Буква Х

Памятник Борцам Пролетарской Диктатуры, изд. 3, Издание Истпарта, 1925.
Фрагмент  Буква Х с.613-641 Указатель 16-17

ХАЗАНОВ Зиновий Моисеевич. - 11 января 1920 г. пал жертвой долга, заразившись сыпным тифом, ординатор 240-го госпиталя при «начэвак» 140, цветущий, полный сил и энергии (32 лет от роду) тов. 3. М. Хазанов. По окончании медицинского факультета он с любовью и полным напряжением сил предался делу, работая как непосредственно на эпидемиях, так и подготовляя путем чтения лекций вспомогательный медицинский персонал. Помимо своей тяжёлой повседневной работы в сыпно-тифозном госпитале, т. Хазанов организовал в Тюмени курсы по подготовке дезинфекторов и красных сестер милосердия и был на них руководителем. С воинскими почестями, сопровождаемый глубокой скорбью всех его сослуживцев и слушателей, он был похоронен в г. Тюмени 13 января 1920 г.
ХАЗАНОВ ** Израиль (Гриша) - уроженец г. Херсона, член комсомола, председатель Комитета союза коммунист. молодежи в деникинском подполье, г. Николаева, погиб 19 лет в числе 61, расстрелянных ген. Слащевым в г. Николаеве в ночь с 6 на 7 ноября (с. ст. ) 1919 г. Перед расстрелом подвергался жестокой пытке. На площади труп его найден был сильно изуродованным: рука и нога были отрублены. Вместо головы торчал изрубленный позвоночник. Головной мозг целиком валялся в нескольких шагах от трупа. Череп не был найден. (Сообщено М. Мальт).
Главное внимание Николаевской подпольной организации было обращено на работу по установлению связи с партизанскими отрядами, а также на руководство и помощь оружием и материальными средствами крестьянскому восстанию и Висунске и проч. Одновременно с этим велась работа в профсоюзах. Организованы были комячейки в союзах металлистов, печатников, пищевиков, табачников, и железнодорожников. Через ячейки распространялась литература: газеты и прокламации. Николаевской организацией выпущено было несколько прокламаций. В одной из них дано было правильное освещение положения на фронтах, указывалось на жестокости контрразведки, и выражалась твердая уверенность в близком падении белогвардейщины. Эта прокламация обошлась нашей организации весьма дорого. Контрразведка поймала на месте расклейки одного комсомольца, пытками заставила его выдать членов комитета КСМ Хазанова (Гришу) и Тамару Мальт. К счастью, он не знал адресов членов к-та партии, в противном случае он и их бы выдал. В ту же ночь арестованные Хазанов, Мальт и еще 59 человек, частью задержанные по подозрению, частью выведенные из тюрьмы, были расстреляны на площади Коммунаров. Но партийная организация, как таковая, не, потеряла ни одного активного члена. За час до ареста Тамары Мальт в ее квартире по Инженерной улице происходило заседание Комитета партии. Все участники заседания по счастливой случайности не засиделись и своевременно ушли, и только одна Тамара Мальт пала жертвой. (Страницы борьбы, сборник материалов по истории революц. борьбы в Николаеве, май, 1923 г., с. 198).
В числе расстрелянных в Николаеве по приказу ген. Слащева 7 ноября 1919 г. многие не имели отношения к подпольной революционной организации; было несколько простых обывателей, попавших в тюрьму случайно по доносу при сведении личных счетов. Тов. Щербин (в списке Слащева помещен под № 9) при первых выстрелах начавшегося рас-стрела, ударив котелком по голове конвоира, в темноте бросился бежать по площади; раненый в ногу, упал и ползком выбрался с площади и добрался до дому.
Его рассказ о подробностях расстрела «61» см. в сб. Николаевского отделения Одесского Бюро Истпарта «Страницы борьбы», май 1923 г. стр. 203.

Статья из газ. «Южное Слово» за № 170 от 30 ноября 1919 г., издававшейся деникинцами в гор. Николаеве.
«Кто против Единой Великой России, берегись!»
Вопреки приказам генерала Слащева о прекращении преступной агитации против Единой России и сохранении спокойствия впредь до Народного Собрания, которое разрешит судьбы родины, большевики продолжали свою подпольную злостную работу и собирались выпустить прокламацию, напечатанную во вчерашнем номере. Начальник Контрразведывательного пункта в свое время раскрыл организацию. Генерал Слащев положил следующую резолюцию: «Расстрелять 7 ноября за то, что пошли против Великой Неделимой России. Генерал Слащев».
1. Гуфель - Печерская Роза.
2. Блейс Владимир.
3. Блейс Товий.
4. Варшавский Бенцион.
5. Коссовский Моисей.
6. Поляков Мечислав.
7. Поляков Вячеслав.
8. Величко Иван.
9. Щербин Дмитрий.
10. Черниховский Михаил.
11. Бельсон Фриц.
12. Васильев Иван.
13. Волуцкий Илья.
14. Фурар Евсей.
15. Дохно Никита.
16. Борисенко Борис.
17. Коцюк Ива.
18. Хржановский Павел.
19. Завадский Семен.
20. Тиневский Сергей.
21. Плесав Федор.
22. Домбровский Велислав.
23. Долгополов.
24. Серомайс.
25. Аунин.
26. Шенк.
27. Приндуль.
28. Судмал.
29. Лац.
30. Сипольд.
31. Могила Иван.
32. Могила Александр.
33. Зинченко.
34. Осушкин.
35. Смирнов.
36. Стирис Герш Мордков.
37. Миницер Абрам Рафаилович.
38. Миницер Моисей Рафаилович.
39. Коленберг Герш Лейбов.
40. Томакин Зельман Львович.
41. Вермонд Эдмунд Эдуардович.
42. Кушлир Хаим.
43. Вельчипольский Григорий Осипович.
44. Чертков Альпер Янкелевич.
45. Фельдман Симка Лемберг.
46. Карлашев Илья Спиридонович.
47. Хржановский Евгений.
48. Манухин Лазарь.
49. Кофман Бенцион.
50. Евсеев Ицко.
51. Рывлин Зельман.
52. Эдельман Яков.
53. Бабков Макар.
54. Мальт Тамара.
55. Вайнблат Тамара.
56. Хазанов Израиль.
57. Кириченко Андриан.
58. Родбурд Давид.
59. Ортенберг Цаль.
60. Белянкин Моисей.
61. Лозинский Иван.
(Сборник «Страницы борьбы», май, 1923 г. стр. 206).

ХАЗАНОВ Моисей - рабочий заготовщик. Член Рогачевской организации РКСМ с февраля 1919 г. Убит на польском фронте в 1920 г. За боевые заслуги награжден орденом Красного Знамени. («Набат Молодежи», № 46 от 8. 2 1923 г. г. Гомель).
ХА3ОВ * * Авдей Афанасьевич - родился в Орехово-Зуеве, происходил из рабочей семьи и сам был рабочим-ткачом при фабрике б. С. Морозова. Еще юношей 18 - 20 лет в 1905 году принимает активное участие в рабочем движении: он - член боевой дружины, член местной парторганизации и т. д. Наступает реакция, но он тверд и непоколебим в борьбе за коммунизм и рабочий класс, и, кажется, в 1907 г. попадает в ссылку в Нарымский край на 4 года. Ссылка хотя и пошатнула его здоровье, но не поколебала его убеждений, напротив, он делается еще упорнее в борьбе. Вернувшись оттуда в конце 1911 года, он живет в Москве и работает в городском союзе потребительских обществ, налаживает связь с партийной организацией с. -д. большевиков.
Кроме того, он во главе с др. ореховцами, жившими нелегально в Москве, ведет в «Даниловке», в Замоскворечье под видом культурно-просветительной работы партийную работу, сплачивая вокруг себя все честное и революционное. После 1912 года, когда при выборах в 4-ю Государственную Думу и выборах в больничную кассу наша парторганизация была разбита и рассеяна, он, не покладая рук, работал над попыткой сплотить оставшихся членов парторганизации. Он стал часто приезжать в Даниловку, привозил литературу, наказы и т. п. и делал все, чтобы вызвать к жизни местную организацию.
Начинается мировая война, и т. Хазов мобилизуется в армию. В армии он также не молчит и за это терпит беспрерывные гонения; он часто не успевает отсидеть в карцере один срок наказания, как к концу уже получает другое наказание и т. д. Эти наказания и преследования в армии заставляют его в марте-апреле 1915 года бежать из армии опять в Орехово к партийным товарищам. С первых дней февральской революции он опять появляется в Орехове и остается тем же большевиком. Здесь он принимает самое живое участие в партийной жизни, советском строительстве и т. д. После выборов в городскую думу он - член президиума городской управы, правая рука городского головы тов. Барышникова. Наступают октябрьские дни. Тов. Хазов, Барышников и я едем в Москву, и, придя в дом № 54 на Тверской улице, впоследствии здание губернского совета, устраиваем нечто вроде губернского штаба по перевороту, или в помощь к нему. Здесь вместе с тов. Сапроновым, Барышниковым, покойным Литкенсом и др. тов. Хазов работал и помогал военно-революционному комитету закрепить за собой победу. Начинается острая гражданская война, начинаются переброски работников, и тов. Хазов то работает в Москве в губисполкоме, то в Павловском посаде и др. местах - здоровье его все более и более разрушается, и когда он, кажется, работал в Уфе, заболел тифом и умер в половине 1921 г. (Из статьи Зрячкина в сборнике «Братская Могила», вып. II).
ХАЙКИН 3. - вошел в социалистическое движение до 1905 г. Будучи после 1905 г. арестован как сионист-социалист, т. Хайкин из Киевской тюрьмы бежал, переправился за границу и только после революции 1917 г. вернулся в Россию. Тесно связанный с еврейскими трудящимися массами т. Хайкин все время работает среди них.
Сейчас же после Октябрьской революции т. Хайкин работает в Москве в единственной еврейской коммунистической газете «Ди Варгайт». Но его Москва не удовлетворяет. Его тянет туда, где остались тысячи еврейских пролетариев, поближе к оккупированным местностям. С большим трудом ему удается оборудовать в Смоленске еврейскую типографию для печатания еврейской коммунистической газеты «Дер Штерн».
После освобождения Минска т. Хайкин направился туда для работы в гуще еврейской бедноты. Тут он усердно продолжает начатое им издание газеты. Во всех номерах «Дер Штерн» мы находим одну или две его статьи в защиту коммунизма.
Когда в Минске состоялась конференция еврейских коммунистических секций Литвы и Белоруссии, т. Хайкин был избран в главный комитет еврейской коммунистической партии. На этом посту он умер. За два дня до занятия Вильно, в июне 1919 г., он поехал туда на заседание комитета и, очутившись среди белогвардейцев, расстреляв все имевшиеся у него патроны, погиб. (Правда, № 131 от 19 июня 1919 г.).
ХАЛЗИНА Аня - сотрудница Московского Комитета РКП, из буржуазной семьи. Революция застала ее почти ребенком на институтской скамье. Чуткая и отзывчивая, она с жадностью глотала слова о великой борьбе рабочего класса, исходившие из уст одного из учителей, старого революционера т. Кропотова, вместе с ней погибшего. Революционные события захватили ее, она по ночам стала читать марксистскую литературу. Все больше и больше она начинает тяготиться домашней обстановкой. Разногласия на политической почве начинают принимать все более резкий характер, и она, 16-летняя девочка, воспитанная няньками и мамками, не приученная ни к какому труду, уходит из дому. Последний год она буквально голодала. Но никто не слыхал от нее никогда ни одной жалобы. Последнее время она рвалась на фронт. «Величайшим для меня огорчением было бы умереть просто, по-мещански. Уж если погибать, так в революционной борьбе», нередко говорила она. Ее желание сбылось: она погибла на революционном посту 25 сентября 1919 года во время взрыва МК РКП. См. Загорский. («Братская Могила»).
ХАМЕЛЕВ Александр. См. Блоштейн.
ХАРИЧЕВ Василий Иванович - врач 7 армии, 24 лет, умер от сыпного тифа 4 февраля 1920 г.; родина его - г. Крестец; коммунист. Он с редкой самоотверженностью идейно отдался как политической, так и медицинской работе, вел борьбу как с паразитами капиталистического строя, так и со страшным бичом нашего времени - сыпным тифом. Последними словами т. Харичева были: «Прощайте, товарищи. Боритесь до последней капли крови с белогвардейцами, а я умираю от злого, проклятого тифа». (Сб. «Вел. Кр. Новгород», ст. «Контрреволюция и наши жертвы»).
