История цивилизации насчитывает не менее 7 тысяч лет. Скорее всего и гораздо больше. Но чем далее поле зрение историка углубляется в толщу времён, тем труднее ему разглядеть в ней что-то достаточно достоверное. Однако, есть вещи, которые учёные имеют возможность рассматривать вполне пристально. Знаменитый английский историк Арнольд Тойнби в основу своей научной концепции положил понятие цивилизация. При том, что и до наших дней сохраняются рудиментарные этносы, находящиеся преимущественно на доцивилизационной стадии развития. Одним из ключевых признаков того, перешёл ли тот или иной этнос к стадии цивилизации, является его умение вести организованные военные действия. К примеру, индейцы Северной Америки были вполне отважными воинами, но вести правильные осады фортов и крепостей так и не научились.
Историки в самых разных эпохах и странах сталкиваются с таким явлением, когда образуются некие конгломераты людей самого разного происхождения. Общим для них является их некоторая оторванность и от традиционных доцивилизационных обществ и от цивилизационных объединений государственного типа. Всегда такие конгломераты занимают ниши где-то на стыке цивилизаций, в приграничье между ними и между разными этносами. В концепции Тойнби контакт между разными цивилизациями и соответственно приграничные территории вообще играют особую роль в историческом процессе. Часто именно там, в зоне контакта, часто сопровождаемого острыми конфликтами, ставящими почти для каждого индивидуума вопрос о его физическом выживании предельно остро, историческая лаборатория как бы ставит самые интерсеные и самые результативные эксперименты. Именно там разные субстанции вступают во взаимодействие, начинается что-то подобное химической реакции, в результате которой рождается принципиально новое качество.
К подобным приграничным конгломератам можно отнести те кочевые и полукочевые племена, обитавшие в районах современных Палестины Сирии и Ирака, которых их соседи называли Хабиру. На основе этих племён и сформировался этнос древних евреев. Сюда же можно отнести и норманнов-викингов, которых на Руси называли варягами, хотя очевидно на Руси в их состав могли входить и славяне. Викинги в раннее Средневековье, благодаря искусству мореплавания и военной отваге, путешествовали по всему периметру Европы, часто проникая по рекам и глубоко внутрь континента. Они создали свои протогосударства не только в Скандинавии и Дании, но и на востоке Британии, в Ирландии, на севере Франции (Нормандия), и даже на юге Италии и в Сицилии. Велика их роль и в становлении древнерусского государства. О степени этой роли споры в исторической науке не утихают. Но само присутствие варягов-викингов в политической жизни древнерусских княжеств не возьмётся отрицать никто, а династия древнерусских князей Рюриковичей восходит к полулегендарному варягу Рюрику. Возможно норманну, а возможно и славянину. Узнать наверняка теперь трудно.
Для нас главное, что все эти человеческие конгломераты, уже оторвавшиеся от многовекового традиционного образа жизни, вставшие на путь перманентной войны за выживание, но ещё не достигшие стадии централизованного государства в том или ином виде применяли у себя принципы прямой демократии. Эта стадия в истории еврейского народа описана в библейской Книге Судей. Причём некоторые теологи (в основном протестантского направления) склонны рассматривать такую форму правления как идеальную и наиболее угодную Богу. Позднейшее установление монархии у евреев, такие теологи склонны рассматривать как результат «ожесточения сердец» в народе. Варяги-викинги, распространившиеся по самым отдалённым уголкам Европы так же не имели единого общепризнанного монарха и выбирали своих военных вождей вполне демократическим путём.
К подобным конгломератам можно отнести и тот этнос, на базе которого формировалась империя турок-османов. По этническому происхождению это могли быть выходцы из любого народа. Главным условием было принятие ислама. Турки изначально вовсе не владели искусством мореплавания. И их морской флот в XVI веке по началу преимущественно состоял из арабов и из европейцев, принявших ислам. В Европе их называли тогда ренегатами, за то что они их христианства перешли в ислам.
