Был месяц май, возможно, самый любимый месяц у россиян, когда уже позабылись изрядно поднадоевшие за длинную зиму холода и долгие ночи, но еще не наступила изнуряющая до одурения и кипения мозгов жара лета.
Рабочий день в отделе милиции № 7 УВД по городу Курску развивался как обычно. Сначала, начиная примерно с восьми часов сорока минут и заканчивая восьмью часами пятьдесят пять минут (более позднее прибытие считалось опозданием), то группками, то поодиночке в отдел, стоявший чуть ли не на углу улицы Харьковской и Черняховского, рядом со зданием районного суда, живыми пестрыми ручейками (форменную одежду многие почему-то не любили, возможно, как и свою работу) ручейками стекались сотрудники. Они быстренько, большей частью молча, иногда перебрасываясь короткими репликами, проскальзывали мимо дежурной части, мельком бросив туда через прозрачный пластик, заменявший стекло, взгляды – там или не там руководство, приходившее, как правило, раньше своих подчиненных, чтобы заранее ознакомиться с оперативной обстановкой, – и спешили далее, шаркая подошвами или поцокивая каблучками обуви по керамическим плиткам пола, чтобы, скрывшись за металлической решетчатой дверью вестибюля, рассосаться по этажам и кабинетам. Потом, вооружившись ручками и блокнотами, привычно перездоровавшись с коллегами, переговариваясь в основном по пустякам, текли на третий этаж в класс служебной подготовки, заменивший прежнюю Ленинскую комнату, чтобы понуро прослушать краткий анализ работы отдела за прошедшие сутки, ознакомиться с оперативной обстановкой по городу и области, получить ЦУ – ценные указания на текущий день. Почему понуро? А потому, что эта ежедневная процедура стала вязкой тягомотиной как для тех, кто слушал, так и для тех, кто доводил сводки, указания и планы. Она опостылела всем, как зубная боль, как тополиный пух в июне месяце, назойливо гоняющийся за человеком, чтобы забраться ему в глаза и ноздри, вызывая слезы и чох, а у некоторых так и вообще аллергию. Но и без нее было нельзя – давно сложившаяся традиция, специфический производственный процесс, дань служебным указаниям и инструкциям.
Как правило, осуществлял такие совещания лично начальник отдела, подполковник милиции Москалев Алексей Владимирович, принявший «беспокойное хозяйство» от своего предшественника Амелина Виктора Петровича, также подполковника, попавшего, благодаря одному местному словоплёту в герои детективной повести, правда, под фамилией Алелин. И вот уже несколько лет Москалев благополучно «вел» принятый от Амелина «ковчег», в котором, говоря библейским языком, «каждой твари по паре», по пучине безбрежного океана борьбы с преступностью и в конец обнаглевшего криминала, умело лавируя сквозь иногда видимые, но чаще скрытые административно-коньюктурные рифы, смерчи внезапных проверок со стороны прокуратуры и вышестоящих милицейских структур, ураганы разносов. Руководить одним из значимых отделов городского УВД – это только, по мнению дилетантов, считается делом простым, нетрудным и малообременительным: командуй себе да командуй!.. В действительности – этот тяжкий груз не каждому менту по силам, как не каждой птице по силам долететь до середины Днепра, как когда-то гениально подметил Николай Гоголь. Руководя отделом, надо так извернуться, чтобы и задачи, поставленные перед подразделением, были успешно решены, и сотрудники нормально трудились, не омрачая ни своего бытия, ни жизни руководителей, и вышестоящие руководящие инстанции были довольны. Словом, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы»! А это – попробуй-ка, сделай! Тем более во времена бесконечных перестроек, реформ и мало вразумительной демократии, когда жулики и проходимцы чувствуют себя вольготно, а обнищавший в одночасье народ, потерявший рабочую гордость и нравственные ориентиры, не только спивается, но и на любые преступления способен без зазрения совести. Но Москалев, то ли от природы наделенный качествами уравновешенности и спокойствия, то ли сумевший выработать эти качества за годы своей предыдущей работы, довольно успешно справлялся с кормилом милицейского ковчега.
Время от времени при ведении оперативного совещания Москалев предоставляя «слово» то своим заместителям, которых у него было двое – Никифоров Евгений Александрович, возглавлявший службу криминальной милиции, и Карих Сергей Васильевич, руководивший подразделениями МОБ, то начальникам отделений или, как чаще они назывались в обиходе – начальники служб и подразделений.
