Перелистываю пожелтевшие от времени страницы архивных дел. Всматриваюсь в выцветшие иногда с трудом читаемые строчки рапортов и донесений, в печатные тексты телеграмм.
Передо мной ещё один документ, относящийся к истории форта Красная Горка.
ТЕЛЕГРАММА
«19/VIII 1918 22ч 50м.
Кронштадт.
Записку ПАЖ примите товарищу Флеровскому.
Выезжайте немедленно на форт Красная Горка. Стороне Красной Горки был слышен сильный взрыв. Телефонная связь прервана. Из военного Комиссариата Кронштадта выезжают Церешко и Гримм».
В этом рассказе речь пойдёт о трагическом событии, произошедшем на форту Красная Горка - взрыве 19 августа 1918 года.
Форт. Я иду вдоль удивляющих своей мощью бетонных укреплений, вдоль грозных когда-то орудийных гнёзд. Часть из них ещё сохраняют подобие первоначального вида, часть разрушены, иных уже нет. Вместо них лишь кое-где, среди высокой травы и кустарника, виднеются бетонные основания орудий. Проходя мимо одного из них, я спускаюсь в ров, поднимаюсь по склону и оказываюсь в лесной полосе нависающей противоположным краем над крутым обрывистым берегом залива. Скрывающий небо корявый изуродованный стихией лес. Берёзы, сосны с раздвоенными стволами, обрубками ветвей, похожими на израненные руки устремленные ввысь. Под ногами сучья, сгнившие или поваленные буреломом деревья. Земля, исполосованная траншеями и окопами. И среди всего этого, наводящего тоску, какие-то не свойственные местной природе глыбы. Бесформенные бетонные глыбы, вросшие в землю покрытые мхом. Спереди и сзади, кругом. Многие поражающие размерами. Что это? Откуда они? Неужели это части тех не сохранившихся, разрушенных и разнесённых взрывом укреплений? Я провожу рукой по лохматому ото мха серому шершавому бетону. Счищаю мох, пытаясь увидеть его изначальный вид и представить, как это случилось, как это произошло?
Василий Прохорович Громов двадцати семи лет от роду комиссар форта Красная Горка сидел в длинном тёмном коридоре управления дивизиона. Он, не отрываясь, смотрел на серую облупившуюся стену. Случившееся днями раньше не умещалось в его голове. Сам по себе взрыв заминированных на случай отступления фортовых батарей произойти не мог. Работали грамотные специалисты, квалифицированные минёры. Примером было минирование форта Ино. Лишь воля человека, его решение позволили тогда уничтожить мощнейшие укрепления.
Громов опустил голову, сильно сжал её ладонями и закрыл глаза.
«Как это случилось сейчас, - думал он, - как это могло произойти?..»
Раздался звонок. Комиссар встал из-за стола, подошел к телефону и взял трубку.
- Я, Громов.
- Товарищ Громов, Вознесенский говорит. С Сан-Галли передали о крейсировании немецких тральщиков и миноносцев.
- Донесение составьте, я скоро приду. Ежели что, я на кухне буду, чаю попью.
Громов повесил трубку.
«Неймётся этим тральщикам».
Он посмотрел в окно. По тёмному стеклу стучали крупные капли, они разбивались об стекло и, превращаясь в прозрачные кляксы, сползали вниз тонкими струйками, образуя извилистые дорожки.
«Ну, вот и дождь, грозы ещё только не хватало».
Он провёл пальцем по следу мокрой дорожки.
Будто в подтверждение его мыслям сверкнула молния, и через пару секунд прозвучал раскат грома.
«Близко. Теперь зарядит, точно до утра лить будет».
Опять сверкнула молния, на этот раз где-то слева вдалеке над заливом. Там, где располагался тот самый разведывательный пост Сан-Галли.
«Сан-Галли. Да, на на телефонную станцию идти надо».