Несколько подробнее мы остановимся на двух подобных исторических общностях, которые начали формироваться примерно в одну и ту же историческую эпоху – на наших казаках и на классических пиратах Вест-Индии, то есть открытой Колумбом Америки. Не трудно увидеть, что в том, как протекал и у тех и у других процесс самоорганизации, очень много общего. Особенно если учесть, что и морские пираты вполне успешно умели воевать на берегу, на суше, и казаки на своих небольших кораблях чайках без труда пересекали Чёрное море и не только занимались морским разбоем, но иногда терроризировали даже окраины турецкой столицы Константинополя. (У самих турок к тому времени от прямой демократии уже оставалось всё меньше и меньше и основные решения принимались султаном и назначенными им полководцами).
При желании темой можно заняться и подробнее, мы же для краткости лишь обозначим главные на наш взгляд моменты.
Казак означал вольного, удалого на войне человека. Формировалось казачество как на основе народностей издревле проживавших в Северном Причерноморье, так и из беглых крестьян центральных областей России. А жён казаки могли брать во всех окрестных странах. Группы таких людей могли иметь своей основой формирование более широкой этнической общности с тюрко-язычными, русскоязычными, украино-язычными элементами. Сводить все группы казачества к единой этнической основе нет никаких оснований.
В системе казачьего самоуправления рациональным образом сочетались традиции славянского веча с заимствованными у кочевников-степняков формами военной организации, основанной на приоритете принципа единоначалия. Казачье самоуправление, как уникальный элемент казачьей общины, сложилось на традициях самоорганизации и, прежде всего, на строгом и неукоснительном соблюдении неписаных норм казачьей жизни. У казаков в отличие от русских общин дальнейшее развитие получают демократические принципы самоуправления, складываются законодательные и исполнительные органы власти, разделенные по вертикали. Высшим законодательным органом становится Войсковой круг – общее собрание мужчин-воинов, получившее название от обычая становиться по кругу, чтобы видеть глаза друг друга и чувствовать себя равными с другими членами общины. В Войсковом круге участвовали все совершеннолетние казаки, кроме провинившихся перед обществом («пенных»). Круг, на котором присутствовали казаки всех городков пропорционально числу жителей, собирался на главной площади («майдане») казачьей столицы. Войсковой круг обладал всеми правами представительного учреждения: решал вопросы войны и мира, внешних сношений, церковных дел, приема в казаки, основания новых городков. Круг изначально выступал в качестве судебной инстанции, наказывая за провинности на основе обычного права. Постановления Круга были обязательны для всех казаков. Войсковой круг, как высший орган казачьего самоуправления, регламентировал и бытовые отношения. Тем самым казачий круг способствовал выработке своеобразного кодекса нравственности казаков.
Высшим наказанием, например, за измену, предательство была смертная казнь – «в куль и в воду». Исполнительную власть в Войске представлял атаман и два его помощника – войсковой есаул и войсковой дьяк, всенародно избираемые на круге на один год. Избирание проводилось открыто на Круге при строгой регламентации процедур. В походах, в боевой обстановке атаман имел неограниченную власть: «Куда атаман глазом кинет, туда казак голову положит». В мирной жизни атаманы были исполнителями воли народного собрания и блюстителями порядка. Войсковой есаул контролировал исполнение распоряжений атамана, сбор и проведение Войскового круга в соответствии с регламентом. Войсковой дьяк из грамотных казаков вел всю переписку Войска. Ежегодно вместе с атаманом, есаулом и дьяком для рассмотрения дел, суда, назначения наказания провинившимся казакам выбирались два – четыре «почетных старика» (с 1-й половины XVIII века их стали называть подписными). Они фактически были советниками и помощниками атамана. Когда заканчивались полномочия атамана, он вместе с помощниками входил в Круг, клал на шапку атаманский посох, и спрашивал, кому поручается делать доклад, что означало начало процедуры по смене атамана. Казаки указывали на докладчика, который и руководил выдвижением кандидатуры на пост атамана. К выборам атамана готовились заранее и участники Круга, по существу депутаты от казачьих городков: называли своих кандидатов, которые были не моложе 18 и не старше 54 лет, служили в Войске, имели безупречную личную репутацию, семью. Избранный прямым голосованием большинством голосов, атаман принимал из рук докладчика «клейноды»: насеку – символ гражданской власти, символ правосудия; булаву/пернач – символ военной власти, власти походного атамана.
