О некоторых дополнениях к образу Вещего Олега

Дмитрий Гаврилов
(Автор предупреждает, что в опубликованной версии этой его работы:  Гаврилов Д.А. О некоторых дополнениях к образу Вещего Олега //«Родноверие». –  2014. –  №2(9). –  С.51-58. на стадии вёрстки и изготовления оригинал-макета номера были допущены некоторые неточности. Заинтересованным читателям предлагается авторская версия, где сохранён правильный порядок изложения)


Принято считать, что основным источником сведений о Вещем Олеге являются древнерусские летописи. Но в этой статье нам хотелось бы обратить внимание читателей на множество «сопутствующих обстоятельств», также отчасти проливающих свет на жизнь нашего легендарного князя. Мы не первый раз обращаемся к славному имени и жизни Олега. Например, в 2013 году в выпуске №7  журнала «Родноверие» уже была опубликована наша статья «Как дети Вещего Олега стали править на Руси. Основания для гипотезы». Это продолжение ранее открытой темы.

Мнение о том, что в былинном образе Волха отразились некоторые черты биографий древнерусских князей, поддерживалось рядом отечественных учёных. Даже Д. С. Лихачев писал: «Образ Вольги, князя-кудесника, весьма древний... К таким князьям-кудесникам в сравнительно уже позднюю эпоху причислялись двое князей — Олег Вещий в X веке и Всеслав Полоцкий во второй половине XI века. Их обоих, а может быть и еще кого-нибудь третьего, и соединил в своем образе былинный Вольга» (Русское народное поэтическое творчество, т. I. Изд. АН СССР, М.  – Л., 1953, С. 200–201).

Известны и возражения на этот счёт В. Я. Проппа: «Большинство ученых с полной уверенностью утверждало, что Волх этой былины не кто иной, как Олег. Такая точка зрения должна быть признана совершенно фантастической. Поход Волха на Индию отождествлялся с походом Олега на Царьград, хотя в походе Волха, описанном в былине, нет, как мы увидим, буквально ничего, похожего на поход Олега, каким он описывается в летописи. Легендарная смерть Олега от змеи сопоставлялась с рождением былинного Волха от змеи, хотя и здесь ровно никакого сходства нет, кроме того, что в том и в другом случае фигурирует змея. Были и другие теории, но данная теория преобладала. Несмотря на ее полную и очевидную несостоятельность, она была повторена и некоторыми советскими учеными» (Пропп В. Я. Русский героический эпос. – М.: Гос. изд-во худож. лит., 1958. С. 70).

Пропп здесь, конечно, лукавит. Дело вовсе не в змее, не в ней одной. Во-первых — в особом, чудесном, языческом даре Волха-Вольги, предугадывающем опасности подобно Вещему Олегу. Во-вторых — в сходстве имён (например, «женский вариант» имени Олега — «Ольга» в той же Лаврентьевской летописи заменён на «Вольга» в сообщениях 945, 946, 947 годов, а точнее, используется параллельно с первым). Указание на волхование недвусмысленное. В-третьих, по некоторым вариантам былины Волх-Вольга призывается пахарем Микулою для правления, они вместе объезжают города, устраняя несправедливости. Чем вам не знаменитое «земля наша велика и обильна, да нарядника в ней нет»!?

Наконец, в-четвёртых, уже в поговорку вошла забота былинного богатыря о своей храброй дружине, кою он мудро бережёт для ратного дела, спасая от житейских забот. Вещий Олег тоже весьма тщательно готовит и проводит операцию против Византии, и его Удача столь же добра, как и у былинного героя. Поход на «Индейское» царство, на наш взгляд, может быть отголоском знаменитого нападения Олега Вещего на Царьград. «Догадливость» и осведомлённость Волха о делах противника сродни изворотливости ума, явленной Олегом.

Например, культуролог А. Ю. Чернов обращает наше внимание на такой факт: «Со ссылкой на императора Льва VI Премудрого (886 – 913) греческий автор XV века сообщает, что на крышке гробницы императора Константина Великого было начертано пророчество: «Семихолмный град падет, когда вражеские корабли перейдут посуху перешеек, но падет не навсегда. Явятся люди от рода русокудрые и возьмут город под свою защиту» (Д.Г. – Подробнее о надписи: Бибиков М.В.. Латинское завоевание Константинополя в свете пророческих текстов. // Тезисы докладов XVII Всероссийской научной сессии византинистов. М., 26–27 мая 2004. С. 24).

