Христианские мотивы «Сталкера» - не то, чтобы общее место, просто превращение образа Сталкера – Рэдрика в юродивого, как и многие другие нарочито «христианские» пассажи Тарковского вызывают у меня сомнения.
К сути сомнений. Сталкер Стругацких – Рэдрик – безнадежно деятельный персонаж. Сам не могущий ничего исправить и не просящий ничего себе, он все-таки пытается изменить жизни других, осознавая всю тяжесть и мессианскую природу своей работы.
Безымянный Сталкер Тарковского, действительно, юродивый, но отнюдь не в высоком смысле отказа от себя. Демонстрируя Писателю и Профессору свою вторичность и слабость, он валяется в слезах и грязи, упиваясь собственной слабостью, якобы оправданной тем, что «черствость и сила –спутники смерти». Обилие крупных планов и тихих монологов героя Кайдановского превращает историю Стругацких в театр личной драмы, что ни мало не убеждает меня в христианской сущности этого образа. На ум приходит легко избиваемый Марком Крысобоем булгаковский Иешуа, не становящийся Христом в глазах читателя по причине бичевания.
Автор статьи «Сталкер» – путь священника (опыт богословского прочтения кинофильма Андрея Тарковского «Сталкер»,http://www.bogoslov.ru/text/3557975.html) отец Дмитрий Барицкий настаивает на сходстве комнаты, находящейся в Зоне с православным храмом: «Что же такое эта Комната? Интерпретировать этот таинственный образ помогает явно не случайная деталь: строение, в котором она находится, отчетливо напоминает православный храм (можно разглядеть алтарную абсиду, четверик и трапезную)». Пусть даже так, но для чего меня хотят убедить в том, что само наличие христианской символики гарантирует христианский смысл?
Я допускаю, что комната – есть место, дарующее исполнение желаний, но почему считается, что Профессор и Писатель обращаются за исполнением желаний к Богу, через его «священника»-Сталкера? Может, все дело в нашей уверенности в том, что Господь является вечным должником еще ничего не создавших и возможно, бездарых, Писателя и Профессора, и a priori обязан исполнить их желания? Оба эти героя, как и сам Сталкер, лишенный Тарковским имени, периодически принимаются с упоением судить наш мир, человека, друг друга, отчаянно являя собой, возможно созданный режиссером неосознанно, жестокий шарж на русского интеллигента.
Вернемся к комнате - храму и к идее исполнения желаний.
Где в восприятии Всевышнего в качестве всемогущего официанта заложен христианский смысл? Или христианская сущность фильма состоит в прекрасной сцене, где Писатель возлагает на собственную голову терновый венец?
Пугает вовсе не эта буквальность. Бог с ней. Страшна здесь возможность невольного искажения христианской идеи страдания.
В русском сознании мысль о том, что " покупается счастье страданием" с нелегкой руки Достоевского, почти заменила Символ Веры. И никто не дает себе не простого труда спросить: действительно ли Всеблагой нуждается в наших муках, как доказательстве веры или плате за счастье?
Вспомните, что мы говорим о Боге никогда не желавшем мук и смерти ни Адаму, ни Каину, ни жителям Содома. Все эти страдальцы, увы, сами выбрали свой путь.
Апологеты Христианства, как веры в страдание, в ответ мгновенно приводят в пример Христа, Апостолов и Святых Мучеников, почему-то не видя разницы между страданием за Истину, и страданием, как самоцелью или способом "поткупа" счастья, читай: Бога.
Муки Учеников Христовых, и, конечно, сами Страсти Господни, не являлись обетом и уж точно не доставляли мученикам самоупоительного наслаждения.
Наше имя является для каждого из нас самоочевидным. Но представьте, что Вас под пыткой заставляют отречься от собственного имени. Вы, конечно, можете именно так и поступить, но от этого Вас не станут звать иначе.
Столь же самоочевидным, что и Ваше имя для Вас, была для самого Христа и Его Учеников Божественная природа Иисуса. Мучители стремились заставить Спасителя и всех страдавших за Него, отречься от этой Истины. Невозможно отречься от того, что несешь в себе неизменно, по природе своей. Поэтому был мучим Христос. Невозможно отречься от Истины, служа Ей, однажды причастившись Истины, и отныне неся Ее в в себе. Поэтому, а вовсе не во имя страдания мучимы были Апостолы и Святые.
Пытающиеся купить счастье страданием, забывают также про моление о чаше, в котором Христос не просто смиряет ужас перед неизбежным, но и решается на крест не ради креста, а ради собственного и нашего Единства во Отце. Христос не покупает никому билета в рай, а просто отстаивает очевидное.
При этом именно восприятие христианства, как религии безропотных, вечно кающихся и наслаждающихся самобичеванием страдальцев, и породило бесплодных и бессильных персонажей "Сталкера", считающих безволие синонимом кротости, а кровоподтеки, выставленные напоказ, признаком святости.
Я вовсе не ставлю под сомнение художественные достоинства фильма. Мне просто хочется понять стремление зрителя к поиску христианских и даже эсхатологических глубин там, где их может и не быть.
Андрей Арсеньевич Тарковский, верил, по его собственным словам, «не в Бога, а в духовные силы человека, поскольку Бог, то дарящий надежду, то отнимающий её, не редко бывает вероломнее разбойника с большой дороги» (Тонино Гуэрра «Мой Друг Андрей Тарковский»). Однако, по мнению многих режиссер именно в «Сталкере» по-новому прочел Евангелие. Так ли это? Я склонен считать, что нет.
Несомненно, христианским фильмом Тарковского, фильмом ставящим вопрос о соотношении дара, смирения и ответственности, является «Андрей Рублев». Беседа о христианской сущности «Сталкера» кажется мне несколько выспренней и надуманной в сравнении с монологом Кирилла в «Андрее Рублеве»: «за святые дела какие перед Богом [ты получил свой талант]? Может, и я бы молчал и терпел всю мерзость эту, если бы талант был у меня! Да что там талант, хоть бы небольшая способность иконы писать! Не дал бог таланта, слава тебе, Господи! И счастлив я, что бездарен. Потому только честен я и перед богом чист!». Но тема таланта, дара У Тарковского – это предмет другого разговора.