Вадим даже не мог точно припомнить, когда именно он так полюбил себя. Кажется, в классе седьмом, когда увлекся юной гимнасткой и попал в зал, подобный залу в балетной студии, полный зеркал. Именно тогда, когда многократно отразились в зеркальной поверхности его пухлые, словно налитые соком, губы, пушистые ресницы и ямочка на подбородке, он заметил, что хорош. А когда кокетливые глаза девчонок, голубоватые, аквамариновые, темные заблестели от желания нравиться, впервые испытал гордость и пренебрежение мужчины. Время шло и вносило свои коррективы: не всегда, не везде, не со всеми Вадик был королем.
Окончив школу, он поступил на факультет журналистики, поскольку точные науки давались ему нелегко, а возникшая еще в отрочестве болезненность не позволяла сделать карьеру спортивную. Вадим от этого страдал, мир спорта казался ему очень живым, открывающим горизонты, дающим возможность приличного материального обеспечения и создающим славу, по крайней мере, на каком-то этапе жизненного пути. Это была судьба желанная, но для него недоступная. Уже годам к двадцати парень начал полнеть, и его изысканная красота как бы расплылась. Однако волнистые волосы пшеничного оттенка, рыжеватые усики и неожиданно черные глаза, по- прежнему привлекали к нему внимание раскованных однокурсниц. Но юным спортсменкам его ранняя одышка была не по вкусу. И все пристальней, все ласковей, жалея и любя, смотрел он на свое отражение в зеркалах. Особенно в одном зеркале, которое подарила ему соседка Лида.
Вот это было зеркало так зеркало! У него была дорогущая оправа, массивная и блестящая, с небольшими, ненавязчивыми стразами и каким- то временами зеленым, а временами сиреневым камешком на подставке. И оно было достаточно большим, овальным, мужским, хотя мужчины не должны бы так уж сильно любить зеркала, - Вадим это понимал. Но он понимал также, что никакая его человеческая слабость не заставит Лиду его разлюбить. Она, эта его навязчивая соседка, не была ни яркой, ни особенной, ни успешной. Но она, незваная, приходила к ним домой, бралась помогать матери по хозяйству, льстила отцу, а при взгляде на Вадима не могла спрятать надежду на то, что «стерпится-слюбится». Кумир посмеивался над ней и был снисходителен недолго и то лишь из благодарности за зеркало. Это зеркало буквально заворожило его, но даже это не изменило той насмешливой, открыто пренебрежительной интонации, с которой он обращался к прежней его хозяйке. Вадима даже оскорбляло внимание такой вот посредственности: полноватой, неспортивной, с вечными платьишками в мелкий цветочек и телячьими глазами, в которых читалось восхищение. Она не походила ни на его смелых и ярких подруг, ни на предмет его тайного вожделения, юную звезду наших латиноамериканских танцев. И неважно, что с красным дипломом окончила Лидия не-доступный ему технический вуз, и не играло роли то, что любви ее неразделенной и неизменной счет шел на года, - ее проблема! Лишь когда, в возрасте двадцати восьми лет, девушка неожиданно вышла замуж, Вадим обрадовался и задумался одновременно. Соседка не выскочила замуж абы как, она уехала в столицу, оставив прежнего кумира без привычного внимания и в изумлении оттого, что крутой столичный парень такой невзрачной и заумной провинциалкой не погнушался. И все же он почувствовал облегчение.
