1.
- Мама, а кто такой Бог?
Женщина тяжело вздохнула, убрав потоком воздуха волосы с лица, а после, не прекращая усердно тереть тарелку губкой, отрывисто сказала
- Бога нет, он - никто. Это все выдумки.
- Мэри!
Ее муж вопросительно приподнял брови, опустив газету вниз. Его грузные карие глаза угрожающе заблестели, а уголки губ сжались, всем своим видом укоряя жену. Но та нетерпеливо выпалила
- Что? Нельзя пудрить ребенку мозги.
- Он - христианин, мы его крестили.
- Ты его крестил. Я просто закрыла глаза.
- Это уже твое дело. Но не смей в него впутывать ребенка: я не хочу, чтобы из-за дуры-мамаши он попал в ад.
Тарелка с грохотом упала в раковину на гору другой посуды, чуть не расколовшись. Мэри начала судорожно кусать себя за губу, не прекращая, даже когда оттуда струйкой засочилась брусничная кровь. Она взглянула на огромный нож, чье холодное лезвие блистало от капелек воды, в считанных сантиметрах от ее руки. Осталось лишь обхватить резиновую рукоятку, а дальше все само совершится...
- Бог, сынок, это справедливость и твоя защита. Это тот, к кому ты всегда можешь обратиться за помощью, это тот, кто...
Мэри судорожно подхватила тарелку и вновь принялась ее надраивать, проглотив все слова мужа и удивленные восхищения.
2.
"Раз сын принял христианство, то и наказывай его как христианина - бей за правду, унижай его, плюй в его открытое сердце, расскажи ему про лживую доброту и мерзкую любовь, которая будет доставлять ему одно лишь невежество, перекликающееся с болью" - крутилось в ее голове, но она дальше продолжала пылесосить, гоняя пыль из одного конца комнаты в другой, так как элементарно забыла его включить. Подбежал ее сын - Кристофер, который нажал заветную кнопку, отчего пылесос пошел ходуном и загудел. Слезы полились из глаз Мэри - это не та жизнь, которую она хотела.
3.
3.
Одной прекрасной ночью она летала, как прелестный ангел, изворачиваясь от натисков воздушных потоков, мелькая среди темных облаков, которые угрюмо укутались в черную шелковую ткань, но так и не приостановили свое сонное шествие. В этот миг она блистала, сверкала, как чистый изумруд в отражении таинственного озера: она сияла ярче всех звезд, взлетая выше и выше. Деревья стыдливо потупили свои лица, скромно поджали ветки, пытаясь скрыть из виду каждый листочек, так как сегодня никто не достоин претендовать на ее красоту, на ее грацию. Ангел с белоснежными кудрями, фарфоровым личиком и ярко-вишневыми губами - ангел с пушистыми крыльями, с нежными взорами и сладкими, как вино, глазами. Сегодня в Мэри можно было утонуть, заблудиться, воззвать о помощи, но никогда ее не дождаться - ее шарм ловко играл на струнах арфы жизни, имитируя или хрустальный дождик, или глухой стук камней, которые дружным строем падают вниз, рассыпаясь в стороны, друг от друга, как только коснутся земли. Женственная Луна этой ночью имела не большее значение, чем лампа в комнате, которая задавала теплую атмосферу и мелодичный ритм всему окружению, загадочная и одинокая, в сырном овале, танцевала тень, представляя на своем месте роскошную звезду, которая была втянута в тот убийственный танец планет, который, собственно, и создал самый опасный и лицемерный вид жизни - человека. Забарабанили в толстое стекло, звук яростного металла, который оказался всего-навсего будильником. Кому-то этот звоночек гарантирует приятный день, волшебное настроение, а кого-то он хладнокровно вытаскивает из мира сна и фантазий, в болезненную реальность, как случилось это и с нашей героиней Мэри, которая мигом открыла налитые кровью глаза и принялась смотреть на потолок, сама того не замечая, принявшись считать количество крошечных насекомых, облюбовавших данное местечко. Это был просто сон, нужно вернуться к беспробудному аду повседневности, именуемому жизнью.
4.
Палец залила брусничная кровь; иголка входила в мягкую кожу вновь и вновь, проливая на заштопанную футболку капли крови, которые фонтаном били из десятка неглубоких надрезов на пальцах Мэри. Она не замечала боли, продолжая шить, периодически попадая холодным железом прямиком в собственное мясо.
5.
- Мама, а я красивый?
Мэри смотрела на своего сына, смакуя глазами каждую линию его лица, прогуливаясь по широкой губе, пухлым щекам, слипшимся от грязи ресницам и зеленым глазам - она не могла сказать, что он красив, это не так, но приходится не отвечать прямиком на вопрос, а уйти подальше от него, так как ей осточертело подстраиваться под всех, угождая малейшим прихотям. С откровенными нотками раздражения, она выпалила
- С чего ты вдруг задаешь мне этот вопрос?
Мальчик, явно ожидавший прямого ответа от матери, чтобы утешить скорее уязвленную детскую гордость, нежели услышать правду, слегка опешил, но продолжил говорить
- Сегодня Кевин в детском саду назвал меня уродом, потому что у меня большой нос и некрасивые глаза. Ну, он так сказал.
