Часть II

 
Ты – женщина, ты призвана любить и быть любимой.
Твои глаза, улыбка, дивный стан -
наполненный страстями океан.
Кому дано познать его глубины,
исследовать таинственное дно,
где день и ночь смешались воедино,
где разом семь чудес слились в одно?!
Коль далека – ты так не обходима.
А если до тебя подать рукой?..
Ты  - вольный луг, ты - лес непроходимый,
опутанный загадочной рекой.
Ты и  слаба, ты и тверда, как камень.
Но  в буднях каждодневной суеты
мы видим лед,
но мы не видим пламень
под слоем этой «вечной мерзлоты».
Увы, там нет и не было покоя.
Вглядись в застывший омут гладких вод.
Увидишь неожиданно такое …
Какая жизнь в его глубинах бьет!
Там бездна чувств!
Под усыпленной влагой
каскады искр вдруг различает взор.
Там Робость смело борется с Отвагой
в той безмятежной сини двух озер.
Вглядись ты в них:
какая тьма сокровищ
в волшебных зеркалах отражена.
Войди в их мир и тотчас вдруг откроешь,
что есть такое женщина, жена,
когда она и любит, и любима.
          



               
             Глава Iа
      


                1.

Удался ли супруге дерзкий трюк
Исполнила  ли замысел блудница,
неведомо сиё,  но дьяволица,
была довольна. Ей сходило с рук,
поскольку незадачливый супруг
надо сказать, души в жене не чаял…
тем более что так за ней скучая,
готов был всё на свете ей простить.
Могла ли Виолетта упустить 
свой шанс, что сам давался в руки.
Но мы не станем смаковать те трюки.

Насытившись и «тётей», и супругом,
переболев таинственным недугом…
(Сбылась таки распутницы мечта.,
Скажу лишь то,  что нет на ней креста),
в такой-то год, такого-то числа
( как в сказке) героиня понесла.

Как пашня, перевёрнутая плугом,
принявши в свои недра семена,
Виола от плодов и от вина
 вдруг отказалась, не  себе в угоду,
Готовы спеть мы материнству оду.

Виола обрела теперь покой.
Молилась по ночам иному Богу,
на Эроса давно махнув рукой.

Блудница превратилась в недотрогу.

Едва любимый отбыл в путь-дорогу,
надежды подающий, Магеллан,
она  переселилась на диван,
надела на себя святую тогу.

Над Софьею она имела власть
всегда, и это «тётя» признавала.
И как она бедняжка извелась
в те дни, когда её не целовала.

«Мегера». Та пыталась предъявлять 
свои права, моля нарушить вето,
 но слышала в ответ: «Уймись ты, ****ь».
 А то и оставляла без ответа
слова любви её, её мольбы,
увидеть хоть глазком «подножье храма»
Что говорить, мы все страстей рабы,
но только эта любящая дама,
 которая «как мать, ну как сестра»
( и да простятся старые сравненья)
рыдала у потухшего костра,
подкладывала мокрые поленья
и щепки в прогоревшую золу.
София становилась на колени,
но Скрипка не звала её «к столу».

.
                2.

По-своему они страдали обе,
и «тётя» и «племянница-краса».

Нарушить не могли б и небеса 
запрета подходить к её особе.
Известно почему, в какой связи.
Теперь, то лейкоциты, то УЗИ,
то цвет мочи, то поливитамины
имели для Виолы интерес.
София принимала с кислой миной 
Заказы: то солёных огурцов,
весьма полезных также для отцов
Притом она была неутомима.
Давя всегда на слабые места,
твердила, что любовь её чиста,
как ясный день светла и бескорыстна.
Она была  всегда и ныне присно,
то бишь навек, до гробовой доски.
И сердце разрывала на куски
 гордыне. Та порядком утомилась.
Настойчивость дала свои плоды.
«Племянница» сменила гнев на милость.

И долгая тревога ожиданья
сменилась бурной радостью, и крик
восторга озарил усталый лик
страдалицы и тихие рыданья
обеих женщин, как эмоций всплеск,
дрожанье губ и родниковый блеск,
влекущих в омут светло синих глаз,
расплавили бы верно и алмаз.

Забыты все запреты, заклинанья,
все принципы, расчёты, здравый смысл
и все на свете знаки препинанья.
Фемида уронила коромысл.

Любовь до гениальности проста.
Она легка, как ветра дуновенье.
Потребовалось лишь одно мгновенье,
чтоб Скрипкой овладела слепота.

Софья в тревоге. Только б не спугнуть
её довольно зыбкое начало.
А мысль в висок надеждою стучала:
«Теперь она не может увильнуть.
Как птица, что лишилась оперенья,
не может не свалиться с высоты».
В глазах за пеленою слепоты
вдруг появилось слабое горенье,
без тени того лёгкого презренья
к голодному, тогда как вы сыты.

«Змее» теперь не избежать паденья.
Отрезан путь – не уползти в кусты.
Мудрец-поэт сказал: не жечь мосты,
не отравлять источник наслажденья.
А подавая крохи доброты
у Господа заслужишь воскресенья.
Ты вовсе не утратишь чистоты,
когда приносишь жертву во спасенье.

Не будет у Виолы крепче тыла.
София ей и впрямь была как мать.
В своих желаньях «тётя» поостыла
и  вовсе перестала донимать
«племянницу». В заботы окунулась.
Была добра, приветлива, проста.
В самой в ней материнство что ль проснулось,
Но в помыслах  была теперь чиста.

Она с рожденья не была коварна.
И в чувствах уж тем более честна.
За это ей Виола благодарна
осталась навсегда.
                Пришла Весна

Внезапное природы пробужденье
 вызвало хаос в чувствах и умах.
И в рощицах, на улицах в домах
всеобщее царило возбужденье.

Потрескивали старые пруды,
довольные, что их расколдовали,
благодарили Солнце за труды.
Мальчишки рады этому едва ли.

А вскоре в бой вступила и Нева.
Пытались ледяные кавалькады,
поколебать величье Сфинкса, гордость Льва,
но отступали, сокрушась с досады.

В ряд становились новые бойцы,
 готовились на смерть, но как на праздник.
Но держат штурм причалы и дворцы.
Неколебим стоит и Медный всадник.
Должно быть Дух его переживал,
чтобы Дитя не понесло урона –
Великий Град, который создавал.
Что ему царство, что ему корона?
Плоть укрепив, царь- батюшка с утра,
топор за пояс и на лесосеку.
Не худо б было делать жизнь с Петра
Премьеру, Президенту ли, Генсеку.

Однако, что касаемо «святынь»,
как Муза перед пушками, смолкаю,
и дальше осторожно намекаю,
что мы забыли наших героинь.

Главу мы пробежали  на рысях.
Сосредоточим же теперь свой взор на «тёте»,
отдавшей свой досуг одной заботе  -
«племяннице», уж бывшей на сносях.