ХАРЧИСТОВ Михаил - пал в бою с белыми под Псковом в конце сентября 1919 г. («Б. Правда», № 35 от 7 октября 1919 г.).
ХАУСТОВ Александр Константинович - 2 апреля 1918 г. прибыл с фронта под Ригой на родину в Усть-Ярульскую вол. Капского уезда Енис. губ. Тут он был выбран волостным судьей, прослужил месяца два. Ввиду слухов о свержении Советской власти в Зап. Сибири, создавшееся настроение среди кулацких элементов деревни заставляет его покинуть родину, и он перебирается в Красноярск, а затем, с занятием Красноярска белогвардейцами, бежит на восток. Сначала он поселяется в Хабаровске, где заводит связь с местными торговцами базаров, у которых перекупает патроны колчаковских фельдфебелей, а также револьверы и винтовки, и отправляет все это в сопки партизанам. После объявления Колчаком мобилизации он скрывается в Николаевск-на-Амуре, где вступает в артель рыбаков, от которой избирается председателем ссудосберегат. товарищества. Но сердце революционера не выдерживает реакции, и он идет в партизаны, участвуя в захвате крепости Чныррах. По занятии ее он назначается начальником артиллерии крепости. 2 июня 1920 г. партизаны должны были отступить в тайгу, и северным берегом р. Амура шли в течение 26 суток до резиденции Керби. Там он некоторое время состоит начальником гарнизона и организует комячейку. Это было самое тяжелое время в жизни партизан Дальнего Востока, когда японские и семеновские полчища уничтожали на своем пути все живое.
Партизаны долго скрываются в тайге, и лишь в конце 1920 г. выходят к г. Свободному, где находят отдых - там власть Д. -В. Советской Республики. С марта 1920 г. т. Хаустов работает в штабе обороны революции в качестве заведующего оружием. Всегда исполнительный по службе, честный и отзывчивый товарищ, с любовью относящийся к партийным обязанностям, он пользовался всеобщей любовью. Преждевременно и нелепо оборвалась жизнь этого революционера-коммуниста в 1921 г. Петилин.
ХАЦКЕВИЧ - старый член партии, комиссар батальона 1-го Орловского советск. стрелкового полка, геройски погиб на южном фронте в бою под ст. Абрамовка Новохоперского у. 10 января 1919 года. Идя впереди батальона, тов. Хацкевич своей самоотверженностью и доблестью ободрял красноармейцев: несмотря на крупное превосходство сил противника, 1-й батальон трижды переходил в наступление, нанося противнику крупные потери. В одной из атак т. Хацкевич был тяжело ранен в ногу и плечо; не желая оставаться в плену, он геройски покончил с собой на глазах красноармейцев. Тов. Хацкевич - сын крестьянина Липатьевского уезда Витебской губ., служил матросом в Балтийском флоте. С начала февральской революции вел активную борьбу против Временного правительства и врагов Советской власти. Состоя членом Кронштадтского Совета Раб. и С. Д., он занимал много ответственных должностей. В Красной армии он работал с июля 1918 г.; им был сформирован батальон, с которым он и отправился на чехословацкий фронт. Он пользовался большой любовью и авторитетом среди красноармейцев. Похоронен в селе Новая Чигла Бобровского уезда Воронежской губ. в братской могиле убитых красноармейцев 1-го Орловского полка. (Правда, №29 от 8 февраля 1919 г.).
ХАЦЬКО - военный комиссар в Симферополе, а затем начальник сводного отряда Красной армии, 18 марта 1918 года убит в своем номере «Большой Московской гостиницы» в Симферополе ворвавшимися к нему пятью неизвестными, из которых двое оказались матросами Черноморского флота, а трое - лицами с темными уголовным прошлым. Все они при аресте оказались совершенно пьяными. (Сведения взяты из ст. Васильева «Первая советская власть в Крыму и ее падение», «Пролет. Револ. », №7).
ХВОРОСТИН Александр - рабочий металлист, с 15-летнего возраста стал партийцем-профессионалом (меньшевиком). Все время работал на юге России, преимущественно в Крыму. Будучи меньшевиком, в 1919 году отступал с большевиками, укоряя меньшевиков за их союз с Деникиным. Окончательно порвав со своей партией, в 1919 г. вступает в одесскую подпольную организацию партии большевиков. В этом же году он был назначен начальником военной и политической разведки.
О его подпольной работе в Одессе, аресте и смерти т. Сергей Ингулов рассказывает в «Коммунисте» (орган Одесск. губкома КПУ (б) № 8-9) следующее:
«Мы вместе с Александром принимали дела от Георгия (Корнюшина) после разгрома военного отдела. Этот отдел почему-то в подполье строился на коллегиальных началах. Во главе его стояла пятерка с председателем - Перепечко, которая коллегиально и «села». Удалось бежать только одному Маху, выпрыгнувшему в окно. После этого стал во главе военной работы Георгий, он перенял все связи от проваленной пятерки, но вскоре и он должен был отойти от работы в городе: за ним была слежка. Это совпало с моим приездом в Одессу, и я по постановлению Областкома стал во главе военного отдела. Хворостина я назначил начальником военной и политической разведки, но он просился и на боевую организацию. Я считал невозможным объединить в одном лице эти две работы. Александр настаивал, заявляя, что у него есть прекрасный план организации отрядов, и если нельзя ему поручить обе работы, то он предпочитает боевую организацию разведке.
 - У меня есть верные люди, опытные. Поручите мне боевую работу в городе, только в городе.
Первое время он держался со мной осторожно, сдержанно, не доверял моей купеческой шубе (я был второй гильдии купцом Аркадием Ипполитовичем Березиным из Воронежа). Встречались мы на улице, я принимал связи и те, которые относились к разведке, тут же передавал Александру. Он неохотно давал мне явки, спрашивал у Бориса, знает ли он меня, какое я на него произвожу впечатление, можно ли мне доверять. Надо признаться, повод к такому недоверчивому отношению дал я сам, державшийся с Хворостиным слишком официально, дававший слишком категорические приказания и требовавший в работе точности и аккуратности. В свою очередь, поводом к такому отношению к работавшим в отделе товарищам были беспрерывные провалы военного отдела и требование комитета постановки работы отдела на основах строгой военной дисциплины, подлежащей усилению в силу исключительно тяжелых условиях подпольной работы при деникинцах. Хворостин был членом комитета, знал это решение, тем не менее в отношении себя, члена комитета, не мыслил такой требовательности от нового для него человека. Впоследствии, однако, у меня с Хворостиным установились теплые дружеские отношения. Несмотря на это, его настойчивой просьбы - поставить его во главе боевой организации - я не удовлетворил. Мы решили временно такой организации вовсе не создавать, дело же разведки было кое-как налажено, провал пятерки Перепечко не коснулся разведывательной пятерки, и она продолжала работать вполне удовлетворительно.
Сами задачи военного отдела оставались для нас не слишком ясными. Вопрос о характере работы военного отдела дебатировался на каждом заседании Областкома. Военная, террористическая и подрывная работа в городе не могла дать тех результатов, которых можно было ожидать от повстанческой работы в губернии. Мы пробовали по этому поводу сноситься с ЦК, но безуспешно. Приезд т. Лазарева из Брянска с поручением Запфронтбюро - организовать повстанчество в Одесской области - разрешил все наши сомнения. Мы решили центр военной работы перенести в губернию - деревня была насыщена революционным электричеством, положение на фронте было напряженное, всякое восстание в тылу было равноценно крупной победе на фронте. Задачи были ясны. Военный отдел был реорганизован в областной военно-революционный повстанческий штаб, и в штаб этот вошли: Лазарев, Хворостин и я. Работа между нами троими была распределена следующим образом: я был начальником штаба и заведовал отделом связи, Лазарев - начальник оперативного отдела, Хворостин - начальник разведывательного отдела.
В первых числах декабря на углу Дерибасовской и Екатерининской появилось несколько овальных и квадратных вывесок, на которых значилось: Агентурно-Посредническая и Экспедиционная Контора «РУСЬ». Прием всяких поручений - финансовых, торговых, промышленных и пр. Выполнение аккуратное и добросовестное.
Владельцами этой фирмы были два купца: Ипполит Аркадьевич Березин и Ростислав Николаевич Тонский. Старший агент конторы был скромно одетый человек в зеленом, несколько потертом демисезонном пальто, с мягкой актерской шляпой, которого владельцы называли по фамилии: «Господин Хворостин». Он энергично работал, хозяева его ценили, так как он ежедневно приносил большие заказы и делал очень солидные сделки почти самостоятельно. В конторе целый день находился только Тонский. Березин же имел еще одно какое-то дело, и он только ежедневно заходил часа на два, преимущественно под вечер, потолковать о делах с компаньоном.
Они подолгу стояли у карты губернии, и Ростислав Николаевич рассказывал, что макуха отправлена не морем сначала в Николаев, а потом на Александрию, а железной дорогой прямо на Знаменку. Контракт уже готов, завтра можно будет получить у нотариуса. Приходил старший агент, тоже останавливался у стены с картой, рассказывал о своих делах, - рассказывал весело, всегда довольный, всегда удачливый. Потом неожиданно менялось его лицо, и он сообщал новости с фронта, в последнее время все неприятные, грозящие разрушить все дела: «Большевиками взят Изюм. Лезут дальше, говорят, на Полтаву».
Машинистка начинала выстукивать проект договора с упаковочной мастерской Гольденберга, а компаньоны с агентом уходили в кабинет г. Тонского разговаривать о делах. В этой комнате не было уже купцов Березина и Тонского и агента Хворостина; было три товарища - Сергей, Петр (Лазарь) и Александр Хворостин. - «На Александрию Слащев направил офицерский отряд - 80 человек, против махновцев. В районе Кривого Рога крестьянское восстание». - «В Баштанку надо послать нескольких энергичных парней. Туда надо дать денег и литературу, - движение продолжает носить петлюровский характер» и т. п.
Александр жаловался: - «У меня нет людей. Не с кем работать. Трусы все. Из-за этого сводки из штаба Шиллинга получаем лишь на третий день. Каждый стремится подставить под себя другого, чтобы самому быть подальше от штаба».
Дело в том, что цепь, по которой поднимались к Хворостину сведения из окружного добровольческого штаба, была чрезвычайно длинна и состояла чуть ли не из 7 звеньев. Один товарищ получал в штабе, передавал другому, этот - третьему, и лишь на третий вечер материалы доходили до Хворостина и потом до нас. Надо было ускорить эту лестницу. Этим делом в первую очередь и занялся Александр. Он решил сделать ближайшим помощником одного боротьбиста  -  Леню Лазуткина, своего личного друга. Александр говорил о нем, как о человеке безусловно верном, и для большей убедительности заявил: «Лучше трех коммунистов, вместе взятых».
И, будучи верен этой формуле, он выбросил из цепи трех товарищей, вместо них вставил одного Леню, и «лифт» сразу заработал живее: мы стали получать материалы в тот же день, пожалуй, раньше, чем они доходили до генерала Шиллинга.
Но так было всего два дня. Пришел Хворостин и взволнованно сообщил: «Леня арестован. У него взяли сводки, секретные приказы. Требовали денег, но у него не было». Леня был непосредственно связан с Александром. Этот арест грозил Хворостину, грозил нашему штабу. Александр рассказывал подробности. «Его выдал Маркус (Гитерман)».
«Он тоже арестован?» - «Нет, он - провокатор».
Маркус был студент, называл себя левым эсером. Он имел связь в штабе Шиллинга, был близок с двумя офицерами - Швецом и Рюминым - и при их содействии получал необходимые нам материалы. С устранением трех стоявших раньше между Хворостиным и Маркусом человек между ними стал только один Леня.