Мэри взглянула в его пухлое личико, без малейшего оттенка сожаления к своему сыну, который, кажется, действительно переживал из-за колкого мнения своего сверстника, а не из-за мнимого тщеславия. Не смотря на это, спешить с ответом она не стала. Судить о красоте детей - очень сложно, так как милая мордашка уже через пару лет может превратиться в патлатого подростка с налипшими по всему лицу и телу прыщами, а девчушка, с ненормально большими глазами, в будущем сможет разбить не одно сердце одним лишь взмахом ресниц.
- Не слушай все, что тебе скажут другие.
- Но, а ты как думаешь, я красивый?
- Неважно, что думаю я, кто-либо другой, тот же Кевин, папа и так далее: важно то, что внешность не выбирают, а комплексовать из-за носа - сущая глупость.
Мальчик продолжал буравить ее взглядом, но после перевел свои маленькие, как пуговки, глаза на пол и обиженно просипел
- Значит, я некрасивый?
Мэри раздраженно вздохнула, но не удостоила сына ответа, ухватившись покрепче за глянцевый журнал, который был ее единственным развлечением в четырех стенах, не считая, разве что, похода в магазин. Она с силой впилась ногтями в бумагу, словно через минуту - другую, сын начнет выдирать ее из рук матери. Однако простояв еще с полминуты, он решил удалиться, лениво болтая руками в разные стороны.
6.
Мэри сидела на кровати и смотрела в настежь открытое окно. Мысли уносили ее прочь, в голове звучал звонкий голос, который молил: "Убегай, Мэри, прыгай прочь отсюда в ночную тишину. Прыгай сейчас, иначе никогда ты больше не станешь частью кровопотока этой жизни". Слезы девушки орошали ее лицо, когда на ее плечи легли грузные руки, принявшиеся выделывать элементарные круговые движения, периодически царапая ее сломанным ногтем на правой руке. Ее муж не видел ее слез и продолжал угрюмые ласки, сопровождающиеся неловким молчанием. Он провел небритым лицом по ее шее, принялся покусывать ее чистую кожу, щекотать языком сахарные уши, но Мэри скрутилась от внезапного приступа тошноты, вызванного внезапной близостью мужа, чьи речи, взгляды, привычки в последнее время вызывали у нее лишь отвращение. Она ненавидела своего мужа, который обманул ее, таинственной силой приковав через обручальное кольцо - она просидела уже практически десять лет взаперти, без каких-нибудь мыслей и дел, кроме как уборки, готовки. А пять лет назад на ее голову свалился еще и ребенок, который только и делал, что подбрасывал несчастной матери проблемы. А какие у нее были мечты... Она до сих пор помнит тот день, когда спокойно сидела со своей подругой на шершавом дереве, обхватив замерзшие колени худощавыми руками. Ее подруга хлестала обжигающий виски, изредка давая и Мэри возможность припасть к горлышку губами. Они смотрели на звезды, которые крошечными алмазами блистали им с небес, олицетворяя бесконечность. Когда смотришь наверх, то невольно ощущаешь свою жизнь такой крошечной и незначительной, начинаешь тщательнее обдумывать каждый аспект своего существования, свои поступки, и, быть может, даже пытаешься проводить время с пользой. В тот вечер юные девушки, по обыкновению напившись, смотрели на звездное небо и вслух мечтали о своем будущем. Подруга рассуждала о судьбе кинозвезды, о звездном муже и паре миленьких детей, которые обязательно станут самыми избалованными и богатыми детьми Голливуда. Мэри, сдерживая улыбку, сказала, что все, чего бы она хотела - это взять в руки холст, краски и уйти рисовать. Несомненно, девушка лукавила - она жаждала признания, жаждала похвалы. Она считала себя неординарной личностью, с интересной техникой рисования, пророчив себе успешную карьеру, представляя свои работы на всевозможных выставках и аукционах. В тот вечер они обнялись, смотря на звезды - каждый оттуда извлек что-то для себя, каждый из них почувствовал призрачную улыбку, которую они должны были сохранить в своем сердце навек, а, не поддавшись искушению повседневной легкости, забыть. Но так с ними и случилось. Пошел десятый год пустого существования Мэри, десятый год с того момента, когда она в последний раз брала кисть и рисовала, чувствую себя свободной.
А тем временем муж окончательно разделся, принявшись поигрывать с лямкой от халата жены. Он ухватился за непокорную ткань пожелтевшими от кофе зубами и принялся тянуть ее вниз, пытаясь обнажить изящное плечо. Ловким движением руки, Мэри стряхнула соленые бриллиантики с собственных глаз, выставив небу болезненную улыбку, которая походила более на оскал. Ее муж выключил свет, а после набросился на нее с жаркими поцелуями, на которые она не отвечала, пытаясь спрятаться в собственных мыслях. Темнота была абсолютной, как и тишина, прерывающаяся лишь его туманным дыханием. Как она хотела силой вцепиться ему в нос, вырвать легкие, главное никогда больше не слышать его сопение.
7.
