Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2014/10/25/1658
ТОБОЛЬСК
Исатай взял с собой десяток воинов во главе с Отаром. Гребцов предоставил хан Сейдяк.
Огромная ханская ладья заскользила по водной глади Иртыша, как перышко. Слаженная команда гребцов под монотонные удары кормчего, который со знанием дела отбивал обеими руками ритмичный барабанный бой, опускала весла в воду и одним рывком ускоряла ход судна. После синхронно поднимала весла и переносила их вперед. Парус, наполненный весенним ветерком, ускорял движение, помогая гребцам.
На ханской ладье не держали невольников, все члены команды были потомственными янычарами, имевшими при себе доспехи и оружие.
Каждый загребной, сидя у своего борта, управлял одним веслом, периодически меняясь бортами с сидящим рядом товарищем.
Баскарма дал команду на крымском диалекте. Все разом подняли весла лопастями вверх, вытащили уключины и, положив их на борт рукоятками вниз к лавкам, перестали грести.
Только кормчий, стоя на корме у потеси , отложив барабан, продолжал умело править судном.
– Пойдем под парусами, пока ветер попутный, – объявил он.
Ладья, подгоняемая ветром, скользила по течению и легко шла руслом Иртыша. В передней части ушкуя находился вход в жилое помещение. Резная лестница вела вниз и оканчивалась у дверей в покои хана, где сейчас и разместились Ботагоз с Ваулиханом.
Исатай остался наверху, и были на это причины. Во-первых, он хотел побыть со своими воинами. Во-вторых, огромное количество воды, окружавшее шаткое судно, пугало степного воина, а журчащая о борта вода в трюме совсем приводила в панику.
– Уж лучше наверху со всеми, чем там, внизу, одному, – решил воин.
Потомок Чингисхана не умел плавать, поэтому, схватившись за высокий борт, с опаской поглядывал на далекий берег.
Изредка еще попадались несомые течением льдины, отставшие от своих сестер при ледоходе. Половодье несло всяческий мусор в виде кустарников и бревен.
Когда ладья столкнулась с одним из топляков, кормчий, стоящий рядом, успокоил Исатая своим мерным рассуждением:
– Такое бревно не страшно, господин. Оно плывет по течению легким концом вверх, а тяжелым вниз, и комель отстает от верхушки. Если на него наскочим, ничего страшного. А вот обратно супротив течения пойдем, тут надобно глядеть во все глаза, чтоб на такой топляк с ходу не налететь. Тогда беда будет. Бывало, и днище насквозь пробивало, как таранным бревном ворота. И я по молодости на таком бревнышке когда-то сиживал, как кочет на насесте.
– Ты что, урус? – догадался Исатай, внимательно разглядев баскарму.
– Русич. С Дону я. Слыхал про такой, господин?
– Нет.
– В море впадает Азовское. Хаживал я и по нему, и по Русскому морю в молодые годы. Ходили мы тогда на чайках о три десятка штук брать крепость турецкую Ачи Кале . Да зазевался тогды и в рабство угодил. Далее на галерах хаживал гребцом, оттого и спина вся в рубцах, а опосля корабли крымчакам строил, бадамы арабские, драккары да джонки. Я ведь ранее занимался этим делом на Дону. Начинал с дедом и батюшкой с дуплянок да долбуш. Строил казацкие чайки, беляну одну на воду спустил. Вот и приметили меня, сняли с галеры да в мастеровые определили. Когда батеяр, мною сделанный, в бурю попал, мой хозяин поклялся, коли выдюжит посудина и не потопнет, то отпустит меня. Так я свободу и заслужил. После получения вольной скопил калым, жену себе нашел. Далее под Азов перебрался. А там с ногайцами подался в Казань. По Волге струги водил. Казань пала, я к хану Едигеру и пришел. Баба-то татарка, куды мне на Русь с ней да с детишками-полукровками.
Исатай, улыбнувшись, перебил кормчего:
– Так у великого князя Ивана бабка тоже татаркой была.
– Так то великий князь, а я кто? На Руси я казак битый, а тут – кормчий хана Сибири. Большой человек.
– Янычары не бузят, что над ними урус верховодит?
– Нет. Два передних, что впереди находятся за гребями, мои сыновья. У них самые тяжелые весла. Далее чуть покороче, а к корме вовсе маленькие и легкие, там уважаемые люди в гребцах, которые это заслужили возрастом и делами своими.
– Сколь дней до Атлым-реки ходу будет?
– Ден семь-восемь, господин.
– Легче месяц в седле отсидеть, чем на воде день качаться.
– Привыкнешь, господин. На-ка вот курта отведай соленого, он болезнь снимает морскую. Пока волна небольшая, привыкай, а коли встречный задует с Севера, тогда дуй на свечи – задирает пуще чем на море.
Исатай еще немного подышал свежим воздухом и спустился в каюту к жене и сыну.
***
Услышав звон бубенцов, собаки всполошились и ринулись всей стайкой на берег. Никита, надев безрукавку, вышел осмотреться.
Угорка издалека помахал ему шапкой.
– Тебя какими судьбами сюда занесло?
– Да вот Пайзу из болота выкорчевывал, – кивнув на лежащего в нартах остяка, улыбнулся вогул. – Золотую Бабу искал, дурень, вот его Сорт Лунг чуть и не слопал. Озноб его бьет, нога подрана, да и искупался в студеной воде малость.