«Он был арестован час тому назад. В 4 часа, как было условлено, Леня встретился с Маркусом на Ришельевской, угол Б. Арнаутской, получил у него бумажки, и они разошлись. Леня остался дожидаться меня. Он прохаживался по Большой Арнаутской в сторону Пушкинской и Ремесленной. На углу Ришельевской он неожиданно опять встретился с Маркусом. «Вы чего здесь?» - «Так, стою!» Маркус был смущен. Леня взволновался и стал поспешно путать улицы. Добрых полчаса ломал дорогу. Зашел к одной нашей общей знакомой, где мы должны были встретиться, если почему-либо я опоздаю на Ришельевскую. Посидел он минут десять, рассказал ей о своих подозрениях и вышел. В подворотне он был арестован - там уже ждал шпик с двумя милиционерами. Заходили потом в квартиру знакомой, требовали еще документов и денег, но обыска не делали.
Александр помолчал, потом начал ругаться: «Все гниль, все дрянь. Провокатор на провокаторе, сволочь на сукином сыне. Как работать? Нет людей! Нет честных людей... Я организую боевую дружину. Маркуса надо ухлoпать.. Опять оборвалась связь со штабом». Александр сидел на стуле около печки, угрюмо смотрел на пол и густо ругал Маркуса, того самого Маркуса, вместе с которым он через несколько дней пошел на расстрел. Маркус не был предателем, он сам сделался жертвой предательства - и он, и оба офицера - Швец и Рюмин.
«Леня знает твою квартиру?» - спросил Петр. - «Знает. Не скажет». - «Смени квартиру». - «Чепуха, Леня не выдаст».
Квартиру Хворостина знали двое: Лагуткин и Борисов. Это были два человека, которым он доверил свой адрес. И он был спокоен за себя. Арест Лени не поколебал его уверенности в полной надежности квартиры. Я убеждал его не ночевать дома. Хворостин недоумевал: «Почему? Ты не знаешь Лени... » - «Ты не знаешь Кирпичникова, ты не знаешь иголок, срывающих вместе с ногтями товарищеский долг... »
Он дал слово, что не будет ночевать дома и ушел мрачным. Больше мы его не видели. Он был взят ночью на своей квартире, на которой считал себя в полной безопасности.
О Лене, выдавшем его под жесточайшими пытками, Александр в записке из контрразведки писал без злобы, - с дружеским участием: «Не выдержал Леня, указал мою квартиру». Хворостин не мог осуждать друга: он сам побывал в руках сыщика Губермана и в другой своей записке об этом сообщает так: «При допросе меня били шомполами по пяткам и только, когда на правой ноге лопнула кожа, перестали бить. Потом били по лицу, по голове, бросали о землю, раскачивали и били о стену, били по сонной артерии, били палкой, били шашкой, стулом, били чем попало. Теперь у меня трясется все тело, болит грудь».
Александр верил в Леню, как в самого себя, и ошибся в нем, как в самом себе. Александр выдал... себя выдал. Сознался что он коммунист, что он член Областкома. Он не мог осуждать Леню! «Сила воли тут не причем».
Но своим подвижничеством, своим героизмом, своей мученической смертью Александр доказал, что сила воли для революционера - не последнее дело даже в средневековой обстановке деникинского застенка. Он не сказал ничего, кроме того, что он, Александр Хворостин, коммунист, член областного комитета партии. Он передал нам записку, в которой сообщал, что он не будет расстрелян - он умрет от побоев под шомполами. Его пытали несколько дней. Спрашивали, где комитет. Били о стену, о пол и спрашивали, где наши деньги. Ничего не сообщил Александр. Снова били. Полумертвого бросили в больницу. Умер или расстрелян? Не установлено. Говорят, и умер, и расстрелян. Расстрелян труп Хворостина. Из больницы взяли мертвого и повезли расстрелять. Так передают некоторые участники его процесса. Никто не знает, где его могила, как не знает никто могилы Маркуса и поручика Рюмина: могила у них общая, тесная, наспех вырытая и лениво затянувшая окровавленные тела рыхлой мерзлой землей.
ХЕНКИН ** И. 3. - Командированный из Стародуба отделом народного образования по делам службы в Москву, товарищ Хенкин, приехав на место, заболел сыпным тифом и 6 мая 1919 года скончался в городской больнице, 28-29 лет. Хенкин - сын мелкого стародубского мануфактуриста. Еще 16-летним юношей он посвятил себя служению революции. В 1906 г. за агитацию и за распространение нелегальной литературы и прокламаций среди находившихся в то время в Стародубе казаков карательного отряда был схвачен офицерами, до полусмерти избит и посажен в тюрьму. После 3-месячного заключения освобожден по малолетству. Тюрьма не убила, а, наоборот, укрепила в нем революционный дух, и он с еще большей энергией начал работать, но в январе 1907 года снова был пойман полицией, подвергнут страшнейшим избиениям и опять брошен в тюрьму. Через год его сослали в вечную ссылку в Енисейскую губернию, откуда в 1910 г. он пытался бежать, но был арестован. Революция 1917 г. освободила его. Прибыв на родину, тов. Хенкин отправился в Москву и в дни октябрьского переворота находился в рядах Красных войск. Затем приехал в Стародуб и во время оккупации города немцами работал на ст. Унече. (Из статьи Романова в сборн. «Братская Могила», вып. II, стр. 246).
 ХИБРИК (Гайдин) Аркадий Моисеевич умер 30 июля 1920 г. («Изв. ВЦИК», № 169 от 3 июля 1920 г.).
ХЛЕБЦЕВИЧ Владимир Иванович - студент, 22 лет, погиб 27 февраля 1917 г. в г. Петрограде.
Незадолго до смерти, 22 - 25 февраля Вл. Ив. Хлебцевич выступил на студенческой сходке в Петроградском университете с призывом: «Товарищи! Мы должны потребовать от Государственной Думы более решительных действий и выразить ей наше негодование и порицание за двусмысленное и нерешительное отношение к восставшему Петрограду. Нужно поддерживать революционный порыв восставшего пролетариата. Долг всякого гражданина принять активное участие в освобождении страны от царского режима, устроившего международную бойню. Товарищи! Предлагаю немедленно здесь же приступить к организации боевых и санитарных дружин».
Поддерживая связь Васильевского острова с Таврическим дворцом и ежедневно бывая в нем, т. Хлебцевич не только нес общеорганизационную работу среди рабочих и солдат, но и принимал активное участие в специальных отрядах, дежуривших в Таврическом дворце. В последнюю, решающую ночь с 27 на 28 февраля весь город уже ликовал, кроме Васильевского острова, где засел лейб-гвардии Финляндский полк. Наконец, под напором увеличивавшейся массы вооруженных солдат и рабочих на Петроградской стороне, гвардейцы, стоявшие у Тучкова моста со стороны Васильевского острова, рассеялись, попрятавшись отдельными группами в домах Васильевского острова.
Наступил 3-й час ночи. Остатки лейб-гвардейцев на Васильевском острове стали причиной особой тревоги в Таврическом дворце, где дежурил десятый отряд, отправленный на Васильевский остров руководителями восстания, сказавшими: «Обстрел! Поезжайте к Николаевскому мосту». Подан был открытый автомобиль, в который сели студент Вл. Ив. Хлебцевич, другой студент, сестра милосердия Елена Шупп и врач. Не успели проехать от Тучкова моста загиб, который делает первая линия, как стали стрелять залпами. Автомобиль катил очень быстро. Не доезжая среднего проспекта, была ранена сестра Елена Шупп. Автомобиль остановился. Когда ее ранили, и кровь обагрила руки, студент Вл. Хлебцевич поднял голову и стащил ее на дно автомобиля, заслоняя собою, и в это время был убит пулей. Смерть была моментальная - без возгласа и крика. У сестры Елены Шупп перебиты руки и ноги, с переломом костей. Раненая сообщает: «Когда меня ранили, Володя Хлебцевич говорил другому студенту: «Надо Лелю вниз стянуть». А потом он замолк, упав мне на руку. Это были его последние слова».
Тело погибшего т. Хлебцевича отправлено было - по месту жительства его родителей - в г. Сызрань. Исполнительный Комитет Петроградского Совета телеграфировал Сызранской городской думе, чтобы похоронили его не на кладбище, а в городском саду на Кузнецкой площади.
Сызранские мукомолы и их приспешники принимали всяческие меры к тому, чтобы могила жертвы революции не была здесь, недалеко от их особняков, не смущала бы народ и не беспокоила бы их мирную жизнь. Но рабочие моментально стали копать могилу в центральной клумбе сада, усаженной розами, и похоронили там павшего, отдав воинские почести. В. Лебедева.
ХЛЮСТОВ Григорий - красноармеец 2 Коммунист. Интернац. пехотн. полка, убит в бою в 1919 г.
ХМАРА - сын бедного крестьянина, он и сам до революции был крестьянским батраком. Он был молод. Активно участвовать в революции начал только со времени вторжения немецких войск на Украину. В партизанских отрядах, а затем в Таращанском полку он храбро боролся с гетманскими гайдамаками и немцами, В то время тов. Хмара еще не состоял в партии коммунистов. Раненый в ногу, он попал в лазарет и здесь вступил в партию. Выполняя затем различные обязанности и работая, он показал свои громадные организаторские способности и неутомимую энергию. Черниговским губкомом он был командирован в Свердловский университет. Во время Кронштадтского мятежа он один из первых вызвался ехать под Кронштадт. И в первом же бою он был сражен вражьей пулей (в марте 1921 г.). (Из журнала «Свердловец», № 1, ноябрь 1921 г. ).
ХМЕЛЕВ ** Василий. - Я хочу хотя бы в нескольких строках остановиться на замечательной личности этого рабочего-революционера. Мы встретились в санатории, где я скрывался. Тут лежало несколько товарищей политических амнистированных, и он приходил их навещать. Почти каждый день приносил продовольствие для этих товарищей. Тихо, спокойно, без лишних слов придет, сделает свое дело и уйдет. А на завтра опять придет. С первых же дней наших встреч этот глуховатый (он очень плохо слышал), скромный рабочий обратил на себя мое внимание. Его молчаливость, его умное лицо располагали к себе. Я начал за ним внимательно наблюдать. Раз он принес нам воззвание симферопольского ревкома. «Нашел, - говорит, - на улице». Это начало повториться. Он часто «находил на улице» всякие подпольные прокламации. Постепенно, окончательно убедившись, что это человек свой, мы с ним ближе познакомились и вскоре подружились.
О его прошлом я знаю немного. Он был слесарем одного из петербургских заводов (кажется, Путиловского). Примыкал к анархистам. «Я особенно активно никогда не работал, - говорил он мне, - помогал чем мог». За эту помощь он не раз подвергался репрессиям: тюрьма, крепость и опять тюрьма - вот путь, по которому проходила его дореволюционная жизнь. Революция 1917 года возвращает ему свободу, но он выходит на волю тяжело больным туберкулезом легких. Его направляют для лечения в Ялту; тут он с несколькими другими тяжелобольными товарищами, не сумевшими эвакуироваться, остается при белых. Товарищи эти лежали почти без средств. И вот Вася, сам еле волоча ноги, работает, тяжело физически работает, чтобы как-нибудь иметь возможность поддерживать товарищей. Надо было видеть его, когда он, после тяжелого рабочего дня, усталый, голодный, нагрузившись корзиной с помидорами, медленно поднимался по Бассейной улице в санаторий; надо было видеть, с какой теплой любовью, с какой радостью его каждый раз встречали у нас, чтобы понять, что это был за человек, какой это был товарищ. Позже, когда мы уже знали друг друга, он в этой корзине с помидорами регулярно доставлял мне наши новые издания и уносил обратно свежие рукописи. Надо ли достать деньги для отправки провалившегося товарища - Вася достает. Надо ли оружие - Вася приносит револьвер; надо ли кого-нибудь скрыть, за кем-нибудь следить, что-нибудь узнать, - обращались к Хмелеву, и все аккуратно исполнялось. Нужен ли боевик для охраны места заседания? - Вася с оружием стоит на посту. И всегда без единого лишнего слова. К Хмелеву обращались, когда надо было кого-нибудь спасти, освободить из-под ареста; к Хмелеву же была адресована записка наших товарищей из тюрьмы с просьбой прислать цианистого калия. Вася помогал, чем мог. Он не был вождем; он был рядовым, честным и стойким.