Аккуратный скрип качелей разрезал детский смех, который эхом раздавался в барабанных перепонках Мэри. Она продолжала прикладываться изнеможенной на холодную железную палку, раскачивая своего сына. Песчаный ветер поднимал брошенные листья с земли, кружил их в беспокойном вихре, а после беззаботно прощался, бросая в пучину безразличия. Пуховые облака сурово наблюдали за безнаказанностью собственного брата, но боясь сделать замечание, от которого тот бы, обозлившись, принялся бы гонять их мягкие, как вата, тельца по небесным просторам.
- Мама, что ты делаешь?
Сын дергал Мэри за рукав, которая упорно продолжала раскачивать пустые качели, не заметив ничего.
- Я уже минут десять как спрыгнул с них!
Мэри уничижительно посмотрела на своего сына, а после схватила его за руку и увела прочь с детской площадки, судорожно борясь с желанием крепко сомкнуть руки на его крохотной шее.
8.
Лужи дружно оккупировали асфальтную дорожку, через которую всегда шла Мэри в продуктовый магазин. Не смотря на то, что все предпочли бы обойти это место по бокам, нежели мочить свою обувь, Мэри прошлась прямо по этому скоплению луж и грязи, не двинув ни одним мускулом своего лица. Она шла и не думала ни о чем, а чтобы быть точнее и справедливее, уместнее будет сказать, что ее голову занимала абсурдная какофония мыслей, которые варьировались от странных желаний быть связанной на холодном полу, обрамленном розовой плиткой, на фоне лазурного бассейна, до абсолютно безумных фантазий о густом лесе, в котором нету ни одного живого места, где бы еще не выросло могучее дерево с заснеженной вершиной. В голове Мэри творилась настоящая иерархия: одна мысль сменяла другую, вторая вытесняла третью - безумное количество странных образов. Она не замечала ни то, как ее соседка, встретив Мэри, рассеяно принялась здороваться, ни то, как она добралась до супермаркета и катила дряхлую тележку от одного стеллажа к другому.
9.
- Дорогая, ты так и не отведала мой картофельный салат! Давай я тебе положу немножко - я нашла рецепт в интернете, но мне кажется, что он получился довольно не плохим, не так ли, Джеймс?
Низенькая полная дама с рыжими кудрями принялась энергично накладывать Мэри не самую аппетитную кашу из картофеля, ветчины и, кажется, огурцов, заправленных в странный соус телесного цвета вперемешку с маринованными грибами. Мэри не проронила ни слова, молча наблюдая за ловким движением руки женщины. За столом царила суета: все громко звенели стаканами, шутили, а дети своими писклявыми голосами смеялись, пытаясь догнать угрюмого кота, который забился Мэри под стул, чувствуя родственную душу, которую, скорее всего, выявил по сильному шлейфу неприязни к окружающим. Упорно не показывая на своем лице даже подобия улыбки, Мэри учтиво отрезала крошечные куски от соленого мяса, отправляя их себе в рот дрожащей рукой, чуть ли не промахиваясь, угрожающе проводя вилкой по щеке. Другие гости были или слишком заняты собою, да веселыми шутками, или просто не хотели замечать, что Мэри действительно плохо. Она дрожала и была бледной, как мел. Она смотрела на громадный торт, который стоял посередине стола, величественно озаряя своей глазурью всех присутствующих. Внезапно ее голова запульсировала, дыхание участилось, глаза налились кровью - вместо торта возникла голова ее мужа, который скривил губы в презрительной усмешке, словно говоря: "Я погубил твою ничтожную жизнь". Мэри молнией кинулась на его голову, вонзив острие ножа прямо в его глаз, который, как ни странно, быстро растекся, представляя воспаленному разуму женщину лишь испорченный торт. Гости мигом замолчали, удивленно вылупившись на трясущуюся Мэри, которая продолжала судорожно протыкать торт ножом. Ее муж встал из-за соседнего стола, приобнял ее за плечи, и попытался увести, принявшись извиняться перед гостями
- Прошу прощение, моей жене нездоровится с самого утра. Если хотите, я могу заказать новый торт.
Он увел ее в комнату вместе с рыжеволосой женщиной, чьего имени Мэри упорно не хотела вспоминать. Они уложили ее на кровать и просили немного поспать, ссылаясь на ее усталость. Мэри закрыла глаза, представляя на месте торта ненавистную голову своего супруга, а после и отрезанную кудрявую рыжую шевелюру.
10.
Луна светила в небе, озаряя ближайшие крыши домов. Мэри была на балконе и курила, освобождая назойливые струйки дыма из своих малиновых губ, стряхивая пепел прямо на каменный пол. Она лежала на нем обнаженной, лихорадочно соображая. Когда в последний раз она брала сигарету? Видимо слишком давно, так как сама она этого уже не помнит. Но сегодня сигарета – ее единственный друг, единственная возможность сбежать от самой себя, сделав хоть что-нибудь, что она обычно не делает. Сглотнув призрачный комок в горле, она отрывисто потушила сигарету прямо об свою грудь, об набухшие соски. Даже не вскрикнув от боли, она резко затряслась от непонятного удовольствия – боль заметно потеряла свое влияние на нее, оставив, разве что, возбуждение, которое завладело ее разумом. Она провела рукой по мерзким прутьям балкона, мечтая лишь об одном – перелезть через них, упасть прямиком в жизнь, в ледяную воду океана, в пасмурное небо над тропическим лесом, в теплый песок, в объятия незнакомца. Все, что она могла сейчас делать, - это продолжать выкуривать сигарету за сигаретой, будучи обнаженной, поигрывая пальцами по металлическим прутьям. Она резко встала, чуть не задохнувшись, выкинула сигарету на улицу, а после всем телом облокотилась на медную перегородку. Вскочив через пару минут, словно ошпаренная, она бросилась к шкафу, достала все вещи своего мужа и выкинула их прямиком в окно. После она вбежала в детскую, где тоже самое проделала с вещами своего маленького сына. Она схватила их семейный портрет с лживыми улыбками и разбила его об каменный пол, а после ничком рухнулась прямо на осколки и начала реветь.
