Наконец, мы поймали за хвост русскую армию! Авангард неаполитанского короля, к которому принадлежал и я, следовал за неприятелем, не выпуская его из почти непрерывного боя, вследствие чего, движение русских было замедлено, и император с главными силами вот-вот должен был их настичь и нанести решающий удар.
На исходе этого дня мы достигли большой равнины, простиравшейся меж двух дорог, где нашему взору предстала вся русская армия, занимавшая позиции. Вот оно! Сражение, которого мы так ждали, назревает!
Большой редут, выдвинутый вперед от неприятельских позиций, мешал нашей армии развернуться на этом поле. Его надо было взять, к чему Его величество приступил с достойной его гения энергией. Три великолепные дивизии из корпуса Даву двинулись на это укрепление. Вся прочая армия, видевшая это наступление, рукоплескала идущим в атаку. Русским не устоять!
Сводный полк из вольтижеров быстро захватывает ближайшую к редуту деревню и высоту, на которую тут же втаскивают пушки. Вольтижеры начинают бить в прислугу русской артиллерии на редуте, буквально выкашивая ее. Пушки засыпают вражеское укрепление ядрами.
Атакующие в батальонных колоннах полки Даву несут потери от огня русских, но храбро врываются в редут, закалывая всех, кто оказывает сопротивление, и прогоняют прочь остальных. Укрепление взято. Но бой еще не закончен.
Неприятель не мирится с поражением. Несколько полков русских драгун и кирасир бросаются в контратаку. Рота вольтижеров, слишком отделившаяся от основных сил, отрезана и изрублена. Досадно.. Мне всегда импонировали эти отборные стрелки. Желтые или зеленые воротники, эполеты, султаны — как птички-синички или канарейки. Меткими выстрелами клюют-щелкают врагов, словно насекомых. При угрозе укрываются где-нибудь в зарослях и оттуда продолжают щелкать. Но сегодня птичкам-синичкам не повезло.
Вражеская конница сталкивается с дивизией легкой кавалерии нашего авангарда, стоящей уступами в готовности. Два польских уланских полка, самонадеянно встретивших неприятеля шагом, не удержались на позиции, подались назад, сломали стоящие следом войска. Подоспела на помощь другая бригада. 8-ой гусарский полк храброй контратакой исправил положение. Русские отступают.
Пехота вновь идет на редут. Огонь русских снова наносит большие потери нашим. Многим храбрым солдатам дивизии Компана этот штурм стоит жизни. Ворвавшись, наконец, в укрепление, они покончили со всяким, кто сопротивлялся их победному натиску. На этот раз, окончательно. Немногие уцелевшие русские бегут к своим основным силам. Местность вокруг редута густо усеяна трупами французов, штурмовавших его. Это славная смерть!
Капитан Деломмо
По дороге от Гжатска далее на Москву мы прошли огромный Колоцкий монастырь. Он очень велик - наверное, как Эскуриал, хотя его я никогда не видел. Проклятые якобинцы ведут себя фамильярно, испанские же солдаты благоговейно крестятся. Хотя русские и еретики по вере, но, как бы то ни было, перед нами дом божий.
На ночлег останавливаемся в каком-то овраге, под кустами ивы, на голом песке. Не шибко уютно. Воду берем из близлежащего ручья. На биваке никто не шутит, не поет песен, не ведет разговоров. Все устали от похода. Сколько еще идти? До самой Сибири?
К вечеру следующего дня мы услышали где-то впереди и справа гром пушек. Корпус Даву продолжал двигаться вперед прежним темпом, пока, наконец, не увидел русских. Они заняли позиции на протяженном фронте и, похоже, изготовились к большому сражению. Виднелись редуты, развернутые артиллерийские батареи. Незадолго до нашего подхода уже произошло довольно оживленное сражение, шум которого мы и слышали. Французы овладели передовым укреплением русских.
Раздается команда, и дивизия резко сворачивает с дороги направо, на поле. Полк «Жозеф-Наполеон» следует за ней. Ряды белых мундиров на фоне синих французских. Поспешаем скорым шагом. Никак, придется принять участие в деле? О, черт... Никакого желания.
Стоп! Кажется, дальше мы не идем. Испанцам доверяется лишь обеспечивать связь между позициями дивизий 2-ой и 4-ой. Воевать — французам. Не очень-то и хотелось.