Следующая молния была какая-то странная, неестественно яркая. Она озарила всё небо, и сразу раздался оглушающий, невероятной силы гром, переходящий в дикий вой и свист. Задрожали пол, стены. Кругом всё затрещало, зашаталось. Окно перед комиссаром распахнулось, с грохотом посыпались стёкла. Комиссар инстинктивно закрыл лицо руками.
«Что это?»
Небо вновь озарилось, но теперь уже тёмным кровавым цветом. Раздался ещё один, казалось ещё большей силы гром. Его сменили странные сотрясающие землю тупые удары. Вместе с осколками стекла порывом пропитанного дождём воздуха через распахнутое окно в комнату ворвались неизвестность и страх. Страх неопределённости и одиночества. Громов выбежал на улицу.
« Что это? Что? Это не гром. А что? Взрыв? Это взрыв. Зачем? Кто? Немцы? Тральщики и миноносцы? Обстрел?» - мысли путались в голове.
Со стороны батарей доносились разрывы, уже меньшей силы. На фоне серого затянутого тучами вечернего неба, сквозь капли дождя было видно, как солдаты, словно тёмные призраки, в беспорядке бегут к воротам форта.
- Стоять, - не осознав ещё произошедшего, закричал Громов.
Часть людей, повинуясь команде, остановились, но подталкиваемые страхом стали метаться из стороны в сторону.
- Стоять, - ещё громче прокричал Громов.
Он посмотрел по сторонам, поднял голову вверх и увидел огромное чёрное облако заволакивающее горизонт.
«Батареи, - пронеслось в мозгу, - заминированные батареи».
- Под гору всем, к заставе, - показывая руками в сторону первой заставы, скомандовал Громов. - Командирам рот, строить там всех по командам и ротам. Где командиры рот?
После произошедшего, после адского грома, треска и свиста, рвущиеся сейчас где-то вдалеке снаряды уже не наводили того страха.
«Обстрел? Откуда? Какой к чёрту обстрел? Это подрыв. Кто? Если подорвали, значит сейчас что-то должно произойти? Что делать? Что? Успокоиться. Нужно в первую очередь успокоиться и успокоить людей».
- Лощинин, вы? - Громов увидел бегущего с группой солдата помощника командира дивизиона. - Соберите командиров рот. Роты построить. Проверить людей. Раненых, убитых. Вы ведь за командира остались, действуйте.
- Комиссар. Что же это?
- Ты меня спрашиваешь? Это вы мне должны ответить что это. Ну не приведи, если это диверсия. А вы что тут? - он обратился к стоящим возле Лощинина солдатам.
- Мы из караула, с одиннадцатидюймовых. Нам делать что, стоять ещё на посту, или как?
- Василий Прохорович, - Лощинин вступился за солдат, - их бы куда-нибудь в безопасное место. Пусть пока хоть к валу идут. Только не к казармам, там могут быть взрывы.
«В казармах? Откуда? Какие взрывы в казармах? Точно, нужно казармы проверить».
- Лощинин, командуйте, - Громов развернулся и быстрым шагом пошёл в сторону казарм.
«Что-то должно ещё произойти, но что»?
Навстречу с узелками в руках бежали несколько солдат.
- Что это? Что вы несёте? - поравнявшись с солдатами, спросил Громов.
- Вещи.
- Откуда?
- Из роты, там стену проломило. Не пропадать же добру.
- Какие вещи? Немедленно всё вернуть. Если кто-нибудь из казармы вынесет хоть что-нибудь кроме винтовки, будет расстрелян.
К комиссару подбежал командир шестидюймовой батареи Сахарусов.
- Комиссар, беда. Это должно на батареях, минированные погреба рвутся.
- Да, я тоже так думаю. Пойдёмте к казармам.
Стена казармы и вход побиты камнями. Под ногами бетонные осколки. В разрушенном проёме двери появился солдат.
- Товарищ комиссар, Степан Мичуль там.
