это – не то, что мне нужно».
«Поэтому, если хочешь, мы предоставим тебе квартиру на райцентре, запас бухла на слоновник Московского Зоопарка, и отвисай там, сколько влезет, и печаль отступит, и тоска пройдёт».
Он заметно ожил, приободрился и щёлкнул пальцами: «Неа! Мимо! Я теперь буду мастурбировать на то, что даже Тёма Крейсер, когда его отшила подруга, пробухал неделю, а я – всего один день! Да пошла она, реально. Вот вздумает из своей Канады обратиться за помощью…»
Перебиваю: «И ты поможешь! Поверь, нет ничего приятнее, чем когда люди, некогда отрекшиеся от тебя, обращаются за помощью. Никаких нотаций, никакого злорадства, - а просто помогаешь и понимаешь: они сами кусают локти, думая в этот момент, кем могли бы стать с тобой – и кем стали без тебя. Не надо их тыкать носом в это сознание. Оно и так болезненное и вполне очевидное. Истинно сладкая месть – должна быть доброй».
Ну и вот так удалось настроить его на позитивчик при его депрессухе. Развеять её. И тогда мы решили, что нельзя этого парня от нас далеко отпускать, раз уж так хорошо его выдрессировали, что он наряд пепсов может разоружить по пьяни «машинально». Типа, наша ответственность перед обществом – свою продукцию контролировать. Поскольку же он реально толковый малый – вот и взяли в Агентуру (аналог оперов в государственных ведомствах).
Но такие сеансы «психотерапии» - они для тех, кто уже стал мне «кем-то», сделался небезразличен. Однако же очень большая ошибка в общении с тинейджерами – изображать перед ними видимость, будто они тебе небезразличны по умолчанию, потому как «онижедети». Во-первых, уже не дети. Во-вторых – не мои дети. Поэтому лучше давать им привыкнуть к мысли, что во взрослом мире никто не обязан любить их за просто так. Что здесь никто никому ничего не должен «по умолчанию», а симпатию ещё заслужить надо. Иначе – сядут на шею в два счёта.
«Ой, у меня была такая трудная жизнь, мне так не хватало тепла и заботы, мне уделяли так мало внимания». Ага. Всё так – но всем плевать. Лучшее, на что можешь рассчитывать – нормальное человеческое отношение. При условии, что не будешь им злоупотреблять. Если же злоупотребишь, как-то подставишь, - на тебя такое внимание обратят, что сидеть три дня не сможешь.
Когда они проникаются этой мыслью – отношения складываются вполне ровные. По хорошему счёту, их устраивает подобная диспозиция. Ну, бывают, конечно, порой конфликты, какие-то нервные срывы (подростковая психика всё же нестабильная пока, хотя очень эластичная) – но это разрешается довольно легко. Поскольку, в отличие от родителей, мы, когда чего-то требуем и что-то запрещаем – можем рационально это обосновать.
«Почему тебе нельзя нажираться на территории до синих соплей? Нет, не потому, что это плохо для тебя. А потому, что это плохо для меня. Из пьяного или похмельного – работник никакой. А за тебя деньги уплачены».
Это – они вполне понимают и согласны, что на нашем месте действовали бы так же. При этом, очень редкий подросток лет в шестнадцать мечтает стать родителем, а стать рабовладельцами – мечтают все нормальные достаточно амбициозные юноши (хотя в последние века два, вследствие какого-то коллективного умопомешательства, стало неприлично в этом сознаваться).
Вообще, волшебная формула – «Всё, что я делаю, я делаю не для твоего блага. Для своего». А если не согласен на такие условия – да вали на все четыре стороны.
Конечно, неофитов мы стращаем, что если сбегут – то деньги придётся вернуть по-любому, иначе продадим уже чеченам. Но узнав нас получше, они понимаем, что мы не станем этим морочиться. Что для нас это слишком ничтожные копейки, те двести или триста тысяч рублей, которые мы платим ментам за развал дела. Поэтому сбежишь – никто искать не будет даже.