Радостное чувство освобождения от женской навязчивости испортила внезапно возникшая тревога: в день отъезда Лидии (а попрощалась она с Вадимом все - таки со слезами на глазах) зеркало неожиданно загудело. Вначале Вадим не поверил своим ушам, он то подходил к зеркалу, то отстранялся от него, но гул слышался все равно, низкий и какой-то толи гневный, толи надрывный. Вадиму только - только исполнилось 30, он считал себя человеком практичным, к тому времени уже не первый год работал спортивным комментатором местного радио и в чудеса не верил. Но гул длился долго, пугал и мучил. И в сердцах Вадим крикнул зеркалу: «Заткнись!» И гул замолк. Удивительно, невообразимо, но он, действительно, замолк, словно зеркало прислушивалось к словам хозяина. И длительное время эпизод этот оставался единственным. А когда это случилось во второй раз, Вадим, скрепя сердце, записался на прием к психотерапевту и попросил проверить состояние его здоровья и объяснить причину слуховых галлюцинаций. Врач не нашел никаких явных нарушений психики, никаких «пограничных» состояний, но пациенту поверил и рекомендовал обычные успокои-тельные и отпуск. Это Вадима утешило и он, сколько мог, сопротивлялся своему, внезапно возникшему и дикому с точки зрения здравого смысла, стремлению разговаривать со стеклом, пускай даже обработанным определенным образом, то есть зеркальным.
Но его жизнь с этого времени стала какой - то импульсивной, сотканной из случайностей, чаще всего неприятных. Один раз некий лихач на своей иномарке чуть не сбил его, въехав прямо на тротуар. И с тех пор его, и без того с перебоями работавшее сердечко, стало биться то слишком быстро, то слишком медленно, углубляя не толь-ко болезнь, но и то чувство неполноценности, которое мучило Вадика с ранней юности. В другой раз неистовая болельщица ухитрилась опрокинуть его оборудование прямо посреди футбольного матча, а шефом Вадима была женщина, настолько же строгая, насколько и далекая от спортивного и любого иного азарта. Она объяснений не поняла и не приняла. В личной жизни все стало из рук вон плохо. После долгих усилий он расположил к себе пловчиху, чьи широкие и сильные плечи были единственным недостатком в ее удивительно миловидной внешности, а столь же милая и, одновременно, независимая манера держаться не случайно приковала его к себе. Он был так рад! Вместе, после ужина и совместного завтрака, они пошли посмотреть шуточные соревнования по армрестлингу и – надо же! – его ни с того ни с сего начали вызывать…В разгар не-вольного дружного смеха над его слабостью широкоплечая подруга исчезла из поля зрения. И – все!
В тот день Вадим напился, сдернул покрывало, которым длительное время закрывал любимое некогда зеркало, и заговорил со своим отражением. А зеркало ответило ему, ответило гулом! Потом это стало повторяться, и со временем он научился различать гул одобряющий и запрещающий, гул ироничный и наставительный, даже гул упрекающий. Он всматривался в зеркало и слушал, слушал, слушал…У него появилась потребность соотносить одобрительный гул с реагированием коллег и даже прохожих на свою внешность. Он привык к тому, что его замечают даже незнакомые люди, женщины то и дело останавливали взгляды на этом элегантном незнакомце с интеллигентным лицом и хватким взглядом. Впрочем, с некоторых пор этот взгляд перестал быть таким уж хватким, а когда неуверенность в себе охватила мужчину, взгляды почти совсем исчезли, отпустили Вадима, и он, неожиданно для себя, оказался лишь одним из толпы. Это ранило самолюбие. Но спортивный комментатор хорошо понимал, что такое не пасовать перед обстоятельствами, ведь жизнь его проходила среди людей с характером. И он боролся со своей паникой, одевался все тщательней и богаче, а когда познакомился с девушкой, при одном только взгляде на которую сердце его трепетало, все изменилось.
Жанна была нестандартна, нестандартна во всем. Главное, она совершенно не походила на привычный для Вадима и давно избранный им эталон женской красоты. Она не была полной, но не была и худенькой. В ее походке не было спортивной грации и силы, она была округлой,с узким, умным, не слишком красивым лицом, с бледной кожей и абсолютно не жаркими карими глазами без проблеска зелени. Умные женщины и раньше встречались Вадиму, но они, как правило, таили в себе немалую долю прагматизма и казались опасными, а Жанна была не то чтобы мила, а как-то трогательна, и Вадим неожиданно для себя почувствовал: дрогнуло сердце. А еще она ходила в вязаной одежде и, как выяснилось позже, сама вывязывала на своих широких и длинных, скрывающих бедра свитерах, то цветы, то ангелов, то каких-то неведомых зверушек.
