Все, о чем здесь будет рассказано, произошло сто лет назад…
Начало ХХ века несло в себе открытия будущей жизни. Все ждали перемен. И первыми они наступили в поэзии. Возникали новые течения: символизм, футуризм, акмеизм, имажинизм. Поэтическая жизнь бурлила. А сколько новых имен появилось. Мало того, поэзия стала не только мужским, но и женским делом. Среди поэтесс самыми известными были Ахматова и Цветаева. А ведь были еще и Мирра Лохвицкая, и София Парнок, и Allegro, и Тэффи. Начиналось все с Зинаиды Гиппиус. Она была первой…
Ко времени «встречи» с Мариэттой Шагинян Зинаиде Николаевне было 40 лет. Ее талант в полной мере уже проявился во многих областях литературной деятельности: она писала стихи, прозу, пьесы, литературную публицистику, выступала как литературный критик и философ.
Личная жизнь Гиппиус сложилась достаточно неожиданно. Она была женой известного писателя Д.С.Мережковского. Сама она писала, что они не расставались даже на несколько часов. Однако этот брак, мягко говоря, был немного странен.
Вот как вспоминает Зинаида Николаевна, как прошла их первая брачная ночь: «Дмитрий Сергеевич ушел к себе в гостиницу довольно рано, и я легла спать и забыла, что замужем, да так и забыла, что на другое утро не вспомнила, когда мама через дверь мне крикнула; «Ты уж спишь, а уж муж пришел! Вставай! Муж? Какое удивление». Конечно, данный эпизод рассказан в легком и игривом настроении. На самом деле думается, что не все женщины были бы в восторге, что их оставили в такое время. Однако не будем вдаваться в излишние подробности их личной жизни, брак устраивал обоих. И хотя он был своеобразен, но достаточно прочен.
Во всем этом сказался фактор пола, который применительно к Зинаиде Николаевне выглядел порой неустойчивым. Это проявлялось и в браке, и в творчестве, и в быту. Зинаида Николаевна появлялась на публике, одетая чрезвычайно экстравагантно, в мужском стиле. В то время такое поведение было неслыханной дерзостью. Так она изображена и на знаменитом портрете Льва Бакста.
Эпатировало публику и то, что она много курила, да еще при этом не таилась. Она часто фотографировалась с сигаретой в руках. А тут еще загадочный брак втроем.
Работа Мережковского с Философовым в журнале «Мир искусства» привела к тому, что они вначале стали близкими друзьями, а с 1902 года стали почти неразлучны. Чтобы как-то все это оправдать, Д.С.Мережковский пришел к мысли о необходимости создания на базе «нового религиозного сознания», новой церкви. Возможно, Д.С.Мережковский пытался освободиться от таких понятий грех и греховности. Что было делать любящей женщине? Согласиться. Эту идею новой церкви принимает Зинаида Николаевна. Д.Философов отнесся к этой идее с большой долей скепсиса, но все же поддержал попытку создать «церковь Третьего Завета». Их союз, хоть и с перерывом, длился 15 лет.
Вопрос пола был все-таки не так однозначен. Вот как описывал один эпизод Г.Адамович: «-Вечер поэтесс? Одни дамы? Нет, избавьте, меня уже когда-то в Петербурге на такой вечер приглашали, Мариэтта Шагинян, кажется. По телефону. Я ей ответила: «Простите, по половому признаку не объединяюсь». Поэтессы очень недовольны остались».
Гиппиус подчеркивала, что внешние признаки пола представляют собой явление как бы вторичное. Зинаида Николаевна в своей статьи «Арифметика любви» пишет: «Я буду говорить о личной любви, т.е. о мосте, который строит Эрос между двумя личностями. Эроса римляне так и называли: «pontifik», что значит «строитель мостов» (и «священник»). Но если этот мост между двумя личностями, то необходимо условиться о понятии личности, хотя бы в первоосновах; иначе дальше мы ничего не поймем. Первоосновы личности такие: абсолютная единственность, неповторимость, и потенция абсолютного бытия (в вечности)». Однако отношение между полами в жизни человека, что ни говори, являются главными.