Пайзу внесли в землянку и уложили на лавку.
– У него жар, отче. Надобно бы малины сушеной заварить, – потрогав лоб остяка, предложил Ванюшка, – и ногу осмотреть.
Осмотрев рану, мальчик промыл ее чистой водицей, взял с полочки иглу с китайской нитью и принялся зашивать рану.
Пайза от боли выпучил глаза.
– Терпи, казак, атаманом будешь, – похлопав его по плечу, произнес Никита, осматривая рану. – Как бы ногу рубить не пришлось. Плохая рана, братец, очень плохая.
– Ничего, сейчас живицей помажем, авось зарастет, – не теряя надежды, успокоил всех вогул.
– У меня осенью щука соскользнула, и палец сквозь жабры из пасти вышел. Так потом рука цельный месяц ныла, а тут вся нога подрана, – покачав головой, не согласился Ваня, – слюна у щуки противная, если кости переваривает и растворяет, то уж бед человеку наделает непременно. Вот-вот лед пойдет, и дядя Пайза не успеет до Саматлорских озер вернуться.
– Ничего, ничего, этот и с китайскими купцами по Оби к себе поднимется, коли не успеет выздороветь до ледохода. Угор завтра оленей домой угонит. А мы, Ванюшка, на плоту спустимся. Нам еще с тобой остальные избы проверить надобно, – успокоил мальчика волхв.
– Дядьку Пайзу с упряжкой не нужно увозить, нога плоха шибко, с нами на плоту спустится опосля, – объявил мальчик, зная, что перечить ему никто не станет.
***
КАЗАХСТАН
Валихан слез с коня. Сожженная кошара смотрела на него черными провалами окон.
Труп Еркена лежал на спине, рядом голосила его старуха.
– Чуть-чуть не успели. Пошлите гонца к хану Сейдяку, пусть сообщат Исатаю о смерти тестя. Своих убитых джунгары забрали с собой. Старый Еркен дорого отдал свою жизнь, – изучив следы на месте битвы, распорядился Валихан.
Весенняя трава была вся вокруг залита спекшейся кровью.
– Судя по следам, джунгар было немного. Мы еще успеем нагнать их в степи, господин, – предложил Валихану командир сотни.
– Нынче не перейти нам верхом Исиль, лед сильно хрупок. А в степи без лошадей мы их не догоним. Они на это и рассчитывали, пройдя через реку пешком.
– Когда ж эти набеги закончатся? – вздохнул командир сотни батыров.
– Мы не в силах сейчас собрать войско. Многие баи враждуют между собой, междоусобица ослабила наши силы. Единственная сила, которая способна нам оказать поддержку, это Русь, но сейчас в Московии смута великая, не до нас им, – вздохнул Валихан, разворачивая коня в обратную дорогу, напоследок отдав распоряжение: – Похороните старого Еркена с почестями, как воина.
***
КОМИ
Расстрига чувствовал, что силы его окончательно покинули. Макарка уже битый час тащил его, впрягшись в нарты. Собачьи следы он обнаружил давно, но следы плутали и петляли между деревьев. Видимо, собаки, убежав от стойбища, решили поохотиться. То тут, то там виднелись раскопанные в снегу ямки. Иногда следы пересекали утоптанные заячьи тропы. Стояла поздняя весна, и у ушастых зверьков заканчивался брачный сезон. Самцы в поисках самок носились по тропам, забыв про осторожность.
Из крайнего бревенчатого дома в девятнадцать венцов с плоской крышей вышел зырянин и, окрикнув собак, пошел навстречу Макарке.
Молодой стрелец уже не чувствовал ног от усталости. Поднявшись по ступенькам, он буквально ввалился в чом перед входом в избу. Далее их с Расстригой затаскивали уже под руки.
Изба была мала, половину помещения занимала глинобитная печь, устьем направленная в противоположную от входных дверей сторону. Малюсенькие окна были обиты бычьим пузырем. Затащив путешественников, зырянин сходил в чом и принес чугунный горшок с вареной рыбой.
– Собакам варил налима. Остужать ставил, еще горячая еда, кушайте, – поставив на стол чугунок, предложил хозяин.
Оба попутчика набросились на еду.
– Осторожно, там кости попадаются, – усмехнулся зырянин, глядя, как, давясь, глотают куски рыбы пришельцы.
– Нам на Каму нужно, долго еще идти? – вытирая руки о малицу, отозвался Расстрига.
– Нет, два дня на собаках.
– Мы заплатим, отвезешь?
– Сын отвезет. Сколько платите?
– Три монеты бухарские, – выложив на столешницу монеты, предложил Расстрига.
– Сегодня спите, завтра спите. Потом поедете.
– Хорошо по-русски разговариваешь, отец. Где научился? – поинтересовался Макарка.
– Работал на пристани, соль грузил, вот и обучился. Да и в тайгу к нам частенько купцы заглядывают.
Старик поднялся и, закрыв дверцу у печи, пробубнил:
– Ложитесь, люди добрые, утро вечера мудренее. Три бухарских деньги – шибко подозрительно за упряжку собак, на них две деревни купить можно. Или тати, или от голода Бог рассудка лишил.
потесь* - рулевое весло.
курт* - сыр.
чом* - клеть для скота, пристройка к дому.
Ачи Кале - современный Очаков.
продолжение: http://proza.ru/2014/11/07/1788