- Мэри, что произошло?
Ее муж вбежал в квартиру с сыном на руках, когда в ставни окна, спустя несколько часов, уже бились сумасшедшие солнечные лучи, будоража болезненные очи девушки. Ее сын со слезами подбежал к ней, чуть не вереща от испуга, увидев обнаженную мать с сотнями порезов от крошечных осколков, лежащей в собственной крови. Мэри, схватившись двумя руками за разные концы собственных прядей, закрыла их, закрывая, таким образом, и собственные глаза, пытаясь сбежать от всего.
11.
Чайник закипел, о чем свидетельствовала тишина, наступившая после усердного пыхтения неспокойного электроприбора. Мэри спокойно принялась разливать огненную воду по стаканам, наливая совсем немного своему сыну, чтобы после разбавить, немногим больше себе, чтобы данную процедуру провернуть и с собственным стаканом, а после мужу - практически полный стакан, который твердо уверен, что такой напиток, как чай – должен подаваться исключительно горячим, а если быть точнее, то обжигающим. Сын дергал мать за юбку, выпрашивая игрушку, которой он просто грезил последние дни – неприлично большой конструктор, с помощью которого можно построить мини городок, состоящий из пары домов, отрезка дороги, деревьев и, естественно, крошечных людей. Однако мальчик не рассчитал силу и дернул так, что слегка растянул юбку нашей героини. Он принялся извиняться, но его мама неожиданно обернулась и уставилась на него свирепым, но пустым взглядом. Мальчик, не переставая извиняться, побежал к себе в комнату, но Мэри замахнулась и пульнула чайником в стену, который чудом не попал в ошеломленного ребенка. Кипяток мигом вылился на пол, расплескав маленькие капли горячей воды по всей комнаты, попав также и в Мэри, и в ее сына. Губы героини затряслись, образовывая полукруг, откуда раздался душераздирающий крик. Она визжала, ухватившись своими тонкими пальцами за корни волос, пытаясь раскачиваться на одном месте, а после принялась проклинать своего сына, обругивая его последними словами. Испуганный мальчик убежал, трусливо смахивая слезу. Мэри поглядела на себя в зеркало и ужаснулась, не увидев там абсолютное ничего, кроме привычного интерьера кухни. Там не было ее отражения, не было хоть чего-нибудь, смутно напоминающего ее. Она была одна, она была чужой в этой доме. Они были чужими для нее. Она хочет их смерти. Внезапно в зеркале появился ее муж.
12.
Красная помада, высокие каблуки, пьяный взор - она чувствовала себя свободной, когда стояла прямо перед входной дверью, напротив собственного мужа, который не пускал ее из дома. Мэри не могла отдышаться - ее зрачки горели бешеным огнем, а брови дрожали от гнева.
- Сейчас два часа ночи, дорогая. Я тебя не выпущу
Его голос был ровным и спокойным, словно ничего и не произошло. Он не особо переживал о своей жене до недавних пор, когда она становилась словно от мира всего, а теперь еще и пытается сбежать поздней ночью из дома непонятно куда, да еще и в таком виде. Мэри рухнула на софу, но как только муж попытался подойти к ней, она ударила его по голове и попыталась проскользнуть к двери, но он схватил ее за пояс и отнес в спальню, где запер ее со словами
- Поговорим утром, когда протрезвеешь
Еще часа два после этого Мэри истошно вопила, словно ее режут, разбила в комнате все вазы, выкинула половину вещей мужа в окно, а сама принялась биться в дверь. Только когда она успокоилась, ее муж подошел к сонному ангелу, на чьих руках вновь красовались кровавые порезы. Он сел напротив нее и слезы скромно опорочили его глаза - он действительно любил ее.
13.
Угольно черные брови, такие же волосы, красивые скулы, бронзовые глаза и тонкая шея, смуглая кожа и нелепая футболка с джинсами - Мэри шла по белоснежному коридору больницы, а за ней чуть ли не вприпрыжку бежал ее муж. Она не дрожала, а была абсолютно уверена в себе - ее больной разум советовал ей быть холодной, как скала, чтобы не случилось. Они зашли в кабинет психолога, где ее встретил добродушный толстячок, протянув ей руку, а та, не остановившись ни на секунду, успела занять место в центре комнаты, всем видом показывая, что она против посещения данного врача. Тот не выразил никакой обиды, наоборот, улыбнувшись волнующемуся мужу, мол, бывает и такое. Однако муж не нашел сил улыбнуться в ответ, продолжая сиять своей бледностью, словно призрак.
- Итак, что вас волнует?
- Вы.