Гиппиус интересовала прежде всего ее собственная личность, которую он ощущала как единственность. Зинаида Николаевна выдвигает мысль о двуполом характере человеческой личности. Она считает, что мужское и женское начала не разделены сообразно физическому полу. В той или иной форме присутствуют в каждом человеке. То есть, в одном – больше мужского, в другом – женского, но никогда не бывает так, чтобы эти сущности были разделены совершенно. Личность при таком рассмотрении предстает андрогинной. «Живое, духовнотелесное существо, реальный человек, никогда не бывает только мужчиной. Или только женщиной. Оба начала, мужское и женское в нем соприсутствуют. Это коренное свойство человек – андрогинизм».
Гиппиус в данном случае не пытается обелить себя, она пытается разгадать тайну между телом и душой. Еще св.Иустин писал: «Разве душа сама по себе человек? Нет – она душа человека. А тело может быть названа человеком? Нет, - оно называется телом человека. Ни то, ни другое в отдельности не составляет человека, но только существо, состоящее из соединения одного и другого, называется человеком».
Кстати, чуть позже Юнг тоже займется исследованиями человеческой личности. Более или менее осознанные изменения личных представлений и впечатлений определяется Юнгом как личное бессознательное. К личному бессознательному относится Тень. Она включает в себя честолюбие, эгоизм, агрессивность, зависть, жадность. Это влечение, вытесненное в бессознательное как несовместимое с его персоной. Персона - это приспособительная система, та манера поведения, которая приходит из опыта общения с другими людьми. Так, почти любая профессия представляет собой для человека характерную для него Персону. «С некоторой долей преувеличения можно сказать: Персона это то, чем человек на самом деле не является, но о чём он сам и другие люди говорят, что это и есть он». Персона это то, кем мы хотим быть в глазах окружающего мира. Чем сильнее влияние Персоны, тем больше Тень. Её нельзя игнорировать, на неё нельзя не обращать внимание.
Особый компонент Тени, Анимус и Анима, образуют вытесненные способы поведения, принадлежащие противоположному полу. У мужчин эта личность называется Анимой, у женщин – Анимусом. Анима символизирует подавленные женские формы поведения, как способность к общению на личные темы, сочувствие, приспособляемость, способность устанавливать хорошие отношения. Анимус символизирует подавленные мужские свойства: агрессивность, мужество, готовность к риску, личная инициатива, духовная самостоятельность, дух новаторства. «Анима – архетип жизни… Ведь жизнь является мужчине через Аниму, хоть он считает, что это происходит благодаря разуму. Он совершенствует свою жизнь с помощью разума, но жизнь живёт в нём с помощью Анимы. А таинственность женщины заключается в том, что жизнь является ей через духовный образ Анимуса, хотя она полагает, что это заслуга Эроса, дающего ей жизнь. Она совершенствует свою жизнь и просто живёт с помощью эроса, но реальная жизнь, в которой она может оказаться и жертвой, приходит к своей вершине через рассудок, который воплощается в Анимусе».
Центральная часть души – Самость. Самость не противопоставляет две части души (сознательную и бессознательную) друг другу, а соединяет их так, чтобы они дополняли друг друга. Самость структурирует процессы развития. От того, насколько Я-сознание может идентифицировать себя Самости, зависит его развитие. Именно с Самостью связан процесс индивидуации. Индивидуация – процесс развития всех способностей, талантов и возможностей человека. Цель индивидуации – реализация Самости, т.е. развитие всех способностей, талантов и возможностей человека.
Индивидуация даёт человеку смысл жизни и наполняет её глубиной. Индивидуация – это поиск Божественного в себе. Ведь человек не только соединение сознательного и бессознательного. Он много больше.
Как видим все не так просто. И поиск божественного обязательный атрибут человеческой души. В своих размышлениях Зинаида Николаевна опирается на учение Вл.Соловьева о «вечной женственности». Зинаида Николаевна считает, что из понятия любви надо исключить всякое содержание, кроме абстрактно-эротического: «Мы говорим только об Эросе, несущем с собой веянья нездешней радости. Это веяние знает каждый влюбленный, она охватывает человека всего, целиком, изменяет внешне и внутренне. Подлинная влюбленность всегда духовно-телесная».
Мотив эротического начала как проявление «вечно женственного» в русской философии приобрела значение проявления св.Софии как почти «женской ипостаси» божества. Таким образом св.София рассматривается как небесный образ Богоматери, Девы Марии, сочетающей в себе девственное и материнское начало. И если до этого говорилось о смешении мужского и женского, то теперь речь идет о реализации женского через проявление материнской сути.