Традиционно первым заместителем начальника отдела милиции считался заместитель по оперативной работа, отвечавший за службу криминальной милиции. В настоящее время на данной должности уже около года был капитан Никифоров, в недавнем прошлом работавший в этом же отделе сначала рядовым опером, а затем – заместителем начальника уголовного розыска. То есть, это был человек, поднявшийся до руководящей должности с «земли», а потому знавший не только криминальный мир, но и внутреннюю, не регламентированную уставами, приказами, наставлениями и инструкциями, жизнь отдела. Как-то так уж сложилось, что все первые замы, независимо от образования, опыта, специальных званий, а также роста и прочих физиологических отличий, мягко говоря, не обладали пышными шевелюрами. Взять хотя бы последних: подполковника Василенко Геннадия Георгиевича, подполковника Куцевалова Олега Геннадьевича, а также и самого Никифорова Евгения Александровича. Злые языки поговаривали, что свой волосяной покров на головах они вытерли о наволочки чужих подушек. Но это злые языки… Мы же, люди добропорядочные, сами побывавшие в шкуре милиционера, проведшие бурную комсомольскую молодость, чреватую всякими зигзагами, в том числе и амурными, но вовремя остепенившиеся и ставшие солидными отцами семейств, так рассуждать не можем. Просто знаем, что ментам в их вечной беготне и спешке нежиться в чужих постелях и пользоваться чужими простынями и подушками некогда. Если и случается порой «сладкий грех», то не в постелях, а, так сказать, на бегу, прямо на рабочем столе или, в крайнем случае, на стульях. Недаром же все стулья в милицейских кабинетах расшатаны до крайности и всегда жалобно скрипят всеми своими «суставами» при каждом прикосновении к ним. И в этом тоскливом скрипе то ли жалоба на свою «раздолбанность», то ли ностальгические воспоминания о временах, когда они держали на себе тела дев, а не только задницы служилых людей. Впрочем, довольно лирических отступлений, пора возвратиться к основной теме. На наш взгляд, к фактору раннего облысения первых замов «приложил руку» не пресловутый интим, полностью исключенный милицейским уставом и инструкциями из служебной жизни, а их высокий уровень мозговой деятельности, требующий постоянного напряжения сил физических и душевных, большой умственной работы, а также бесконечные стрессы, неизбежные при распутывании клубков преступлений и объяснений с вышестоящими инстанциями.
Опера уголовного розыска (именно опера уголовного розыска, а не БЭП или тем более ФСБ – КГБ, мягко говоря, «благополучно» прокакавшие в свое время великую державу – СССР) делятся, на наш взгляд, на две категории. К первой относятся так называемые «скорохваты», удачливые индивиды в своей профессии, «рвавшие подошвы на бегу», ярким представителем которых был старший оперуполномоченный Черняев Виктор Петрович, работавший в восьмидесятые-девяностые годы прошлого столетия и часто раскрывавший преступления, не покидая служебного кабинета, а хватая удачу за косы. Вторую категорию представляют так называемые «волкодавы». Они «не рвут подметок», не мельтешат, не пытаются с наскока «взять быка за рога», а идут к цели, на первый взгляд, хоть и неспешно, и медленно, но обстоятельно и неотразимо, не очень-то доверяя «его величеству» случаю, которым часто пользуются «скорохваты». Впрочем, и случай они не исключают, правда, считают, что такой фактор стоит всегда заранее подготавливать. Как телегу – зимой, а сани – летом! Чтобы он, этот «случай», был не подарком небес, а творением их воли, разума и профессиональной «подкованности».
Вот ко второй категории оперов, опять же на наш взгляд, относился и Никифоров. Работая несколько лет тому назад опером, обслуживающим поселок КТК, он, как совместно с коллегами, так и лично, раскрыл не одно тяжкое и особо тяжкое преступление, в том числе и убийство. При этом, как правило, действовал не наскоками, не лихой «кавалерийской атакой», а обстоятельно, продвигаясь шаг за шагом к цели. Именно обстоятельность да вдумчивость, с которыми он относился к своей нелегкой работе «опера на земле», и привели его к тому, что был замечен руководством УВД и выдвинут на должность заместителя начальника розыска, а потом и на должность начальника криминальной милиции и заместителя начальника отдела милиции.
«Ну, конечно, конечно… – ухмыльнется скептик и современный Фома неверующий. – По другому-то и быть не могло… Как же, как же… Все верно. А про волосатую руку да мохнатую лапу в подобных случаях лишь только досужие журналюги сказки сочиняют, чтобы рейтинг своим изданиям повысить!..»