В начале Х века пророчество сбылось. Подступив к Константинополю, Олег разыграл перед изумленными греками грандиозный спектакль — поставил свои ладьи на колеса и двинул суда через перешеек на город (1*). Так позднее сделали и знавшие о пророчестве с гробницы Константина турки, когда в 1453 г. по специально построенным желобам перетащили корабли во внутреннюю гавань Константинополя. О чем и повествуют турецкие авторы. Любопытно, что Вещий Олег приходил к Царьграду именно при Льве VI. А, значит, Лев VI Премудрый сам и мог быть автором этого «прорицания». (Оставалось только начертать его на гробнице Константина и сообщить о пророчестве в русский лагерь. И потом ждать, когда Олег поведет ладьи на штурм каменных стен, чтобы предложить ему мирный договор, дань. И отравленное вино с отравленной кашей). Впрочем, в этой истории, первую часть которой мы знаем по греческим источникам, а вторую по «Повести временных лет», всё — загадка. То ли Олег узнал от пророчестве от кого-то из своих лазутчиков, то ли византийцы сами решили поторопить исполнение пророчества, через перебежчика сообщив о нем Олегу. Когда князь поведет ладьи посуху, греки запросят мира. И одновременно попытаются отравить вождя северных варваров, вынеся ему отравленное вино и брашно. (Разгадав это, Олег и получит прозвище Вещий)». Статью А. Ю. Чернова, на которого мы ссылаемся, «В Старой Ладоге найден герб Рюрика?», можно найти на сайте этого исследователя, она относится к 2008 году, но не раз потом перерабатывалась и дополнялась.

(1*) Примечание: А. Ю. Чернов также указывает, что «в арабском труде «Табаи-аль-Хайя-ван» конца XI – начала XII в. за авторством ал-Марвази (написан около 1120 г.) русские, по преданию, достигли Константинополя «несмотря на цепи в заливе». Согласно русской летописи достичь стен Константинополя сумел с моря только Олег. В морском трактате императора Льва VI где-то 905 годом датируются сведения о «скифских ладьях», а в трактате «Тактика» упомянуты морские сражения с арабами (906 г.) и росами. Стало быть, все события в указанный период между 904 и 907 годами имели место.

Не об этом ли случае с отравительством говорится в Хронике Псевдо-Симеона 970-х гг!? Автор хроники повествует у росов был некий могущественный правитель, от коего «росы получили свое имя <...> после того, как им удалось избежать последствий того, что предсказывали о них оракулы, благодаря какому-то предостережению или божественному озарению того, кто господствовал над ними». Это о нём, об Олеге Вещем, при котором днепровские поляне и назвались тоже русью!

Кстати, насколько тщательно продумывает Олег нападение на Византию, говорит и ещё одно малоизвестное обстоятельство. Чтобы достичь успеха, необходимо по его замыслу успевать и на море, и на суше.  Сухопутный путь преграждает тогда ещё мощная Дунайская Булгария с правящим там князем, будущим царём, Симеоном Великим. Олег идёт на союз с дунайскими булгарами, скрепляя его браком опекаемого им Игоря и родственницы (племянницы или даже дочери) Симеона – Олёны (будущей летописной Ольги) из старобулгарской столицы Плиски (летописного Плескова). Да и проложное (краткое) житие св. Ольги, говорит: «Ольга родом Плесковитяныня». Так называемый «Новый Владимирский летописец», найденный известным собирателем древностей А. С. Уваровым и частично опубликованный уже после его смерти в 1888 году, в копии XV века, уточняет: «Игоря же (Олег) жени в Болгарах, пояте за него княжну именем Олгу. И бе мудра велми» (а далее следует описание похода Олега на Царьград). Войско подступает и с моря, и с суши — Симеон пропускает грозного свата Олега. Не исключено, что его помощь Олегу этим не ограничилась. Здесь непаханное поле для вдумчивых исследователей.

Любопытно, что первая публикация этого неутешительного для некоторых наших современиков факта принадлежит не кому-нибудь, а архимандриту Леониду, наместнику Троице-Сергиевой лавры, члену-корреспонденту Петербургской академии наук. Учёный пересилил в нём православного человека. Одно дело, что князь Святослав оказывается наполовину булгарином, это как раз архимандрита Леонида (Л. А. Кавелина — в миру) мало бы интересовало. Но ведь ещё Олёна-Ольга оказывается крещёной по болгарскому обычаю, т.е. еретичкой (поэтому много лет спустя в летописи её перекрестят заново уже по обычаю византийскому).

Не один былинный Волх, как оказывается, может в какой-то степени отражать народное «воспоминание» о Вещем Олеге. За попытку возвести образ Ильи Муромца к историческому Олегу Вещему, ругали в своё время видного филолога и фольклориста Михаила Георгиевича Халанского (1857 – 1910). Может, касательно самого Вещего он и погорячился, поскольку основывался больше на фонетике. Но вот моравские легенды о сыне Вещего Олега, коего мы, вероятно, знаем также и под летописным именем Асмунда (он же, возможно, и есть Олег Моравский, Олег-Олея-Илея Моравлянин), не стоит сбрасывать со счетов! Тождественен ли Олег Младший Асмунду, или это разные сыновья Олега Вещего, ещё, конечно, предстоит разобраться.