С нетерпением он ждал прихода в Крым Советской власти. Наконец, пришли красные и... Василия арестовали. Бросили в сырой подвал дворца эмира Бухарского. В продолжение 10 дней «устанавливали личность», а потом с извинением освободили. Вася тут же по выходе из заключения вступил в ряды компартии. Когда кругом товарищи возмущались по поводу этого ареста, Василий успокаивал их, всячески защищая тех, кто, его арестовал. «Что же, - говорил он, - лес рубят, щепки летят. А что, если под моими документами скрывался бы какой-нибудь белогвардеец? Надо было арестовать! Ведь, когда выяснили, выпустили. Так и надо было».
Выяснили и выпустили. Но уже больше не могли вернуть того, что отнял сырой подвал дворца эмира. Не прошло и двух месяцев, как Васи не стало. Слишком дорого нам обошлась «ошибка»... (Из ст. Русакова «Из Белой Ялты в Красную Москву» - «Пролет. Рев. » №7 за 1922 г., с. 211).
ХМЕЛЬНИКОВ. - См. Уткин.
ХМЕЛЬНИЦКИЙ - кличка «Хмилька», старый член Бунда, член РКП, 36 лет. Работник Екатеринослава, Крыма, в подполье - в Феодосии, где был членом и секретарем комитета РКП. Отличался честностью и преданностью делу. Арестован был при провале Коктебельского партийного съезда и в Симферополе в контрразведке отравился морфием. - См. Грановский.
ХМЕЛЬНИЦКИЙ Александр Исакович - родился в Одессе 18 октября 1889 года. Ребенком еще он пристрастился к чтению и почти не интересовался играми, все свободное время посвящая чтению. Вначале он увлекался путешествиями и историческими повестями, но постепенно внимание его стало сосредоточиваться на предметах более серьезных. Еще в раннем детстве он заинтересовался процессом Дрейфуса, изучил дело наизусть, цитировал целые страницы из речей Лабори, статей Золя и т. д. Обладая феноменальной памятью, которая впоследствии дала ему имя и репутацию ходячей энциклопедии, он легко воспроизводил содержание целых столбцов прочитанного; богатое воображение давало ему возможность так же легко ориентироваться в топографии исторических мест, так что ему ничего не стоило, например, воспроизвести на составленной им же самим карте всю англо-бурскую кампанию, которою он живо интересовался и которую изучил не хуже любого стратега.
В 1904 году А. И. поступил в 5-й класс Ришельевской гимназии: до того все попытки определить его в учебное заведение разбивались о пресловутую процентную норму, да о нежелание отца его (одесского присяжного поверенного) прибегнуть к общепринятому в то время способу сломить сопротивление директоров гимназии. В гимназии А. И. шел первым по знаниям и развитию; особенно поражали его способности к математике. Сверстники А. И. передают, что он решал геометрические задачи какими-то особенными, ему одному ведомыми способами, немало смущавшими преподавателей. В 1905 году, когда революционное движение захватило все круги мыслящего общества, А. И. со своей старшей сестрой Наташей образовал ученический кружок, состав которого оказался много-людным. Кружок этот поставил своей задачей изучение политической экономии и социальных наук, а также и практическое осуществление революционных задач того момента. А. И., как и сестра его, едва не пали жертвой известных октябрьских выступлений на одесских улицах и баррикадах. Благодаря огромным дарованиям и необычайной, поражавшей впоследствии всех трудоспособности (при слабом здоровье и хилой комплекции), А. И. уже в то время представлял, в смысле эрудиции и марксистской подготовки, такую величину, с которой считались в местных партийных кругах.
А. И. был убежденный социал-демократ, и к его речам прислушивались: как лектор и диспутант, он уже тогда пользовался широкой популярностью. В 1907 году он стал студентом Новороссийского университета (по юридическому факультету), но университетские курсы дают ему очень мало: в области политических, экономических, социальных наук он уже тогда мог дать сто очков вперед любому из местных профессоров. Университетские годы сложились для него довольно неблагоприятно: арест в 1907 году и ссылка его отца за пределы России выбили А. И. из колеи (3 годами раньше А. И. лишился матери, молодой еще сравнительно женщины, известной в одесских общественных кругах и происходившей из революционного гнезда Гуковских) и. заставили его пережить немало невзгод, сказавшихся на здоровье и на душевном складе его. В 1911 году, блестяще сдав государственные экзамены, А. И. вступает в сословие помощников присяжных поверенных. Здесь он сразу завоевывает себе почетное положение: он входит в состав комитета помощников, становится деятельным участником и руководителем всех почти юридических консультаций, проявляя всюду необыкновенные организаторские способности.
Консультация при Съезде мировых судей, при Обществе защиты женщин, а впоследствии во все время русско-германской войны - консультация при Союзе городов держались, можно сказать, целиком на плечах А. И. Юридические знания А. И. были обширны, и при его умении формулировать мысль ясно и неотразимо, логически бороться с ним было довольно трудно как на суде, так и вообще в дискуссиях. В этот период времени А. И. составил немало ценных докладов по различным вопросам права, но печатать свои работы он не любил и мало этим интересовался; с трудом удавалось заставить его написать что-нибудь для печати. Между прочим, в 1908 - 1909 г. А. И. поместил несколько статей на политические темы в «Одесских Новостях» и «Южной Мысли», где ярко и сильно проводил социал-демократические воззрения; в 1915 году он принимает деятельное участие в местном юридическом книгоиздательстве «Практическое правоведение» и выпускает большой и ценный (для того времени) труд «Исполнительное производство». Повторяем, много работ и заметок А. И. осталось ненапечатанными и заброшено по различным консультациям и учреждениям. Тем не менее, до февральской революции А. И. оставался бесправным помощником присяжного поверенного, не имевшим права выступать на суде. Он дождался «равноправия» только после февральской революции, когда была сметена вся ненавистная система угнетения классов и народностей. Революция всецело захватила А. И. и унесла его далеко от узких, сравнительно, заданий адвокатской профессии. Он скоро делается видным членом местной организации РСДРП и через некоторое время становится во главе партийной работы.
Отныне для него не существует в мире ничего другого: отдавшись без остатка заветному делу, он посвящает ему все свои силы и всю жизнь, он работает день и ночь; немногие, быть может, знают, что утренний свет заставал нередко А. И. за письменным столом и что этот слабый, немощный на вид человек не знал отдыха в работе и систематически изводил себя, не пропуская ни одного партийного заседания, ни одного выступления на митинге или собрании и т. д. В конце 1917 г. А. И. определенно примкнул к той организации, которой суждено было в скором времени сделаться авангардом мировой революции.
Начало 1918 года ознаменовалось в Одессе установлением Советской власти. В течение 2 месяцев здесь шла организационная работа в духе декретов РСФСР, и едва ли не вся тяжесть строительства выпала на долю А. И. Он был тогда на юге России первым Народным Комиссаром Юстиции, и первый камень советского здания в Одессе был заложен им. В местной печати появился целый ряд выработанных им декретов, определявших новый уклад жизни (по вопросам жилищного отдела, суда, социального обеспечения и т. д.). В этих первых попытках советско-правового творчества сказались все отличительные свойства А. И., с такой яркостью и широтой проявившиеся несколько позднее в его созидательной работе в Москве, Харькове и Киеве.
В начале марта 1918 года, когда на Украину пришли австро-германские оккупанты, А.И. вынужден был оставить Одессу и на судне «Афон» (вместе со Старостиным, Юдовским и др.) перебрался в Крым. Здесь он оставался недолго, перекочевал в Ростов и Ейск, где едва ускользнул от грозившего ему расстрела белогвардейцами; летом 1918 г. очутился в Москве, где и оставался до конца года. Здесь именно он и развернул в самом широком масштабе свои творческие силы по созданию основ красного права и красного суда. Огромный, невидимый для глаза кодификационный труд, который нес А. И., и сейчас еще не поддается оценке, и только будущий историк сумеет разобраться в нем и определить значение этого гигантского подвига. В Москве А. И. продолжает нести и партийную работу, особенно в широких рабочих кругах, где он всегда пользовался неизменной любовью и популярностью, печатает статьи в «Водном Транспорте» и принимает близкое и деятельное участие в созидательной работе Совнаркома.
Победа Советской Власти на Украине вознесла А. И. на ответственный пост члена Рабоче-Крестьянского Правительства УССР и первого Народного Комиссара Юстиции. Это время - 1919 г. - последний год жизни А. И. есть время и наивысшего расцвета его сил и деятельности: у всех еще в памяти и все, что им было сказано, и все, что им было сделано в этот период, когда А. И. вдруг вырос из маленькой тщедушной фигуры и превратился в мощного государственного зодчего, полного энергии и светлых упований на будущее.
Посетив Одессу в апреле 1919 г., А. И. прочел здесь ряд лекций и, между прочим, свой доклад о «Красном праве и Красном суде», составивший, как известно, настоящее откровение для всех деятелей права - старого и нового. Это было последнее пребывание А. И. в Одессе: больше ему не суждено было вернуться на родину, не суждено было с ним свидеться больше и его близким.
Покинув Одессу в конце апреля, А. И. скоро оставил и пределы Украины и снова водворился в Москве, которой довелось принять 7 декабря 1919 г. и его последний вздох и его бренные останки. Этот поверхностный очерк, конечно, не дает даже и приблизительного понятия ни о личности А. И., необычайно обаятельной и кристально чистой, ни о разносторонней деятельности его, которая требует еще тщательных изысканий. Отличаясь крайней скромностью, А. И. не любил ни говорить о себе, ни называть своих работ, обычно не подписываясь даже под ними.
Одно несомненно для каждого - в Пантеоне великих имен, прославивших революционно-социалистическое движение последних лет, имя А. И. займет одно из самых почетных мест. Мх-й. («На революционном посту», сборник памяти первого наркомюста Украины А. И. Хмельницкого).
Заболев, с температурой 38, 5, т. Хмельницкий отправился читать лекцию в школу политической грамоты. Никакие уговоры не могли помочь. «Раз я могу туда отправиться, то зачем я должен оставаться». Правда, он, заместитель начальника политуправления войск внутренней охраны республики, в первый раз за все время потребовал подачи лошадей. Кристаллическая чистота его не допускала в отношении себя никаких уступок. Председатель Малого Совета и заместитель председателя «Совнаркома Украины, Народный комиссар юстиции, председатель высшего партийного суда, член ЦК партии Укр. Сов. Республики ходил почти всегда в рваных сапогах, где через рваные носки белела часть тела. Эту картину часто можно было наблюдать в дождливое лето в Киеве. Всякое предложение достать сапоги отвергалось им: «Я не имею права брать то, что предназначено красноармейцам». Трудно было уговорить его получить лишний обед при полной возможности поручить таковой всем. Он думал о том, что должен служить примером другим, он был коммунистом и высоко нес чистое Знамя, не допуская, чтобы на знаменосца попало какое-нибудь пятнышко.
Последние дни он бредил, он требовал представления докладов по службе. Приходилось писать под его диктовку, когда нормальное состояние сменяло бред. Он диктовал программы занятий с политработниками, а потом опять наступал бред. «Скажите, с каким докладом поехали в Киев», спрашивал он в бреду, и молчать нельзя было: он требовал ответа. «Поехали с докладом о современном моменте», приходилось выдумывать, и он успокаивался.
Работал он в партии с юности: в 16 лет он уже был партийным работником. Во время войны он был пораженцем. С первого прихода Советской власти в г. Одессу, в январе 1918 года, он стал членом Ревкома и комиссаром юстиции, и с тех пор неутомимая советская и партийная работа были постоянными, а может быть единственными спутниками его жизни. (Из статьи А. Томинского из сб. «На революц. посту»).
Воспоминания о тов. А. И. Хмельницком.
С покойным т. Хмельницким я познакомился в конце мая 1917 г. Мы с ним оба состояли тогда членами Одесского объединенного комитета РСДРП, в котором мы вместе с другими товарищами составляли официально большевистскую паритетную фракцию комитета. Такую объединенную структуру Одесской организации я застал в начале мая, вернувшись из Сибири. Естественно, что все мы, члены большевистской фракции комитета, тяготились таким симбиозом с соглашателями и вели внутри организации активную борьбу за влияние, стремясь к превращению всей организации, как таковой, в большевистскую организацию. В Железнодорожном и Пересыпском районах мы уже имели за собой прочное большинство и надеялись таковое заполучить в остальных районах. Но разногласия и противоречия между соглашателями и ленинцами, как нас тогда называли, внутри организации нарастали быстрее, чем наше влияние на мещанские Элементы городского района; это, с одной стороны, а приезд в Одессу т. Воронского из Петрограда с директивами ЦК нашей партии, с другой стороны, привели к полному разрыву с меньшевиками. Официально разрыв состоялся на общегородской конференции в июле. Меньшевики, находясь в меньшинстве, предпочли покинуть зал заседания конференции, но сорвать конференцию этим им не удалось, и в результате конференцией был избран новый партком, состоящий исключительно из большевиков. В президиум нового парткома вошел т. Хмельницкий; вот тут-то я имел возможность поближе познакомиться с деятельностью и с натурой т. Хмельницкого.
