Моему сыну Васе полтора года.
Я, конечно, очень-очень люблю Васю. Это понятно. Как же можно не любить родного сына? Ушки-пельмешки, розовые пятки и тому подобное. Но, с другой стороны, я его слегка побаиваюсь.
Дело в том, что Вася – очень большой и очень строгий начальник. В год без малого, закончив на горшке высшую партийную школу, он стал начальником, где-то на уровне секретаря райкома (извините, что оперирую советскими реалиями: я все-таки «сделан в СССР»).
В год Вася явно дорос до кресла секретаря областного комитета партии.
В полтора стал вести себя так, как будто вошел в состав ЦК КПСС, не меньше. Или, если по-нынешнему, вошел в состав аппарата президента.
Вообще в любой по-настоящему счастливой семье должно, я считаю, быть так.
Сын или дочь – президент. Лидер нации.
Теща, или свекровь, если они живут вместе со «счастливой семьей» - министр внутренних дел.
Тесть или свекр – что-то вроде мало кому нужного министра культуры или пенсионного развития. Ну, хорошо – сельского хозяйства и рыболовства. Заодно – чтобы не было обидно – член общественной палаты. С правом совещательного голоса. Жена – министр финансов.
Муж – гастарбайтер без портфеля. Иногда, по совместительству, начальник МЧС.
Собака или кошка играют роль всеми обожаемого заслуженного артиста России.
Ужасно, когда теща метит в президенты, а тесть в министры финансов.
Кошмар, когда жена – гастарбайтер, а муж – министр рыболовства.
Не дай бог, если свекровь – заслуженный артист, кошка – лидер нации, тесть – гастарбайтер, а муж с женой – члены общественной палаты.
Нет, так дела в семье не пойдут.
Возвращаюсь к моей семье и к Васе. У нас все просто и ясно. Тещи со свекровями на нашей жилплощади не помещаются. У них своя независимая республика. А должности у нас в семье распределены четко и нерушимо.
Вася – президент и безоговорочный лидер. Жена безропотно совмещает все должности министров, включая премьерское кресло. Она же – Дума и Верховный Суд.
А я – скромный таджик Вова. Человек с Метлой и Лопатой (ср. Девушка с Веслом). Молчаливо-честный труженик. Которого в любой момент и за любую провинность могут немедленно департировать на Родину, в республику Свекровистан.
Поэтому я не выпендриваюсь и на всякий случай всех побаиваюсь. Всех, кроме собаки Бублика, который у нас что-то вроде «Шести кадров» или «Уральских пельменей».
Иногда, очень нечасто, когда я вдруг не мету и не копаю, жена оставляет меня сидеть с Васей. Тогда я на пару-тройку часов становлюсь МЧС.
Сама же идет с подругами на охоту, т.е. по магазинам. Это у них называется «черкизониться».
Если жена хотя бы раз в месяц не поохотится, в смысле шоппинга, у нее начинает резко портиться характер и внешность. Она неэротично полнеет, впадает в тоску, огрызается, рычит и лает.
Когда-то давно у моего дяди, заядлого охотника была охотничья собака. Сеттер Лота, очень милое, приветливое существо.
Кстати, Лота не боялась никаких собак, кроме шарпеев. А шарпеев боялась. Потому что один раз, когда она захотела познакомиться с одним встречным шарпеем и понюхала у него попу, попа сказала «Гав!» Это был шок для Лоты.
Так вот – была Лота очень добрая, душевная собака. Когда дядя на какое-то время вдруг оставлял Лоту без охоты, она тоже, как и мой премьер-министр, начинала тупо жиреть, тосковать, рычать, лаять и огрызаться. Женщины в этом смысле чем-то неуловимо похожи на охотничьих собак. Но это к слову.
Васю я не только боюсь, но и не всегда понимаю. Он знает, разумеется, слова «папа», «мама», «дядя» и «тетя». Здесь все вроде бы ясно. Хотя и тут не все просто.
Когда он злится на меня, он называет меня «дядя».
- Вася, зачем ты, шалун, утопил мой мобильник в унитазе? А? Как тебе не стыдно!..
