«Какой же холодный мрамор на платформах», - думал я, лежа, накрытый белой простыней. «Да, холодный и на редкость жесткий». Дуновение воздуха от проезжающих поездов шевелило волосы на макушке, до которой простыня не доходила. Это вызывало легкий зуд и желание почесаться. Жаль, что мертвый, не почешешься. Ведь мертвый же, иначе зачем казенную простынку на пол класть и пачкать.
А голоса где-то в вышине за границей полупрозрачной простыни то ли шепчут, то ли охают, говоря о том, что я лежу тут к их счастью или видеть меня тут к их счастью. Мы вообще помираем, как оказалось, для счастья страждущих узреть смерть. Ну что ж. Зрите. Я не возражаю. Хотя смел бы возражать.
Вот девица подошла, каблуки безумно длинные. Кого ты хочешь обмануть, красотка? Ясное дело, что ты метр с кепкой, а не кандидат в модельную школу. Смотрит на меня, а я про таки вижу борьбу ее мыслей: испугаться или полюбопытствовать? Но победила, видимо, ответственность и страх получить нагоняй на работе. Каблуки неровно зацокали, удаляясь от края моей простыни. Вот, будет, что ей поведать коллегам за чашечной кофе с печеньками.
Интересно, а почему я не полетел по пустому и светлому коридору, как описывают это во всяких желтых газетах, а продолжаю лежать в гуще людского потока московского метрополитена. Массы людей, проносящихся мимо, продолжали излучать, как та девица страх и любопытство. И у многих я читал желание заглянуть ко мне под простынь. Или даже приоткрыть мне веки и посмотреть в глубину меня. Интересно, а веки у меня открыты или уже кто-то позаботился о сохранении приличного вида внезапно умершего человека? Но народ, не останавливаясь, пробегал мимо. Как это похоже на все, что происходит с тобой при жизни. Все стараются заглянуть тебе под одеяло, но потом стыд и страх словно одергивает любопытные руки.
Ближе всего и, скажем так, более приверженным к делу о моей смерти, был упитанный представитель власти, облаченный словно по случаю в ритуально мрачные черные одежды. Все никак не могу привыкнуть, что теперь их надо величать на западный манер – полицией. Как бы себя приучить – полиция, полис, город, польза для общества… А собственно, зачем я все это делаю, раз необходимость уже отпала.
Интересно, а от чего я умер? Вроде как здоровый был с утра. Может, эти индюки ничего не смыслят в естествознании и поспешили с простынями и одеялами. А мне ж на работу надо, на летучку, оглашать нелицеприятную правду о наших поставщиках. И на телефон пару сотен должен был бросить. Мобильный кредит это, конечно, хорошо, но не бесконечно ведь. Вот умер невзначай, поставщики останутся не разоблаченными, а сотовым операторам не достанутся мои кровные. Резюме: не зря умер.
Мое внимание вновь привлек полисмен. А вот если помрет он, в метро, по коридору какого цвета полетит его душа? Светлому, как все, или черному, как его форма, как полис-мегаполис, который напитал его своей мрачностью. А ведь стоит парень и думает, на кой черт ему сдалось умереть вот именно здесь и сейчас, в мою смену. Ну да, такой уж я вредный, вечно создаю препятствия и неудобства окружающим. Вибрация в кармане брюк вернула мои мысли к рабочим моментам и приятно защекотала гениталии. В голове замельтешили мысли о информации, которой так ожидало мое руководство. Может, какая добра душа вынет телефон из штанов? Ах, я же труп.. Наверное, это делать ужасно противно…
А хотя мент вынет, не побрезгует это точно. Да и мобильник поменяет со старенькой Нокии на Айфон. Надо ведь трубку снять. Сказать, абонент умер, перезвоните позднее, точнее никогда.
Ощущения от звонка телефона неожиданно спровоцировали интересную мысль: а как я сейчас выгляжу? Мужчиной или женщиной? Саму природу мысли можно назвать дамской. И тут бабулька подошла, препротивная. Страх смерти у нее видимо уже настолько сжился с сознанием, что мой вид ее ничуть не поразил и не напугал. Вот встала и заохала. “Совсем молодой ведь, небось, спился, дурачок”. Хватит скулить, старая. Глаза-то пустые у тебя, все ведь равно, кто я и что я. Лишь бы языком молоть. Если б я был женщиной, то я бы, вероятно, была молодая, а не молодой. Так что старуха хоть и мерзкая, но пользу принесла.
Телефон заглох и впервые в толпе появилось ощущение приближения чего-то, страха и любопытства не излучающего. Какое то новое чувство было в этом приближающемся объекте... Я лежал/лежала/лежало (нужное подчеркнуть), и гадал/-а/-о, что же это за такое знакомое, но сейчас так трудно вспоминаемое ощущение... А! Точно. Голод! Просто голод. Желание хорошего куска мяса, да с картошкой, да с зеленью, под глоток хорошего терпкого сухого вина. Точно. Мужик я.