В народных интерпретациях о походе самого Олега на Царьград, встречаем любопытный пример находчивости, — кстати, зафиксированный у того же Халанского — что Олег «сотвори кони и люди бумажны, вооружены и позлащены, и пусти на воздух на град; видев же греци и убояшася» (Халанский М. Е. К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем // Журн. М-ва нар. просвещения. 1902. № 8. С. 292–293; Халанский М. Е. Отношение былин об Илье Муромце к сказаниям об Олеге Вещем. — ЖМНП, 1911, октябрь, C. 40–62).

Знаменитый русский учёный XIX века, москвовед Иван Егорович Забелин между прочим приводит такую легенду, связанную с Вещим Олегом:

«…Наши московскія доморощенныя гаданія о происхожденіи города Москвы ограничивались очень скромньми домыслами и простыми здравыми соображеніями, согласно указаніямъ лeтописи, существенная черта которой описанiе лeтъ всегда служила образцомъ и для составленія произвольныхъ полусказочныхъ вставокъ. Такъ самое скромное домышленіе присвоило основаніе города Москвы древнему Олегу, несомнeнно, руководясь лeтописнымъ свидeтельствомъ, что Олегъ, устроившись въ Кіевe, нача городы ставити и устави дани Словеномъ, Кривичемъ и Мери. Если Олегъ уставлялъ дани Мерянамъ и городы сооружалъ, то въ области Мери (Ростовъ, Суздаль) онъ долженъ былъ изъ Кіева проходить мимо Москвы и очень немудрено, что могь на такомъ выгодномъ для селитьбы мeстe выстроить небольшой городокъ, если такой городокъ не существовалъ еще и до временъ Олега. И вотъ въ позднeйшихъ лeтописныхъ записяхъ появляется вставка: «Олегъ же нача грады ставити многіе и прииде на рeку глаголемую Москву, въ нея же прилежатъ рeки Неглинная и Яуза, и постави градъ не малъ и прозва его Москва и посади на княженіе сродниковъ своихъ».

Впрочемъ, съ такимъ же вeроятіемъ можно было постройку города Москвы присвоить и Святославу, который ходилъ на Оку и на Волгу и затeмъ побeдилъ Вятичей, жившихъ на Окe; но о Святославe начальный лeтописецъ не сказывалъ, что онъ городы ставилъ. Объ Олегe же догадка впослeдствіи пополнилась новымъ свидeтельствомъ, что древній князь, построивъ Москву, посадилъ въ ней княжить своего сродника, князя Юрія Владиміровича. Здeсь выразилась еще неученая деревенская простота въ составленіи догадокъ, далекихъ еще отъ явнаго вымысла. Она не въ силахъ была удалиться отъ лeтописной правды и позволила себe только нарушить эту правду невeрнымъ, но весьма существеннымъ показаніемъ о князe Юрьe, все-таки прямомъ основателe города Москвы. Въ народной памяти хронологія отсутствуетъ», — заключает Забелин (История города Москвы. М., 1905).

Да, хронология отсутствует*, но сохраняется нечто куда более важное и глубинное! Это понятие о достойном, справедливом и мудром правителе. Вероятно, Вещий Олег куда больше заботился об устроении державы, нежели упомянутый автором Святослав. Ведь это Святославу, увлечённому добычей давнего материнского наследства в Дунайской Булгарии, бросают в лицо киевляне: «Ты, княже, чужие земли ищешь и блюдёшь, а свою землю оставил!».

Какие «поздние летописные записи» мог подразумевать Забелин, нам то не ведомо (2*), но в 1805 году, за сто лет до «Истории города Москвы» Вещий Олег уже упомянут как основатель Москвы (это событие датируется 880-м годом) коллежским советником Ефремом Филипповским в шикарном пятитомном издании «Пантеон российских государей». Как и многое из древнего наследия России, почти весь тираж «Пантеона…» погиб при пожаре Москвы 1812 года.