- Убило?
- Жив, камнем только его, сильно очень.
- На перевязку, в околоток его несите.
Из-за казармы вышел командир десятидюймовой батареи Бородьков.
- Бородьков. Вы здесь, а рота?
- Я только что от первой заставы. Паника там была. Артиллеристы в сторону деревни бежали. Я их вниз под гору направил. Это погреба. Точно. Мать вашу, я же предупреждал что добром это не кончится.
- Куда вы сейчас?
- Хочу к моей батарее пробраться и караульное помещение нужно осмотреть. Может, живы кто? Да, за конюшней лошадь убило и мучной склад разрушило, тот, что у церкви.
- Я с вами. Нужно понять, где это? Что произошло?
Дождь, звуки рвущихся в ночи снарядов, а главное неясность происходящего, создавали тяжёлую гнетущую обстановку.
Преодолев окоп и вал, кустарник и сосновый перелесок, все оказались перед железнодорожным полотном. Увиденное поразило. На путях поваленные и перевёрнутые вверх колёсами железнодорожные платформы, побитые камнями вагоны, зарывшийся колёсами в песок искорёженный паровоз. Вокруг, сброшенные с платформ пушки и пиленые на дрова стволы деревьев. А дальше, за путями, ещё более жуткая картина разрушения артиллерийских батарей.
- Это ведь у меня, на моей батарее, - с горечью произнёс Бородьков.
- Смотрите, и на шестидюймовой тоже, - один из солдат показал левее, на клубы дыма над позицией 6-ти дюймовой батареи, - а дальше нет. Над двенадцатидюймовыми дыма нет.
На позиции 6-ти дюймовой батареи раздалось несколько взрывов. Откуда-то сверху, посыпался мелкий гравий.
- Назад. Всем назад.
Комиссар, Бородьков, и несколько товарищей сопровождавших их, пригнувшись, вглядываясь в небо стали отходить в сторону казарм.
Громова остановил матрос.
- Товарищ комиссар, там буза, контра хочет громить погреба и склад консервов. А может уже и начали.
- Час от часу не легче. Бородьков, забирайте товарищей, найдите Мищенко. Нужно назначить новый караул и организовать порядок, а я попытаюсь пробраться к батареям.
Комиссар остался один.
«Доложить надо, надо обязательно доложить».
Всё ускоряя шаг, потом уже бегом по окопу пробирался он к убежищу №6, к телефонной станции.
«Что это»? – Громов остановился.
Перед ним, впившись в землю, лежала огромная бесформенная глыба. Он почему-то вспомнил разбивающиеся об стекло капли дождя. Громов прикоснулся к шершавой поверхности. Бетон был тёплый.
«Погреба, точно погреба».
Оттуда, со стороны артиллерийских погребов 6-ти дюймовой батареи, доносились разрывы разной силы в одиночку и партиями. Слышен был шелест ветвей и треск деревьев. Это разлетались камни и осколки от рвущихся снарядов.
Пройдя через зал и открыв дверь телефонной станции, Громов увидел телефониста сидящего в углу за маленьким столом.
- Вознесенский, живой? Молодец. Вот такие брат дела. Беда. Скажи, какая-нибудь линия исправна?
- Что там, что случилось? - Вознесенский встал из-за стола. Руки его дрожали, в глазах был страх. – Я тут один, пошевелиться боюсь. - Какой жуткий гром. Весь коммутатор вдруг осветился, от молнии, наверное. Сразу все клапана номерные раскрылись и треск, грохот и сотрясение.
- Я тебя понимаю. Успокойся. Связь с Кронштадтом есть?
- Сейчас, - он подошёл к коммутатору, - есть. С Кронштадтом уже есть.
- Соедини меня с исполнительным комитетом ...
- Громов, - раздался голос из приоткрытой двери кабинета.
- Товарищ комиссар, вас требуют, - позвал стоящий возле двери солдат.