Тот факт, что т. Хмельницкий неизменно председательствовал, показывает, что он был среди нас наиболее яркой и авторитетной фигурой. Этот до чрезвычайности скромный на вид товарищ, своим природным умом, необыкновенной эрудицией и преданностью идее коммунизма, снискал себе всеобщее уважение окружающих и официально был выдвинут нами на официальный пост лидера одесской большевистской организации. Преимущественно благодаря его усилиям и энергии, нам удалось вскоре создать в Одессе свой печатный орган «Голос Пролетария». Т. Хмельницкий, являясь редактором этого органа, фактически выносил на себе всю тяжесть работы по изданию газеты. Сил литературных у нас в то время почти не было, и ему приходилось не только редактировать, не только неизменно писать передовицы, но, в буквальном смысле этого слова, зачастую писать всю газету от начала до конца. Помимо этой работы, его рвали на все митинги и собрания.
В самые критические моменты существования нашей одесской организации, а таких мо-ментов было немало, т. Хмельницкий держался среди нас поразительно стойко и хладнокровно. Этот с виду хрупкий физически интеллигент служил нам, старым рабочим, видавшим; виды на своем веку, образцом храбрости и отваги. Вечно погруженный в созерцания и занятия мозговой работой, т. Хмельницкий; до чудовищности не следил за своей внешностью и своим физическим бытием. Эта черта в жизни покойного давала повод к появлению различных курьезных анекдотов про покойного.
Помимо работы чисто партийной, после взятия нами власти в Одессе, на т. Хмельницкого взвалили еще работу административную, - он был в нашем крае первым большевистским комиссаром юстиции.
После первой нашей эвакуации с Украины в 1918 г. я встретил в Москве т. Хмельницкого нечаянно на улице. В холодную ненастную осеннюю погоду он был одет в простую ситцевую рубашонку и по-летнему подпоясан шнурочком. На нем была все та же знаменитая шляпа, о которой еще в Одессе бойкий меньшевистский фельетонист написал смешной фельетончик. Т. Хмельницкий шел в таком виде по улице, погрузившись в чтение какой-то книги, не замечая по обыкновению никого по сторонам. Я его окликнул, поздоровался, мы с ним направились в его квартиру. Он жил во Втором Доме Советов. Комната его в этом доме была менее убога, нежели его внешность, но впоследствии я узнал от товарищей, проживавших с ним рядом, что он ужасно голодал. Все мы в то время переживали в Москве хронический голод, но живые люди, мы по временам кое-как смягчали его тем или иным путем; Хмельницкий же, погруженный весь целиком в свою работу, не чувствовал голода, или, вернее, не обращал на него внимания, и это было убийственно для его организма и для нас, окружавших его. Мы инстинктивно боялись, что такое безразличное отношение т. Хмельницкого к своему собственному физическому существованию погубит его, и революция потеряет в лице его ценного талантливого работника. Естественно, что об этом говорилось среди одесситов, живших тогда в Москве, но мало что делалось.
Я помню, как группа железнодорожников-одесситов, жившая в Москве коммуной, раздобыла немного ржаной муки и как т. Ачканов, засучив рукава, состряпал нам хлеб, и тут же товарищи поторопили его отнести ковригу хлеба Хмельницкому в Метрополь, дабы хоть этим немного поддержать стол драгоценные силы товарища. Хмельницкий тогда официально занимал должность юрисконсульта Совнаркома. Какая ирония - юрисконсульт Совнаркома, работающий до самозабвения и постепенно умирающий от голода... В жизни я встречал аскетов и самоотверженных героев, но подобных фактов я не припомню. И. Кристаловский. (Из сб. «На революционном посту»).
ХОЛМОГОРОВ. - Когда слухи о занятии белыми Казани дошли до Ижевска, местные белогвардейцы подняли головы, а рабочие подпали под влияние эсеров и меньшевиков. Началось восстание. Несмотря на отсутствие сил, местные коммунисты и красноармейцы сдерживали наступление восставших, а тем временем шли приготовления к оставлению города. 8 августа 1918 г. в перестрелке был убит один из лучших коммунистов т. Холмогоров. Ночью пришлось оставить город. С утра 9 августа начались аресты всех причастных к Сов. власти, высылается погоня за бежавшими коммунистами, и в лесу около Вожойки объездчик заводского лесничества задерживает Ивана Пастухова, около села Якшур-Бодви убивают Фокина и Рогалева, пытаются задержать Зыкова, но ему удается бежать на Сарапул, где он впоследствии погиб от рук белогвардейцев. Власть в Ижевске перешла в руки комитета «Учредиловцев» (Бузалов, Евсеев, Куценко и др.), но фактическими хозяевами были члены союза фронтовиков; их контрразведка отличается необыкновенной жестокостью. Ночью зверски убивают арестованных Лихвинцева, Самлера, Посаженникову, Баталова и др. товарищей. В начале ноября Красная армия подходила снова к Ижевску. Началось повальное бегство белых. При отступлении ими захвачено и уведено около 300 человек арестованных, многих рабочих коммунистов при этом расстреляли в камерах. (Сведения взяты из сборника «К пятой годовщине пролетарской революции в Прикамье», Ижевск 1922 г.).
XОМУТИНИН. - См. Аппельбаум.
ХОМЯНОВ Иван Михайлович - комиссар оперативной части, член РКП Городского района Московской организации, член Союза красных печатников. Убит на боевом посту 17 апреля 1920 г. («Известия ВЦИК», №82 от 18 апреля 1920 г.).
ХОПЕРСКАЯ ** Ганна - 28 лет, член КПУ (б) с 1917 г., член Петенского райкома (Харьков). Заведовала райотделом народного образования. Истощенная тяжелыми условиями деникинского подполья не перенесла операции аппендицита. Умерла 30 апреля 1920 г.
ХОРАН Антон - солдат Интернационального полка, убит при взятии советскими войсками Московского почтамта, занятого левыми эсерами во время мятежа левых эсеров в июле 1918 года.
ХОРОШИН - член Центрального Комит. Всероссийского проф. союза деревообделочников, умер 24 апреля 1920 г.
ХОТАЕВИЧ Вера. - См. Фролов.
ХОТЕЕНКОВ Осип, кличка «Петр», рабочий, большевик с 1915 г., работал в Москве в подполье. После революции непрерывно вел активную, почти исключительно партийную работу, как организатор и агитатор, сначала в Москве, потом в Омске. Во время чехословацкого переворота был арестован, бежал из заключения в Омске приблизительно в конце лета 1919 г. Работал в подполье до мая 1918 г., когда был схвачен в Златоусте и расстрелян. Погиб 20 лет.
Хотеенков Осип и Доронина Стива.
Я буду говорить о них обоих вместе - их сознательная жизнь была тесно сплетена, их судьба имела много общего. Оба поднялись из недр рабочего класса, из низов народа, остались верными рабочему классу и шли в его авангарде до конца своей короткой жизни.
Я мало знаю о т. Хотеенкове; но едва ли кто из уцелевших знает о нем больше.
Если кто и знал его хорошо, то в какой-нибудь один из периодов его жизни, и не знает, что этот же товарищ тогда-то работал в подполье в Москве под такими-то именами, что позже он же активно участвовал в передаче власти Советам в Омске, еще позже, опять-таки под разными именами, работал в подполье при Колчаке и, наконец, погиб в Златоусте, Никто не знал хорошенько его биографию, никто и не спрашивал его никогда о его дореволюционном периоде (т. е. о жизни до начала подпольной работы). Как-то не принято было у нас об этом расспрашивать.
Из беглых его замечаний и замечаний его жены, Стивы Дорониной, можно судить, что он с ранних лет был сиротой, без отца, без матери; жил у родственников в деревушке, в одном из медвежьих углов Смоленской губ.. Проклятье нищеты и гнета нависло над ним еще в раннем детстве: голод, нищета, грязь, непрерывная брань и попреки в чужой семье; непосильный труд «в людях» на крестьян-кулаков, - нет ни одного луча света в этом темном царстве.
Лет 12 ушел он в уездный город, где, обучившись малярно-кровельному ремеслу, несколько лет тянул лямку в напряженной борьбе за существование. Трудно сказать, что послужило первоначальным толчком и побудило молодого 16 - 17-летнего пролетария уехать из глухого городишка в Москву, с целью там учиться и работать.
Бытие его весьма не благоприятствовало особому развитию сознания. Он был почти неграмотен (ни в какой школе он так и не учился), был груб и в значительной мере думал о том, чтобы материально устроиться получше. Но в достижении своего идеала учиться он проявил необыкновенную силу воли, железную выдержку и недюжинные способности.
Первое время в Москве он продолжал работать по своему ремеслу, а затем поступил в народный университет имени Шанявского, являвшийся тогда пристанищем для всех отщепенцев общества, для всех тех, кому навсегда были закрыты врата науки. Тогда же он стал втягиваться в подпольную революционную жизнь и обрабатывать себя как марксиста.
Способности у него были изумительные - ведь и читать он научился, как следует, только по Богданову («Краткий курс» и т. д. ), а писать-то и до самой смерти не умел грамотно. И времени у него было немного, так как ему. приходилось и на фабрике работать и вести подпольную работу. Но он умел утилизировать время так, чтобы не пропадала минута для ученья.
Помню, в трамвае на площадке читал он какую-то трудную марксистскую книжку. Я утверждала, что, читая даже 10 раз в день по 5 - 10 минут, он не в состоянии ничего усвоить. Я вырвала у него книгу из рук и, смеясь, стала экзаменовать его. К моему удивлению, он очень толково и очень популярно излагал мне любой вопрос.
Вообще марксистское учение пришлось по нем так, как будто оно было врождено ему; как будто материалистическое миропонимание он получил еще с пеленок, если таковые у него вообще были. Поэтому он был чрезвычайно ценный работник по пропаганде среди рабочих; он подходил к рабочему с такой стороны, с какой не мог подобраться к нему социал-демократ-интеллигент, как бы он ни был демократически настроен. В самой гуще рабочей, в самых низах он умел находить отклик своей пропаганде, умел черпать революционные силы для работы.
Жизнь его, как революционера, была очень неустойчивой. Жил он нелегально, по плохим документам, и часто менял их. Поэтому никто из близких, даже товарищи, до самой революции не знали его настоящего имени; а одно из нелегальных имен укрепилось за ним навсегда. Его звали все Петром, даже жена, тогда как его настоящее имя - Осип. Но он никогда и не откликнулся бы на свое имя. Осенью 1916 года он снова был арестован, и судьба сулила ему мало приятного, как вдруг он неожиданно для товарищей и отчасти для самого себя, - поскольку каждый заключенный не мечтает о побеге, - неожиданно, но очень удачно бежал из тюрьмы в ночь под Рождество. Без шапки, без пальто прибежал он на окраину к одному из товарищей, где и скрывался некоторое время.
Затем перешел на нелегальное житье в г. Богородске Моск. губ., где жил в коммуне, наполовину состоявшей из нелегальных товарищей. Здесь т. Хотеенков нашел себе жену в лице т. Степаниды Петровны Дорониной, которую он, впрочем, знал и раньше и даже был поставлен с ней однажды на личную ставку под пытливое око жандармского ротмистра. Т. Стива жила тогда в Богородске (вместо Саратова, куда она была выслана) под именем Казимиры, фамилии не помню, да мы ее едва и выговорить могли.
Я скажу несколько слов о т.  Стиве. Родом она из глухого севера Тобольского уезда, из села Демьянского. Родители ее, крестьяне среднего достатка, решили дать образование своему старшему сыну, отдали его в фельдшерское училище. Умный парнишка потянул за собой и сестер, в первую очередь Стиву. Под влиянием брата, которого она всю жизнь очень любила и уважала, т. Стива не остановилась на сельской школе и перешла в учительскую семинарию. А дальше ей уже легче было найти свою дорогу в жизни, хотя Она еще долго искала и металась, ходила окольными путями к своей цели; впрочем, никто из ее товарок по учению и работе (она 2 г. учительствовала) не отважился идти по ее пути, последовать ее примеру.