Наступает ночь. Шум боя в темноте усиливается. Поднявшийся ветер доносит до нас вонь чадящих бревенчатых хижин и горящих полей, Где-то горели леса, сады, и пламя отражалось темно-красными всполохами от облаков.
Когда солдаты полка «Жозеф-Наполеон» уже готовились разбить бивак, внезапно нас подняли. Один французский полк, заблудившись в темноте, попал под удар русской кавалерии и был совершенно рассеян. Нас заставляют прикрыть бегство этих лягушатников. Группы испанских стрелков рассыпаются между горящими домами деревни Шевардино. Вскоре появляются русские драгуны, преследующие беспорядочно отступающих французских пехотинцев. Наши вольтижеры завлекают драгун в ловушку, притворным отступлением выманив их прямо к каре испанского полка. Несколько залпов заставляет русских бежать, многие остаются лежать перед каре убитыми или ранеными. Испанский полк не теряет ни одного человека. Так-то, учитесь воевать, лягушня!
Шевардино еще горит, когда мы укладываемся спать. Другая деревня, пока нетронутая, расположена вдали налево от нас. Она называется Бородино. Если чертов Буонапарте задумает биться, то нам, очевидно, придется заходить ей в тыл. На нашем фланге находится большая часть всей армии. Мне это не нравится. Не хотелось бы оказаться в самой гуще бойни.
Сержант Куэрта
День пошел на убыль. Солнце, покатившееся вниз, уже светит в спину. Прекрасная погода, которая никого не радует. Дурное предчувствие. Кажется, нас ждет ужасный вечер. Стихли разговоры, все стали молчаливо-сосредоточенны. Авангард нашей дивизии ведет перестрелку с русскими в деревне впереди. Мы должны проследовать туда вскоре. Бородатые саперы в меховых шапках сноровисто наводят козловой мост через речушку. Мысленно прошу их работать помедленнее, а еще лучше, сломать или утопить свои топоры. Идти на тот берег очень не хочется, страшно. Чувствую, не я один думаю о том же самом.
Возможно, кто-то на небесах и услышал мои мысли. Когда мост был готов, наши уже водворились в той деревне, подняв трехцветное знамя. Кричим «Да здравствует император!», но натужно, через силу. Дивизии Компана сегодня предстоит принять на себя главный удар — штурм редута в лоб. Этот редут, подобный настоящей земляной крепости, стоит прямо на пути наступающей армии, не давая ей развернуться на поле для будущего большого сражения.
Вокруг живописные окрестности — поля, перелески, кустарники. Проходя по ним, мы встретили на опушке леса группу польских вольтижеров. Эти стрелки уже были сегодня в бою с русскими, отразили метким огнем атаку их кавалерии. У поляков на головах уланские кивера, которые у них носит и пехота, пестрое обмундирование. На темно-синем мундире — желтый воротник, желтые эполеты с зеленой бахромой и темно-малиновые лацканы. Этот цвет сразу вдруг напомнил мне о малине, которой мы лакомились несколько дней назад в Гжатске, и приятное воспоминание на несколько секунд отодвинуло нервное напряжение. Поляки, кажется, смотрят на нас с некоторой снисходительностью и издевкой. Они уже зарекомендовали себя хорошо, а вот мы пока нет.
Команда остановиться. Встаем, словно командиры решают насчет дальнейших действий. Впереди уже вовсю гремят и трещит ружейная стрельба — наши стрелки заняли господствующий над местностью холм, туда же втащили пушки, и сейчас же оттуда был открыт огонь по редуту.
Слава богу, не нам выпало брать быка за рога. В лобовую атаку пошли два других полка нашей дивизии — 57-ой и 61-ый. Я, стоя в строю, не мог различить многого. Как стало известно потом, наши захватили русское укрепление, но понесли большие потери от неприятельского огня, а затем в штыковой схватке. Однако, когда уже стало смеркаться, русские вдруг предприняли мощную контратаку и отбили свой редут обратно. Мы надеялись, что наступающая темнота заставит войска прекратить бой, но не тут-то было... Наполеону нужен результат. И вот, он приказывает Компану атаковать вторично.
На сей раз задействованы все четыре полка нашей дивизии. Несчастные 57-ой и 61-ый снова идут в лоб, 25-ый получает приказ обойти редут с севера, а наш 111-ый — с юга. Там мы должны зайти русским в тыл и связывать боем любые их подкрепления.