(2*) Примечание: Д.Г. (в журнале, вышедшем в сентябре 2014 года, нет этих сведений, поскольку автор обнаружил их много позже сдачи текста в редакцию) — Источник Забелинской идеи о том, что Вещий Олег основал Москву, теперь ведом нам и он, вероятно, таков:  "В лето от Адама 6370-го году избраша вси словяне и русове старейшаго князя Рюрика на княжение в Великий Новград. Втораго же князя Тревура избраша на княжение в Ызборск. Третьяго же князя Синеуса избраша /л. 18/ на княжение на Белеозеро. Протчих же сродников своих князь Рюрик и братия его у себя удержаша, а иных по селам разослаша. В лето же от Адама 6380-го году Треур и Синеус князь оба умроша. Рюрик же, ноугородцкий князь, нача владети и их княжениами. И княжив 17 лет и впаде в болезнь тяжку, и предав княжение свое сроднику своему князю /л. 18 об./ Алегу, понеже сын его Игорь млад бе, яко дву лет. Князь же [530] Рюрик разсудив о дому своему и умре. В лето 6388-го году предереченный же князь Олег приим великое княжение над словяны и русы и нача по многим местам грады ставити, и дани и оброки уставливати по всей Руской земли. Прииде же на реку, глаголемую Москву, /л. 19/ в нея же ту прилежать две реце, единой имя Неглинна, а другой Яуза, и постави ту град мал и прозва его Москва. И посади ту на княжение от сродников своих. Прииди же и в Киев и убив триех братов, киевских начальников: Кия, Щека, Хорива. И нача княжить в Киеве и в Великом Новеграде. И поиде бранию в Византию 19 в силе /л. 19 об./ тяжце и положи на Византию дань, и паки возвратися в Киев. И княжив 33 лета и умре". (Краткий московский летописец начала XVII века из города Галле (Германия) // Архив русской истории, Вып. 8. 2007)

Сказания Великого Новгорода и Ростова Великого, составленные и переработанные любителем старины ростовским крестьянином, самобытным краеведом А. Я. Артыновым (1813 – 1896), в том числе и рукописи его дяди М. Д. Артынова, не первый век вызывают многочисленные споры, находят как явных сторонников, так и ярых скептиков, полных ехидства противников.

Мы тоже крайне далеки от того, чтобы всерьёз считать сочинения Артынова значимым источником, они носят компилятивный характер. Но и в сказках порою можно найти добрым молодцам урок, а басни непременно содержат мораль!

Особый интерес представляет сказочный текст «Князь Олег Вещий и воевода Свенельд», в котором можно, конечно, видеть и причудливую интерпретацию вполне себе исторического события. Летописец повествует, как другой Олег — один из сыновей князя Святослава — без разговоров убивает Люта, Свенельдова сына, то ли не поделив с ним охотничьи угодья, то ли отмстив самому старому Свенельду, оставившему три года тому назад Святослава погибать на роковых порогах. А разве Свенельд не предупреждал: «Поиди, княже, на конех, около стоят бо печенези в порозех»?

Но мы склонны считать, что речь, действительно, идёт о Вещем Олеге, и если не о реальном событии 880-х годов (всё-таки Свенельд являл бы тогда пример библейского долгожительства), то о типологическом образе идеального правителя, вершившего суд и восстановившего справедливость.

Пройдём по Артыновскому тексту, опуская мыльноопереточную псевдогенеалогию — кто кого родил и кем кому приходился. Будем обращать внимание в первую очередь на архетипы мифологического мышления и бродячие сюжеты.

Вот характер главного героя по Артынову:

«Олег, который не по летам своим имел наклонность к воинским подвигам и стремление повидать иные земли и иные народы, узнать нравы и обычаи их, научиться чему-либо полезному для себя…».

Ниже приведём фрагмент пересказа «Орвар-Оддсаги», сделанный Е. Балобановой, О. Петерсон. по изданию Altnordische Saga-Bibliothek. Orvar-Odds Saga. Herausg. von Boer. Halle 1892. Саги, интересной нам уже тем, что между её героем, норвежцем Оддом Стрелой и нашим сказочным Вещим Олегом (не говоря про летописного) обнаруживается несомненное сходство.

«Смелая попытка приурочить Орвар-Одда к русской почве» относится уже к 1743 году, она сделана шведским учёным Биернером в сочинении «Schediasma historico-geographicum de Varegis». Хотя тот же К. Тиандер в теперь знаменитом описании «Поездки скандинавов в Белое море» 1906 года издания при подробной, обстоятельнейше разборе саги оговаривается, дескать, «в рассказ о смерти Одда введена целая сказочная эпопея, цель которой уподобить простого викинга могучему князю Олегу», не всё так просто. Свидетельство Василия Татищева ли, а то и самого Иоакима Корсунянина, об «урманском» происхождении Олега, Рюрикова шурина, давно заставило вдумчивых исследователей пересмотреть такую точку зрения. Мог ли Татищев, умерший в 1750-ом году и  последние пять лет жизни живший в деревне, быть знакомым с сочинением шведа? Теоретически — мог. Но уже в 1732 году была готова первая редакция «Истории Российской», и не тот был человек Василий Никитич, чтобы задним числом расставить по тексту тут и там «урманство» Олега (по-моему никак и нигде не упоминая имени Орвар-Одда). Это в порядке размышления. Ведь, в конечном счёте, скажут нам, уж Артынов-то был как-нибудь знаком с «Орвар-Оддсагой», хотя бы косвенно через своих учёных друзей?