Вынуждены посрамить скептиков и со всей решимостью да знанием дела заявить, что именно так и было на самом деле, а никак иначе. И не только с Никифоровым, но и со многими другими. А что же касается «волкодавства» Никифорова, то всего лишь один эпизод из его оперской биографии. Не успел он проработать в своей должности заместителя начальника и полгода, как на поселке Магистральном случилось очередное особо тяжкое преступление – убийство Кошкиной Альбины. Кошкина была женщиной еще той – вела антисоциальный образ жизни, увлекалась спиртным и частыми загулами в компаниях себе подобных. Словом, была чуть ли не бомжихой или на милицейском жаргоне – «ежихой». Но убийство есть убийство. Предстояло найти и передать в руки правосудия убийцу. Оперативные работники, обслуживающие «землю» по Магистральному проезду, «накручиваемые» и подгоняемые не только собственным руководством, но и «коллегами» из городского и областного УВД, спустя пару суток после обнаружения трупа Кошкиной, «нащупали» все-таки подозреваемого – Косоглазова Александра Петровича, в быту более известного под прозвищем Алик, такого же, как и убитая, «ежа». Когда и почему у Косоглазова возникло такое погоняло, теперь уж и он, спроси его о том, не помнит. Не знали об этом, конечно, и опера, но они над такой проблемой и не мудрствовали – иных забот через рот. Так к чему же головы над столь глупой проблемой ломать?! Мы же, читатель, люди с тобой не столь занятые и не столь ответственные, поэтому можем выдвинуть версию, даже две о причинах появления такого прозвища у курского парня. Во-первых, – оно могло образоваться от сокращения его имени близкими родичами, в том числе и матерью, до ласкового Алик. Слово «Александр» произносить долго, к тому же от наличия «трио» согласных в конце слова можно язык сломать. А тут кратко и ласково, в два слога – Алик! Вторая версия не столь поэтичная, зато, на наш взгляд, более верная. Известно, что на Святой Руси уже с незапамятных времен всех любителей спиртного, по научному – алкоголиков, в просторечье – алкашей, величали частично с горечью, частично с сожалением, а частично и с долей иронии и призрения – аликами. Производным словом от научного. Впрочем, пора вернуться к операм седьмого отдела милиции и их потугам по раскрытию особо тяжкого преступления. А опера работали почти круглосуточно, почти без сна. А чтобы работа им медом не казалась, за ними «недреманным оком» надзирали начальники. Но как «не понукали» этих оперов их прямые и непосредственные руководители, задержать Алика они не могли – бросился в бега. Казалось бы, куда среди зимы – на дворе был месяц февраль, причем довольно морозный и снежный, чего уже лет пятнадцать не было, – может скрыться человек? Оказывается, может. Правда, не обыкновенный законопослушный гражданин – городской обыватель, привыкший к уюту и теплу своей квартирки или даже комнатушки в общежитии, который может только к родственникам или друзьям на день другой в «гости» напроситься, а наш, отечественный бомж. Ибо наш бомж, пройдя через все «прелести» вольной жизни, хлестче любых крутых спецназовцев, всех там «голубых», «черных», «красных», «крапчатых», «оранжевых» и даже «зеленых» беретов, овладел навыками выживания в экстремальных условиях. Словом, там, где обыкновенному обывателю «полный каюк», или на прочих сленгах – «полный капут», «полный писец», «полный тунец», а еще «амба» (не путать с «АВВА», «аминь», «отстой» – отечественному бомжу – норма жизни, где он себя чувствует, как рыба в воде, а то и лучше. Так получилось и с Аликом. Вроде бы все о нем известно – где родился, где крестился, где и сколько раз судился, а самого нет. И сколько бы старший оперуполномоченный, капитан милиции, Картамышев Олег Михайлович не напрягался, сколько бы не подключал своих помощников и осведомителей – об Алике ни слуху, ни духу. То ли забрался на «отлежку» в какую-либо нору в пределах Курска и области, неизвестную ни милиции, ни его собратьям-бомжам, тихонько «постукивающим» на контору, то ли уже растворился на бескрайних просторах демократической Руси. Что осталось сыщикам от него, так это оперативная ориентировка с фото фигуранта. Во многих кабинетах курских милиционеров на рабочих столах лежала она, пылясь среди вороха подобных бумаг документов. Имелась и на столе Никифорова. Ни белым, а черным бельмом мозолила глаз. Как постоянное напоминание о том, что преступление не раскрыто, что кровь жертвы, как кровь невинно убиенного Каином Авеля, взывает к отмщению и к наказании. Тут, хочешь, не хочешь, но приходится всматриваться в некогда зафиксированные фотоаппаратом черты лица, ничем особо не выдающиеся и не примечательные, которые, возможно, помимо воли начальника криминальной милиции, чисто на уровне подсознания, откладывались в глубине памяти.
Никифоров мог и не держать на рабочем столе, вечно заваленном разными документами, требующего рассмотрения и отписания исполнителям, делами оперативного учета, которые необходимо было проверить и дать по ним новые указания для ускорения процесса реализации, потока электронной корреспонденции, увеличивающегося не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Но он держал. Скорее не для контроля или «показухи» перед подчиненными, а по старой оперской привычке. Держал, несмотря на то, что «коллеги» из вышестоящих структур насмешливо замечали: «Чего зря пылится? Пусть «ласкает» взгляд оперов – на то они и опера… чтобы с любым дерьмом возиться».
Время бежало, ориентировка лежала, вся милиция отдела «на ногах», а Косоглазов по-прежнему находился в бегах. Впрочем, криминал не дремал, и новые насущные проблемы, становившиеся наиболее актуальными, постепенно отодвигали на задний план вопрос задержания подозреваемого Алика.