Надо отметить, что на т. Стиву очень большое влияние имели ссыльные, которые находились в Демьянске. Они раскрыли ее беспокойному, ищущему уму широкие горизонты, они разбудили в ней страстное желание уйти из этого медвежьего угла, погрузиться в новую, энергичную, плодотворную жизнь, они вызвали в ней страшную жажду знаний. И вот - за тысячи верст, из холодных просторов дикого севера Сибири - девушка - крестьянка 21 года, молчаливая и серьезная, махнула в Москву, почти без денег, почти не имея никакой надежды на поддержку в Москве, хотя бы на первое время.
Если бы не товарищи, в среду которых она случайно попала, то ей пришлось бы очень туго на первых порах. Но она встретила радушный прием со стороны коммуны товарищей, которая оказалась на месте единственного имевшегося у нее адреса.
Там все были чужие ей, но дружная и веселая обстановка революционной работы поддержала ее на первых порах, дала возможность безболезненно справиться с довольно длительной безработицей. Впрочем, без дела, она, конечно, не сидела. Осенью 1916 года она начала учиться в университете им. Шанявского, где как будто училась и вся остальная компания. Но учиться приходилось очень мало, так как часы службы совпадали с часами занятий. Кроме того, т. Стива и не знала хорошенько, с чего ей начать, какой должен у ней быть план самообразования. В этом отношении учительница Стива оказалась значительно менее подготовленной, чем маляр Петр, и слушать «лекции по политической экономии ей было труднее, чем Петру.
Т. Стива была тогда мягким воском, из которого можно было лепить что угодно. Но некогда и некому было заняться этим - она была всецело предоставлена самой себе и ходу событий. В конце концов, обстановка подпольной жизни, а особенно революция, превратили этот воск в негнущуюся, неломкую сталь, или, вернее, в острый стальной клинок.
Она никак не могла определиться партийно вплоть до самой февральской революции, но в подполье она несла всегда активную, правда, посильную работу. Так как ее окружали главным образом большевики, то именно они больше всего и пользовались ее услугами в смысле печатания, хранения и распространения листовок, паспортов, печатей, в смысле выполнения массы мелких поручений, часто весьма опасных.
Словом, не прошло и года, как она была арестована и выслана в Саратов, куда она, впрочем, не поехала, а поселилась в Богородске, в той же коммуне. Из конспиративных соображений т. Хотеенков и т. Стива вскоре уехали в Щелково, - это было уже накануне февральской революции, когда они с оружием в руках, во главе рабочей массы, принялись за свержение старой власти. Оба принимали в перевороте самое активное участие и были далеко не последними, так как на все Щелково не нашлось лучших организаторов и более опытных революционеров.
Щелковские рабочие с первых же дней выдвинули т. Хотеенкова, как своего вождя и организатора, и он чрезвычайно много сделал в деле создания местной советской и партийной организации. Рабочие очень любили его и ценили и всюду посылали его своим представителем. Если не ошибаюсь, от щелковских рабочих он прошел на первый съезд Советов. С трудом отпустили они его позже из Щелкова.
Т. Стива была во всем ему верной помощницей и, вообще, она была чрезвычайно ценна, как чуть ли не единственная, более или менее образованная большевичка. Поэтому она не меньше т. Петра была завалена работой. С течением времени им становилось все труднее, так как правительство давило на партию, а лозунг «долой войну» встречал очень враждебное отношение со стороны патриотически настроенных обывателей и части несознательных рабочих.
Я помню, как, будучи в Москве на одном из митингов и слушая разглагольствования какого-то меньшевика или эсера, т. Стива не вытерпела и стала подавать реплики; окружающие ее в толпе заспорили с ней, страсти разгорелись, и кончилось тем, что т. Стива еще с одним товарищем едва живая выбралась из толпы. Даже она, очень сдержанная в описании своих переживаний, сказала как-то, что пережила тогда очень жуткий момент.
И с тов. Стивой всегда так бывало. Она не выступала на митингах, потому что по скромности не решалась выступить, хотя бы для начала, для того, чтобы получить навык говорить публично. Но убеждения у ней были отчетливые; язык у нее был чрезвычайно дерзкий, язвительный и острый. Она не терпела никаких обывательских или контрреволюционных разговоров и всегда лезла в спор. В сущности, она была хорошим агитатором, пропагандистом, но среди небольшой группы и наиболее бессознательных.
В конце июня 1917 г. т. Стива с т. Хотеенковым поехала в отпуск к своим родителям в Тобольский уезд. О том, какая драма произошла у Стивы с матерью по поводу того, что она осмелилась привезти с собой «любовника» (к тому же не предупредивши об этом заранее), я не буду писать. Только Стива проявила здесь ту же прямоту, смелость и упорство, что и в партийной работе. Вместо отдыха т. Хотеенков и т. Стива все лето проработали на тяжелой крестьянской страде, при чем т. Хотеенков, как превосходный сельский рабочий, снискал, наконец, доверие даже у суровой матери Стивы.
А в августе, когда они хотели вернуться в Москву, оказалось, что т. Хотеенков подлежит мобилизации. Как рядового солдата, его отправили в Омск. С ним поехала и Стива. Судьба, и до того не баловавшая их, снова обернулась своей суровой стороной. Серая лямка солдатчины в условиях режима керенщины отравляла жизнь. Стива не сразу нашла работу. Город был чужой, и если бы не партийные товарищи-друзья, то они оказались бы в чрезвычайно тяжелом материальном положении, особенно беременная Стива.
В смысле партийной работы здесь были непроходимые дебри. Собственно организации большевиков здесь и не существовало, несмотря на то, что в рабочих массах было определенное сочувствие большевистским лозунгам. Здесь была организация, и довольно сильная, объединенцев, и только два-три товарища выделились, как большевики, между прочим, и т. Лобков, у которого они нашли первоначальный приют.
Т. Хотеенкову вместе с т. Лобковым пришлось приложить все усилия, чтобы расколоть объединенческую организацию, отнять у нее массу рабочих и создать самостоятельную большевистскую организацию. Исключительно на плечи этой небольшой сплоченной труппы товарищей и легла вся тяжелая и сложная задача создания организации в очень неблагоприятных материальных и политических условиях. Столь, казалось, обычные вещи, свойственные каждой партийной организации, как свое помещение, свой орган и даже разные мелочи, доставались с бою после громадной затраты сил, энергии и средств.
Я помню, предметом скольких забот явилось первое знамя организации, и с какой нежностью и гордостью любовались им наши товарищи, и именно небольшим словом в скобках («большевиков»). Ясно, что нашим товарищам пришлось работать «за горничную и за кухарку» - и писать статьи, и чуть ли не печатать их самим, самим свертывать газеты, надписывать адреса, самим созывать рабочих и самим же агитировать и т. д. Все они почти круглые сутки проводили на беспрерывной работе в своем комитете. А т. т. Хотеенков и Стива так буквально и переселились в комитет; при легкости их багажа и образе их жизни переселение это произошло совершенно незаметно. Днем они работали, писали на столах, а ночью спали на тех же столах, на голых досках, покрывшись своим пальто. У них не было совершенно ни времени, ни средств, чтобы пойти пообедать в ближайший ресторан, - они так и жили на сухоядении.
Я помню помещение Омского комитета партии большевиков - подвал какой-то первоклассной гостиницы, на грязных задворках. И в этом подвале товарищи буквально сгорали на текущей работе, на строительстве своей партии. В атмосфере еще большего напряжения прошел октябрьский переворот, отдаленным эхом долетевший из центра, и восстание юнкерского училища, происшедшее несколько позже.
Но главное уже было сделано. Рабочая масса, в то время разочаровавшаяся в политике эсеров, толпами хлынула в партию большевиков. Партия росла, завоевывала внимание и вес в глазах не только масс, но и других партий, выдвинула ряд ответственных работников; от кустарных методов работы перешла к широкой постановке агитационно-пропагандистской и организационной деятельности. Таким образом, она смогла взять на себя руководство всей политической жизнью края и, действительно, передать власть Советам.
Стало легче и нашим пионерам - создателям организации. Не то, чтобы работы стало меньше. Нет, ее стало еще больше. Но была уверенность в своих силах, было ощущение твердой базы под ногами; и самая работа приняла другой характер - черновик был закончен. У организации были теперь средства, и материальное положение работников улучшилось. Т. Хотеенков окончательно избавился от солдатчины; работал как агитатор, организатор, и сотрудник партийного органа. Любопытно отметить, что т. Петр писал статьи с тем же жаром и пылом, что и говорил; но всякое воодушевление пропадало, когда статью надо было переписывать. Писал он в высшей степени безграмотно, и каждый раз неизбежно ему приходилось обращаться с просьбой к Стиве переписать. Но коварная Стива каждый раз предлагала ему учиться писать и, только помучивши его предварительно, бралась за переписку.
Одно время т. Хотеенков нес ответственную советскую работу, но затем вернулся в лоно родной и привычной ему партийной работы. Работа Стивы также приняла более определенный характер; она заведовала книжным складом, библиотекой, экспедицией партийной газеты и, вообще, распространением литературы на местах. Всякий член партии, когда бы он ни зашел в комитет, всегда мог видеть ее - худенькую, скромно одетую в ученический передник, то склоненную над кипами книг и газет, то пишущую что-либо, то беседующую с товарищем из провинции, то сидящую в укромном уголке на собрании или конференции. Тяжелая бессменная работа скверно отражалась на ее здоровье. Однажды я застала ее плачущей над алым потоком крови, лившим из горла. Это - как я вырвала у нее признание - было с ней уже не первый раз, но она никому об этом не говорила. Несмотря на свой испуг (она была почти уверена в трагическом исходе своей болезни), она и не подумала лечиться и все так же, не щадя своего будущего ребенка, продолжала работать в партийном комитете (ежедневно, без праздников, с 9 час. утра до 1 час. ночи) почти до самых родов.
Последствия такой работы отразились на ребенке - он родился мертвым. Силы моральные и физические были подорваны. Не было сил стать снова к привычной работе. Так как здоровье т. Хотеенкова также вызывало серьезные опасения врачей (процесс в легких), то партийный комитет дал им обоим отпуск на 3 месяца. Они уехали в середине мая с первым пароходом по Иртышу на север и не предчувствовали, что за ними, по пятам, победно развернув знамена и втаптывая в грязь и в кровь все, что они создавали, двинется контрреволюция.
В деревенской глуши они еще не знали о выступлении чехословаков и политическом перевороте, как вдруг явился карательный отряд, который, арестовав т. Петра и старшего брата Стивы Федора Доронина, также самоотверженного и преданного революции работника, без всяких затруднений водворил белогвардейскую власть на селе.
Т. Хотеенков был увезен сначала в Тобольск, затем в Омск. В. Омском концентрационном лагере он пробыл очень недолго, совершив удачный побег. Но жизнь складывалась все сложнее; не так трудно было бежать, как скрываться. И если смертная казнь грозила ему наверняка в тюрьме, то и на воле ежеминутно подвергался он той же опасности.
В атмосфере разнузданного политического разгула, насилий и издевательств трудно было жить всякому просто честному человеку, и заранее предрешалась участь каждого подпольного работника. Тем не менее т. Хотеенкову удалось около года проработать в подполье. Работал он на Южном Урале и в Западной Сибири. Но об этом периоде его деятельности мало что можно сказать. Все его товарищи по работе погибли, а те, которые уцелели, не знали даже его настоящего имени.
В общем, удалось лишь установить, что в мае 1919 г. в Златоусте он был схвачен и расстрелян, в связи с провалом, благодаря провокации местной партийной организации. Очевидно, одновременно с т. Ремтер и другими. Хотя в описке расстрелянных в Златоусте его фамилия не значится, но Хотеенков мог быть там под другой фамилией. См. Ремтер.