Уже совсем темно. Идем в походной колонне. Позади, по левую руку, остался редут, который продолжают штурмовать наши. Еще дальше слева, за ним, горит деревня. Пламя ярко видно в темноте. У нас же темно и, кажется, наползает туман.
Что случилось впереди? Шум, крики, потом беспорядочные выстрелы. Я ничего не вижу. Кто это впереди? Русские? Нет! Это не атака, а паническое бегство. Значит, наши?! Что произошло?! Полный беспорядок, все несутся, как угорелые, куда глаза глядят. Даже гренадеры улепетывают со всех ног. Что они там встретили?
- Русские! Русские! Спасайтесь! - кричат бегущие солдаты.
Это передовой батальон, возглавлявший нашу колонну на марше. Полковник Жюйе издали кричит, я слышу его голос:
- Полк! Стройся в каре!
- В ружье! В ружье! Построиться! - орет наш сержант Фаббри.
Поздно. Наша походная колонна, застигнутая врасплох, сломанная набежавшими отступающими, совершенно дезориентирована. Ничего не видно, проклятый туман! Я лишь испуганно верчу головой, пытаясь понять, откуда и чего можно ждать.
Русские появились справа, внезапно вынырнув из темноты. Кирасиры! Огромные люди на столь же огромных конях, закованные в латы, в железных касках. Рыцари! При одном их виде охватывает ужас. В рассыпном строю они ударяют нашу колонну во фланг. Я видел, как солдат впереди меня отважился достать кирасира штыком, но тут же упал, пронзенный его палашом в грудь. Несколько других бегут прочь, охваченные страхом. Русский поворачивает лошадь и надвигается прямо на меня, заранее занося свой палаш. Ступор спадает с меня, я жму на курок. Промах — и мне конец. Есть! Неприятель дергается в седле, роняет свое оружие и, осадив коня, сворачивает назад. Похоже, я попал и ранил его — он, кажется, держится за бедро обеими руками.
Что я застыл? Надо скорее перезаряжать ружье. Боже мой... Расстегнуть суму, достать патрон, надкусить патрон. Пулю в ствол, порох, пыж, все затолкать внутрь шомполом. Убрать шомпол, взять ружье. Еще немного пороха на полку. В темноте, дрожащими руками. Меня зарубят десять раз за это время. Опытные стрелки способны сделать три выстрела в минуту. Невероятно... Злой голос сержанта Фаббри раздается сзади, я моментально узнаю его в окружающем шуме и топоте:
- Кокар, чертов сын! Живо в каре!
Опомнившись, бросаюсь назад, к товарищам. И каре же... Два десятка солдат сгрудились кучкой, держа круговую оборону. Многие, подвергнувшись этой неожиданной атаке в темноте, пытались защищаться штыками от ударов палашей русских кавалеристов. Но, понеся большие потери, отступили, а потом бросились бежать. Кирасиры гонялись за ними, рубили. Некоторые их них начинают кружить возле нашего каре, но врубиться не решаются. Я застрелил еще одного, пытавшегося броситься на нас. Другие тоже отстреливаются. Медленно, шагом, мы организованно отступаем. Кто-то погибает, на их место пристают новые из отступающих мимо.
- Сто одиннадцатый, сюда! - раздаются крики из темноты, сзади.
Нас зовут свои. Редут был взят, русские на нем почти полностью истреблены. Наши товарищи теперь спешат протянуть нам, попавшим в беду, руку помощи. С большим напряжением сил, мы, наконец, достигли безопасного места. Неприятельская конница отошла. Мы смогли оглядеться, построиться и прийти в себя.
Полк совершенно расстроен, потерь много. Первого батальона практически больше нет. Его вольтижерская рота, шедшая впереди, была изрублена полностью, за исключением нескольких чудом спасшихся. Остальным досталось тоже. Шеф батальона и большинство офицеров погибли. Полковая артиллерия захвачена неприятелем, у нас нет больше пушек.