Несмотря на то, что майский день начинался как обычно, только на этот раз руководство отдела в лице начальника и его первого заместителя на «посиделках» в своем отделе не присутствовали – их обоих вызывали на очередное совещание в городское УВД. В том числе и для того, чтобы снять очередную «стружку» за нераскрытые преступления, одним и которых было убийство Кошкиной Альбины.
Никифоров вышел на крыльцо отдела и стоял там в ожидании Москалева, задержавшегося в дежурной части, отдавая «последние» распоряжение оперативному дежурному на период своего отсутствия. Улыбчивым колобком по небесной сини катилось солнышко. Из зазеленевших сочной, изумрудной листвой кустов и деревьев, окружавших тыльную сторону отдела, доносилась веселая разноголосица невидимых пернатых оптимистов, радующихся теплу, весне и жизни. От яркого солнечного света, бесконечным потоком лившегося в лицо, Никифоров чуть прищуривался, что, впрочем, не мешало ему наблюдать за тем, как по тротуарам улицы бесконечным броуновским движением, снуя туда-сюда, перемещались легко и нарядно одетые пешеходы, как и распевшиеся птицы, радуясь весне и наконец-то наступившему теплу. И вдруг диссонансом этому движению нарядных курян со стороны рынка появился мужчина, одетый вполне по-зимнему. «Очередной полубомж или бомж, – невольно поморщился Никифоров, как и всякий человек, не очень-то жаловавший этих представителей городского соцума, расплодившихся за годы демократии словно тараканы-пруссаки в коммуналках. – И надо же тебе было, бомжара несчастный, появиться именно в данный момент: такую идиллическую картину перед совещанием испортил. Теперь, считай, весь день коту под хвост! А так ведь хорошо начинался…»
Мрачнея и теряя интерес как к нарядным прохожим, даже к их лучшей половине – представительницам прекрасного пола, к которым Никифоров никогда не был равнодушен, так и к нарушителю благостной утренней картины – бомжаре, он уже шагнул вслед за Москалевым, вышедшим из здания отдела, направляясь к служебному автомобилю, чтобы мчаться в УВД. Но тут что-то «щелкнуло» в мозгу: черты лица нарушителя утренней идиллии показались знакомыми. «Откуда? – сам себя мысленно спросил начальник криминальной милиции. – Откуда?» И память на поставленный вопрос не ответила, а представила картинку его собственного служебного кабинета с листком оперативной ориентировки по убийству с фото подозреваемого на краешке стола. «Алик?! – остановился Никифоров перед уже распахнутой дверцей ВАЗовской «десятки». – Неужели Алик, которого столь долго и бесплодно разыскивает не только весь оперативный состав отдела милиции, но и участковые, и внештатники, и разнокалиберная агентура. Неужто тот самый Алик, из-за которого преступление остается нераскрытым, а городское и областное руководство уже мозжечок продолбило, требуя активизации его розыска?! Да, Алик… собственной персоной!»
– Ты чего?.. – Донесся до сознания голос Москалева. – Пора поторапливаться…
– Я сейчас, – оставив открытой дверцу автомобиля, отозвался Никифоров, лихорадочно перебирая варианты, как остановить, не спугнув, Алика, уже прошедшего весь фасад здания отдела милиции.
– Александр, ты что ли? – довольно миролюбиво, словно старый знакомый, неожиданно встретивший друга, окликнул он в спину удаляющуюся фигуру.
Фигура дернулась, но не бросилась бежать, чего опасался начальник КМ, а медленно обернулась.
– Я…
– К брату направляешься? – вспомнив, что у Алика есть брат Игорь, проживающий на улице Черняховского, недалеко от отдела, все тем же участливо-дружеским тоном спросил Никифоров, одновременно отмахиваясь рукой от просьбы начальника отдела поторопиться, «мол, подожди один чуток, разве не видишь, что знакомого встретил, а совещание подождет, никуда не денется».
Алик помедлил с ответом, видимо пытаясь вспомнить неожиданно обретенного друга, но тай и не вспомнив – мало ли когда и с кем сводила похмельная жизнь – он нерешительно отозвался:
– Да, к брату…
Ответ бомжа в очередной раз убедил Никифорова, неспешно продвигавшегося упругими шагами – чтобы не спугнуть – к объекту оперских устремлений с вытянутой вперед, словно для рукопожатия рукой, в том, что перед ним именно тот человек, которого они ищут.
– Давненько тебя не было видно… Наверно, все дела наши, заботы?..
– Они самые, – буркнул Алик. – А ты кто? – тут же спросил он. – Что-то не припомню…
– А я один из тех, кто жаждет встречи с тобой, – беря цепко за рукав куртки Алика, улыбнулся Никифоров. – Я – кошмар твоих снов последнего времени, начальник криминальной милиции по совместительству. Не желаете ли, гражданин Косоглазов, пройти в отдел? Разговор имеется. Крупный разговор…
– Теперь, вижу, придется… – не стал вырываться и делать попытку убежать Алик, как-то разом весь сникнув и обмякнув, словно сломанный стебель травы под лучами солнца. – Я и сам собирался… надоело бегать, словно зайцу…
– Да все недосуг было?.. – шутливо окончил за Алика Никифоров, внутренне радуясь удаче.