А Стива осталась в селе Демьянске. Их семья была все время на глазах у белогвардейской милиции, и не раз им приходилось переносить издевки обнаглевших старых жандармов во время обысков. Т. Стива очень тяжело и замкнуто переживала и личное горе, и белогвардейский гнет. Кроме отца, честного и сознательного крестьянина, а потому и революционно настроенного, никто не мог понять и разделить ее гнев и отчаяние побежденной коммунистки. Она оказалась одинокой, брошенной в огромный концентрационный лагерь, с той, однако, разницей, что она была не только отрезана от всего мира, от событий (никакие газеты туда не приходили), но и лишена того круга товарищей, который имеет почти каждый заключенный. С нею не осталось ни одного друга или товарища, она ни о ком не имела сведений и не имела надежды с кем-либо свидеться.
Несмотря на благоприятные материальные условия, внешне обыденная и, как всегда, немного флегматичная, она таяла с каждым днем. Крестьяне-односельчане первое время довольно индифферентно относились к смене властей; тем не менее т. Стива всегда громко и открыто говорила против белогвардейцев, не боясь никакой провокации. Но она так же смело и безумно дерзко говорила и с предержащими властями. Ей не однажды грозили расстрелом. Она нехотя и как-то скомканно рассказала мне про один из обысков. Офицер, искавший в их доме оружия и не нашедший такового, велел перепороть всю семью (отец, по счастью, успел скрыться еще накануне).
 - Меня нельзя пороть, - сказала Стива, - вы можете меня расстрелять, но пороть не смеете.
 - Это почему?
 - Потому что я беременна. Офицер бросил беглый взгляд на ее фигуру - она была на 6-7 месяце беременности.
 - Становитесь к стенке.
Стива стала.
 - Стройся, ружья на плечо... Опустить, - вдруг оборвал он команду, - идите.
Стива отошла от забора, внешне все такая же спокойная. Мать ее, крестьянка старуха, никогда не слыхавшая об обмороках, лежала как пласт. Онемевшие от ужаса сестры разразились рыданиями. Но офицер еще не закончил обыска, и Стива была его вынужденным путеводителем. Перед тем, как спуститься в подполье, офицер затребовал свечу.
 - У нас их специально для вас не водится, - отвечает Стива, не двигаясь с места.
 - Ну, лампу.
 - Керосину тоже нет. - А черт возьми, не в потемках же мне блуждать?
 - А это как вам угодно. Отчаянно ругаясь, офицер полез в подполье, требуя, чтобы Стива указывала ему путь. И она предпочла вместе с ним спуститься в темное подполье, чем дать ему свет.
 - Жутко было мне, - говорила она мне после, - в этом мрачном подземелье: я боялась больше надругательства, чем расстрела.
Но офицер, при свете гаснущих спичек, вдруг неожиданно попросил у нее прощения за ту жестокость, которую он проявил по отношению к ней. Я не помню, что Стива буркнула ему в ответ, но обыск был все-таки прерван. Офицер-палач и надругатель был сломлен необычайной силой, гордостью и выдержкой этой ненавидящей его женщины.
Уже по одному этому небольшому эпизоду можно отчасти представить драму, разыгравшуюся у т. Стивы накануне отступления белых и ликвидации колчаковщины.
Летом 1919 года я была у Стивы. Внезапно меня арестовали и увезли. Она провожала до самой реки, где меня ждала лодка и на берегу которой мы с ней простились навеки, думая, что никогда не увидим больше друг друга.
Не только я, но и она думала, что вряд ли я уцелею из этой новой переделки. Но на самом деле я осталась в живых; из тюрьмы я вышла на волю, на красную волю; а она погибла в глуши, в деревне, в семье, с ребенком на руках, не ведя, конечно, подпольной работы. Жизнь и перед смертью не щадила ее. О Петре она знала, лишь, что он бежал и работал в подполье.
Сведений о нем она никаких не получала и могла быть уверена, что в любой момент он может быть схвачен и расстрелян. Она уже в разговорах со мной считала его погибшим. Я спорила с ней, но чутье не обмануло ее. Действительно, т. Петра тогда уже не было в живых.
Старший брат ее, очень любимый ею, при первой же тревоге белых был отправлен из Тобольска в Александровский Централ (Иркутск). Она боялась, как бы по дороге его не расстреляли (что в действительности и произошло, но чего она так и не узнала).
А некоторое время спустя их семья получает дружеское предостережение и совет скрыться. Отец и жена брата скрылись в леса (где они и пробыли 2 месяца, страшно голодая и холодая). Стива же в это время хворала сыпняком. Полугодовалая девочка ее оставалась на попечении бабушки, и не успела Стива оправиться, как она заболела и умерла.
Невыносимая пытка для матери - смотреть на страдания умирающего ребенка. В последний день жизни Лидочки, сама едва живая, ломая руки в немом отчаянии, Стива просила мать остаться с девочкой и уходила в лес. Но там ее охватывал ужас - больше никогда не увидеть девочку живой, и она в безумном страхе бежала домой и снова уходила, не в силах выносить страдания дочки...
После смерти ребенка Стива стала совершенно равнодушной к жизни. Ей было все равно - остаться дома или скрываться. Ее беспокоила только судьба скрывшегося отца, которого она очень любила и уважала. Мать предлагала ей остаться, указывая на слабость здоровья. Она осталась. Отступавший от Тобольска штаб арестовал ее как заложницу за скрывающихся (если бы они и были налицо, ее все равно бы арестовали). На допросе она держала себя очень гордо, дерзко и вызывающе. Ее увезли. Верстах в 150 от Демьянска ее прикончили и тут же зарыли в песке на берегу Иртыша.
Весною во время половодья труп вымыло водой совершенно сохранившимся, и родные опознали ее. Она была заколота штыком в живот (три раны). Судя по тому, что труп был одет, а тут же найденные еще три трупа были голы и страшно изуродованы, можно предполагать, что особому насилию и изуверству она не подвергалась. Крестьяне села говорили, что своими дерзостями она вывела из терпения своих палачей, и они закололи ее «преждевременно», т. е. прежде, чем успели поиздеваться над ней живой.
Вероятно, меня спросят, почему я останавливаю внимание пролетариата на этих двух товарищах. Разве они совершили что-то выдающееся, разве их имена широко известны? Но вот я и хочу, чтобы, проходя этапы революции, в невероятных усилиях борьбы приближаясь к достижениям своим и завоеванию себе будущего, рабочий класс оглядывался назад на бесчисленные безвестные могилы, и даже не могилы, а места казни, и чтобы в безумстве храбрых, павших в авангарде, черпал себе силы для дальнейшей борьбы.
Товарища Хотеенкова можно считать и не рядовым членом партии, а ответственным партийным и советским работником, особенно учитывая то, что он начал работать как революционер тогда, когда в России были лишь десятки, сотни революционеров, учитывая то, что авангарду всегда приходится употреблять отчаянные и героические усилия для завоевания и укрепления аванпостов.
Товарища Хотеенкова очень любили рабочие, особенно солдаты и красногвардейцы (они неоднократно посылали его на съезды советов, на митингах устраивали шумные овации), он всегда был дорог и близок им. Т. Стива была заурядным рядовым членом партии, каковых теперь в России насчитывается свыше полмиллиона.
Но если бы эти полмиллиона, все рядовые, были бы такими стойкими борцами, такими неутомимыми работниками, такими беззаветно преданными делу революции, то наша партия была бы стальной и несокрушимой и своей страшной силой убеждения, своим примером увлекла бы не только весь русский пролетариат, но и мировой, и гораздо скорее, чем это сейчас происходит, проходила бы этапы социалистической революции.
ХОХРЯКОВ Павел - матрос-кочегар судна «Заря Свободы», родом из Вятской губернии. Это был стальной воли человек, революционер с головы до пят. Вне революционной работы для него ничего не существовало. Неумолимый к врагу, он готов был поделиться с товарищем последним, что у него было. Всегда ровный и в обстановке кабинетной работы (а такую он выполнял, будучи председателем Исполнительного Комитета Тобольского Совета, и выполнял с большой выдержкой и вдумчивостью, хотя едва-едва мог подписывать свою фамилию), и в боевой схватке, с твердым спокойным голосом, со стальным взглядом своих серых глаз.
 Я только два раза во время совместной работы видел его не как всегда ровным: первый раз, когда в бытность его председателем Тобольского Совета ему пришлось вести разговоры с буржуазией, обложенной контрибуцией, и когда к нему привели одного особо богатого и злостно упорствующего рыбопромышленника Туркова, - он не хотел платить причитающееся с него и оскорбительно относился к Совету. Тов. Хохряков так посмотрел на него, столько ненависти светилось в его стальном взгляде, что с храбрившегося буржуа сразу слетел весь его апломб, и он буквально съежился под огнем его глаз...
Второй раз это было, когда в бою под г. Туринском нашему поезду было устроено крушение, и наш отряд после боевой ночи сидел в болоте, не имея возможности двинуться дальше. Охватив всю безысходность положения, этот железный человек схватился за свой браунинг и заскрипел зубами, лицо задергалось нервной судорогой и только. Через минуту буквально он уже кипел снова весь энергией, отдавая распоряжения и возбуждая других для деятельности, пока не свалился как пласт и не заснул от переутомления.
Активный участник выступления в Кронштадте против Керенского, активный работник и организатор Красной гвардии в Екатеринбурге, любимец екатеринбургских рабочих, когда прозвучал его призыв на фронт, то за «товарищем Павлом» снимались буквально почти целые заводы. На фронте всегда бодрый, всегда впереди в самых опасных местах с готовыми за ним в огонь и воду бойцами.
Но не судьба была этому стойкому борцу дожить до победы над врагами, во имя чего он положил столько сил и энергии. В бою на Екатеринбургском фронте под станцией Крутиха, находясь в цепи и отражая наседавшего противника, он был смертельно ранен в грудь из пулемета с неприятельской дрезины.
Он скончался на руках беззаветно любивших его бойцов его отряда, и последние слова его были: «Я умираю за революцию. Держитесь, товарищи». И товарищи выполнили его предсмертный завет, они довершили дело, за которое он боролся до конца - они победили.
Память о герое-борце за пролетарскую революцию живет и будет жить долго-долго в сердцах знавших его, с этих страниц Памятника будет будить энергию и указывать путь будущим поколениям. Тело его с воинскими почестями похоронено в Перми в одном из скверов. Тов. Хохряков погиб в августе 1918 года. И. Коганицкий.
ХРАМЦОВ Иван Дмитриевич работал в подполье с 1905 г. 9 января он был среди демонстрантов на Дворцовой площади, и лишь случайность спасла Храмцова от пуль царских опричников. Шрамы же от казацких нагаек так и остались на всю жизнь на его теле.
В Февральскую революцию т. Храмцов в первых рядах. На заводе «Феникс» он - член завкома, а в дальнейшем - организатор Красной гвардии Выборгского района.
В 1917 г. т. Храмцов принимает активное участие в раскрытии заговора генерала Корнилова и занимает пост особо уполномоченного прокурора судебной палаты. В 1918 г. т. Храмцов поступает в уголовный розыск. Как верный солдат революции, отдает все силы, знание и опыт на укрепление Советской власти. Тяжелые условия работы, недоедания и бессонные ночи подламывают его силы. Но, несмотря ни на что, т. Храмцов продолжает выполнять тяжелую работу без отдыха. Тов. Храмцов выдвигается уездным организатором в Шлиссельбурге, где он оживил работу, вложил всю энергию в родное, любимое дело. Лично о себе т. Храмцов мало заботился. До конца октября не имея теплой одежды, часто ложась спать голодным, он ютился на кухне уездкома. Расшатанное здоровье еще больше ухудшилось. Т. Храмцов заболел воспалением легких. Вскоре он заболел сыпным тифом, и через две недели его не стало. Умер в ноябре 1920 г. (Петр. Правда, №269, 1919 г.).
ХРЕНОВ (Истомин) Николай Львович - член Моск. организации РКП Пресненского района. Умер в ноябре 1918 года.
ХРИСТОФОРОВ Валентин Федорович-начальник и военный комиссар санитарной части 6 армии, умер от сыпного тифа в Херсоне 18 марта 1921 года.
Октябрьское восстание пролетариата 1917 года и последующие годы выдвигают т. Христофорова на пост члена комиссии т. Кедрова, начсанарма северного фронта, члена коллегии Наркомздрава Украины, начсанокра.