Другое дело – что обратной дороги в рабство уже не будет. Одно дело самоволка, за что только высекут, если спалят (вообще-то, предлагается на выбор: или неделя без компа – или полсотни розог, но пока вот не было случаев, чтобы кто-то согласился на первый вариант, ибо знают, что их презирать будут в этом случае). Совсем другое – оставление проекта навсегда. Это несложно технически – но это будет именно навсегда. Потом хоть обрыдайся, хоть обумоляйся – обратно не возьмут. И они это понимают.
Поэтому с питомцами проблем особых не возникает, хотя это должны были бы быть весьма такие «проблемные» юноши. И я честно не понимаю, почему у «профессиональных педагогов» возникают проблемы с «трудными подростками». Просто, беззаветного благодетеля-альтруиста не надо из себя корчить – и не будут они «трудными».
Вот с кем возникают проблемы – так это с родителями. Так-то мы общаться не запрещаем, и по мобиле, и по скайпу, а иногда можем и встречу устроить на нейтральной территории, в райцентре (но никаких долбанных «родительских дней» в самом комплексе), но всё же это довольно стрёмно. На разрыве-то родственных связей мы, естественно, не настаиваем, но всё же их родаки – это те люди, которые своей тупостью, своим слабоволием, своим дурацким примером, в общем-то, и сделали своих отпрысков такими, что те едва не загремели на нары. Причём, это люди, у которых не нашлось сраных двухсот тысяч рублей, чтобы отмазать от колонии, а теперь они продолжают липнуть, размазывая пьяные сопли своей превеликой любви.
И мы, конечно, получали с них согласие на участие их отпрысков в проекте, как альтернатива зоне, но вот бывали случаи, когда звонит такая мамаша и, типа, «я передумала, я, пожалуй, заберу своего сыночку-кровиночку, потому как незаконно он у вас находится, я узнавала у подруги, которая уборщицей в прокуратуре работает».
Приходилось объяснять (не по телефону, конечно): «Да, незаконно. Точно так же незаконно, как у тебя сейчас пакет гердоса найдут – и загремишь лет на десять. Совсем, что ли, мать, охренела? Передумала она. Соскучилась, блин. Забрать она хочет. Твой пацан у нас – потому что иначе был бы на зоне. Не забыла? Оттуда – тоже забрать порывалась бы? Так вот от нас забрать – ещё более нереальный вариант. И плевать, что законно, а что нет. Когда в этой стране кто по закону жил? Дай ты ему человеком стать вместо того, что ты из него вырастила. Не лезь к нему. Общаться – пожалуйста, но попробуешь к себе обратно выманить – лучше не вынуждай меня делать с тобой то, о чём я не смогу ему рассказать».
Самое паскудное, что пьянчужки эти – на самом деле тупо шантажируют, норовя вытянуть бабло. Их, впрочем, довольно легко обломить.
Несколько труднее – когда родители не совсем голодранцы, но, скажем, сынок их на опиаты подсел, и вот обращаются по знакомству: «Артём, помоги, сними, пожалуйста».
В принципе, у нас отработана технология снятия с иглы, но я не очень уверен, что это благое дело. Как по мне, если человек в достаточно сознательном возрасте добровольно подсел на гердос, прекрасно зная, что это такое, только лишь ради кайфа, ради избавления от какого-то ничтожного дискомфорта, насрав на всех родных и близких, - может, это и лучшее, что он мог с собой сделать. Сторчится тихо – и хрен с ним. А то ведь потом окажется, что как он не может жить без героина – так не может жить без ритуальных убийств малолетних девочек с постмортальным изнасилованием. Ну, если он себе опиаты в вену загоняет, чтобы ему было хорошо, - мало ли, что он ещё может делать, только бы ему было хорошо? И пока он на игле – ему больше ничего не надо. Вообще ничего. А как снимется – мало ли, какие ещё потребности откроются? А ведь он привык удовлетворять свои потребности любой ценой.