– Нет, – признался Алик, – просто боялся.
– Ментов что ли?..
– Нет, не ментов. Тюряги. И всего прочего…
– Познакомься, – подводя Алика к автомобилю начальника, сказал Никифоров, – это наш разыскиваемый Косоглазов… собственной персоной. Так что, шеф, не ругайся за невольную задержку: никак нельзя было упускать случай личного знакомства с сим персонажем. А не заочного, по фотоориентировке… Уж извини.
– Извиняю, – улыбнулся Москалев, разглаживая своей мягкой улыбкой морщины прежнего неудовольствия. – Отведи в дежурку – и мигом назад. Уже точно опаздываем… Впрочем, победителей не судят. Не так ли?
– Думаю, что так.
Вот таков был первый заместитель начальника отдела милиции.
Второй же заместитель начальника – подполковник милиции Карих Сергей Васильевич, прежде чем добраться до этой должности, прошел путь следователя, заместителя начальника следственного отделения и начальника отделения дознания. Обладая большим практическим багажом в области уголовно-процессуальных и уголовных норм, правоприменения этих норм и хорошо «подвешенным» языком, он уверенно руководил службой милиции общественной безопасности – МОБ, включавшей в себя подразделения участковых уполномоченных, ПДН, дежурную часть, водительский состав и другие.
Служб и подразделений после долгих и неоднократных переформирований, перестроек, реорганизаций и оптимизаций было не так уж и много, например, из структуры отдела отошли в другие структурные управления и ведомства ППС – патрульно-постовая служба, ОВО – отдел вневедомственной охраны, ГИБДД или бывшая ГАИ – государственная автоинспекция, ПВС – паспортно-визовая служба. Но, тем не менее, их имелось еще достаточно, несмотря на то, что порой подразделение составляли всего два-три человека. Следовательно, было достаточно и начальников этих служб и подразделений, а потому перечислять их поименно нет смысла. Возникнет необходимость – уверен, будут названы… поименно, с указанием должностей и спецзваний и иных характеристик.
Однако очень часто оперативные совещания или, попросту говоря, оперативки, вел и помощник начальника отдела милиции по кадрам – подполковник Анпилогов Олег Федорович, как говорили в старину на Руси, муж велеречивый, языкастый и донжуанистый, пользующийся популярностью у представительниц прекрасного пола, которого в седьмом отделе милиции всегда было достаточно, а уж за его пределами, так, вообще, не счесть. Впрочем, как говорится, со свечкой в его альковах никто не стоял, и о его амурных делах можно было только догадываться. Но вместе с тем опытный и хваткий, не раз побывавший в служебных командировках по «горячим точкам», в том числе и в Чечне, а потому и пороха вдоволь нанюхавшийся, и крови навидавшийся, а также иных прочих «прелестей» войны, о которых вслух стараются не говорить. Когда-то в начале приснопамятных девяностых годов, когда рушился Советский Союз, а вместе с ним и армия, молодой лейтенант Олег Анпилогов вынужден был перейти на работу в милицию и начать свою деятельность на поприще участкового инспектора шестого отдела милиции, базировавшегося в ту пору на территории микрорайона Магистральный. Но с тех пор много вод утекло, и вот уже подполковник милиции Анпилогов многие годы трудился в ОМ-7 на должностях, связанных с кадровой и воспитательной работой.
Если начальник отдела стремился долго не задерживать подчиненных, то его помощник, на котором лежала обязанность воспитателя, несмотря на неоднократное изменение названия его должности, мог витийствовать подолгу, зачитывая по долгу службы и в качестве воспитательных мер бесконечные приказы о взысканиях и наказаниях нерадивых работников. Иногда были приказы и о поощрении, но они были редки и, как правило, приурочивались к каким-либо датам в жизнедеятельности органов внутренних дел. В милиции поощрения не поощряются.
Когда же оперативное совещание (за исключением вторников, по которым проходили еще занятия по служебной подготовке, требующие дополнительного времени) заканчивалось, и сотрудники шумно вновь растекались по кабинетам, то вскоре из репродукторов, помещенных для большей целости и надежности в металлические футляры-пеналы и размещенных по углам коридоров, раздавался громоподобный голос оперативного дежурного или его помощника, нечеловеческим, металлическим тембром оповещавший всех о том, чтобы сотрудники уголовного розыска немедленно собрались в кабинете своего начальника – майора милиции Дремова Алексея Ивановича. И вслед за этим на втором этаже, где находились кабинеты сотрудников УР, можно было услышать разноголосое шарканье ног: опера, кто, поспешая, а кто, и идя вразвалочку, кто молча, а кто с шутками да прибаутками, с беззлобным подтруниванием над коллегами – неизменным атрибутом оперов всех времен и народов – шли на очередные «посиделки», называемые «пятиминутками» или планерками.