Комиссар открыл глаза.
- Я Громов, иду.
Невысокого роста худой солдат, в выцветшей висящей на нём как на пугале гимнастёрке, сделал шаг в сторону, волоча за собой, казалось неестественно большую для него винтовку. В дверях Громов лоб в лоб столкнулся с выходящим из кабинета командиром 10-ти дюймовой батареи Бородьковым.
- Проходи Василий Прохорович, следующим будешь, - пробормотал Бородьков.
- Да, да Василий Прохорович проходите, - улыбаясь, сказал сидящий за столом в глубине кабинета мужчина, - что же вы батенька, я вас зову, зову.
Это был Унковский - заведующий специальной учебной командой Кронштадтской крепостной артиллерии, назначенный председателем комиссии по расследованию причин взрыва на форту Красная Горка.
- Задумался.
- Есть, да есть над чем задуматься. Присаживайтесь. Сейчас, вот только красноармейца отпущу.
- Бецкий, - Унковский повернулся к сидящему в углу за отдельным столом солдату, - а сколько вам лет?
- Тридцать четыре уже.
- Вот видите, вы тут у меня самый взрослый почти. Всем кого опрашивал, тридцати ещё нет. Так вы говорите, контузило вас?
- Да, ранило в руку, но я потом еще три часа на посту стоял.
- А сначала, сразу после взрыва? Вы где героизм проявляли?
- Под пушкой. Ну и что. Вас бы туда. Не под пушку, а под землю бы зарылись. Это ад был. Шестьдесят сажень, говорят далеко. Перед самым носом. Ночь, я один, а тут как полыхнуло. Всё небо в зареве. Думал конец света. Гул, аж перепонки лопались, огонь и камни летели во все стороны.
- Верю, верю. Вы объяснение написали?
- Дописываю уже. Вот, в чём и расписуюсь. Возьмите.
- Хорошо, идите пока Бецкий. Василий Прохорович давайте мы ещё раз попытаемся во всём разобраться, - обращаясь теперь уже к комиссару, продолжил Унковский. - Я ни в коей мере не допускаю мысли, но есть порядок, есть свершившийся факт. Прямо скажу очень печальный факт, и мы должны соблюсти все формальности.
- Да, да, конечно. А солдата этого я видел тогда на посту. Он действительно раненый нёс службу.
Громов сел на придвинутый к нему стул.
- Про солдата потом. Ещё раз и прошу вас Василий Прохорович максимально подробно. Вам нужно будет всё сказанное в точности описать. Вы ведь на двенадцатидюймовой батарее были?
- Я сначала дозвонился до исполнительного комитета. Доложил обстановку и попросил чтобы выслали санитаров, так как мне думалось, что фортовых средств будет мало для оказания помощи раненым. После этого я покинул телефонную станцию и пошел на двенадцатидюймовые батареи. Там было всё исправно, камни и осколки туда не долетали. На батареях я нашёл только двух человек, а караульного начальника не было. Я понял, что нужно назначить новый усиленный караул. Вернувшись в городок, я узнал слух, что горит двенадцатидюймовая батарея, которая сейчас взорвется.
- Ну и кто этот слух распространял?
- Лощинин. Он утверждал это по докладу командира пехотного полка, которого туда отправил. Я ему сказал, что это ложь и что я только что оттуда. Потом я учредил караул, отправил людей на посты и приказал никого не пропускать на укрепления. Здесь я увидел коменданта Неклюдова, а вскоре приехали из Кронштадта члены военного комиссариата, а также товарищ Флеровский. Это по их приказу дежурный по форту дал команду включить станцию и осветить погреба 12 дюймовой батареи. Свет был нужен для работы минёров в погребах.
В кабинет вошёл Курга - заведующий огнестрельными припасами. Громов знал его ещё по бывшей своей минной специальности. Следом за ним в дверях появился инженер-электрик дивизиона Гилевич.