Итак, фрагмент: «Одд рос себе в Берурьёде и был самым высоким и красивым юношей не только во всей Норвегии, но и в других землях. Он отличался всеми доблестями, какие только можно себе представить <…> Они с Асмундом (Д.Г. – своим молочным братом) были искусны в стрельбе и умели вести разумную беседу, потому что Ингьяльд был мудрый человек и учил их этому. Ингьяльд во всем отдавал предпочтение Одду перед Асмундом. <…> Каждому старался он (Д.Г. — Одд) дать полезный совет и всем желал добра. Так дело шло, пока не исполнилось Одду двенадцать, а Асмунду пятнадцать лет. И был тогда Одд так силен, что вряд ли нашелся бы хоть один человек, который мог бы поспорить с ним в силе».

Далее следует памятная история о вёльве, убийстве коня, дабы избегнуть её пророчества, и рассказывается, в том числе, как Одд и его брат отправились на поиски приключений, в весьма юном возрасте ступив на стезю викингов. Но пока ничего сверхнеожиданного, скажет наш читатель, мол, почти  все герои мифов и легенд, саг и былин начинали рано. Ищет приключений и наш сказочный артыновский Олег:

«Долго скитался князь Олег по иным странам, наконец, направил путь свой в знаменитую страну Тавриду, в пресловутый город Корсунь. А оттоле кораблем пошел в Греческую землю».

«Орвар-Оддсага» также упоминает о плавании Одда в Грецию, да и куда ещё плыть северным варварам, как не на юг?

«Там на пути своем, сойдя с корабля, в дремучем лесу наехал он на разбойников, грабивших тут караван проходящего купца. Князь Олег, видя такой грабеж, встал на сторону купца и вступил в единоборство с атаманом разбойников, которого убил, и разогнал всю его шайку. Таким образом избавил он купца и его служителей от разбойников и развязал всех связанных людей».

Почти былинный сюжет из цикла об Илье Муромце, коему не раз приходилось и греческой шапкой помахивать, и ватаги разбойников наказывать за непочтение к каликам перехожим.

Дальше уже начинаются интересные детали. Купец — по прозвищу Михей Русин, к тому же из родного Артынову Ростова Великого — в благодарность подарил Олегу ожерелье, доставшееся ему от «некой гордой славяно-русской княгини, полонёной франками и проданной в Рим, но не отказавшейся от своей языческой веры».

Чтобы сочинить такой сюжет, Артынову надо было живо интересоваться историей западных славян. Провинциальный историограф, самоучка, он, как пишет биограф А. А. Севастьянова, был прекрасно знаком со многими ростовскими и ярославскими коллекционерами, краеведами. Его не обошёл своим вниманием известный российский историк той поры М. П. Погодин. Артынов побывал на I Археологическом съезде в Москве в 1869 году, VII — в Ярославле в 1887 году, познакомился с крупными деятелями культуры и литературы А. С. Уваровым, И. П. Сахаровым. В 1870 году он даже получил от ярославского губернатора «открытый лист» для собирания старинных преданий в ростовском округе. Понятно, что из любви к родному краю он мог улучшать и совершенствовать реально полученный этнографический материал.

Купец этот Михей Русин идёт «из Цареграда к хазарам с торгом. Он живет подолгу в городе Корсуне, куда приносят дань хазарам с Ростовско-мерянской земли…». Для чего бы, казалось, Артынову выдумывать такие исторические подробности? Кто бы стал уличать сказочника в недостоверности? Так, может, всё-таки были в его распоряжении некоторые рукописи и летописцы, уцелевшие следы древних времён, кои он, впрочем, безбожно перелопачивал!?

И снова некоторые параллели с историей: «…На пути своем князь Олег в Моравии случайно встретился с учителем христианства Кириллом. Кирилл имел с ним продолжительную беседу, в которой, между прочим, сказал, что Олег будет князем земли Русской и посетит отечество Михея Русина».

Видите, в «сказке» всплывает Моравия, столь многим обязанная Олегу Младшему, Муравлянину, не Илье Муромцу! А что же Одд Стрела? Из Греции путь его лежит, конечно, не в Моравию, но на Сицилию (долгое время принадлежавшую норманнам, да и кому она только не принадлежала).

«Был там один монастырь, и правил им аббат по имени Хуго; то был очень мудрый человек. Узнав, что приехали в его землю язычники из северной страны, этот почтенный аббат пошел повидаться с ними и вступил в разговор с Оддом. Много говорил он о славе Божьей, а Одд заставлял его все это разъяснять.