Что же касается прямой демократии у пиратов Вест-Индии, то приходится отмечать, что изучение этой темы сильно затрудняет тот информационный шум и мифология, которая накопилась вокруг образа пирата в массовой культуре. Однако, сам этот интерес к теме в массовой культуре, романтизация образа пирата, возможно свидетельствует о некоем интуитивном понимании в массовом сознании того, что не описывается это историческое явление исключительно как банальная уголовщина на море.
Достаточно хорошо известно, что на пиратских кораблях преимущественно царила прямая демократия, капитан не только избирался командой, но и в любой момент мог быть переизбран. И у многих пиратских сообществ кроме того уже тогда функционировали вполне эффективные системы пенсионного и социального обеспечения, поддерживалась строгая дисциплина во время плавания. И зиждилась эта дисциплина не на страхе перед начальством, а на необходимости считаться с мнением всего сообщества. Очень много общего с тем, как это функционировало у наших казаков.
Вот что писалось об этом во вполне уважаемой «Независимой газете» 26 марта 2008 года Владимиром Покровским, который, впрочем, ссылается на исследователя темы из США, с которым автор «Независимой» даже вступил в переписку:
Экономист Питер Лисон, профессор Университета Джорджа Мэйсона (США), недавно опубликовал статью, в которой утверждает, что знаменитые, безбашенные и невообразимо свирепые пираты Золотого века (1590–1730), орудовавшие в Карибском море тогда еще недавно открытой Америки и мечтавшие только о добыче – больше ни о чем, были первыми, кто ввел у себя в качестве системы правления, взаимоотношений демократию. Причем демократия у них была такой, которой сегодня в смысле эффективности позавидует любая из существующих – никакой парламентской болтовни, никакой коррупции, никакого блата, все, как у людей.
«Пираты, – пишет Лисон, – были высокоорганизованными преступниками, кардинально отличающимися от психопатов, которых описывают писатели и кинематографисты».
У пиратов не было расовых противоречий – полная и неистребимая дружба народов царила на их кораблях и флотилиях, при том что средняя численность их экипажей в 4–5 раз превышала среднюю численность экипажей их жертв – торговых судов. Так, в период с 1715 по 1725 год среди пиратов, оперировавших в Карибском море, 35% были англичанами, 25% – американцами, 20% – уроженцами Вест-Индии, 10% – шотландцами, 8% – уэльсцами, 2% – шведами, голландцами, французами и испанцами. Среди пиратов встречались также португальцы, скандинавы, греки и даже индусы. На любом пиратском корабле 25–30% экипажа составляли чернокожие.
В отличие от порядков, существовавших на военных и торговых кораблях, пираты смогли ограничить власть капитана, используя систему «сдержек и противовесов». Для этого была введена должность «другого офицера», квартирмейстера, который выполнял функции «капитана мирного времени», тогда как обычный капитан руководил кораблем в походе. (Именно квартирмейстером был одноногий Джон Сильвер из «Острова сокровищ» Стивенсона.) Квартирмейстер исполнял функции завхоза, распределял добычу, был судьей при разбирательстве конфликтов между пиратами. Квартирмейстер также часто инспектировал действия самого капитана. И капитан, и квартирмейстер избирались общим голосованием.
Такая двуглавая система правления была, по утверждению Лисона, первой в истории демократий.
Было у них и что-то вроде конституции – свод не только неписаных, но и зафиксированных на бумаге правил поведения, соглашение о правах, обязанностях, долях добычи и т.п., которые каждый пират, отправляясь в крупный поход в составе флотилии, давал клятву исполнять. Такие кодексы создавались порой для целых районов.
Наиболее известны Custom of the Coast («Береговой обычай») и Jamaika Discipline («Ямайский порядок»), долгое время объединявший всех пиратов Ямайки.