- Пожар в погребах тушить нет возможности, - прямо с порога, прерывая разговор, начал Курга, - воду к ним не доставить. Да и дым из погребов выделяется, могут быть взрывы. Нужно предоставить возможность огню погаснуть самому. Об этом и товарищ Козловский после осмотра говорил.
- Пусть будет так. Дождёмся, когда всё погаснет. Только организуйте охрану, чтобы никто не вздумал сунуться туда.
- Да, да, - вмешался Гилевич, - температура в погребах действительно высокая.
Зазвонил телефон. Унковский взял трубку.
- Кронштадт на связи, - услышал он голос телефониста, - соединяю.
- Флеровский, - раздалось в трубке. - Как у вас дела?
- Разбираемся, товарищ Главкобалт. Пока одни вопросы.
- Я телеграфировал Троцкому, что убитых на форту обнаружено не было. Вы на данный момент это подтверждаете?
- Раненые есть, жертв нет*. А что, уже и Троцкий знает?
- Да все, и Предвоенсовета, и Наморси, и Наморкрон. Как на батареях обстановка, прежняя?
- В погребах продолжаются пожары, но подрывов уже нет. Ждем самостоятельного затухания. Ведём разбирательство, допросы.
- Добро. Всё, отбой.
Унковский ещё несколько секунд держал трубку возле уха, потом положил её.
- Часовой, - крикнул он, - я коменданта вызывал. Вы передали?
- Я уже здесь.
На пороге стоял комендант форта Неклюдов.
- Николай Михайлович, - обратился к нему Унковский, - вы, когда были назначены комендантом?
- Я был назначен комендантом форта и командиром дивизиона постановлением Военного отдела Кронсовета 15 марта сего года, а приказ был от 18 марта.
- Как вы Николай Михайлович восприняли произошедшее, о чём вы сразу подумали?
- Я, как вы знаете, был у жены. Началась гроза, и вот вслед за вторым или третьим разрядом раздался такой силы грохот. Я подумал, что молния попала в один из вагонов гружёных снарядами. Но вот, оказалось, вышло по-иному.
- А вы были на двенадцатидюймовых батареях?
- По прибытии в дивизион мой помощник Лощинин доложил, что на двенадцатидюймовых батареях пожар. Мы вместе с ним и пулемётчиком из первого морского пехотного полка Беловым пытались туда пробраться, но осколком бетона моего помощника чуть не убило, и мы вернулись. Обстановка тяжёлая была, да и раненых много. Я приказал их на подводах отправить в деревню и разместить в чайной Буркина.
- Товарищ Унковский, - опять вмешался в разговор Курга, - давайте я доложу об утратах и пойду, дел ещё очень много.
- Да. Пока все здесь зачитайте, пожалуйста.
Курга развернул лист бумаги и начал монотонно читать:
- В результате взрывов произошедших 19 августа сего года около 21.50 час в погребах десятидюймовой батареи и шестидюймовой батареи «Канэ» произошли следующие разрушения: 4 орудия из 6 шестидюймовой «Канэ» и 4 орудия из 8 десятидюймовых со всеми постройками, со всеми боевыми припасами. При этом орудия или выброшены в тыл сажень на 10-15, или перевёрнуты на самих батареях. Основания под ними вполне разрушены. Командный пункт 10-ти дюймовой батареи разрушен полностью. На месте бетонных сооружений остался один общий котлован без всяких признаков бетонных стен и сводов. Примерные размеры котлована после взрыва: - протяженность-120 сажень, ширина-15, глубиной-2,5 сажени. Это пока примерно. Из целых погребов идёт дым. Местность перед и сзади разрушенных сооружений до проходящих в тылу железнодорожных путей засыпана землей и бетонными камнями различной величины. Железнодорожные пути побиты камнями. Паровоз сдвинут с рельсов, у него большим камнем снесена дымовая коробка. Пассажирские вагоны, товарные вагоны нагруженные дровами и полевыми пушками засыпаны, побиты камнями. Около 10 платформ сильно разрушены. Кроме того побиты камнями и ударом газов: железнодорожная станция, конюшня, помещение телеграфистов, контора управления строителя, помещения артиллерийских мастерских, квартира контролёра и другие мелкие постройки. В зданиях выбиты переплёты, побиты стены, крыши, потолки. В казарменном городке и на территории форта обнесенной проволочной оградой сильные повреждения от попавших в них огромных бетонных камней до четверти куба. Камни попали в дом священника, помощника коменданта, в манеж. Деревья в районе взрывов частично срезаны, опалены.