Встретились они, как это часто происходит, случайно. Вадим боялся собак, даже маленьких, и когда из соседнего подъезда неожиданно выскочил кудрявый и рыжекудрый комок шерсти и собачьего энтузиазма, он невольно от-прянул в сторону. И лишь потом обернулся на смех, чуть хрипловатый, низкий, женский. И сразу же ощутил как что-то в нем отозвалось, дрогнуло и полетело навстречу этому смеху. Девушка взяла в руки поводок, успокоила со-бачку, и та, завиляв хвостиком, благодушно уставилась на Вадима крохотными бусинками внезапно умильных глаз. Теперь уже он, удивляясь себе, рассмеялся ответным легким смехом, и девушка приблизилась, подошла чуть медлительно, плавно, продолжая действовать на подсознание мужчины и не понимая этого. Она извинилась за собачку, хотя та и не проявила агрессии, и они познакомились. Вадим узнал, что зовут ее Жанна, что приходила она сюда проведать больную, которая была значительно ее старше и с ней работала. Затем он выяснил, какая работа у этой, с виду интеллигентной, девушки, и искренне подивился тому, что она всего лишь оператор котельной. У нее была очень грамотная, литературная речь. Оказалось, что Жанна обожает читать и вязать что- то особенное и что она сознательно выбрала такую работу, чтобы жить так, как ей нравится, чтобы иметь свободное время для любимых занятий. Это было так мило! И так несовременно…Словно и не бушевало вокруг время рвачества и амбиций, время болезненных самоутверждений и стремления к легкой наживе.
Он не зря почувствовал сразу: она другая. Отсутствие притязаний у этой интересной девушки неожиданно по-казалось Вадиму самой желанной чертой ее характера. Ему так понравилось быть значительным рядом с нею! Быть более образованным, более амбициозным, знающим жизнь. Он словно вырастал в своих собственных глазах, боязнь показаться слабым и неловким исчезла, перестала терзать его душу. И ведь Жанна не была такой серой мышкой как некогда влюбленная в него соседка, она была желанной. Однако привязать девушку к себе оказалось непросто, она Вадима не отталкивала и не приближала, она никого не хотела обижать, просто берегла свой особый мир, опасалась кого-то туда впускать. Вадим это понял. И он в нее влюбился. И очень редко в то счастливое время подходил к зеркалу. Но та дистанция, которую Жан-на установила для него, заставляла мужчину нервничать. И однажды вечером, возвратясь домой после прогулки с любимой, он опять неуверенно подошел к зеркальной поверхности, пристально всмотрелся в свое отражение… И зеркало снова завладело его вниманием. Он, ведь так хотел быть обворожительным ради этой женщины, далеко не первой в жизни, но первой в судьбе!
А затем последовал такой удар по самолюбию и надеждам, какого Вадим совершенно не ожидал. Было лето, теплые вечера, полные возбуждения скверы и парки, снисходительный шум листвы… Жанна летом не работала. Они встречались часто, но в тот злополучный день девушка не пришла на свидание. И – молчок! Не отвечал теле-фон. Подружки, те, кого Вадик успел узнать, сами были в недоумении, а родственники Жанны жили в какой - то сельской глуши и он не знал где именно. Жанна исчезла из поля его зрения!
В это горькое время Вадим изливал свою душу лишь одному слушателю, которого не стеснялся – своему зеркалу. И оно гудело в ответ то осуждающе, то сочувственно, - так ему казалось. Лишь спустя месяц Жанна позвонила.Оказалось, что она уезжала поступать в институт культуры и поступила на факультет библиографии. Нет, не обманула его, не начала встречаться с другим, не сбежала куда-то. Но она боялась не поступить и не хотела из глупого суеверия отвечать на звонки.
