Сегодня как раз такой день, когда оно приходит.
Я еще надеюсь, что ничего не случится, что день пройдет как обычно, но сегодня – именно такой день. Слишком томительный, слишком пасмурный, слишком застойно-безветренный, неуверенный. Оно всегда приходит по таким дням. Хотя и по другим дням оно тоже приходит.
У него есть имя, это имя записано в моей медицинской карте, но оно не значит ничего – просто слово, накорябанное неразборчивым докторским почерком. Настоящего имени оно мне не говорит. И я называю его просто – Костяная Рука.
В комнате разливается странный запах. Я не могу ни описать его, ни даже определить, на что он похож. Кажется, что этот запах – внутри моей головы. От него у меня ломит виски, не сильно пока, но я уже знаю эту ломоту…
Каждая вещь – стол, стулья, старое кресло, выключенный телевизор, диван – становится будто стеклянной, я могу видеть то, что находится под или за ней, и дрожащей стеклянистой линией обведены все контуры.
День Костяной Руки.
Запах Костяной Руки.
Стеклянный свет Костяной Руки.
Я сжимаю веки до хруста, я все еще надеюсь, что она не придет. Костяная Рука часто так делает – наведет стеклянности вокруг, нагонит на меня страха, и не приходит…
Но на периферии зрения я замечаю дрожащий стеклянный овал с гофрированными краями. Костяная Рука приходит через эту овальную дыру, это ее вход. Я никак не могу понять, где он – куда бы я ни повернул голову, вход оказывается справа и снизу.
Мне надо отвлечься, да, мне надо отвлечься. Тогда, может быть, Костяная Рука меня не будет так донимать. Я включаю телевизор, но он мигает, вздрагивает то сверкающе-черным, то слепяще-белым, и мне сводит пальцы – я еле успеваю ткнуть прямо в кнопку «Включить» на корпусе, нащупать ее на пульте уже не удается. Глупая идея, от телевизора мне и без Костяной Руки часто становится нехорошо. Надо взять книгу, книга – лучший способ отвлечься. Какая-нибудь веселенькая. Ранние «Муми-тролли», например, или что-то из Свержина, я люблю книжки с юмором. Но рука дергается, она движется сама – нет, ею двигает воля Костяной Руки, и я промахиваюсь мимо полки и мимо корешка. Костяная Рука подсовывает мне Лавкрафта. Я в панике роняю книгу, и она распахивается на изображении крестов с надписью «Ужасы старого кладбища».
С этого кладбища, полного застарелых ужасов, и приходит ко мне Костяная Рука.
Я редко вижу ее саму, хотя однажды она показалась мне. Мама – она была рядом – уверяет, что мне показалось, что ничего не было, что это лежал ее полосатый шарф. Ха! Будто я не отличаю шарф от мертвой руки, тянущейся ко мне своими ненормально живыми паучьими пальцами!
Боль в висках начинает жить своей собственной жизнью. Она подчиняется Костяной Руке. Она пульсирует, шевелится, кружится в каком-то диком, жестоком танце. Может быть, это ритуал, что-то вроде молитвы или пляски в честь Костяной Руки, но я чувствую, как она пляшет у меня в висках. А потом от этой пляски темя мое размягчается, и сквозь него какая-то злая сила – наверное, сила Костяной Руки – присасывается к моей жизни и начинает ее пить…
Но я не сдамся, я еще могу стоять. Ну… или думаю, что могу. Сидеть я точно могу. Правда, если я останусь сидеть, все может кончиться плохо – в прошлый раз Костяная Рука, озлобленная моим сопротивлением, швырнула меня на пол и била, била, била – руками, лицом, разбив мне губу, коленями, всем телом. Хорошо, что у нас толстый ковер. Но до меня уже давно дошло, что Костяная Рука не остановится на этом.
Нужно добраться до дивана, пока Костяная Рука не добралась до меня…
Шаг, другой – меня бросает из стороны в сторону. Костяной Руке не надо даже толкать меня, я шатаюсь от слабости. Но все-таки я падаю на диван. Можешь бить меня сколько угодно, Костяная Рука, – диван мягкий, у меня даже синяков не останется.
Впрочем, ее не надо недооценивать. Она изощренна.
Когда я успеваю себя обезопасить от одной ее каверзы, она изобретает другую.
Я лежу на боку, потому что по опыту знаю: Костяная Рука может попытаться засунуть мне в глотку мой же язык или прибить его моими зубами. Она уже так делала – хорошо, мама была рядом и выручила. Или доктор выручил, потому что, когда сознание вернулось, доктор был рядом тоже.
И тут я отчетливо чувствую, как мои запястья хватают чьи-то холодные, мерзлые, отвратительные пальцы. Словно лапы паука, но это не лапы, это пальцы, и они принимаются дергать меня за руки. От этих подергиваний еще не больно, но уже противно и жутко, и я изо всех сил прижимаю руки к корпусу, стискиваю кулаки – и тогда Костяная Рука начинает их выворачивать. Руки мои крутятся, дергаются и вытягиваются, повинуясь ее резким, злобным движениям, и меня накрывает тошнотворная боль в суставах.
Какого черта она их так выворачивает?
Я выдергиваю руки из ее ледяных пальцев, но она ловит их и снова, и снова выкручивает, словно белье в стиральной машине, и все мое тело начинает извиваться и дергаться ей в такт…
Больно. Противно. Кожу стягивает, мышцы не могут расслабиться. Я кусаю губы, стараясь не стонать – а то мама услышит и испугается, она очень пугается, когда видит, что меня атакует Костяная Рука… но тут мертвые костяные пальцы хватают меня за горло.
Я резко отшатываюсь, но вырваться из захвата Костяной Руки невозможно: она стискивает мое горло так, что изо рта у меня сама собой выплескивается пена, и на языке остается мерзкий вкус – то ли желчь, то ли трупная горечь. Руки мои тем временем переплетаются, и я боюсь, что кости в них сломаны, меня выгибает и подбрасывает – и я раскрываюсь и вижу ее…
Она большая. Она больше обычной человеческой руки.
Она мертвая. Сквозь пергаментную кожу, давным-давно засохшую и во многих местах лопнувшую, просвечивают белесые кости.
От нее исходит гнусное стеклянистое свечение, и волны тяжелого, неопределимого запаха стелются по комнате…
Она снова хватает меня за горло, я не выдерживаю и отчаянно ору, и тогда она скручивает мое тело узлом и душит, душит, душит, пока я из последний сил все же не вырываюсь – пытаюсь убежать – и падаю куда-то с огромной высоты, и лечу в пропасть, медленно вращаясь на лету…
Я не замечаю, как ударяюсь о дно этой пропасти.
Просто наступает тьма…