Стал аббат упрашивать Одда креститься, но Одд сказал, что надо ему прежде посмотреть христианское богослужение. На следующий день Одд со своими людьми отправился в церковь, и там услышали они звон колоколов и прекрасное пение. Снова заговорил аббат с Оддом и спросил, как понравилось ему богослужение. Одд отвечал, что очень понравилось, и попросил разрешения прожить в монастыре зиму…»

Мотив встречи закоренелого язычника с каким-нибудь «добрым человеком», наставляющим его на путь истины, характерен, конечно, как для средневековых саг, так и нравоучительного православного жития, хотя бы уже по законам того времени, когда их записывали грамотные, но тоже «добрые люди». Странно было ожидать от высокой церковной цензуры иного:

«Незадолго до Рождества появились в Сицилии разбойники и стали грабить страну. Аббат Хуго вновь пошел переговорить с Оддом и стал просить его освободить землю от этих злодеев. Одд согласился и собрал свою дружину. Той же зимою объехал он все греческие острова и захватил там много сокровищ.

Совершив это, Одд снова вернулся на остров Сицилию и тут принял крещение от аббата Хуго, а вместе с Оддом крестилось и все его войско».

— Ага! Гарри-то не наш! С другого Океана, — уже радостно потирают руки нынешние неприятели Одда, не обращая внимания на мораль, которую оставили для нас безымянные авторы саги. Страшная буря в следующих же строках саги вследствие этого губит всё крещёное войско Одда, и лишь одному Одду помогают некогда полученные в дар волшебные стрелы, как языческие обереги. Боги сберегают северного воителя для грядущих дел, но преподносят ему жестокий урок:

«Весной же отправился Одд в Иерусалим, но дорогою поднялась такая страшная буря, что все корабли его были разбиты. При этом погибли все его люди, и только он один выплыл на берег, ухватившись за какой-то обломок. Однако колчан со стрелами, который Одд всегда носил при себе, уцелел».

Жгучее желание в соответствии с постсоветскими веяниями хотя бы задним числом окрестить уже Вещего Олега не оставляет и многих современных исследователей, которые изыскивают в строках второго договора летописного Олега с греками намёки на это с небывалым мастерством. Фантазии на тему убийства Олега по прозвищу Вещий волхвами в отместку за вероотступничество (де змея — это рептилия Велесова) есть тоже лишь частное желание такого рода авторов, но не более, произрастающее из пресловутого змееборческого мифа, в котором с какой-то радости Велеса объявили Великим Змеем, хорошо, что не Чингачгуком. Наверное, после того как 30 апреля 2014 г. известные российские языческие объединения учредили ежегодное справление дней Вещего Олега, приходящихся на первую неделю сентября, желаний в отместку им сделать уже самого Вещего Олега крестителем Руси прибавится. Несостоятельность поисков в договоре 912 года  свидетельств крещения великого князя — тема нашей возможной будущей статьи, которая, вероятно, скоро понадобится. И как же это за одиннадцать минувших веков до этой «гениальной» мысли не додумался ни один церковный деятель! Почему? Да потому что разумел древнерусский текст, а не выдумывал чёрт знает что, вопреки очевидному. Христиане и русские в заключительной части упомянутого договора 912 года прямо противопоставляются — во-первых, а во-вторых — русские клянутся по своему закону и обычаю, как и под стенами Цареграда пять лет назад.

907 год. «…Цесари же Леон и Александр заключили мир с Олегом, обязались уплачивать дань и присягали друг другу: сами целовали крест, а Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скотьим, и утвердили мир. И сказал Олег: «Сшейте для руси паруса из паволок, а славянам шелковые», и было так. И повесили щиты свои на вратах в знак победы, и пошел от Царьграда. И подняла русь паруса из паволок, а славяне шелковые, и разодрал их ветер. И сказали славяне: «Возьмем свои толстины, не даны, знать, славянам паруса шелковые». И вернулся Олег в Киев, неся золото и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными».

912 год. «…В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях — цесаря вашего и своею рукою, — скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною Троицею единого истинного Бога вашего и дали нашим послам. Мы же клялись цесарю вашему, поставленному от Бога, как божественное создание, по закону и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420» (перевод О. В. Творогова).

Но вернёмся к артыновской компиляции, основное действие сюжета происходит через год после смерти Рюрика в лето 880 года.

