Эта маленькая история случилась в Вильнюсе, в том районе, где много частных домов. В одном из них проживала, да и сейчас проживает сестра моего мужа - Бируте. Есть у нее два сына. Младшему Йонукасу было тогда года четыре и он, казалось, не знал человеческой речи – все с ним изъяснялись с помощью тумаков. Йонасу – затрещина, он – тебе – две. Вот так и жили - не дружили.
Со старшим всё было нормально, обыкновенные мальчишеские повадки и интересы. И на риторический вопрос: откуда взялся такой Йонукас, одна природа могла дать ответ.
Бируте, человек творческий, вязала много красивых вещей, пекла очень красивые торты, которые невыносимо жалко было есть и не очень была озабочена воспитанием сына.
Мы жили в Каунасе и часто приезжали к родителям моего мужа в Вильнюс и заодно посещали сестру. Я тогда была в положении, уже где-то на восьмом месяце. И вот, представляете картину: такой пончик (точнее «пончище» - я еще тогда носила пончо) и маленький Йонукас играют в прятки в саду. Или, приспособив стенку дома под игру в «козлы», большая и «круглая» тетя с маленьким мальчиком прыгают через мяч. Почему Йонас перестал драться, никто не мог понять, да и я тоже.
Он не только перестал драться, он стал разговаривать. Рассказал мне о своих друзьях ласточках, про большого кота Муркинаса, о том, как ласточки атакуют кота, когда тот пытается пробраться на крышу. И уже под вечер Йонас повёл меня за угол дома и, взяв за руки, выдохнул: «Будь моей… мамой!»
Другая история произошла много позже. Мы жили тогда в Набережных Челнах, на берегу маленькой речки Мелекесски. Этажом выше жила женщина с сыном Алёшей и двумя белыми кошками. Женщина много и безобразно пила. Её истерические пьяные вопли сотрясали весь подъезд. Это в запойные дни, а трезвая – совершенно спокойная и красивая женщина.
Когда мать пила и Алеше становилось совсем невыносимо, он забирал своих кошек и приходил ко мне. Мы наблюдали, как беззаботно игрались две белоснежные Алешина кошки и моя трехцветная.
Я часто пекла пироги, кормила его и он, уходя домой, просил: «А можно я возьму и маме?» Я пыталась сделать сердитое лицо и, конечно, не могла отказать ему.
Спустя годы, уже живя в Казани, получила от Алёши письмо. Бесхитростное письмо одинокого ребёнка. В конце приписка: «Вы мне дороже Ленина». Для того чтобы понять, что означало такое признание, надо жить в то время, когда имя Ленина значило гораздо больше, чем сейчас Божье.
Я никогда себе не прощу, за свой довольно небрежный ответ Алёше. Конечно, перестройка, проблемы, …но всегда будет стоять перед глазами мальчик с двумя белыми кошками под мышками.