Лучше всех сказал о Гиппиус Вяч.Иванов. Он писал, что и в браке «на самом деле она девушка, ибо никогда не могла отдаться мужчине, как бы ни любила. И в этом для нее – драма, ибо она женщина нежная и страстная. Мать по признанию». Желание материнства во многом предопределило и отношения в семье, и отношение к Мариэтте Шагинян. Скорее всего, по этой причине Зинаида Николаевна заинтересовалась письмами Мариэтты. И не только интересовалась, но и стала отвечать на них. Материнский инстинкт помог найти объект, о котором можно было заботиться.
Интересно, что В.Розанов также видел в любви три субъекта: он – она, но третьим он считал плод союза двоих – ребенка. И Дмитрий Сергеевич, и Зинаида Николаевна считали, что вместо живого существа можно поставить в качестве субъекта общество. Это скорее вытекало из их жизни, но нечто абстрактное вроде общества нельзя заменить живым и существующим субъектом. В данном случае также проявляется любовь, но это любовь материнская. Безусловно, большую роль сыграли ум и знания Мариэтты. Нельзя долго писать только о своих чувствах. Многое из того, что писала Мариэтта, было интересно и Зинаиде Николаевне. Она бы никогда не допустила к себе человека ей не интересного и несимпатичного. По-разному называют такое влечение людей друг к другу, это некое родство душ, или, как называет это Гиппиус, «узнавание». «Сущность встречи одна: это узнавание своих же мыслей в мысли другого. Как не только свои, но и ставшие с кем-то общими, эти мысли зажигаются новым огнем. Встреченный уже помог мне. Но далее – и я ему помогаю, даже если уста его уже сомкнулись. К его словам (нашим общим), договариваю то, что он не успел договорить».
Конечно, никто не мог ручаться, что не было в душе Зинаиды Николаевны борьбы между любовью Эросом и материнской любовью. По воспоминаньям Шагинян, написанным ею в преклонном возрасте, Гипиус намечала и ей роль «третьей». В то время Мариэтта была ученицей Мережковского, но по своей наивности не понимала тех отношений, которые были в семье Мережковских. Глаза ей открыл философ-священник Павел Флоренский, сказав: «Не секрет для читающей публики, что Зинаида Гиппиус – особа извращенной морали, опасная для молодых девушек». Но поскольку по-прежнему ничего не понимала, отец Павел вздохнул, написал на листке из блокнота греческое слово и показал ей девушке. Шагинян и этого слова не знала, но делала вид, что поняла. Во всяком случае, честь и репутация юной поэтессы были спасены.
В какой-то степени Гиппиус сама провоцировала общественное мнение, тщательно продумывая свое поведение, меняя свои социальные роли. Она сознательно внедряла в общественное сознание свой литературно-эротический образ.
А что же наша вторая героиня? В это время она еще совсем юная особа. В то время ей всего было 19 лет. Она была «домашней» девочкой, восторженной и романтичной. Ее семья была частью московской армянской колонии, но практически они жили интересами и жизнью московской русской интеллигенции. Ее отец, Сергей Давыдович Шагинян, доктор медицины, приват-доцент Московского университета по кафедре диагностике внутренних болезней. Научную работу он проводил в клинике профессора Александра Богдановича Фохта. Практикующим врачом работал в Старо-Екатериненской больнице. Мать, Пепронэ Яковлевна, урожденная Хлатчиева, была одаренным музыкантом. Она воспитывала детей в духе христианской гуманности. Отец Мариэтты рано умер, поэтому Мариэтту и ёё сестру Магдалину (Лину) взяли на попечение тетки. Вначале они воспитывались в пансионе, а с 1987 года в гимназии Л.Ф.Ржевской. По тем временам они получали глубокое и разностороннее образование: знали несколько иностранных языков, литературу, философию, музыку.
У Мариэтты рано пробудился литературный талант. Кроме поэзии, ее интересовала философия. Она стремилась постичь смысл мира и своего предназначения в нем. С пятнадцати лет она начала печататься, в девятнадцать появилась уже первая книга стихов. К моменту начала переписки М.Шагинян выступала как журналист на страницах газеты «Приазовский край», «Кавказское слово», «Баку».