И все равно он долго не мог ее простить. И почему-то очень огорчился узнав, что и у Жанны будет диплом о высшем образовании. И ведь теперь они видеться смогут редко! Обида так сильно мучила Вадима, что однажды, встретив на улице бывшую сокурсницу Паулину, которую его личная жизнь всегда интересовала, он пожаловался ей на невезенье с той единственной, которая его « зацепила». Эта женщина была громогласной, пышнотелой и донельзя самоуверенной, такие Вадика просто пугали. Но он не успел пожалеть о своей откровенности. Выразив и изобразив горячее сочувствие, Паулина пригласила его домой, на чаек, пообщаться с ней и с ее мужем. Наличие мужа Вадима успокоило, и он согласился «заглянуть на огонек». Когда это, наконец- то, произошло, выяснилось, что бывшая сокурсница имеет возможность организовать для него командировку на соревнования гимнастов за рубежом от какого- то малоизвестного, но, тем не менее, столичного издания. Это был совершенно новый поворот в судьбе, и мысли Вадима перестали вертеться вокруг любви, он загорелся этой идеей, он задумался о карьере, о больших деньгах и совершенно иных возможностях. Но все это зависело от Паулины, а она не то, что не вызывала вожделения, она физически была для него неприемлема, но бросала вослед вполне даже красноречивые взгляды. Вадим было удивился тому, как любезен с такой женой красавчик – супруг, но потом узнал, что родители Паулины дорогому зятю подарили дорогущую иномарку и под-писали ему загородный коттедж. Ну что же, дело, как говорится, житейское. А вот ему-то как быть?
Он решил потянуть время и, спустя пару месяцев, понял, что изменить мужу толстушка все - таки не решится. Однако она зачем-то не хотела выпускать Вадима из поля зрения, и он подумал, что, возможно, эта женщина подобно Лидии, готова любить его издали ради призрачной надежды. Это Вадима вполне устраивало, и зеркало, похоже, так же. Оно теперь гудело редко, негромко, непугающе. Иногда Вадиму даже казалось, что его отражение выглядит привлекательней, когда зеркало им довольно. В последнее время он опять начал преображаться в несколько полноватого, но обаятельного донжуанчика, шарм вернулся к нему. А после нескольких заграничных командировок Вадим понял окончательно: эта шумная, недалекая, повернутая на нем женщина, которая так и не стала журналисткой, играет в его жизни огромную роль. И ведь какой властной она оказалась! Дала понять, что стерпит любые его романы, но только не любовь, не такую любовь, которая может стать угрозой их дружеским отношениям с легким налетом неудовлетворенного желания.
И Вадим принял эти условия, не мог не принять. Но как же он тосковал по странным беседам со странной обожаемой девочкой! Он так хотел провести рукой по ее волосам, так хотел коснуться своими губами ее неярких, невыпяченных губ! И однажды, встретив Жанну возле своего дома (а вдруг не случайность?) говорил с ней, говорил и не мог наговориться. И все держал ее за руку, за тонкое сухое запястье. Однако он знал: Паулина этих встреч не допустит. И проклятое зеркало тоже. Вадим смутно чувствовал свою зависимость от этой зеркальной глади, хотя в чем дело понять не мог. Он и сам трусливо кружил возле ее дома, изредка встречался, изредка говорил. Прячась за соседним домом, за деревьями, чуть не плача, провожал глазами ее, чужую невесту, с яростью смотрел вслед отъезжающему свадебному кортежу.
Потом было много романов, но не было любви. Он годами ходил в гости к Паулине, он так и не женился.
...А за много километров от затерянного среди множества таких же городов провинциального городка, в богатой столичной квартире холеная, но почему-то грустная женщина смотрелась в зеркало, очень похожее на то, что стояло в квартире у Вадима. Почти такое же…Только рамка была не настолько тяжеловесной, не мужской. Колдовское зеркало не должно довлеть над своим хозяином, это опасно. И уж, конечно, на подставке не должно быть александрита, ведь александрит- это камень одиночества. Особенно, если он в оправе один…Особенно, если подарен.
- Лидия! – окликнул ее из гостиной мужской голос.
-Мама, мам, - вослед за ним прозвучали хором детский и ломкий подростковый.
Тогда, улыбнувшись своему отражению, повеселев, она поднялась, чтобы пойти на зов.