Все это было уже ритуалом, давно заведенным, нудным, но и необходимым, как физзарядка, чистка зубов и умывание по утрам. Ведь каждый сотрудник и без планерок прекрасно знал о той горе материалов, которая требовала скорейшего разрешения. Однако начальствующее око оно и есть начальствующее – не только видит, но и зрит в корень, как поучал когда-то Козьма Прутков – самый известный на Руст делопроизводитель и знаток канцелярской казенной мудрости.
Оперуполномоченный Косьминин Роман Вадимович, дослужившийся уже до капитанского звания и являвшийся чуть ли не «старожилом» отделения уголовного розыска – текучка в отделении, как, впрочем, и в других службах, была высокой – откровенно не любил эти «посиделки», отнимавшие добрый час рабочего времени, да куда от них денешься. Вот и приходилось, окинув в очередной раз безрадостным взглядом «пасьянс» из разложенных на рабочем столе материалов проверки, многие из которых уже требовали немедленного разрешения, и, чертыхнувшись про себя, идти в кабинет начальника розыска.
Косьминин, возможно, был не самым лучшим сотрудником в отделе, зато, точно, самым высоким. Возможно, за высокий рост да за звучную фамилию друзья опера приладили ему прозвище «Космос». Опера, как и их антиподы из противоположного лагеря общественной жизни – жулики разных мастей и окрасов – своего существования без прозвищ не мыслили. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься… Впрочем, роста своего Косьминин нисколько не стеснялся, ходил всегда прямо, и что такое сутулость – не знал и знать не желал. За полученное прозвище на коллег не обижался – у других «псевдонимы» были куда заковыристее и неудобоваримее.
Когда-то, в далеком уже две тысячи третьем году, он, как и многие его товарищи по «альма матер», после окончания Курского филиала Орловской высшей школы милиции впервые, возможно, немного робея, – как-то она сложится его милицейская судьба, – переступил порог отдела, а теперь был одним из ведущих оперативных сотрудников уголовного розыска. В отличие от своих коллег по сыскному ремеслу, начинавших карьеру с топтания «земли», так называемых зональников, он сразу же был определен на линейный участок борьбы с преступностью: на розыск лиц, занимающихся хищением мобильных телефонов – последствия технического прогресса. Да, технический прогресс на месте не стоял, но и криминал дремать не собирался: раз был спрос на чудо техники связи, то были и предложения. Закон рынка.
Иногда коллеги, зональные опера, дуреющие от наплыва различных преступлений, сыпавшихся на них как из «рога изобилия», завидовали ему, работавшему по одной линии преступности и имевшему неплохие показатели раскрываемости. Впрочем, завидовали, возможно, не ему, как человеку-сыскарю, а тому обстоятельству, что в раскрытии хищений «мобил» у него был надежный помощник в лице все того же технического прогресса. Напичканные электронными схемами «мобилы», даже находясь в чужих руках, «умудрялись» подавать «свой индивидуальный голос» матке – станции, к которой были «приписаны». Да, это так. Но и тут свои закавыки имелись. Сотовые станции, конечно, могли фиксировать своих разномастных «детенышей», несущих им ежечасно, ежеминутно, ежесекундно денежки, как пчелы мед, кормя владельцев и обслуживающий персонал, по их «имэям» и «симкам». Только беда в том, что сотовые компании не входили в систему МВД, а, соответственно, не спешили делиться своей информацией с органами правопорядка. Кроме того, операторы сотовой связи – это тоже люди, и как все люди, были со своими заморочками и «тараканами» в голове, которым было глубоко плевать не только на потерпевших от рук воров и грабителей, но и на оперов со всеми их заботами и тревогами. Вот и приходилось вертеться, как белка в колесе, чтобы ускорить процесс выслеживания похищенного аппарата. Впрочем, даже если удавалось не только отследить, но и обнаружить мобильный телефон, и изъять его у нового владельца, то не так-то просто было докопаться до похитителя. Новый владелец, если это был не сам грабитель, которого легко мог опознать «терпила», заявлял с ухмылкой, что «мобильник» он приобрел у неизвестного ему человека, не зная и не ведая, что «мобила» ворованная, а потому с него «взятки гладки». Такому «добросовестному приобретателю» можно было верить или не верить, даже сколько угодно не верить, только поделать с ним было ничего нельзя. Не было весомых доказательств его преступной деятельности.
– Ну, что, орлы, куриные перья, которые не в облаках парят, а на земле в дерьме ковыряются, – начал, как всегда довольно оригинально и громко, совещание Дремов, большой знаток специфических присказок, поговорок и прибауток, обведя сотрудников цепким ястребиным взглядом черных глаз, – кто может порадовать руководство успехами в борьбе с преступностью? Кто чем похвастает? Хочется надеяться, что не перевелись еще Жегловы и Шараповы на земле Курской?