«Самодержавный же над многими землями великий князь Рюрик жил постоянно в городе Ладоге как более безопасном для себя месте, нежели в Новегороде, где был его великокняжеский наместник князь Олег Вещий<…> В Ростове великокняжеским наместником был боярин Свенельд, сродич великому князю Рюрику <…> Великий князь Олег был сыном поморского князя Аппония, братом Катулуса, отца великого князя Рюрика, ближайшим боярином его и пестуном сына его Игоря. По смерти великого князя Рюрика за малолетством князя Игоря он принял бразды правления над всей Русской землей. В это самое время ростовский наместник и боярин великого князя Рюрика Свенельд воспользовался этим случаем и вместе с князьями киевскими Аскольдом и Диром отложились от великого князя Игоря и опекуна его Олега <…>

Итак, наместник великого князя Свенельд провозгласил себя великим князем всей Ростовской земли и принудил многих младших князей ростовских повиноваться себе и признать его великим князем. Многих он обольстил лестью и дарами, а иным пригрозил своим гневом и опалою. А некоторых стал притеснять: отнимал уделы их и терема и раздавал их своим любимцам и единомышленникам.

Преемнику великого князя Рюрика Олегу весьма ненравно было то, что словущие вассалы отложились от него и величают сами себя великими князьями. Он хотел, избегая междоусобной брани и не желая умалять пределы великого княжения Русского, соединить все земли под одну власть. Прежде всего послал он свою великокняжескую грамоту наместнику ростовскому Свенельду, извещая его о смерти великого князя Рюрика и восшествии своем на великокняжеский престол как соправителя великого князя Игоря и приглашая его к себе в Великий Новгород на почетный пир. Свенельд, получив от Олега такую грамоту, с тем же послом послал ему свою, называя себя в ней не наместником великокняжеским, а великим князем Ростовским. Получив от Свенельда такой гордый ответ, великий князь Олег захотел сам лично узнать, о чем думают ростовские князья. Одевшись простым латником, он отправился в путь и благополучно, без всяких приключений в пути достиг пределов Ростова Великого».

Артынов рассуждал вполне логично, что смерть правителя вносит разброд и шатание в ряды прежних соратников, и каждый в меру честолюбия может попробовать урвать себе надел и кусочек власти. Да губернаторская власть, как поётся в песне Александра Городницкого, хуже царской! До царя — далёко, до бога — высоко! Сложно сказать, называлось ли место, известное нам ныне как Сарское городище, Ростовом во времена Рюриковы и Олеговы. Но Артынов не погрешил против истины, указывая туземцами финно-угорское племя меря. Начальная летопись впервые упоминает Ростов под 862 годом.

Так или иначе, но дальше в сказке Артынова наступает время встречи Олега с двумя волхвами, которые тут же, благодаря своим способностям архетипично распознают в нём владыку нынешнего и грядущего. Как говорится, «и к древнему старцу подъехал Олег»:

«Однако в лесу, окружающем Ростов с западной стороны, потерял Олег показанный ему путь, заплутал и по едва приметной тропинке по берегу широкой и глубокой реки приехал к одному холмистому возвышению. И там видит, что под тенью вековых дубов стоит какое-то древнее здание, все в развалинах, которые, громоздясь, образовали высокий холм. На нем стояло небольшое, но удобное жилище, из которого вышел опирающийся на жезл маститый старец.

Князь стал у него просить себе приюта, чтобы отдохнуть от дальнего пути. «Мой князь, — отвечал ему старец, — пустынная хижина моя пусть будет в твоем полном распоряжении вместе с хозяином ее, и я почту себя счастливым, если удостоюсь принять тебя под ее кров». Олег весьма удивился словам старца и, не желая ему открываться, сказал: «Ты, верно, не видывал военных людей, если простого латника принимаешь за князя». — «Едва ли ошибается старик Орел, древняя отрасль князей ростовских, — отвечал ему старец. — Если ты не хочешь быть просто князем, то будь великим князем Олегом, и еще прибавлю: Вещим».

Старец приглашает Олега проследовать за ним в это жилище, затерянное средь дремучих лесов, где обитает ещё один предсказатель.

«— Между нами, князь, не должно быть секретов. Я ведаю и о том, для чего ты приехал сюда теперь простым латником. Ты поступил благоразумно, и я постараюсь, сколько моих сил станет, быть тебе полезным. Верь мне! Предприятия твои все благополучно кончатся. Не все князья изменники, есть много и за тебя!»  После таких речей князь Олег не стал уже более скрываться перед старцами. А стал просить у них совета, как лучше начать это дело».

Волхвы присоветовали собрать местных сторонников Рюрика. Выслушав всех, кто был не слишком доволен правлением Свенельда, Олег «составил под своим предводительством общий совет, на котором было решено идти всем к Свенельду во главе с простым латником и свергнуть со стола великокняжеского Свенельда как самозванца».

Как было решено — так и сделано: «Все опальные князья и бояре, а между ними простой латник пришли к Свенельду».

Заслышав ответ на вопрос, чего им надобно, что все ищут справедливого суда, Свенельд пробует то так, то эдак, поколебать «наглецов»:

«Он неистово закричал на пришедших князей и бояр с яростью: «Путы железные и подвалы глубокие — то суд вам и расправа!» Потом как бы смилостивился над ними и почти ласково им сказал: «Кто со мной, садись за почетный стол, а кто супротив меня — того теперь в бараний рог согну! Дались вам суд и расправа великокняжеские, когда я сам вам великий князь, кого хочу — милую иль наказываю!»