- Вы видите, товарищи что произошло, - прервал его Унковский. - Какой урон. С одной стороны конечно да, хорошо, что нет жертв, но с другой стороны как такое могло быть. Весь караул цел, и даже на взорванных батареях. Их что предупредили? Даже в дом священника осколок залетел. Можно сказать, пол форта пострадало, а жертв нет.
- Так ведь праздник был, - комиссар встал, отодвинул в сторону стул, - местные и еще многие в деревне были.
- Какой праздник?
- Яблочный спас.
- Вы батенька коммунист или поп-расстрига? Праздники праздновать.
- Сам я не праздную, но ведь сразу все предрассудки не искоренишь. И потом вечер, дождь, гроза. Все уже в казармах находились.
- Что, и все часовые тоже?
- Зачем все. Все, кому положено, были на постах, и на двенадцатидюймовых, и на одиннадцатидюймовых, но они далеко от взрыва. На шести и десятидюймовых, которые пострадали, часовые возле караульного помещения были, от дождя прятались. В караульном Калнин на месте был.
- А где Калнин сейчас? Как его?
- Его? Бернард Карлович. Они можно сказать чудом уцелели.
- Поезду спасибо нужно сказать, - уже уходя, в дверях произнёс Курга. - Вы заметили, местность до железнодорожных путей засыпана землей и камнями. Он на себя часть удара принял. Если бы не поезд, не было бы ни караульного помещения, ни часовых вместе с начальником.
- Кстати к разбору пострадавшего эшелона приступили? - немного успокоившись, сказал Унковский. - Пути нужно освободить. Дрова пусть пока валяются, а вот пушки с него и снаряды нужно срочно рассортировать и убрать.
- Я запросил пиротехников. Скоро должны прислать арестованных для разбора завалов. Ладно, пойду я.
- Подождите, - Громов, чуть ли не за руку попытался остановить Кургу, - скажите, результаты какие-нибудь уже есть. Причины взрыва выяснили?
- Слишком быстро вы хотите. Я могу ответить пока только по технической части. По цепи действительно прошёл электрический ток. Все запалы на батареях, кроме 12 дюймовых, взорвались. Провода 12 дюймовых батарей были разобщены от других групп. А вот отчего был ток, от атмосферного разряда или злого умысла, нужно разбираться.
- Ну, конечно же, от молнии, - опять вмешался Гилевич. - Ведь взрыв батареи совпал с одним из грозовых разрядов, доказательством того, что причиной был грозовой разряд служит то обстоятельство, что в телефонной сети появился индуктивный ток, который выразился в том, что контакты коммутатора на телефонной станции были в искорках и номерные клапана все отвалились.
- Вы товарищ Гилевич вперёд батьки со своими умозаключениями не лезьте. Идите пока. Василий Прохорович вы, пожалуй, тоже идите. Мы тут с комендантом побеседуем. Действуйте, как мы договорились.
Унковский встал и пожал руку Громову.
Комиссар вышел на улицу. Уже темнело. На крыльце стояли Бородьков и командир шестидюймовой батареи Сахарусов.
- Ну что, как там? – мотнув головой в сторону коридора, в полголоса произнёс Сахарусов.