После выхода кинокартины «Место встречи изменить нельзя», снятой талантливейшим советским режиссером Станиславом Говорухиным по книге братьев Вайнеров «Эра милосердия», главными героями которой являлись советские сыщики убойного отдела Жеглов и Шарапов, было написано немало книг и снято новых кинофильмов куда как с более «крутыми» героями, настоящими суперменами. Но образы полюбившихся всем зрителям оперативников из первого фильма, талантливо сыгранные В. Высоцким и В. Конкиным, затмить не могли. Ни «Знатоки», ни «Крутые», ни герои с «Улиц разбитых фонарей», «Ментов» и «Бандитского Петербурга», ни фантастические эксперты из ФЭС телеромана «След», ни оперативник Дикий-Дьяченко из телесериала «Дикий», роль которого виртуозно исполняет Игорь Лифанов, ни начальник одесского угро из кинофильма В. Меньшова «Ликвидация» со своей знаменитой присказкой «картина маслом», ни десятки иных прочих, вполне симпатичных и хорошо запоминающихся, но… Даже ранее десятилетиями культивируемый образ милиционера Аниськина, созданный талантом В. Липатова и воплощенный на экране артистизмом блистательного М. Жарова, и тот поблек. Поэтому в милицейской обиходной героике именно Жеглов и Шарапов олицетворяли собой лучшие образцы представителей уголовного розыска, бесстрашные, бескомпромиссные, преданные всеми фибрами своей пролетарской души делу борьбы с преступностью.
Однако все оперативники уголовного розыска седьмого отдела милиции, выслушав очередное «лирическое» вступление начальника, кто, насупившись, кто, нахмурясь, молчали. У каждого на рабочем столе и в сейфе лежали горы материалов о всевозможных преступлениях, как правило, тяжких, ибо мелочевкой розыск не занимается – на это есть участковые уполномоченные и инспектора ПДН – но все они были из раздела висяков. Выходило, что современным Жегловым и Шараповым «порадовать» руководство было нечем. По крайней мере, в ближайшее время. И это, несмотря на то, что руководство всех уровней так хотело бы быть «обрадованным».
– Ну, что ж… начнем по порядку, – холодно улыбался Дремов.
«По порядку» у начальника отделения розыска, смотря по его настроению, могло означать что угодно: алфавитный порядок начала фамилий сотрудников, порядок расположения кабинетов и, соответственно, занимавших их сотрудников, порядок того, как на данный момент расселись в его кабинете подчиненные. А также еще с добрый десяток вариантов.
Сегодня порядок, по-видимому, начался с самого дальнего кабинета, в котором большую часть времени суток ежедневно обитали старший оперуполномоченный Морозов Александр Викторович, специализирующийся на раскрытии преступлений, связанных с кражами и угонами автотранспортных средств, а также с хищением у сельского населения и сбытом в городе на рынках домашнего скота, и оперуполномоченный Косьминин.
– Как там у нас, Александр Викторович, дела с угонами АМТ и лохматостью КРС? Повысились или остались на прежнем уровне?
– Не понял? – был слегка озадачен Морозов столь необычным «вступлением» своего непосредственного руководителя. – Какая еще такая лохматость?
– Девки спорили на даче, у кого… э… рука лохмаче, – тут же оскалился в скабрезной улыбке тезка Морозова, старший лейтенант Каменев, отвечавший за работу по линии борьбы с наркоманами и проститутками, – оказалось, что лохмаче у самой хозяйки дачи. А почему? – задал он вопрос и тут же ответил сам: – А потому, что крышевал ее ОБЭП.
– Я грешным делом подумал, что ты иную лохматость имел в виду, – был разочарован Шатунов Николай, уже который год исполняющий обязанности старшего оперуполномоченного. Воз-то он тащил за всю зону КТК, но должности соответствующей не получил. Лимит старших оперов был выбран. – А то слишком прозаично.
– У кого что болит, тот о том и говорит, – беззлобно огрызнулся Морозов.
– Ша! – оборвал обоих оперов Дремов, слегка стукнув по крышке стола ладонью, схожей по параметрам чуть ли не с милицейской фуражкой пятьдесят седьмого размера. – Это я из мультика про Простоквашино, – пояснил иронично. – Помните, как кот Матроскин, пес Шарик да дядя Федор письмо писали родителям дяди Федора, в котором говорилось, что «кости ломит так, что того гляди, хвост отвалится…»
– …а «лохматость повысилась», – чуть ли не хором подхватили опера, быстро «въезжая» в тему.
– Пошутили – и ладно, – улыбнулся краешками губ Дремов, затем продолжил басовито: – Пора делом заняться. Ибо делу – время, а потехе час.
– Так мы-то и часа не потешились, – ввернул старший оперуполномоченный Дёмин, обслуживающий со своими оперативниками микрорайон поселка резинщиков или РТИ, как было более привычно по старинке называть его, «легкий» не только на ноги, без которых опера, как и без головы, представить невозможно, но и на язык.