— «Не след пред старшими тебе, мизинному, такую речь вести, — отвечал ему латник сквозь опущенную решетку своего шелома. — Не смертина и огневитина у тебя суда спрашивает. Тут самый младший старше тебя, и суд твой — не суд вовсе!»  На  это Свенельд закричал зычным голосом: «Не дивья, что смерд такую речь ведет, а дивья, что великий князь ее слушает!» Тут он приказывает того латника заковать в цепи железные и бросить в подвалы глубокие, и засыпать его песками сыпучими. Многие из собеседников Свенельдовых из-за стола повыскакивали и хотели взять и сковать латника и бросить его туда, куда указано.

Но мнимый латник не допустил их до себя, поднял решетку своего шелома и грозным голосом проговорил: «Стой! Ни с места! Здесь пред вами налицо сам великий князь Олег, пестун и соправитель великого князя Игоря! Узнал ли ты меня, Свенельд? Я — тот самый Олег, <…> которому ты в Варягах и в Новегороде стремя держал».

Важная деталь! Олег не просто по Артынову сын «поморского» князя, а прибыл «из Варягов», прибыл вместе с варягами, но к их племени не принадлежит, хотя и родич Рюриков.

«Тут Свенельд узнал Олега и пришел в великий страх. Он падает на колени пред великим князем и молит его о прощении, но Олег пнул ногой его в грудь и велел с ним сделать все то, что тот приказывал сделать с латником. Все было немедленно исполнено…»

По истории, как мы знаем, воевода Игоря, а затем и Святослава, Свенельд дожил до неимоверно преклонных лет, если допустить, что он был с теми варягами-русью, кои явились на зов приильменских племён на рубеже 850 – 860-х годов с берегов Южной Балтики, и даже если он был отроком в поздние лета Олеговы уже на Руси. Да и вёльва в саге обещает самому Орвар-Одду жизни на все триста годов. Перед нами, конечно, не историческая, а легендарная традиция.

Типологический сюжет с испытанием некоего властителя — по правде тот живёт, или по кривде. Как тут не упомянуть переодевание Ильи Муромца в каличье платье, в котором он навещает то Царьград, то какого-нибудь хана Калина, а иной раз и самого киевского князя Владимира. Если кто уже обратил свои взоры к «Саге об Одде Стреле» — «Орвар-Оддсаге», то должен помнить, что её главный герой также является неузнанным ко двору конунга Гейррёда (или Херрауда), испытать его гостеприимства, но остаётся вполне этим доволен. Одд именно скрывается, то есть старается, чтоб его не узнали, и ходит закутанный в большой плащ, точно Один, поэтому конунг называет своего гостя «Koflmadrinn» (дословно, «человек в плаще»). Кстати, как раз бог Один, как Скрытый под маской — Гримнир, посещая конунга с таким же именем Гейррёд, наказывает правителя — за неоправданную жестокость по отношению к гостю — смертью.

Она же настигает согласно летописям и киевских отступников, которых Олег хитростью заманивает в ловушку. И в этом полуисторическом-полумифическом сюжете усматриваем мы тот же мотив оборотничества, предваряющего воздаяние. В «Истории Российской» В. Н. Татищева по разным летописцам собраны воедино все детали произошедшего:

«И уведе Олег, яко Оскольд и Дир княжиста в Киеве, похорони воя в лодиях, а другия назади остави, а сам прииде, нося Игоря детска, посла ко Оскольду и Дирови, глаголя: «Яко гости есмя идем во греки от Ольга князя и от Игоря княжича, есмь боля, да приидета к нам, к родом своим». Вои же потаиста в лодиях, и с малою дружиною изыдоста на брег. Приидоста Оскольд и Дир, повеле Олег вынести Игоря, взя на руце свои, рече има: «Аз есмь князь Олег, а се княжич Игорь, сын Рюриков». И выскакавше вси протчии из лодий, и рече Олег Оскольду и Дирови: «Вы есте не князи, ни рода княжа, а се есть сын Рюриков». И уби Оскольда и Дира…»

Как видим даже на основе этого поверхностного обзора, тема Вещего Олега обширна, не исчерпывается летописными сводами и терпеливо ждёт своего изыскателя – историка, этнографа, филолога, источниковеда.

Интерес современников к личности фактического основателя и устроителя Древней Руси только начинает просыпаться. Народ на уровне подсознания каждый век ищет себе справедливого, сильного и мудрого правителя. И отрадно, если идеальный образ, сотканный в воображении, не сильно разойдётся с суровой действительностью.