- Я?
Муж поспешил вмешаться
- Понимаете, доктор, моя жена не очень хотела сюда приходить, но в последнее время у нее часто бывают странные припадки, при которых она...
Мэри резко встала и прошлась от стула прямиком к окну. Она принялась разглядывать сотни машин, застрявших в пробке, которые отсюда казались не больше коробки из под молока. Мэри протянула
- Я устала от всего.
Это был первый раз, когда она сказала правду о своем состоянии, правду, которую муж никогда не примет, со смехом избегая от ответа. Однако доктор нахмурился.
- Отчего же вам уставать? Насколько я понял, вам не отчего уставать: у вас нету ни работы, ни ...
Мэри подскочила к столу доктора, схватила вазу и кинула ее прямиком в стену. Доктор встал, всем своим видом демонстрируя возмущение, но наша героиня была вне себя от ярости. Она угрожающе наклонилась к нему и прошипела
- Пошел ты к черту.
После этого она пулей вылетела из кабинета, а ее напуганный муж, спотыкаясь, бежал сзади, пытаясь ухватить ее за руку, чтобы остановить, но каждый раз она ловко уворачивалась, продолжая бежать вниз. Стремительным шагом она подлетела к машине и облокотившись прямо на дверь, съехала вниз на асфальт. Бледный муж принялся тормошить усталую жену, но та ни в какую не хотела вставать, а может, и правда не могла. Он открыл дверь машины, с силой запихал ее обмякшее тело на задние сиденья, а после поехал по направлению к дому.
14.
Мэри смотрела своему сыну в глаза - тот сидел и плакал.
- Ты действительно плачешь из-за того, что отец тебе не разрешил взять второй леденец?
Ее сын утвердительно кивнул, задыхаясь в собственных слезах. Его детское лицо покраснело и опухло; оно было похоже на губку, которая вобрала в себя слишком много воды. Мэри встала и принялась буравить взглядом своего сына снизу-вверх. Он нацелил свои водянистые голубые глаза прямо на нее, но она не стала тратить время даром, а отвесила ему звонкую пощечину, от которой его щека болезненно вспыхнула. Он разрыдался пуще прежнего, принявшись чуть ли не истошно верещать, но Мэри ударила его во второй раз, а спустя считанные секунды - и в третий раз. Ее сын замолчал, но слезы тем, же ровным фонтаном падали на его щеки, орошая их. Она ударила его четвертый раз. Он замолчал, но его дыхание участилось, а слезы, не смотря на сопротивление, все же продолжали капать из его крошечных глаз. Мэри скользким хлестком прошлась своей ладонью по его детскому лицу в пятый раз. Он затрясся.
- Не хнычь по ерунде. Запомни это: проблемы есть и посерьезнее проклятых леденцов.
С этими словами, которые она проронила словно между прочим, а не в качестве пояснения ударов, нанесенных собственному сыну, она удалилась к себе в спальню.
Ее сын долго смотрел на свои помидорные щечки, болезненно поигрывая кончиком пальцев по мясистой поверхности.
15.
- Просто дай мне умереть, прошу...
- Мэри? Ты где?
- ... Умоляю, поторопись.
- Мэри, я тебя потерял.
- Значит, плохо искал.
Ее муж стоял в дверях, смотря на свою жену грустным взглядом, каким награждают бездомную собачку, которую вы найдете в холодный дождливый вечер под вашими окнами, жалобно скулящую, прячущую мордашку в меховые лапки, чтобы хоть немного согреться.
- Дорогая, хватит прятаться и убегать от меня. Я не смогу помочь тебе, если не буду знать, чем. Что тебя тревожит?
Мэри была непреклонна, молчалива, но отвернувшись к стене, в ее голове происходили бурные размышления, в которых, как нередко бывает, чувства взяли вверх.
Со слезами на глазах она чуть ли не прокричала, забыв о том, что ее сын спит в соседней комнате, как, в принципе, и всегда - существование сына было для нее такой же незначительной и глупой формальной вещью, как наличие на небе облаков, да пенки в ее капучино. Она никогда его не любила, просто были дни, когда он ее раздражал чуть меньше.
- Я ненавижу эту жизнь!
- Бывает, принцесса, бывает. Но я делаю все, чтобы содержать и тебя, и сына, да и самому приодеться, а цены...
Мэри нетерпеливо вскочила, схватившись за голову.
- Неужели ты не понимаешь?
- Что?
- Все! Я не могу так жить с тобой - ты с каждым днем втаптываешь меня в грязь, из которой мне так трудно выбраться! Каждый след от твоих подошв навеки остается в моем одиноком сердце, но тебе этого не понять. Я не живу, а существую.
Ее муж испуганно вытаращил глаза на, как резко заметил он, сильно исхудавшую и бледную жену, которая стояла прямо над ним. Он начал догадываться, почему его жена пребывает в такой меланхолии. Но Мэри не захотела продолжать - одарив мужа размышлениями, в которых он провел бессонную ночь, она грохнулась без сил на кровать, мгновенно уснув.
16.