Время подготовки к Крымской операции застает т. Христофорова на посту начальника санитарной части армии, застает его в тот момент, когда было необходимо выявление полной энергии, широкой инициативы и железной воли. Наставший период боев потребовал от Христофорова немедленного принятия мер широкой санитарной подготовки к операциям, и под его руководством принимаются меры к расширению госпиталей, лечебных заведений, к пополнению их медперсоналом, к снабжению медикаментами, к оборудованию госпиталей и питанию их светом и топливом. Время боевых операций застает т. Христофорова за работой по перевозке больных и раненых в тыловые врачебные учреждения и госпитали. В. Ф. блестяще справляется с этой работой. После разгрома Врангеля вся его энергия обращается на борьбу на эпидемическом фронте и на санитарное просвещение красноармейских масс. В период перевозок бессрочно отпускных и в момент стихийно нахлынувших в Херсон военнопленных т. Христофоров блестяще справляется с работой, организуя их санобработку и отправление.
В. Ф. Христофоров родился в 1889 году близ Мариуполя в крестьянской семье. В. Ф. был любознательным и жаждущим знаний и учения юношей. Реальное училище и гимназия были недоступны для него, пришлось удовлетвориться городским училищем. Здесь он узнал о той несправедливости, которая вызывала классовую борьбу. В это время В. Ф. стал непримиримым врагом господствующих классов. К этому времени отец его, имевший крестьянское хозяйство, разорился и стал искать себе пропитание в Мариупольской больнице в качестве фельдшера. С приездом в Мариуполь в 1906 г. В. Ф. поступил в техническое училище, откуда его выкинули за непримиримую позицию, выработанную им под влиянием событий 1905 года. Через несколько лет он добился звания сельского учителя, содействуя общему просвещению крестьян и ведя втихомолку политическую агитацию, за что и попал под негласный надзор. Будучи сельским учителем, В. Ф. путем самообразования подготовился к экзамену на аттестат зрелости.
Но и здесь полиция не хотела выдать ему свидетельство о политической благонадежности, пришлось ехать в Либаву, где он выдерживает экзамен на аттестат зрелости и поступает в Юрьевский университет. Там он сразу завоевывает симпатии сотоварищей и избирается старостой курса. Через год переводится в Киевский университет, где напряженно работает по своей специальности и находит время для политических дел. Под его руководством среди студентов начинается брожение, за которым следуют аресты студентов. Студенты его боготворят, избирая на всех последующих курсах «присяжным» старостой.
Однако кадетские профессора ненавидят т. Христофорова. В дни февральской революции т. Христофоров впереди всех: он первый бросается разоружать полицию, бежит в тюрьму, освобождает заключенных и в стройном порядке ведет их на митинг.
Среди студенчества под влиянием Христофорова принято решение отправиться на врачебную работу на фронт. Христофоров попадает на должность полкового врача в 9 армию, оперировавшую в Румынии, где он выдвигается в качестве революционного деятеля и приобретает широкую популярность среди солдат. Т. Христофоров так резко высказывается о политике Керенского, что выборщики сняли его кандидатуру в Учредительное собрание.
Когда произошел октябрьский переворот, 9 армия раскололась: одна часть признавала главковерха Крыленко, другая объявила себя «Украинской» и передалась генералу Щербачеву. Первая часть армии, по приказу, должна была отступить. Начались совещания о порядке отступления, а попутно солдаты решили избрать нового командующего армией. Христофоров стал одним из первых кандидатов на пост командарма и был бы избран, если бы не его энергичный отказ, мотивированный полным незнакомством с делом командования.
Армия начала отступление. Румыны стали разоружать дезорганизованную армию. Христофоров всячески противодействует, за что и попадает в румынскую тюрьму. Тут целый взвод румынских солдат поддается его агитации и выходит из повиновения властям. Пришлось для В. Ф. поставить новый караул.
Вскоре румынский суд присуждает В. Ф. к смертной казни, но его выручает молодое русское правительство посредством обмена заложников. По возвращении из Румынии в Мариуполь т. Христофоров организует революционные группы учителей, проводит революционные праздники и т. д.; через некоторое время он приезжает в Москву и занимает должность помощника начглавсанупра, затем получает назначение в ВЧК, откуда и отправляется в качестве члена выездной комиссии ВЧК для ревизий советских учреждений Севера по изъятию негодного элемента и направлению работ в должное русло. В это же время он стал членом РКП. Ввиду совпадения его работы на Севере со временем высадки англичанами десанта в Архангельске и образования северного фронта, т. Христофоров назначается Кедровым начальником санитарной части 6 армии, а все управление санчастью армии состояло вначале из т. Христофорова до одного сотрудника, а канцелярия свободно помещалась в одном чемодане.
Тов. Христофоров с успехом создал организационный аппарат и стал устраивать целую сеть сооружений и приспособлений, облегчавших эвакуацию больных и раненых, к числу коих принадлежат и знаменитые христофоровские согревательные пункты.
Прошло около 9 месяцев. Освобожденная Украина создает свое рабоче-крестьянское правительство. Тов. Раковский, зная т. Христофорова еще по Румынии, ходатайствует перед Наркомвоеном о переводе т. Христофорова на Украину.
Приехав в Киев, т. Христофоров, по решению ЦК партии, назначен членом коллегии Наркомздрава Республики, где выполняет целый ряд ответственных поручений. Через 3 месяца Христофоров (ввиду занятия Киева белогвардейцами) возвращается вновь в Москву, где по собственному желанию назначается в 6 армию на прежнюю должность начсанарма. Здесь он, помимо прямых обязанностей, организовал колоссальную работу по подавлению эпидемии в тылу 6 армии (в 5 губерниях). По его почину издается журнал «Красная санитария» и т. д.
Со взятием Архангельска штаб 6 армии преобразован в штаб Беломорского округа, а т. Христофоров автоматически назначается начсанокр. Начинается мирная обстановка, губкомпарт и губисполком приглашают его на должность заведующего губздравотдела. Тов. Христофоров и здесь проделывает ряд реформ, бросая городских врачей в деревню лечить крестьян. Когда раздался клич: «Все на Врангеля!», т. Христофоров посылается рабоче-крестьянским правительством во вновь сформированную тоже 6 армию, оперировавшую уже на юге. Христофоров застал там ад кромешный: госпитали в Кременчуге представляли «свалочные места»... Христофоров придал им «госпитальный» вид. Пленная армия Врангеля грозила всей РСФСР лавиной всенародного бедствия, как сплошь зараженная всеми тифами. Тов. Христофоров задавил железной рукой начинавшуюся эпидемию, но при этом сам погиб.
Товарищи считали, что он по своему складу сильно приближается к типу «человека социалистического общества»».
Тов. Христофоров был совершеннейшим честным работником и идеальнейшим человеком. Ни один митинг в Вологде не проходил без его участия. И в особенности он хорош был как митинговый оратор, как трибун на тех митингах, где присутствовали широкие красноармейские или рабочие массы. Его страстный тон, горячий призыв к борьбе, меткие образные сравнения, искренний и понятный язык, - все привлекало к нему широкие массы.
Тов. Христофоров торжественно похоронен на площади Свободы в Херсоне 20 марта 1921 г. (Составлено по данным «Вестника Красной Санитарии», издан санчастью 6 армии, № 10, апрель 1921 г.).
ХРОМОВ Василий Тихонович - рабочий одного из тех предприятий, рабочие которого по своему чутью и психологии считались отсталыми. Уже с первых дней февральской революции, вступив в партию большевиков, он отдает все свободное от рабочих часов время партийной работе. Когда началась Октябрьская революция, т. Хромов был одним из тех, кто с оружием в руках боролся против контрреволюционеров, засевших в Алексеевском училище. С тех пор он один из активных деятелей как партии, так и совета Благуше-Лефортовского района в Москве. Будучи бессменно казначеем и членом Исполнительной Комиссии партийного комитета, членом коллегии административного отдела Совета, он, часто больной, исполнял самые тяжелые поручения во имя интересов пролетариата. Несмотря на перегруженность работой, т. Хромов не порывал связи с предприятием. С самого начала революции до последнего дня своей жизни он оставался ответственным руководителем партийной ячейки в предприятии, не пропуская ни одного собрания ячейки, ни одного общего собрания. Умер 7 мая 1920 года. (Коммунист. Труд, № 40, 1920 г.).
ХРОМЧЕНКО Гита (Сарра Клейман) - уроженка г. Николаева. Старая коммунистка, сидевшая долгое время в тюрьмах, потом попала в Сибирь, откуда бежала за границу, в Париж. В 1917 году возвращается в Россию. Приехала в Евпаторию из Советской России для подпольной работы; 9 августа 1920 г. была арестована и 25 сентября расстреляна.
(«Известия В. -Р. Комитета г. Евпатории», № 27 от 19 декабря 1920 г.).
ХУДАНИН Ал. - партийный работник, работавший в 1918 году в Новороссийске, затем секретарь Алуштинского парткома. При занятии белыми Симферополя, летом 1919 года т. Худанин был арестован и затем расстрелян. (Из статьи. Вл. Черного «В подполье» в кн. «Путь Коммунизма», изд. Кубан. -Черноморск. Б. Испарта. )
ХУДЯКОВ Николай Васильевич - медно-музыкальный мастер (Кузнецкий мост, Лемберг), красногвардеец, 18 лет, ранен в живот во время дежурства на углу Кузнецкого и Неглинного проезда (в Москве). Умер в тот же день в белостокском госпитале. Был членом РСДРП (б) Городского района и Союза рабочей молодежи III Интернационала. (Сб. Братская Могила).
ХУРГИН Иван Александрович - уроженец г. Карачева Орловской губ., коммунист. На фронте был примером выдержанности и храбрости. Погиб в бою под Новохоперском в декабре 1918 г. - См. Моисеев.
ХЬЮЛЕТТ Уильям Джон - уроженец Абертиллери в Уоллесе. Происходя из рабочего класса, он сделался рудокопом и проработал в шахтах 30 лет, вплоть до самого отъезда из Англии в Россию. В последние 14 лет он принимал участие в профессиональном и рабочем движении. В 1914 г. он вступил в социалистическую партию. Живо интересуясь просветительной деятельностью этой партии, он стал учителем товарищей шахтеров по марксизму и истории промышленности. Когда началось коммунистическое движение, он горячо примкнул к нему, войдя в объединенную коммунистическую партию, и был выбран во временный исполнительный комитет ее. Кроме регулярной партийной работы, он всегда принимал горячее участие в федерации южноуэльских шахтеров, где он исполнял различные обязанности. Он был председателем отдела своего союза перед отъездом из Англии.
Приехав в Москву как делегат на конгресс Коминтерна, он в то же время являлся представителем английского бюро красных трэд-юнионов на конгрессе Профинтерна. Он возлагал большие надежды на ту работу, которую он выполнит по возвращении в Уэльс, и неустанно собирал материалы для пропаганды среди шахтеров, которых он так сильно любил. Не пришлось ему осуществить задуманные планы: трагическая смерть вырвала т. Хьюлетта из рядов славных борцов во время катастрофы на Курской жел. дор. 24 июля 1921 г. (Правда, № 164, 1921 г.). - См. Артем.
ХЮРСКЮМУРТО Туомас - пролетарий-революционер, по профессии - садовник. Еще молодым т. Хюрскюмурто вступил в ряды революционеров. В самые темные времена царизма он вел бесстрашную нелегальную подпольную работу. Часто подвергался преследованиям финской жандармерии. В рядах легального социал-демократического движения он боролся более 20 лет.
Благодаря своему пролетарскому миросозерцанию, он был представителем левого крыла партии. Он в числе других вел агитацию за создание Красной гвардии. Он принадлежал к числу тех, которые увлекали за собой колеблющихся. Во время гражданской войны в Финляндии Хюрскюмурто понял идею пролетарской диктатуры и всеми силами старался осуществить ее. После подавления финской революции он эмигрировал в Россию.
Осенью 1918 г., после основания финской коммунистической партии, он занял ответственный пост в подпольной финской партии. Он работал с неисчерпаемой энергией, не жалея сил. В результате его неутомимой работы финляндский пролетариат получил значительную часть той коммунистической литературы, из которой он усвоил себе основные начала коммунистического миросозерцания. До последней минуты т. Хюрскюмурто вел себя бесстрашный борец. Убит во время финского заговора в Петрограде 31 августа 1920 г. (Из журнала «Коммунистический Интернационал», № 14, 1920 г.). - См. Рахья Иван.