Многое взяла Мариэтта у Зинаиды Николаевны. В том числе и ее стиль сформировался под воздействием поэзии и философии символизма. Стихи Гиппиус, ее необычайная личность казалась Мариэтте идеалом. Их первое знакомство состоялось в Москве в декабре 1908 года в гостинице «Националь», где остановились приехавшие из С-Петербурга супруги Мережковские. Первое знакомство было кратким – Мариэтта выбежала из гостиницы, не выдержав нервного напряжения.
Перед этим она отправила Зинаиде Николаевне письмо, в котором признавалась в любви к стихам Зинаиды Гиппиус и к ней самой – женщине-мыслителю, критику, поэту и необыкновенному человеку.
В первом письме, на которое ответила Гиппиус, речь шла и о понимании многих философских тем. Именно широта взглядов адресата пробудила у Гиппиус интерес к Шагинян. Вот что она ей ответила: «Я думаю, - чувствую сознанием, - что вам близок «Бог», который близок мне и к которому я хочу все больше, еще больше, приблизиться. Я все слова и мысли вашего письма принимаю, говорю им «да» с величайшей радостью. Да у вас хорошая молитва, да, не фетиш, но надо «сквозь» земные явления… И «символ» вы понимаете не на вес, а шире более реально, как я понимаю и еще некоторые, мне близкие».
Обратила внимание Зинаида Николаевна и на то, как хорошо поняла Мариэтта ход ее мысли, даже не высказанной: «Оно такое хорошее ваше письмо; такое умное и трезвое. Знаете, очень важное, что трезвое. Так это редко теперь. Мне казалось, когда я читала ваше письмо, что вы поняли все, что я … не писала, а думала и чувствовала, когда писала. Иного, ведь, написать не смеешь, да и нельзя, а хочешь, чтобы угадывалось. Вы подслушали мою душу. И как верно то, что вы пишете о простом, обыкновенном».
Понимая, что пред ней большое дарование, Зинаида Николаевна мягко советовала не спешить печататься, приведя в пример свой поэтический опыт. В 20 лет, по ее мнению, еще очень рано издавать свой собственный поэтический сборник. Его могут просто не заметить, так как издавалось целое море стихов.
Что касается восторженного отношения к себе, то Зинаида Николаевна пытается вразумить юную особу от излишней восторженности. «Вы так хорошо писали о фетишизме, а вдруг из меня является чувство, что вы можете сделать меня фетишем. Я вам говорю это резко, потому что мне кажется – вы достойны моей откровенности. Любите мое больше меня, любите мое так, чтобы оно было для вас, или стало ваше – вот в этом правда, и на это я всегда отвечу радостью. Любить одно и то же – только это и есть настоящее сближение. Я не люблю быть «любимой», тут сейчас же встает призрак власти человеческой, а я слишком знаю ее, чтобы не научиться ее ненавидеть. Я хочу равенства, никогда не отказываюсь помочь, но хочу, чтобы и мне хотели помочь, если случится. Я хочу равенства. И я боюсь за других там, где для меня нет соблазна». Равенства в данном случае требует старший, широко известный поэт, который чувствует еще не раскрытый потенциал юной особы. Конечно, в высказывании Зинаиды Николаевны, есть доля кокетства, но как без него может обойтись женщина, даже если она Гиппиус.
Чем же заинтересовала Зинаиду Николаевну Мариэтта? Тем, что она писала умные письма, которые можно с интересом читать. Тем, что она не присылает своих стихов для опубликования. Тем, что не спрашивает, чем ей заняться и кого переводить. И тем, что с ней не надо быть любезной, а можно говорить о серьезных вещах, не боясь обидеть. «Конечно, ваша «философия» дуализма, ваше манихейство, - все это давно известные вещи, но дело ведь не в том: дело в вашем собственном (хотя и тоже известном) пути преодоления, в факте собственного, личного понимания, внутреннего. Оно необходимо; можно все знать и ничего ни понимать. Такое понимание я называю «подкожным»: в сущности, только оно и имеет значение. Я, кажется, всегда знала, как все знают, и о нотизме, и о дуализме, и о триадности. Однако процесс подкожного понимания единотроичности должен пройти свои чередом, и лишь после того могла установиться известная незыблемая концепция мира во всех его явлениях».