На утро муж сидел, забвенно потягивая кофе. Как только Мэри зашла на кухню, он подскочил, встречая жену объятием, на которое и труп бы ответил теплее, но только не наша героиня. Однако муж даже не нахмурился, наоборот, принявшись упорно ухаживать за молчаливой женой. Он усадил ее на стул, налил свежий кофе, от которого разило карамельным бунтом, с нотками шоколадного блаженства, на всю квартиру. Муж Мэри был явно возбужден: ему не терпелось похвастаться своей жене
- Я все обдумал. Мы наймем няню сыну, а ты будешь работать по специальности - художницей. Не это ли то, о чем ты мечтала?
Но ее муж не учел, что было уже слишком поздно. Мэри моментально ухватилась за огромный нож для мяса, который в мгновение ока она воткнула ему прямиком в горло. Послышался скромный хрип, но она боялась остановиться на этом, поэтому, вытащив кусок блестящего железа, воткнула она его еще раз ему прямиком в живот. Кровь горячей струей хлынула из шеи, стекая прямиком вниз по телу. Нож, который гордым флагом виднелся из живота, окрасил рубашку вокруг себя в темно гранатовый. Мэри принялась истерично хохотать, навязчиво шепча слегка сиплым голосом
- Я свободна... Я свободна... Я свободна....
Ее муж дрожал и плакал - кровь капала на пол, прямиком ему под ноги; а его ноги судорожно, но очень вяло, тряслись, отбивая последние конвульсии, скользя по липкой жидкости. Он умер, пытаясь сфокусировать свой остекленевший взор на женщине, которую любил, но не смог понять.
Мэри легла на ковер и заснула сном младенца впервые, за очень долгое время. Сладкий сон, который бы никто не посмел нарушить. Никто, кроме ее сына...
Оглушительная буря слез разрезала спокойную гладь сна Мэри, возвращая к реальности. Ее сын стоял и ревел, глядя на окровавленное тело собственного отца. Он аккуратно провел по его лицу своей маленькой детской ручкой, в надежде, что отец очнется с хитрой улыбкой на губах. Но этого не происходило - его тело было холодным, как камень.
Мэри, стараясь не шуметь, потянулась за другим ножом, который лежал буквально в метре от нее. Как только она нащупала резиновую рукоятку, она рывком выставила нож, который хоть и уступал предыдущему размерами, но не переставал от этого быть менее опасным холодным оружием, перед своим сыном. Тот обернулся с мокрыми глазами и остолбенел, увидев свою мать с ножом в руке.
- Это не я сделал, мама...
Испуганно пролепетал мальчик, не так поняв ситуацию. Трясущаяся рука Мэри полоснула его стеклянным лезвием по лицу, пытаясь прицелиться в крохотное сердце. Мальчик, как ни странно, не заплакал, а со всех ног рванулся бежать, прошмыгнув под рукой собственной мамы. Он принялся вопить, убегая к входной двери. Мэри рысью рванула за ним - ее широкие шаги против его коротеньких, да еще и в трехкомнатной квартире - совсем скоро она ударила ножом, но мальчик во время увернулся, перебегая в другой угол. Нож угрожающе застрял в деревянном шкафу, позволив себе немножко искривиться. Тогда Мэри схватила со стола лампу и, вытащив провод из розетки, ловким движением нацепила ее своему сына на шею, мгновенно принявшись затягивать шнур до предела. Мальчик принялся барахтаться, как в невидимых волнах, истошно крича и вырываясь, но его мать была непреклонна. Она начала плакать от счастья - вот, ее чадо умирал на ее руках, да и от ее же рук, которые формально и сотворили его. Но мальчик тоже решил продемонстрировать свой характер, поэтому, изрядно посинев, он продолжал драться до победного. Тогда Мэри с силой потянула на себя застрявший нож, а как только вытащила его из куска дерева, то мигом воткнула острие лезвия прямиком в сердце сыну. Через пару секунд она вытащила нож, чтобы ударить еще и еще, еще и еще, пока, кажется, последняя капля крови не покинула его.
17.
Она бежала, не замечая ничего вокруг, перепрыгивая через назойливые машины, дороги и здания, пока она, наконец, не вернулась к истокам. Деревья, обнажив свое деревянное и иссохшее тело, которое выглядывало сквозь изумрудную траву, стояли бессмертным полком, не угнетая, а наоборот, успокаивая шальное воображение. Бесконечные черты туманных холмов, шелест листьев и сонная песня птиц, которые уже во всю готовятся ко сну, а на смену им приходят насекомые, которые налаживают струны своей назойливой, но бесконечно приятной скрипки. Ее руки, словно сами собой потянулись к одежде, чтобы избавиться от нее, как избавляются от металлических оков, как мечтает перегрызть свою цепь каждый раб. Вот юбка, практически разодранная в клочья, полетела в воздух, вот и растянутая кофта знакомится с сырой землей, куда в считанные минуты приземляется и обувь с нижним бельем. Мэри чиста, как кристалл – близка к своему началу, как ангел, близкий к собственному небесному происхождению. Мэри искала ангелов в мрачных акварельных облаках, но не находила – ее бешеный взор хаотично прыгал вокруг, пытаясь найти хоть что-нибудь, напоминающее родную картину из собственной головы.