Следующим утром, при свете солнца, можно обозреть поле вчерашнего сражения и подсчитать потери. До пятисот убитых и раненых — такой ущерб понес только наш 111-ый линейный. Пространство, где мы вчера подверглись атаке русских кирасир, завалено трупами. Туда я не ходил, но видно издали хорошо. Их так много, что местами они лежат друг на друге, внавал. Полк сегодня спешно реорганизован — в три батальона из былых четырех. Части, штурмовавшие русский редут, понесли не меньший урон. Один из батальонов 61-го линейного истреблен почти полностью. В связи с этим, сегодня случилась отвратительная сцена с участием самого императора. Решив сделать смотр, он спросил полковника, где этот батальон.
- Он в редуте, - был ответ.
Император не понял, пришел в недовольство и уехал раздраженным, даже не раздав наград отличившимся, не ободрив раненых, не сказав ни слова благодарности в адрес погибших. Вот так... Тысяча человек рассталась с жизнью ради его тактических выкладок; проклятый редут завален их телами и залит их кровью, тысяча семей во Франции лишилась своих близких, а ему все равно.
Сегодня, когда я пишу об этом годы спустя, должен сказать, что для нашего императора люди были — ничто. Он возомнил государство своей собственностью, а граждан — приятным дополнением к ней. Так барон смотрит на белок и зайцев, живущих в принадлежащих ему лесах. Куда ушли провозглашенные свобода, равенство и братство и не обернулась ли революция наших времен, по выражению графа Сегюра, "революцией IV века" — то есть, революцией королей и вельмож против народа? Неужели все достижения просвещенной эпохи — лишь к тому, чтобы потом в одночасье рухнуть обратно, во времена Хлодвига или Диоклетиана? И что потом? Головорез Хлодвиг лежит в Париже, в соборе, в роскошной усыпальнице, хотя он учинил во Франции разгром почище, чем Аттила. Аттилу прокляли, назвав «Бичом божьим», Хлодвига чтят как первого короля Франции: Хлодвиг — Хлодовик — Людовик. Самый первый Людовик. Да, мы любим больших убийц. Мы уважаем великих разбойников. Главное, чтобы они были одного с нами рода и племени. Мы гордимся их деяниями, наплевав на память собственных предков, пострадавших от них. И, в наказание за бесстыдство и беспамятство, мы обречены переживать все заново, идя по порочному кругу. Тяжело это осознавать.
Кристоф Кокар, 111-ый линейный полк
- А вы поможете раненым русским? — задал я наивный вопрос.
Хотя наш полк и находился в стороне от места только что закончившегося боя, амбулансы и партии хирургов следовали туда мимо нашего расположения.
- Извините, мсье, но ваши русские уж на вашей совести будут! - ухмыльнулся мне один из эскулапов, подумав, видимо, что я тоже принимал участие в бою.
- Нам приказали помогать только французам. Раненых слишком много.
Настала ночь. Обычно мы укладывались спать прямо под открытым небом, на подстилках из соломы, под усыпанным яркими звездами небом. Иногда мы просыпались от холода, а иногда от похрапывания лошади, которая смогла отвязаться и начинала щипать солому. Денщики готовили кофе и завтрак еще до рассвета, чтобы мы успели перекусить утром, до того, как отправиться в путь. Скорость продвижения была стремительной. Лошади настолько отощали, что у них можно было пересчитать все ребра. Все мы также сильно похудели и очень устали. Поэтому, видя перед собой всю русскую армию, мы воодушевились. Сражение обещало бы победу, а победа означала мир, отдых и скорое возвращение домой.
Прошел еще один день, русские никуда не двигались, и становилось ясно, что завтра нас ждет генеральное сражение. Подобно воинам Александра, которые накануне решающей битвы с Дарием, положившей конец персидской империи, наверное, тоже сидели вокруг походных костров на Иссе и беседовали о восходе солнца над афинским Акрополем, о виноградниках на холмах Аттики и о женщинах, которых они оставили на берегах Эгейского моря, — точно так же и мы сидели вокруг костра и разговаривали о восходе солнца над горами Франш-Конте, о виноградниках близ Арля, а также о девушках, конечно.
лейтенант Сен-Фремон
Сегодня весь день мы провели, стоя лагерем на поле напротив русской армии. Эта позиция была отвоевана вчера, а завтра начнется настоящая игра! Держу пари, завтра мы решим судьбу всей кампании. Неприятель больше не в состоянии отступать, он вынужден принять бой, а в сражении у него не будет никаких шансов против гения императора и храбрости наших войск! Весь день мы в приподнятом настроении, какое всегда бывает у французов в преддверии больших событий. Невзирая на военные приготовления, на биваках слышатся шутки, смех. Вспоминаются детали прошлых походов и побед. Некоторые уже считают, во сколько переходов мы достигнем Москвы и как скоро русские запросят мира. По другому и быть не может!