Чувство постепенно охватывало тело, зародившись где то в недрах живота и поднимаясь все выше к селезенке и печени... И приятные мысли о аппетитной пище сменились на отвратительное ощущение. В нечто мерзкое... Будто огромный червяк (чем-то он был схож с монстром из фильма дюна) прогрызал мои внутренности тупыми зубами. Вот тебе и картошечка с мясом. Сам стал пищей для таинственного ужаса. И больно то как... Я всегда представлял, что смерть светла и поведет меня по коридору к вратам рая, а оно все грызет меня и грызет. Да подавись ты чудище, чем нибудь! Жаль, камней у меня вроде не было, ни в почках, ни в желчном пузыре. Звонок из штанов прервал жамканье челюстей. Монстр поднял голову и замер. И тут произошло невероятное. Телефон из штанов обрел жизнь и вступил в схватку с червем. Светлая, прозрачная рука, потянулась из экрана смартфона и схватила монстра за горло. Финал был предопределен. Хотя я со странным равнодушием глядел на битву. Червь отплевывался моими внутренностями и издох. Телефон снова стал телефоном и продолжил настойчиво трезвонить. Хоть червь был побежден, но боль оглушительной волной захлестнула тело. И тут я услышал собственный голос, или всхлип или крик. И крик этот был мужским, низким и хриплым. Что ж, я мужчина теперь наверняка. Определились бесповортно. И тут я уже не видел ни червя, ни спасительной руки из телефона. Я чувствовал свое разодранное на части тело, испытывая адскую боль. Куда то пропала обстановка метро, потоки воздуха не касались волос. Мой затылок уже не упирался в мроморную плиту. А мирно покоился на чем то вполне человеческом и земном. Неужто я в кровати? На настоящем матрасе? Точно - на нем. На матрасе, мокром от пота. Боль терзавшая мое тело потихоньку отступала, а телефон на тумбочке у изголовья продолжал трезвонить.
Мутным, полуобморочным глазом я посмотрел на часы - было только три минуты четвертого. Медленно, словно боясь, что боль появится вновь, я перевел взгляд на светящийся дисплей моего Айфона. Абонент был незнаком телефону. Он его обозначил лишь как набор сухих, бездушных цифр. Не фото, не характерный сигнал. Но для меня, для человека в этих цифрах было закодировано все. Это был номер, звонка с которого я ждал, казалось бы, всю жизнь. Номер, который хранился у меня не в телефоне и компьютере, не в старых записных книжках, а в душе, в груди, в сознании. Номер, само чтение которого заставляло сердце биться часто-часто и дыхание при виде его прерывалось, когда непослушное сердце с размаху ухало вниз, куда то в живот и во рту появлялся кисловатый вкус батарейки. Я хотел было рвануться к телефону, схватить его, прижать к уху, как хотел прижимать нечто важно, теплое и доброе, которое скрывается за этим номером.
Но телефон умолк и перед тем, как перезвонить, я несколько мгновений восстанавливал недавние события у меня в голове.
Четыре года назад после очередного разрыва наступила у меня в жизни та полоса, которая на зебре после чередования черных и белых полос, заканчивается у нее под хвостом. Я пил, я сидел на сайтах знакомств, я встречался без разбору не пойми с кем, пока однажды коллеги не прониклись моей ситуацией после второго стакана и не подсунули мне контакт некого психолога. Говорили, мол дама хоть куда, буквально из мертвых воскрешает, кудесница. Женщина, психолог, - чушь, думал я. Чушь, развод на деньги и пошлые бабьи штучки. Хотя когда окинул относительно трезвым взглядом по утру барышню, с которой мы вечером сливались в пьяном угаре, решил воспользоваться предложением. Уж очень она была страшна. Особенно напугали меня ее зубы. Видимо, они и явлисиь прототипом челюстей червя из моего кошмара. А ведь с ней надо было утром хотя бы в щечку поцеловаться. Приличия ради.
Потом была работа...и потом еще работа... И спустя недели полторы, наверное, я при входе в квартиру наткнулся выпавший обрывок салфетки, на котором карандашом неряшливо был написан номер. Не долго думая, я набрал номер, трубку подняли и низкий женский голос представился и сообщил, что слушает меня. Я попросился на прием и уже на следующий день был по указанному адресу. Офис оказался обычной квартирой на первом этаже панельной пятнадцатиэтажки. Дверь открыла высокая и не старая женщина с распущенными черными волосами до середины спины. Деталей лица я не запомнил, будто в ее внешности соединились тысячи знакомых мне лиц, начиная от рафаэлевской мадонны, заканчивая миловидной секретаршей шефа. Она молча пригласила меня в комнату, и вот того, что было дальше я практически не запомнил. Запомнил только то, что сидел в кресле, а она сидела напротив и что-то говорила. Я расплатился, за мной закрыли дверь, как то я добрался домой, даже не купив традиционного пива по дороге и упал в кровать.
Я усилием воли перевернул тело на бок, оно еще гудело и вспоминало о черве и его зубах. Затылок, видимо, во сне столкнулся с туалетным столиком и тревожно заныл. В этот момент телефон вновь ожил. Я вынул из-под одеяла руку, протянул ее и поднес трубку к уху. “Я слушаю”, - волнуясь, с колотящимся сердцем, сказал я. Женский голос на том конце провода принялся было кричать мне, что я бесчувственный болван, козел и придурок, но потом как-то изумленно осекся и после паузы робко спросил, звонит ли она по номеру такому-то, называя совершенно незнакомый номер. Я ответил, что она ошиблась и в ответ посыпались извинения за звонок в такой поздний час. Голос объяснил, что кризис отношений, что перебрала с подругами, что именно сегодня решила наконец расставить точки над Ё. И я, повинуясь какой то залихватской внутри меня удали, сказал, что такие серьезные шаги без репетиций предпринимать никак нельзя, и предложил приезжать прямо сейчас ко мне, за мой разумеется счет, и порепетировать сцену расставания. И голос согласился. Внутри меня разлилось чувство, что все идет именно так, как должно, что все правильно и непоколебимо в нашем переменчивом мире. И родилась уверенность, что рука из моего смартфона во сне - это была ее рука. Или мысль, или она сама пришла мне помочь. Я продиктовал свой адрес. Голос на том конце провода ответил: "Выезжаю через двадцать минут".
Мысли о бессмысленности существования перестали во мне существовать.