Она бежала, спотыкаясь; ее дыхания участилось, а от малиновых губ остались лишь две мучные полоски, которые жалобно шлепали друг об друга, как у рыбы, в поиске воды. Мэри подбежала к стеклянной глади, в которой видела лишь томные черные капли на абсолютном превосходстве неба, куда она устремила свою жаждущую голову – она открыла рот, хлебая суровыми глотками воду, пытаясь обмочить каждый сантиметр своего пустынного горла. Напившись вдоволь, Мэри откинула голову, но, не справившись со своим непослушно усталым телом, грохнулась прямиком в реку, больно ударившись об камень. Ленивое течение попыталось унести нашу героиню, но та мигом подтянулась на камнях и выпрыгнула на сушу, облепив себя чуть ли не сотней крошечных песчинок и слипшимися комочками травы. Слезы дикой радости основательно закрепились на ее бешеных глазах. С каждым часом силы покидали безумную девушку, но она продолжала бороться, будучи готова защищаться до последнего вздоха. Ее воспаленным глазам всюду мерещились медведи, а в той же реке, секундой назад, откуда она пила, Мэри удалось разглядеть кровожадную акулу, поедающую громоздкую тушу. Она сходила с ума, будучи под дождем собственных слез, однако она сама не понимала, что происходит, а самое главное – она не понимала, чего она все-таки ждет.
18.
Девушка, наслаждаясь красотой и изящностью своего обнаженного тела, не думала ни о чем, кроме грации, зная, что Бог любит все прекрасное, раз создал такое странное и пленяющее существо, как человек. Она танцевала в лучах солнца, как вдруг увидела первого посланника Бога - оленя. Олень, чья ржавая шкурка скованно висела на мясистом теле, а величавые рога словно удерживали на себе тяжесть солнца, чье волшебное сияние было принято воспринимать как дар. Мэри наклонила голову, изогнула свое тело, когда олень подошел к ней практически вплотную, выглядывая сзади, принявшись обнюхивать ее нежные соски. Со стороны, близорукому могло бы показаться, что перед ним женщина с головою оленя, но, к сожалению, через пару секунд Мэри упала от бессилия, а напуганное животное убежало назад, скрываясь за деревьями. Мэри плакала, думая о воссоединении с Богом. Они слились воедино, в нечто, чего так жаждало сердце разъяренной девушки. Она пыталась найти Бога, пыталась найти его верных ангелов, чтобы плюнуть каждому в лицо, чтобы ударить их, кусать их, пока божественная кровь не смоет кровь ее близких. Она хотела бури, агонии, - она хотела жизни. Она хотел сделать все, чтобы ее изгнали, в кипящую страстную жизнь.
19.
Ночь покрыла темным покрывалом каждый миллиметр беззаботного неба. Назойливое звучание сверчков было сопровождением того сладостного наваждения, с которым наша героиня разлеглась у реки. Мэри посмотрела на свои руки, но чуть ли не заорала в бешенстве - они были абсолютно прозрачными: виднелись только вены, да капилляры, по которым буйными потоками текла кровь. Она вскочила на ноги и понеслась, покачиваясь в порыве ветра. Ее тело озябло, но Мэри даже не могла подумать о том, что ей холодно, будучи преследуемой навязчивой идеей, что Бог хочет, чтобы она перенеслась на небо, в рай, раз пытается освободить ее душу.
20.
День. Мэри задыхалась, пока в ее голове творилась целая революция, которая должна была остановить любую попытку Бога. Мэри решила убить христианство. Она бежала по золотому лесу, в поиске его. Облаченный во все черное, с белым крестом, который красовался прямо на том месте, где должно быть лицо. Каждая часть тела была скрыта за черной плотной тканью, где нет даже прорезей для глаз и для носа. Такое чувство, что это не костюм, а его обычное состояние, как бы абсурдно это не звучало. Мэри откинула красный подол, который буквально горел злобным пламенем, и ухватившись за золотой нож, вступила в золотую листву, преследуя врага. Он пытался убежать, но в два больших шага Мэри оказалась у его шеи, куда поспешила вонзить острие ножа.
Вновь ночь.
Она лежала на траве, когда изумрудная земля неловким, даже скованным, шелестом бродила по ее пьяному обнаженному телу. Мэри смотрела хрустальными глазами на небо, на звезды. Она чувствовала себя свободной, молодой и гордой. Ей, несомненно, было чем гордиться - она нашла в себе силы отрезать оковы рабства, которые отделяли ее от общества, созданные ее мужем и ребенком. Теперь их нет, они мертвы от стального ножа, который с кряхтением вошел в их мясо, откуда поспешила томными ручьями повалить не только их кровь, но и любовь к жизни, как взмах платочком на прощание. Более того, она убила христианство, а Бог ей этого не простит. Она смотрела вновь на звезды, вновь на бесконечность, ощущая себя уже частью безумных вакханалий галактик, медленного вальса планет и скромного плача комет. Внезапно, она почувствовала на своей молочной коже влияние резкой духоты: все вдруг наполнилось странной пустотой, которая характеризовалась грузным молчанием - даже насекомые в страхе замолкли. Мэри чувствовала себя как в вакууме, пока вдруг с громким треском, она не увидела, как ее ноги взметнулись наверх, к звездам. Она ухватилась за корни дерева руками и в ужасе завопила: трава взбудоражено вытянулась ровным строем, постепенно улетая наверх, когда некоторые деревья чуть ли не со свистом поддавались странной силе, улетая в небо. Мэри не могла понять, почему вдруг все начало взлетать. В ее голову пришла безумная мысль, что несмотря ни на что, ее намерены взять в рай, что ей от этого не убежать. Ее глотка истошно разрывалась от нескончаемого крика, пока руки плавно не соскользнули по колкому дереву, отчего она быстро взметнулась вверх, закружившись в вихре деревьев, животных, рыб; только звезды расплывчатыми пятнами мелькали у нее перед глазами. Еле сдерживая рвотные позывы, Мэри забыв о своем бешеном крике, принялась судорожно жестикулировать, словно это в состоянии остановить ее взлет к звездам.
