Чертов клад
(Перевод с белорусского языка)
В некотором прекрасном краю, чуть ближе Солнца и чуть дальше Луны, в краю, богатом золотыми нивами, прозрачными реками, синими озерами и темными пущами... Словом, в том краю, где мы с тобой живем, стоял, а может, и теперь стоит, один дом.
А жил в этом доме крестьянин по имени Янка. Здоровый, как зубр, добрый и не очень мудрый. Было у него пятьдесят сыновей, сорок волов и кошка. Ну, может, не пятьдесят сыновей, а трое, не сорок волов, а два. Но кошка была, этому уж можете мне поверить. Пестрая. С четырьмя лапами. С одним хвостом.
Пахал Янка землю, пас коров и тучи. И жил бы совсем хорошо, если бы не свалилась на него беда.
Было это давно. Так давно, когда на Беларуси еще водились черти. И у каждого из тех чертей было свое место работы.
Один жил в воде, пас щук, линей и окуней. Был зеленый и косматый, очень похожий на купу топи. Назывался Водяной.
Второй жил в лесу, пас оленей и был похож на обросший мхом пень. Если встретишь, то и не отличишь. Назывался Леший.
Но был и третий, который жил по домам и пас сверчков. Это был самый вредный. Рожки у него были, как у козочки, зубки как чеснок, хвостик помелом.
И облюбовал этот черт Янков дом. И не от злости вредил, а просто был озорник. Только от того озорства Янке плакать хотелось. Еще бы! Ты ведь тоже не от злости озорничаешь? Ну вот, а родители иногда плачут. Плохо!
Не стало в доме от черта покоя. Заплетет коням гривы так, что потом не расчешешь, а думают на сыновей. Сливки с молока слижет, а думают на бедную кошку. Иногда зимой так завоет в трубе, что у людей мороз по коже, и страшно на двор выходить. Или заберется в трубу, съедет по ней и насыплет в щи сажи.
Бывает, утром вынут из печи пирог и удивятся: на пироге небольшой отпечаток. Это черт на горячее тесто отдыхать садился. Грелся с мороза.
Вовсе не стало жизни. Янка шёл ночевать, даже в холод, на сено на сеновал. Чуть бедных детей не поморозил. И решил, наконец, из-за этих чертовых выходок, забить дом досками и податься с детьми, лошадьми, волами и кошкой куда-нибудь в свет. Бросив свою родину, темные пущи, светлые реки и чистые воды. И стало бы на Беларуси меньше еще одним крестьянским домом, если бы не послышались однажды вечером на дороге тяжелые шаги.
Тупу-тупу-тупу,
Носит Мишка ступу.
У ступе вперемешку
Сахар и орешки,
Фрукты, шоколадки,
Сказочные, сладкие.
По полям, тропинкам
Сашкам и Маринкам
Носит Мишка ступу.
Тупу-тупу-тупу...
Шел поводырь с медведем. Ходили они от села к селу.
Поводырь песни пел и играл на цимбалах. А медведь показывал, как бабы воду носят и как дети горох воруют. И этим они с медведем кормились.
- Здоров, Янка. Не пустишь ли нас с Мишкой переночевать? - спросил поводырь.
- Мне что! Ночуйте, - ответила Янка. - Только вот я сам на сене сплю.
- А что такое?
- И черт у меня в доме завелся. Так хулиганит, что спасу нет. Веришь, на пирогах отдыхает. В трубе воет. И иногда в темные ночи что-то в подпечье, как жар, горит. Страшно.
- Гэ-э, - сказал поводырь. - Не все же такие неразумные, как твоего отца дети. Чтобы это поводырь, да еще с медведем, какого-то там черта испугался? Не бывало еще такого на свете.
- Тогда иди. Щей наешься. Там еще горшок с пареной репой есть, так если ничего за ночь не случится, то утром подкрепишься. А я на сено. Как стемнеет, я в дом идти боюсь.
Ну вот, похлебал поводырь щей, покормил Мишку и завалился дрыхнуть на скамье. А медведь пристроился возле печи и также засопел на все носовые завертки.
Это было так давно, что тогда еще на Беларуси даже картофеля не водилось. Сказать кому - не поверят. Вместо картофеля парили репу или брюкву. И вот спит поводырь и снится ему, как он завтра вкусно будет репой завтракать.
Только глухая ночь наступила - черт тут как тут. Скатился по трубе, подняв целую тучу сажи, и начал в печи, вор такой, шнырять и щупать. Как говорят, ты за порог, а он за пирог. Поднял крышку. Пахнуло сытым духом.
«Ага, репа. Это-то как раз то, что мне надо. Я люблю репу».
Но ведь в печи темно, как... в печи. Тогда черт отодвинул заслонку, выволок горшок на предпечье, сел, свесив ноги, и начал лакомиться сладкой пареной репой, а шелуху вниз бросать.
«Ничего, хозяйка завтра подметет. Надо же, чтобы и ей работа была».
Упала одна шелушинка медведю на нос, и тот проснулся. Слизнул с носа - сладко. И начал Мишка в темноте нюхать, находить очистки и чавкать.