Поэтому родителей торчков я честно предупреждаю. «Снять я сниму, но не думайте, что я верну вам сына. Он больше не будет вашим сыном. Потому что ваш сын – поганый торчок. Это то, что сделали из него вы. А я – разобью эту увечную личность вдребезги и из осколков склею новую. Но там не будет ничего вашего».
И они такие: «Да, конечно, мы всё это понимаем. Что угодно, только бы он избавился от этой ужасной напасти».
А потом, бывали случаи: «Ну что, готово? Можно забирать?»
Приходится напоминать: «Вы не тачку в сервис отдали. Вы отдали мне своё порождение – с тем, чтобы оно перестало быть вашим. Да, он снялся. Уже два месяца, и физиологической зависимости нет. Но если вы считаете, что проблема решена – вы, наверное, чего-то недопоняли, что я вам объяснял. Проблема осталась. Она – в вас. Это вы сделали его слабовольным маньяком, готовым сесть на иглу, потакая своим прихотям. Я его взял – чтобы переделать. Переформатировать. И вовсе не для него и уж тем более не для вас я стараюсь. Для себя. Отчасти – для общества, в котором жить мне и моим близким и в котором не должно быть экзистенциальных торчков, которые не торчат только лишь потому, что их сняли с иглы».
Обычно-то люди, которые с нами сотрудничают, - они вменяемые, но вот бывает, что на почве отеческой любви планка падает, начинают нести что-то вроде: «Я всё равно заберу своего сына, я найду рычаги, найду на вас управу».
Приходится создавать некую ситуацию, где бы они вынуждены были обратиться к нам за защитой (потому что больше не к кому) – и тогда отеческая любовь отступает на второй план. «Да ладно, я всё понимаю, пусть у вас побудет, так лучше». Умничка, конфетку.
Вообще же, с торчками я не люблю работать. Потому что это реально болезнь – но она не в том, что чел зависит от гердоса. А в том, что подписался на такую зависимость. И что сам сняться не может – ибо не хочет. То есть, гораздо глубже там изъяны личности. Он реально психопат. И вот это править – действительно разбивать и склеивать заново по кусочкам. Что очень муторная работа. А главное – никогда не можешь быть уверен в том, что он на самом деле перестал быть психопатом. Всегда есть риск, что это осталось и проявится в какой-то другой форме, более опасной для окружающих, нежели наркотическое пристрастие.
Но когда парень из бедовой семьи всего лишь ворует, но не становится торчком, - это его неплохо характеризует. Да, все подростки совершают те или иные деяния, предусмотренные Уголовным Кодексом. Просто, не все попадаются. А так-то бессмысленно требовать от них сакрального уважения к чужой частной собственности. Её концепция – она довольно сложная для «кроманьонского» сознания. Опыт нужен, чтобы понять, что, беря чужое, ты вредишь и себе. Есть люди, которые и в полтинник этого не понимают (и они называются «социалисты»).
Ну и похулиганить по молодости – святое дело. Протестуя против мира взрослых, которые всё указывают, как жить, а сами обсосы тупые.
С такими – мы прекрасно находим общий язык. Поскольку не «лечим», не ездим по ушам за абстрактные добро и зло, а очень конкретно внушаем: «Если чего сопрёшь или набакланишь, находясь в увольнительной или самоволке, да ещё и попадёшься, - ты нас подставишь. Поскольку нам рамсить придётся эту проблему. Мы ответим за тебя – но потом спросим с тебя. И мало – не покажется».
С подобной педагогической установкой – они совершенно согласны. Когда никакой занудной муры, типа, «мы тебя воспитываем, наставляем на путь, для твоего же блага». Не, мы тебя эксплуатируем, делаем на тебе деньги, для своего блага – и не дай тебе бог, щусёнок, выставить нас на бабки своей дуростью!
Ну а от этого – уже все остальные отношения строятся, и всё замечательно.