21.
Она вновь лежала разбитой, свернувшись калачиком у иссохшего пня. Ее озябшая кожа билась в судорожной истерике, то ли от голода, то ли от зверского холода. Ее тело обдала холодная и мерзкая слизь, которая легким щекотанием ее бедра возбудило в ней неподдельный интерес, заставив девушку приподняться на ломких и худых, словно макаронины, руках. Ее взгляд упал на массивную змеиную голову, которая мелькнула длинной лентой, по направлению к ней. Змея не была слишком жирной, наоборот, соответствуя худобе нашей голодающей героини, но как только она все же подползла к Мэри, то с интересом остановилась, вытянув голову в не слишком дружелюбном ключе, словно готовясь к прыжку, чтобы вонзить свои кристаллические зубы в ее бедную плоть.
- Змей-искусситель...
Сквозь зубы просипела Мэри. Она, с блажено-идиотической ухмылкой просунула руку прямо под тельце змеи, которая моментально взобралась туда. Позади Мэри было золотое поле, которое оранжевым отливом аккомпанировала блеклому холодному серому телу нашего странника. Он с жеманным спокойствием взобрался на руку Мэри, всмотревшись своими ледяными глазами в ее безумные. Они, может, и понимали друг друга, но каждый от этой встречи ждал чего-то другого.
22.
С неприятным хрустом, в поле плавающего взора Мэри, попали грязные, пепельно-темные резиновые ботинки, чудовищного размера. Спустя пару секунд, за ними просеменили ботинки чуть поменьше, зато абсолютно черные, не считая налипших комков грязи на носу правого. Двое габаритных мужчин, с опухшими красными веками, нависшими мешками под глазами, в которых можно было посчитать приблизительное количество бутылок, выпитых прошлой ночью, вопросительно наклонились, разглядывая девушку. Один, которого среди них можно было назвать самым толстым и, кажется, самым молодым, носил огненно-рыжую бороду, которая блестела ржавчиной на солнце, переливаясь с осенними листьями. На его большом лбу уже начали прорезаться первые морщины, восседая над хмурыми рыжими бровями, норовившимся срастись в один день. Рядом с ним стоял абсолютно седой, с исполосованным морщинами лицом, чьи шальные, но все еще, будучи не лишенными, блеска, глазами, которые быстро пробежались по обнаженной симпатичной девушке, лежащей ничком на сырой земле, покрытой ни одним слоем грязи. Присмотревшись в неназойливые тона их одежды, ружья, которое тяжким грузом висели на их спинах, можно с легкостью предположить, что двое странников были охотниками, возможно, даже егерями, так как один, увидев опухшую шею Мэри, мгновенно вынес вердикт
- Укус змеи, кажется, ядовитой. Мисс, как давно это случилось?
- Нет, Майк, яд уже точно попал в кровь - мы ей не поможем. Ей поможет только доктор.
- Но до города в лучшем случае часа три езды.
Рыжеволосый с нетерпением выплюнул
- Мы должны попытаться!
Его собеседник протяжно вздохнул
- Смотреть, как она погибает - не вариант, помоги мне ее поднять.
Как только грузная рука охотника легла на мягкую кожу Мэри, та протяжно взвизгнула и, собрав все силы в свои маленькие кулачки, оперлась ими об землю, после чего отпрянула, переворачиваясь на спину.
- Яблоко, дайте мне...яблоко...
Рыжий охотник вопросительно посмотрел на своего напарника, чуть ли не улыбаясь, когда тот оставался абсолютно серьезным. Он опустил грязную руку в карман, откуда мигом достал пышное, изумрудное яблоко, чей нежный салатовый вид мягко переходил в фон, состоящий из серой листвы. Охотник протер заветный фрукт, под звук требовательных стонов Мэри, которая молила о яблоке, после чего протянул его в ее разжатую руку. Несмотря на ее ничтожный разбитый вид, Мэри рывком вцепилась своими крохотными жемчужинками-зубами в яблочную плоть, отдирая кусок за куском, проглатывая их с жадностью, упиваясь его сладкой кровью. Сразу же после этого она откинула яблоко, блаженно облизнувшись. Послышался ее спокойный, может, даже счастливый, голос
- Что теперь тебе надо, Бог? Видишь, я сделала это! Я сде-ла-ла! А теперь умоляю, прошу – освободи меня, прогони меня из этой коробки, я хочу боли, я хочу жизни!
Она выгнулась боком – ее глаза налились кровью. Через несколько минут Мэри скоропостижно скончалась в жутких болях.