Черт услышал, что кто-то внизу чавкает и лижет. А он ведь знал, что в доме никого, кроме кошки, нет. И вот какая-то там кошка чавкает и сопит и не дает ему, черту, чужой репы спокойно наесться.
Развернулся он да и толкнул кошку ногой.
- Апсик! Апсик, гадость такая!
Ну вот. А медведь это тебе не кошка. И я тебе давать медведю пинка никогда не советую.
Обиделся Мишка. Сгреб черта в охапку, стянул с предпечья и давай его мять, давай его утюжить, давай его лапами тормошить и колошматить, давай обхаживать, лупить, молотить и дубасить, давай его за рога крутить как сидорову козу и драть смертным боем.
Чуть вырвался черт из медвежьих объятий. Взлетел на предпечье. Кое-как выкарабкался через трубу. Скатился с крыши да и рванул подальше от дома. В пущу, как бесноватый.
А медведь, задав черту чеса, опять уснул без задних ног.
Утром все встали и подумали, что это медведь репу ел. Удивились, что не побоялся лезть в горячую печь, и обрадовались, что съел совсем мало. Что же, медведь не первый и не последний на свете отвечал за чужие грехи.
Потом все доели то, что оставалось в горшке. Медведь даже еще поплясал детям. И пошли они с поводырём опять от городка к городку, от села к селу. Под солнцем и дождем.
Тупу-тупу-тупу,
Носит Мишка ступу.
Но с того времени чертовы проделки как ножом отрезало. Лошади здоровые, сажи во щах нет, на пирогах никто не отдыхает. В трубе, правда, кто-то иногда воет, и из подпечка часто что-то светит, но это уже терпеть можно. Раздумал Янка бросать свой дом.
Только на этом история не закончилась, не думайте. Как-то под осень пахал Янка свой клин под озимь. Мокро, косой дождь, низкие черные тучи. Вдруг видит, из-под туч, от самого горизонта кто-то идет к нему па пашне. Присмотрелся - ага, старый знакомый, черт.
Идет, весь мокрый, как цуцик под ливнем. На каждом копытце по пуду глины налипло. Под носом от простуды висит огромная капля. А носовых платков ведь у него нет. Как ты иногда, когда дома будешь. А копытом не очень высморкаешься. Идет такой несчастный, такой жалкий и убогий, что даже Янка его пожалел
- Ты куда это?
- А так, - сказал черт. - В свет.
Помолчали. После черт спрашивает:
- А скажи ты мне, все ли еще у тебя та кошка?
Янка была человек не очень мудрый, да и не знал, про какую кошку разговор.
- Конечно, - говорит. - Ясно, что у меня. Да еще и шестеро котят принесла.
- И все в мать?
- Ага. Все пестрые, с четырьмя лапами, с одним хвостом.
- С лапами, с лапами, - сказал черт. - Дались мне те лапы.
- Ей богу, целых шестеро!
- Ну, то я, пожалуй, никогда к тебе не приду, - вздохнул черт. - А надо было бы. Очень надо.
- Это почему?
- Ао! Зарыл я у тебя в подпечье казан с золотом. Клад. И надо было выкопать, но как я твою кошку вспомню - бр-р-р! - ну его. Пусть пропадает.
- Ты, как совсем замерзнешь, приходи. Смотришь, репу сваришь, детей поколышешь.
- Н-не. Кошки боюсь. А репы я теперь до самой смерти в глаза видеть не могу.
Так и пошел себе полем, под дождь, еле волоча пудовые ноги. Такой горемычный бедняга.
А Янка допахал клин и пошел домой. И только там вспомнил, что что-то в подпечке светило, и черт про какой-то клад говорил
Начали копать в подпечье - и на тебе! - выкопали огромный закоптевший казан с золотом и червонцами. Словно жар, разлился свет по дому. Так уж светило, так жгло, так пекло, что все даже раздеваться начали.
Черт после того в сильные морозы все же приходил. Только просил кошку в кладовку выбрасывать. Щи Янке варил и детей колыхал. С того времени и пошла пословица, что «счастливому и черт детей колышет».
А на тот чертов клад поставил Янка себе и всей округе новые дома, амбары, сеновалы, новые конюшни. Сады посадил, мельницу поставил.
У всех крестьян по сорок сыновей и дочерей, по сорок коней и волов. И все дома как колокол... И в каждом доме на окне, на солнышке кошелка. А в каждой кошелке кошка. И у каждой кошки по шестеро котят. Вот счастье так счастье!
И потому, если ты живешь благополучно и радостно, никогда не дразни медведя в зверинце и не бросай в кошку не то что камнем, а даже мягкой грудкой земли. Ведь это же они сделали когда-то так, что тебе хорошо. Да и вообще ни в кого ничем не бросай и никого не дразни.
Тогда всем будет хорошо на этой прекрасной земле, которая лежит немножко ближе Солнца и немножко дальше Месяца. Люди будут работать, кошки будут мурлыкать, а медведи носить тебе и всем другим детям сладкие ступы...
Тупу-тупу-тупу.