- Дядя!
Когда он очень на меня зол, он называет меня «тетя», или, если Вася приходит в полный гнев, - «баба».
- Ну-ка, Вася, немедленно подними игрушку!
- Тетя!
- Подними, я тебе сказал! Сейчас по попе надаю.
- Баба!
И я в этой ситуации действительно полная «баба». Поскольку Васе дать по попе мне страшно. Ибо тогда я стану самым худшим – «какой».
Первые слова, которые Вася произнес в возрасте нескольких месяцев, было «Бу», что значило «Бублик».
Мой старший сын, для сравнения, первое, что произнес практически через неделю после доставки из роддома, было отчетливо проартикулированное «гдеденьги?». С настойчиво-вопросительной интонацией. Примерно то же самое, в различных комбинациях, он практически ежедневно произносит уже двадцать с лишним лет.
У Васи есть еще три очень важных слова – «на», «ка» и «га».
«На» - значит «дай», «мое», «мне» и так далее. Дети не говорят «дай»: взрослое «на» их вполне устраивает в обоих значениях.
«Ка» - это все: картошка, горшок, тарелка, игрушка, ботинки… Любая, так сказать, вещь мира. Наверное, дело в том, что взрослые все время в общении с детьми и не только слишком часто употребляют соответствующие суффиксы: «маечка», «водочка», «селедочка».
«Га» - обобщенное название хороших вещей. Не знаю, в чем тут дело, но точно известно, что, к примеру, «колбаса» - это «га». И вообще «га» - это «хорошо», в отличие от «кака».
Еще Вася знает и произносит слова «Ва», что значит Вася (всегда с очень большой любовью, благоговением и где-то даже заискиванием), «тхе», что значит телевизор или мультик, а также «да» и «не».
Самым многозначным и многозначительным у него является крик «а!», вернее – вопль «ААА!». Он очень громкий, и несет в себе что угодно – от «Господи, как же мне хорошо!» до «Убью, студент!»
И вот моя жена-мультиминистр уходит в свои охотничье-черкизонские пампасы, а я остаюсь наедине с Лидером Нации Ва и Уральскими Пельменями Бу.
Пельмени мирно спят под кухонным столом, а Лидер, пока я закрывал дверь за супругой, тихо стибрил со стола мои очки и методично долбит ими об пол.
- Эй!.. Нельзя брать мои очки! Вася, не трогай мои очки, понял?
- Не.
- Еще раз возьмешь – накажу!..
- Тетя.
Тишина. Нехорошая какая-то, тревожная. Явно с подвохом.
Вася расшарниренной походочкой пингвиньего пахана пересекает по диагонали комнату, походит к телевизору:
- Тхе!
- Нет, сынка, ты только что смотрел телевизор с мамой. Надо сделать перерывчик, Васенька, а то глазки устанут…
- ААА!
- Нет-нет, Васюлечка…
- Баба!
Снова пингвинско-шпанская перевалочка через полквартиры. В прихожей Вася долго смотрит на себя в зеркало, пыхтит, ковыряет в носу, высовывает язык. Потом, с чувством:
- Ва!
- Да, вот он какой наш Василечек!..
- ААА!
- Да! Вот он, наш прекрасный мальчик!..
- Га!
- Ой, какой у нас Васятка красивый!..
- Да!
Пауза. Васин палец тычет в мамину енотовую шубку, философски раскорячившуюся сразу на трех крючках вешалки. Жена у меня такая: если уж что положит – ищи философский подтекст. Или сразу вешайся, без всякого подтекста. Вася изрекает:
- Мама!
- Да, Васюка, это мамина шуба…
- На!
- Нет, малюточка, нельзя…
-ААА!
- Нет, нельзя-нельзяиньки… Эта шуба мамина, она дорогая… Если что, мне знаешь, какая бубука достанется…
- Га!
- Я понимаю, понимаю, дорогосыночка, но…
- На!
- Нет, ну, никак нельзя…
- Кака!
Пингвин обиженно топает на кухню. Там он какое-то время стоит в раздумье, потом властно повелевает:
- Папа-на!