Равноправные отношения в письмах требовали и определенной доли критичности. Если Зинаиде Николаевне что-то не нравилось, то она не боялась, что ее критика отпугнет Мариэтту. Так в письме от 26 января – 3 февраля она безапелляционно заявляет, что следовало ей сделать удовольствие и написать ей, что она не так «умна». «Сказала только, что по письмам судя – вы человек умный, есть или нет у вас что-нибудь сверх, я об этом вовсе ничего не говорила».
В этом же письме Гиппиус не согласилась с мыслью Шагинян, что слова – разрушители. По мысли Зинаиды Николаевны, слова – они разрушители и созидатели. Без слов нельзя понять, о чем думают другие. «Не нами костер зажжен, мы только приобрели и сели к нему, и часто отходим от него, но уже знаем, где он, встречаемся около него, и грустно нам, что так мало встречающихся. Идите, не только гнать от него мы не будем, но руки вам протянем, когда будете близко. Но идти нужно – самому. Тащить, нести, даже звать усиленно, обещать костер нельзя, не помогает…»
Ответила Зинаида Николаевна и на вопрос Шагинян, какова ее првая книга. Гиппиус отметила, что в ней есть подражательность, есть и недочеты в форме, которая, в общем-то, хороша. «Молодое, нежное, слабое, с невыявленной глубиной, подчас красивое, никогда не пошлое, с большими «возможностями» и с такой же большой опасностью, что эти возможности возможностями и останутся».
Вскоре после этого письма Гиппиус уезжает с Мержковским в Европу, а Шагинян едет в Нахичевань. Однако их переписка не прерывается.
В 1909 году по совету Гиппиус Шагинян переезжает из Москвы в Петербург. Мариэтта рассталась с сестрой и обеспеченным существованием. Теперь она была вынуждена снимать комнату в дешевой квартире, терпеть материальные лишения. Однако она многое получила взамен. Она стала общаться со своим кумиром.
Мережковский и Гиппиус выделяли из ряда молодых дарований Мариэтту Шагинян. Зинаида Николаевна ввела ее не только в свой литературный салон, но и в салон Вячеслава Соловьева, в журнал Поликсены Соловьевой (Allegro) «Тропинка», познакомила с Андреем Белым. Зинаида Николаевна поощряла дружбу Шагинян со своими сестрами. Сама много с ней спорила о Бердяеве, о его теории и противоречивом пути-поиски. Одновременно она отвергала преувеличенно-личные отношения: «Об исключительности личного вашего ко мне отношения в данный момент и знать не хочу; вижу в вас человека, и сама хочу быть человеком, а не «предметом». Вы можете не считаться с моими желаниями; но тогда вам нет нужды и видеть меня. Потому что я устала от бесцельных ложностей, от «экстазов», я хочу простоты, ясности и свободы».
9-го февраля 1910 года Мариэтта пишет: « Люблю Зину на всю жизнь. Клянусь в этом своей кровью, которой пишу». Позже она переоценила свое отношение к Гиппиус. На этом же письме она сделает следующую пометку: «Какая же я была дурра, что не понимала эту старую зазнавшуюся декадентку, выдающую себя за «саму простоту».
После Октябрьской революции пути Мариэтты Шагинян и Зинаиды Гиппиус разошлись. Вот как произошла ее последняя встреча с Мережковским и Гиппиус.
28 июля 1917 года состоялся концерт в Кисловодске. На нем присутствовали Мариэтта Шагинян со своим мужем. Перед ними как будто проходило их прошлое. Вначале на сцену вышел Мережковский. Он произнес речь о большевизме. Шепелявя и вспыхивая глазами, вдруг повышая свой голос до вскрика, он выводил большевизм из «антихристианского начала Петра I». За ним распорядитель вывел под руки пожилую Гиппиус. Она читала по бумажке тихим, знакомым сиповатым голосом Ундины стихи. Потом потеряла на груди пенсне и не могла найти выход со сцены. Мариэтте было мучительно видеть, как в течение минуты она беспомощно искала выход и чуть не свалилась вниз, не найдя ногой ступеньки. В жаркий июльский вечер эти люди, так хорошо ее знакомые, казались анахронизмом, а близорукое топтание заблудившейся Гиппиус казалось почти символом. Это прошлое уходило прочь.