По этим правилам, в частности, нельзя было воровать у своих коллег, нельзя было присваивать себе хотя бы крупицу награбленного до официального дележа. Нарушившего клятву изгоняли с корабля и больше никогда не принимали в свою компанию. Это было самое меньшее наказание. Некоторые проступки карались смертью, некоторые, как, например, воровство на корабле, отрезанием носа и ушей перед изгнанием.
На купеческих судах, за которыми пираты охотились, демократией или просто соблюдением законов и не пахло. «Здесь нет закона, – цитирует Лисон слова одного матроса с торгового корабля. – Здесь есть только две вещи – подчинение и бунт. Входя на борт, ты обязуешься всегда делать первое и никогда не делать второго». Пиратский же закон действовал эффективно, и, как утверждает Лисон, пираты были в основном очень законопослушными членами своего сообщества.
Придерживались правил и главари. В этом смысле очень показателен пример знаменитого капитана Моргана, захватившего Панаму в 1678 году и собравшего для этой цели флотилию в 37 кораблей, на которых было более двух тысяч пиратов. После захвата и сожжения города Морган поделил добычу, но пираты остались недовольны своими долями. По одним источникам, Морган обокрал их и скрылся на флагманском корабле с большей частью добычи, по другим – пираты просто ожидали, что их доля будет крупнее, и заподозрили мошенничество. Так или иначе, эта экспедиция стала последней крупной кампанией прославленного карибского бандита: пираты, по выражению Лисона, «проголосовали ногами» и больше под его начало не шли.
Чем же достигалась эффективность пиратской демократии, которая с таким успехом держала в узде не просто людей, а сборище отъявленных подонков, сбежавшихся со всего света, способных за реал перегрызть горло ближнему? Может быть, это была демократия, основанная на взаимном страхе? А и правда – небольшая группа, 80 человек посреди моря, и каждый изо всех сил пытается выжить и пытается обеспечить себе это выживание еще до того, как взойдет на борт, и потому заранее обуславливает свою жизнь правилами, далекими от общепринятого закона «Подчинение или бунт». Что, если не страх, создало их демократию?!
Когда корреспондент «НГ» обратился с этим вопросом по электронной почте к автору статьи Питеру Лисону, он ответил: «Да, действительно пиратская демократия, как до некоторой степени и все остальные, требовала страха. Страха, который испытывали
Избранные правители перед своими пиратскими избирателями, страха быть изгнанными со своих постов. Если политический лидер не боится укора своих избирателей, не боится атак на свою власть с этой стороны, то такая демократия не может быть эффективной. Пиратская демократия несла в себе угрозу для недобросовестных капитанов, и есть многочисленные свидетельства отлучения таких капитанов от власти».
«Ой! – смущенно откликнулся корреспондент «НГ». – Вы не так поняли. Мы-то говорили о страхе криминальных избирателей, а не страхе избранных, вот что важно. И вообще, не о пиратах мы говорим, а о наших, легитимных демократиях, хочется ведь разобраться, почему у тех было эффективно, а у нас нет».
Но, оказывается, Лисон все понял так, как надо.
«Если избиратели боятся политиков больше, чем те их, – ответил Питер Лисон, – то, по-моему, это не настоящая или, по меньшей мере, неэффективная демократия. По-моему, одно из ключевых различий между пиратской и легитимной демократиями в том, что в первом случае власть лидеров очень ограничена. В демократиях законопослушного мира это очень редко встречается. Здесь политические лидеры практически ничем не сдерживаются; они имеют возможность вмешиваться в жизнь общества просто в абсурдном количестве направлений. Многие считают, что это хорошо, потому что мы хотим, чтобы наши правительства имели возможность делать для нас «добро» везде, помогать нам там, где только возможно».
Лисон уверен, что фактически это плохо, потому что правительство, достаточно сильное для того, чтобы помогать вам, достаточно сильно и для того, чтобы вам вредить. И когда правительство имеет такую силу, оно скорее использует ее для своей пользы за счет остальных, чем наоборот.
