7
Известие о муже оказалось правдивым, и на какое-то время Кира потеряла прежний покой. Днем она вела прежнюю жизнь –в конкретных хлопотах, а ночью не спала – вспоминала то один период своего замужества, то другой. Когда она пожаловалась Наде на вернувшуюся бессонницу, та сказала озабоченно:
– Так, с этим нужно кончать. Есть один рецепт, слышала недавно по телеку. Психолог выступал. Если хочешь отвязаться от какого-то неприятного воспоминания, то не беги от него, а ему поддайся. Перевари еще разок, да так, чтобы тебе осточертел этот сюжетец. Составь список болевых точек. – Она засмеялась, – Ну и накрутила я! Не точек, а тем. Не болевых, а больных. Хорошенько их перетряхни в своих мозгах – до тошноты, и больше они к тебе не вернутся.
– И тогда точно загремишь в психушку, – закончила весело Кира.
– Тебе это не грозит. У тебя психика здоровая. Дерзай! Пробуй, а вдруг получится? Дядечка-психолог вроде бы нормальный был. На вид. – Надя засмеялась лукаво, – А, может, показался таким. В общем, перетряхни свое прошлое, как … Как что, Кира? Подскажи. Ты же у меня умница!
Кира засмеялась:
– Как старое дырявое одеяло, из которого лезет вата.
– Фи, как не эстетично!
– И в котором завелась моль, – продолжала Кира. – Моль вылетит, одеяло порвется, купим новое.
– Вот! – торжествующе подняла палец кверху Надя. – Да здравствует новое одеяло!
Посмеялись. Но что-то в этой идее понравилось Кире, и она решила попробовать.
В очередную ночь, когда уже стало ясно, что бессонница не желает с нею расставаться, Кира, подшучивая над собою, приказала себе: « Так, возвращаюсь на первый курс французского отделения. Вперед! Здравствуй, Генка!»
И удивилась, как легко вошла в это прошлое, размашисто переступив через три десятка лет своего странного брака.
… Они познакомились зимой, на катке. Размашистый шаг, уверенные повороты, сумасшедшая скорость и ловкость Геннадия, с которой он обходил препятствия на своем пути, Киру покорили. Что препятствия он обходил не глядя, интуитивно-равнодушно, словно то были не спотыкающиеся люди, а нечто опасное для него при столкновении, а значит – мешающее, она не понимала. Что он проявлял осторожность во имя своей безопасности, а не ради других, – тоже.
Она попала под обаяние силы мужского характера и физического влечения, а потому ждала того благородного великодушия, которое женщины связывают с мужественностью. Не дождалась. Геннадий просто не воспринимал чужого мнения, поступка, решения, если те расходились с его представлениями. Он не уступал ни пяди в словесном бою, когда тот возникал. Чаще сдавалась противная сторона.
– А мне все равно, что думают обо мне, о чем говорят за спиной, любят меня или не очень, – признался он Кире сразу же после знакомства.
Это прозвучало условием, которое она должна принять.
Конечно, была она наивной девчонкой неполных семнадцати лет, только что поступившей на французское отделение романо-германского факультета. Да еще напиханная под горло книжками, из которых и черпала представления о том, что такое хорошо, а что – не очень. Злодеи ей пока не попадались. Под рукой всегда были подружки - одноклассницы, такие же начитанные девочки. Дома – папа с мамой, бабуля, и все ее любили преданно, как и положено родным людям. Город свой на Днепре она любила, о государстве не думала, не до него было: она обожала Францию. Тоже – книжную и киношную.
Рисовала себе будущее так: она кончает университет, изучив досконально французский язык, и уезжает в любимый Париж, выйдя замуж за чистокровного француза. Улицы Парижа стояли перед ее глазами, когда она ходила по зашарпанным переулкам родного города, с которыми почему-то всегда были проблемы. «Ничего, – думала легкомысленно, – в Париже под ногами будет брусчатка. Сколько тут ждать осталось?»
А Геннадий кончал аспирантуру на кафедре русского языка. Она его раньше не встречала, потому что выше этажом никогда не поднималась. Если бы увидела раньше, влюбилась бы сразу. Темный блондин, глаза синие, волосы как у музыканта, длинные, ниже ушей. Высокий, плечистый, словом – красавец!
«Господи, – думала Кира сейчас, открытыми глазами уставившись в темный угол спальни, словно там притаились тени прошлого. – И о чем я думала тогда? Что было в моих мозгах? Одни философские проблемы, типа: чем отличается память от ума? Или что такое истина? Что такое добро и зло? Ха-ха- ха! Начитались с девчонками Спинозы и Гегеля и умничали. Спорили еще, словно понимали что-то!»