- Пока никак. Собирают данные, анализируют. Я не могу себя простить, что же я не учёл, где не досмотрел?
- Что? Не кори себя. Ты-то здесь причём? Слава богу. Да, не морщи ты лоб, комиссар. Слава богу, что запалы из запальных шашек повынимали, а если бы нет, все погреба на обеих батареях на воздух взлетели бы.
- А ещё и гаубичная батарея, - подхватил Бородьков, - что было бы тогда?
- Тогда ничего не было бы, и никого, - Сахарусов как-то криво улыбнулся. - Нам можно сказать очень повезло. А этот приказ из Кронштадта про пироксилиновые заряды. Они что, действительно собирались подорвать форт?
- Всё всегда зависит от обстановки,- комиссар говорил медленно, рассуждая. - На тот момент она была, наверное, критической. Когда мне передали, что нужно ящики с пироксилином поставить под орудия, дослать в стволы снаряды, вставить туда же заряды взрывчатки и соединить всё шнуром, я понял, всё окончательно приготовлено к взрыву, но что-то меня останавливало. Хорошо письменного распоряжения не было.
- Ну и молодец комиссар, что не выполнил приказ. А ты говоришь. Молиться на тебя нужно. Шучу. Ладно, утро как говорится. Пойдём мы, пожалуй.
В курилке сидели солдаты и, смоля самокрутками, оживленно обсуждали произошедшие события.
- Свободная смена ясно, в казарме чай пила. А ты-то Гриша как живой остался? - улыбаясь во весь рот, говорил здоровенный бородатый солдат на вид лет сорока. - Даже ваш Степан Мичуль и тот пострадал. Ты же на «Канэ» должен был стоять с девяти вечера? Это твои были четыре часа.
- Я и стоял, - будто оправдываясь, затараторил Григорий. - Раз обошел орудия, два. Печати осматривал, всё цело. Потом дождь пошел. Я от дождя за караулку спрятался, к стене прислонился, а тут как, мать честная. Такого в жизни даже представить не мог. Я в караулку, там Калнин. Когда большие взрывы закончились мы с ним в роту побежали, но и там разрушения и мы под откос, в казармы к пехотинцам. Так вот. Что я, вон Михеев с десятидюймовых. Он вообще возле караулки на скамейке все взрывы просидел и ничего, целёхонек.
- Да, целёхонек, - поддержал бородача другой солдат, - рассказывали, как его пятки аж возле железнодорожной станции мелькали.
Все засмеялись.
Громов подошёл к солдатам.
- Товарищ комиссар, - поднявшись, обратился к Громову всё тот же бородатый солдат, - так что это было, гроза, или как? Мы тут среди товарищей помозговали и решили, что зря минировали погреба, одни неудобства с этим. Не отдадим мы форт врагу. Отстоим его.
- Да, конечно форт мы никому не отдадим. Хорошо, что так обошлось. Орудия ничего, восстановим, а с причинами разберёмся. Обязательно разберёмся.
Заканчивался ещё один день жизни форта после взрыва.
Заканчивался последний месяц лета 1918 года.
Впереди был 1919 год - мятеж.
*Подтверждением данного заявления является ещё один архивный документ:
«Телеграмма
Наченмору Беренсу
От Главкобалт Флеровского
подана 24 августа 1918 г.
Вобалт
Из Петрограда Военсовета Свияжск Наркому Троцкому, Москва Высвоенсовет Склянскому, копия Бонч-Бруевичу, Беренсу.
Военная вне очереди передаётся по постановлению Военного Совета
Секретно
11-дюймовые, 12-дюймовые, 3 КАНЭ, 4 10-дюймовые целы.
12-дюймовки и башни охолощены. Распоряжение охолостить 11-дюймовую.
Убитых до 10 часов обнаружено не было. Много легких раненых. Подсчёт раненых производится.
Главкобалт Флеровский
Петроград 20 августа 18 г.
№3658/01442
Сапунов».