«Ограничивая возможности правительства, мы ограничиваем их возможности злоупотреблять своей властью, – резюмировал Питер Лисон. – Пираты жестко ограничивали функции своего капитана, отбирая, насколько это было возможно, их право действовать по своему усмотрению, которое могло принести бы им вред. Например, в США все наоборот – функции правительства здесь слишком обременительны, здесь политики наделены властью делать все по своему усмотрению. То же наблюдается и в России, и в большинстве других стран мира. Я думаю, что в США, например, предпринимается намного больше усилий ограничить функции правительства, чем во многих других странах, но и здесь все очень далеко от идеала. Мы знаем, в основном эмпирически, – страны, в которых правительства больше ограничены в своих действиях, больше других и процветают. Я думаю, у пиратов такое ограничение получилось просто чудом».
Тут позволю себе с этим американцем резко не согласиться. Не вижу в успехах пиратов в создании такого эффективного демократического самоуправления никакого чуда. Как и у казаков, и у всех тех, кого мы упоминали выше, древних евреев эпохи Книги Судей, норманнов-винкингов раннего Средневековья, турок эпохи формирования Османской империи. Сюда можно причислить ещё и племена хунгузов, обитавших на окраинах китайской империи и многие этносы классических кочевников.
Всех их объединяет то, что их историческим конкурентом становились системы более централизованные, более деспотические и почти всегда имевшие в своём распоряжении гораздо больше и материальных и военных ресурсов. Если бы все эти, как мы их условно здесь назвали конгломераты, вступали в конкурентную борьбу с государствами по их правилам, они бы быстро и неминуемо проигрывали. И у них практически не было никаких крупных преимуществ перед конкурентами – кроме вот этого. Возможности организовать своё самоуправление на более свободных, более демократических и более разумных и эффективных в конечном счёте принципах.
Сворачивание этих принципов и переход к тем или иным вариантам тирании и деспотизма происходит обычно лишь тогда, когда либо деспотические государства укрепляются уже настолько, что этого преимущества, которое даёт прямая демократия, для успешного сопротивления им становится недостаточно. Либо в этносе просто иссякает пассионарность (как утверждает Лев Гумилёв). Викинги в итоге стали мирными шведами, однако и сейчас они дают пример одного из самых интересных и эффективных вариантов демократического и социалистического развития. Характерно, что именно в Швеции пиратская партия добилась одного из своих первых заметных успехов.
Либо демократические принципы подминает собой сильная деспотическая власть монарха, как случилось с турками-османами. Либо происходит военное уничтожение. Одних просто уничтожают, других переманивают, перекупают. Не только за деньги, но и открывая возможности для социального продвижения в элиту традиционного классового общества. Те же Морганы, к примеру, из пиратов превратились в респектабельных банкиров, а Фрэнсис Дрейк стал рыцарем и адмиралом королевского флота.
Русские и украинские казаки, пусть не полностью, но всё же в очень заметной степени сохранили свои традиции казачьего самоуправления, встав на службу русскому царю по обороне огромных приграничных пространств империи, а так же и во всех войнах, которые она вела. При том, что именно казаки были одной из основных сил известных восстаний и смут, начиная с начала XVI века и до последней гражданской войны начала XX века.
Встаёт вопрос, что из этого исторического опыта уместно позаимствовать в наше время нам, участникам международного пиратского движения в России? Ведь мы не занимаемся преступной деятельностью, мы не морские разбойники и не скачем на конях по степи как казаки. Не скачем, но скачиваем.
Однако то виртуальное пространство, в которое в XXI веке на наших глазах смещается значительная часть и экономики и культуры явно нуждается в подобных же вольных людях, которые главные решения должны принимать сами, а не потому, что им так приказывает то или иное начальство.
В этом смысле именно от каждого из нас зависит, во что превратится в итоге современное общество – в ещё большую тиранию с тотальным контролем над каждым его членом или развитие современных технологий создаст возможности для свободного развития, каждого, кто умеет ими пользоваться. Отдавать этот вопрос исключительно в ведение государств и правительств слишком опасно для будущего всей человеческой цивилизации.
Сергей Баран
http://piratemedia.net/pryamaya-demokratiya-prigranichya