На неприятельских позициях весь день идет работа по строительству укреплений, роются редуты, втаскиваются пушки. Пусть! Они уже в наших руках. К сожалению, для нас, легкой кавалерии, в подобного рода сражениях всегда отводится самая скромная роль. Пехота штурмует вражеские позиции, артиллерия громит, тяжелая кавалерия наносит сокрушительный таранный удар. Мы ничего этого не можем. Гусары, равно как и конные егеря, это разведка, патрули, служба в авангарде и арьергарде, рейды по тылам неприятеля. Вот наше дело. В общем же сражении мы можем только вести бой с вражеской кавалерией да преследовать бегущего, разбитого врага. Хорошо бы завтра этим заняться!
Во второй половине дня русские устроили нам зрелище. Вначале наше внимание привлекли странные звуки, приносимые ветром с их стороны. Это было похоже на звуки церковной службы. Понуждаемые любопытством, мы повскакивали со своих мест и тут увидели, что так оно и есть. Кавалькада бородатых попов в праздничных, варварски-пышных одеяниях, обносила вражеские позиции иконами и образами, почитаемыми священными у этого народа. Дымились кадила, раздавались песнопения. Воспользовавшись подзорной трубой, мы видели, как русские, бросая оружие, кирки и лопаты, суеверно крестились, падали на колени, выражая благоговейное почтение. Живя на краю вселенной, эти люди еще слишком темны и дики; недостаток просвещения в них порождает излишнюю религиозность и самые нелепые предрассудки. Их правители и церковники, пользуясь этим, возбуждали ненависть к нам, представляя нас едва ли не демонами, вторгшимися под предводительством самого сатаны. Поэтому, от нас бежали все от мала до велика. Господам варварам кажется, что настали последние времена, что сбываются пророчества Апокалипсиса. Смешно...
Русские молятся и уповают на бога. Мы смотрим на Его Величество. Император спокоен и деловит. Весь день он объезжает позиции войск, тщательным образом все осматривает и раздает распоряжения относительно завтрашнего. Я тоже видел его. Издали. Его уверенность передается и нам. День гаснет. Пора ложиться спать, ибо завтра надо вставать рано и идти творить историю. Трудно, однако, заснуть — шум, воинственные крики, да и собственное волнение не дают этого сделать. Проверив последний раз кремень в карабине, я опрокидываю в рот несколько глотков вина из фляжки. За будущую победу!
Капитан Деломмо
В день перед сражением корпус князя Понятовского размещался на крайнем левом фланге, близ Старой Смоленской дороги.
Было раннее утро позднего августа. Земля лежала в предрассветных сумерках - луга, поля, перелески, дороги и ручьи, много старых ив на холмистой равнине. "Ландшафт из «Лесного царя»", — подумал я.
Местность, которую занимали мы, была лесистой, да еще сильно заросшей кустарником. Наши отряды обследовали ее, вступая в перестрелку с русскими, чей левый фланг тоже опирался на этот лес. Польские стрелки постепенно оттеснили их. Мы понемногу подвигались вперед по лесу. Там, на месте перестрелки, мне встретился убитый русский егерь. Он лежал на спине поперек сломанного ствола молодого деревца. Его открытые глаза уставились в небо. По стволу вниз — потеки подсохшей крови. Убитый был в русской егерской форме темно-зеленого цвета, его руки, черные и грязные, вцепились в землю. Просторный лес и одинокий покойник — удручающая картина для того, кто это видел.
Вечером, когда солнце пошло к закату, в русском лагере прошел молебен. Они вымаливали у неба победу для себя на завтра. Я вспомнил последние дни дома, перед отправлением на войну. У нас тоже был молебен в костеле. Вспомнились слова священника о том, что мы призваны утвердить римскую веру на землях, отнятых у Польши еретиками-ортодоксами, и что бог, несомненно, на нашей стороне. Я тогда спросил себя, что же такого натворили эти русские, что даже милосердный бог отвернулся от них.
сержант Чернецкий