В послереволюционные годы Шагинян оказалась в кругу писателей «Дома Литераторов» на Мойке. Жила рядом и дружила с В.Ходасевичем и Н.Гумилевым, общалась с Н.Берберовой, К.Чуковским. Позже переписывалась с Ходасевичем, уехавшим за границу. Долго он будет считать ее своей «подругой».
Прошло много лет.
Мариэтта Шагинян добилась славы, успеха, признания. Но она несколько скептически относилась к своим молодым годам и к своим прежним знакомым. Особенно это касалась ее отношений к Зинаиде Гиппиус. Переоценила Мариэтта прежде всего отношение к государству. В какой-то мере она ощущала и свою вину за разрушение прежней власти. Но еще больше в этом виноваты были ее друзья. Гиппиус восхищалась романом В.Ропшина «Конь бледный». В.Ропшин псевдоним Бориса Викторовича Савинкова, эсера, террориста, возглавлявшего Боевую организацию. В дневнике «О бывшем» Гиппиус писала о нем, как о человеке «с тяжелой биографией, с кровью многих на душе»: «Борис Савинков необыкновенно даровитый во всех отношениях человек. Поразительно умный и чуткий. Русский. Я увозила с собой только роман Савинкова «Конь бледный», написанный, конечно, от совместных наших разговоров».
Эту опасность разрушения государства Мариэтта пронесла через всю жизнь. Пришла молодежь, которая о Революции и Гражданской войне рассуждала чисто теоретически. Она не понимала опасности в своей деятельности. Вот почему Шагинян, воспитанная в свободомыслии вдруг выступила против Василия Гроссмана. Ее не смущало, что она выступила против демократически настроенных деятелей искусств. Почему? Она просто понимала, к чему приводит раскачивание государства.
Выступила она против демократического течения и в связи с публикацией романа Кочетова «Чего же ты хочешь?». Юлия Добровольская вспомнила, что поводом к разрыву их отношений послужил роман Кочетова «Чего же ты хочешь?» Юлия Добровольская, как и вся либеральная интеллигенция того времени, считала этот роман пасквилем на Витторио Страду. Мариэтта Сергеевна взяла журнал, который был испещрен издевательскими пометками на полях. Это ее донельзя разъярило. Вот как об этом вспоминает Юлия Добровольская:
«- Я ненавижу эту вашу интеллигенцию! – визжала она мне в час ночи по телефону. – У вас нет ничего святого! Завтра же напишу в «Известия» хвалебную рецензию на Кочетова!
- После чего порядочные люди не подадут вам руки! Как после вашей статьи о Гроссмане.
И я бросила трубку. Примирение было немыслимо и так никогда и не состоялось».
Беда с этими порядочными людьми, всякую гадость готовы сотворить, и все под видом благочестия. А говоря современным языком, под видом демократии и свободы.
К сожалению, в нашей стране демократическое лобби было всесильным. Эти, так называемые, порядочные люди считали свои взгляды непогрешимыми. А игра с властью была их обязательным атрибутом. Власть тоже хотела быть демократической и в свою очередь заигрывала с «порядочными людьми».
Над Мариэттой Сергеевной смеялись:
Железная старуха
Мариэтта Шагинян,
Искусственное ухо
Рабочих и крестьян.
И ничего, что смеяться над физическими недостатками просто некрасиво. Но это не для наших «порядочных людей». По своей слепоте и глухоте душевной они не понимали, что с ее глухотой и слепотой физической Шагинян была трагической фигурой.
Трагизм Мариэтты Сергеевны Шагинян был не в том, что она не понимала молодых и не была «демократкой», а в том, что понимала, к чему могут привести игры в демократию: к развалу государства. Она своими глазами видела, к чему приводит Гражданская война. И она не хотела, чтобы это произошло.
Прошло время. Оказалось, что во многом Шагинян оказалась права. Страна пережила Перестройку. Демократы могли радоваться, глядя на плоды рук своих.
PS. Либералы и демократы – люди страшные. Они руководствуются инстинктом звериной стаи, что позволяет им затравить любого человека. Консерватор, или реакционер, он, как правило, одиночка. Ему трудно устоять перед стаей. Но в том и величие Мариэтты Сергеевны Шагинян, что она не побоялась им противостоять.