- Что тебе, Василий?..
- Ка!
Я, разумеется, ничего не понимаю. «Ка» бывают разные.
- Какую тебе «ка», масюточка? Может, печенюшку?
- Не!
- Кашку?
- Кака!
- А что?
- На-ка!
- Яблочко?
- Не! Ка!
- Я тебя, моя Васюленция, не понимаю…
- Тетя!
- О Господи, опять… Может быть, роднулечка, ты хочешь колбаски?
- Га! Га! Га!
Я отрезаю Васе кусок колбасы. Он с гордым достоинством ее долго и вдумчиво жует, размышляя о чем-то своем, то ли геополитическом, то ли теософском. И каким-то странным образом умудряется смотреть на меня сверху вниз. Сам - стоит под столом. А я получаюсь почему-то ниже, хотя на метр выше него. Прожевав колбасу, Вася приказывает:
- На-га!
- Еще колбаски?
- Да!
- А может…
- ААА!
- Хорошо, хорошо, хорошо!..
Я отрезаю еще кусок колбасы. Вася жует его, недовольно глядя на меня, как Сталин на Поскребышева.
Женой мне было строго приказано колбасой не увлекаться, а дать Васе каши. А как я ему ее впихну? Ведь «ка»-каша – это «кака». Такая же, как и я. О Боже мой! Что же делать? Может быть, все-таки поставить «тхе», скажем, «Машу и медведя», и тихонечко впихнуть в «Ва» «ка» под «тхе»?.. Нет, этот номер не пройдет. «Кака» это, а не номер.
- Васюган, съешь все ж-таки немножко кашки, а?.. Ну, пожалуйста!
- Ка-кака-Бу!
Вот тебе раз. Что же это получается? «Отдай свою мерзкую кашу Бублику»?
- Кааа! – вдруг державно, как Куранты, заявляет Вася.
Что это? Ложка? Компот? Котлета?..
- Кааа!
Я судорожно оглядываю кухню. Ничего на ум не приходит. Возвращаю взгляд на Васю и вижу стремительно растущую лужу вокруг сандалий. А еще – чувствую родной запах, похожий на запах сентябрьского прелого сена.
Дабл-ка.
- Все-таки ты обделался, кукуля… Все-таки ты не сел на горшок…
- Гааа!
В голосе Васе океан счастья.
- Кому как, Вася,- ворчу я.- Тебе, возможно, и «га», а мне – полная «кака». Знаешь, какую мне мама устроит «на-на», когда вернется?.. Хоть по «тхе» показывай…
- Тетя!
- Сам знаю, что во всем виноват. Не сообразил вовремя…
- Баба!
- Хорошо, что не «кака»…
Я меняю Васе штаны под пронзительные «ААА!», сажаю его в кресло перед «тхе». Сам сажусь рядом на полу, на подстилочке. А где еще место такой беспросветной «бабе»?.. Мы долго смотрим «Машу и медведя». И я до слез чувствую, насколько этот мультик – про нас.
Вдруг я краем глаза ловлю Васин взгляд на себе. Вася улыбается. Со снисходительно-одобрительной хитрецой. Даже, как мне вдруг кажется, с неким оттенком любви…
- Что, Вась, что, мой хороший?..
Вася медленно проводит мне пухлой ладошкой по щеке и говорит:
- Папа – га!
И я чувствую, что из-под моего левого треснутого очка вытекает скупая мужская слеза.
Ради этого редкого «папа-га» стоит жить. Подтирать «ка», пахнущие осенним сеном, раз в неделю менять очки, разбитые «Ва», быть последней «тетей».
Мы продолжаем смотреть мультик.
- Может быть, уже поужинаем уже? – спрашивает Маша у Миши.
В этот момент раздается звонок в дверь.
- Мама-га! – кричит Вася.
- Гав-гав! – лает Бублик.
- О Господи, наконец-то…- вздыхаю я.
И все мы – Лидер Ва, народный артист Бу и временно безлопатный таджик Баба – бежим к двери встречать Парламент, вернувшийся с охоты.
И это-то как раз, поверьте мне, и называется счастьем.