Евгений Станиславович Демин в опера пришел из службы участковых, был в меру расторопен, удачлив, имел не только теоретические знания, но и оперскую хватку, то есть тот набор оперативных «инструментов», которые позволяли ему довольно часто выходить победителем в непрерывной борьбе криминала и органов правопорядка. Это не только выдвигало его на лидирующую роль среди оперативников уголовного розыска, но и допускать иногда фривольность с руководством. Впрочем, до прежних «скорохватов» и «волкодавов», работавших в розыске, в том числе и на территории, обслуживаемой им, как, например, Черняев Виктор, Клевцов Вячеслав или же Василенко Геннадий, о которых рассказывали ветераны, было далеко. Но все же…
В седьмом отделе, одном из немногих во всей области, работал Совет ветеранов. Руководством отдела, несмотря на острую нехватку помещений для сотрудников, Совета ветеранов был выделен отдельный кабинет, в котором члены совета, или, по выражению острого и малосдержанного на язык начальника отделения уголовного розыска Дремова Алексея Ивановича, старперы, обитали ежедневно до обеденного перерыва. Что-то читали, что-то писали, время от времени обновляли фотографии на стенде ветеранов, иногда выступали перед сотрудниками во время торжественных собраний, посвященных очередной годовщине органов внутренних дел или Дню Победы. Впрочем, чем они конкретно занимались, оперуполномоченный Косьминин, загруженный не только по горло, но и по макушку собственными заботами, особо не интересовался. Копошатся, ну и пусть себе копошатся… Впрочем, иногда, когда коллеги заводили речь о ветеранах, то, как правило, приходили к общему мнению, что члены Совета, скорее всего, в основном занимаются бесконечным пересказыванием милицейских баек столетней давности, тех времен, когда они были действующими сотрудниками милиции, да делами своих вышедших на пенсию коллег: кого-то посетить на дому, кому-то вручить памятный лист по случаю очередной круглой даты рождения, возможно, ходатайствовать перед руководством УВД о материальной помощи. Возможно, время от времени «принимают по сто грамм на грудь». Иначе для чего в их небольшом кабинетике на одной из открытых полок шкафа наряду с баночками растворимого кофе, меда, сахара, упаковками заварного чая в пакетиках, стоят стеклянные стопки да пластиковые стаканы, из которых, как известно, чай не гоняют… А если же заглянуть на полочки, прикрытые дверцами, то можно обнаружить и тарелки, и вилочки и многое иное, что прямо указывает на их истинное предназначение.
Иногда кто-либо из постоянных членов Совета ветеранов, из личного интереса или же скуки ради, вступал в контакт с кем-либо из оперов, искренне удивлялся такому количеству материалов, которое находилось «на руках» исполнителя, и с радостью констатировал, что в «их время» материалов было, пожалуй, на порядок меньше. А уж их заявление о том, что в Промышленном РОВД, обслуживающим раньше весь Сеймский округ (на территории которого сейчас находятся три отдела милиции) оперативные дежурные порой по неделям никаких сообщений о преступлениях не регистрировали, не удивляло, а поражало собеседников: «Неужели такое могло быть? Не шутки ли это уважаемых ветеранов?» Оказывается, могло быть и было. В те годы, названные каким-то борзописцем «застойными», если и был где застой, то не в экономике, не в промышленности, а в криминогенной составляющей того общества.
Это не мы жили и работали в «застое», – повторяли ветераны, – это вы, сегодняшние, живете и трудитесь в полном «отстое», как говорит современная молодежь – основной поставщик кадров для криминала. Даже министр ваш, нашим его как-то неудобно называть, этот четерехзвездочный, почти как армянский коньяк, генерал армии, то ли из-за боязни потерять министерское кресло, то ли от большого ума, то ли с перепугу перед так называемой общественностью, на весь мир вещает, чтобы сотрудникам милиции не помощь оказывали, а оказывали неповиновение и откровенное сопротивление вплоть до применения физической силы, если те, де, будут вести себя неадекватно. Такого в наше время не было и быть не могло. Да до такого ни в одной стране мира, какой бы там демократический режим не был, никто бы не додумался сказать! – возмущались они. – Как при таком раскладе вам работать, неизвестно… ум за разум идет!
Самой заметной, самой знаковой фигурой среди ветеранов и членов Совета был бывший начальник Промышленного РОВД, полковник милиции в отставке Воробьев Михаил Егорович – настоящая легенда всей курской милиции. К тому же ветеран Великой Отечественной войны. Именно он был заводилой и душой ветеранской компании.
Дремов, недовольный тем, что его перебили, резко одернул Демина и продолжил пытать Морозова.
Клянусь милицейской кокардой…
Клянусь милицейским свистком…
Не смущай мои милицейские погоны, они и так красные от стыда за ту зарплату, которую платит государство…
Ты такой бесхитростный и прямой, как кант на милицейских брюках…