В общем, о себе она думала мало. То есть – по настроению, конечно, думала. Но цены себе не сложила. А Геннадий однажды признался, что давно определил себе цену, и теперь спокоен. Было понятно: цена высокая…
Сказано это было еще во время их первых встреч, таких любовно-угарных, что у нее не хватало желания задуматься о сути признания. Только бы он обнимал, целовал, был рядом. Любовалась им вблизи и издали, гордилась только одним – что выбрал именно ее. А почему, за что – не соображала. Не умела еще смотреть на себя со стороны, чужими глазами.
И ни разу Геннадий не сказал ей, как она сама хороша – со своими пышными темно-каштановыми волосами и глазами цвета темного меда. С ямочкой на подбородке, со стройной, но вполне оформившейся фигуркой. Об этом ей говорили другие, это она видела в зеркале, но значения не придавала, потому что он молчал.
Геннадий вообще скупился на ласковые слова, не нежничал, не объяснялся в любви, а она не задавала вопросов – стеснялась. Он и замуж позвал с такими словами, что надо бы ей просто сорваться с места и бежать без оглядки:
– Замуж за меня пойдешь? Мне нравится твой характер, ты не лезешь спорить по пустякам. Я не люблю скандальных баб. Ты чистоплотная, одеваешься со вкусом. Еще и внешне ничего, и готовишь вкусно, как я сегодня убедился.
Правда, сказано было это с шутливой миной, утром, когда он впервые остался ночевать и был доволен ее ужином, а также поведением в постели. Знал бы, как она старалась не казаться старомодно-застенчивой в этом первом для нее испытании!
– Ты девушка? – удивился он и похвалил, словно была она старой девой. – Молодец, вела себя героически! Так пойдешь за меня?
– Если не шутишь, то пойду, – ответила она, стараясь говорить спокойно, чтобы не выдать радости.
– Надо торопиться. У меня защита через два месяца.
Она не поняла, при чем тут защита, но промолчала: рада была, что вот теперь они будут вместе, и не надо скрываться от родителей, которые уехали на отдых в Крым, впервые оставив дочку без присмотра старших.
– Нас распишут сразу, у меня есть блат, – по-деловому продолжал Геннадий.
Кира уже стала засыпать, когда новый поворот мысли заставил ее открыть глаза и окончательно проснуться. Вспомнилась реакция Нади, когда она рассказывала новой подруге о начале своего замужества.
Надежда тогда впервые пришла к ней в гости, хотя до этого они успели посидеть в парке не один раз и вдоволь наговориться. Обоих охватило приятное возбуждение – на грани с блаженством: как хорошо, что они нашли друг друга! Как это здорово открывать другого и открываться самой – в полной уверенности, что тебя поймут!
Пока она готовила в кухне свое любимое блюдо – горячие бутерброды с сыром, Надя расхаживала по квартире и бесцеремонно комментировала вслух свои наблюдения. Делала она это громко, чтобы Кира могла ответить, и той приходилось кричать.
– Красивые картины. А где фотки? Ого, какая подушечка! Сама вышивала? А это чей портрет, над диваном? Классные у тебя обои!
Потом они пили кофе, уже догадываясь, что эта процедура станет ритуалом.
– Ладно, тащи фотографии своего принца, – сказала Надя, проглотив с бутербродом очередную серию интересного «кино».
Она принесла альбом. Нашла фото, где они с Геннадием обменивались в загсе кольцами.
– Хорошо смотритесь. Красивая парочка. Но у тебя лицо породистое, а у него народное. Сельский парубок, снявший вышиванку и надевший костюм с галстуком.
Как она тогда обиделась!
– Нет! Это так получилось, наверное… А ну покажи! Ты что? Да по нему все наши факультетские женщины сохли! У него, говорят, до меня, было несколько любовниц! Я еще, помню, гордилась этим, дуреха!
– Нет, простоват, не спорь. Эта квадратная челюсть… Ты на порядок выше… по шкале красоты.
– У Жана Маре тоже квадратная челюсть, а красавец! И отец его был врач!
– А мать – мошенница! В тюрьме сидела! – торжествующе засмеялась Надежда. – Значит – челюсть от мамы из народа. А твой Генка откуда сам?
– Папа был маленький начальник в маленьком городе. Мама – затурканная папой домохозяйка. Это знаю точно. Геннадию нравился патриархат как стиль жизни. Еще хорошо, что он не бегал домой консультироваться по домашним делам – из-за дальности расстояния. И хорошо, что он жил в общаге, когда учился в университете. Оторвался от семьи давно. И вот не помню, чтобы тосковал по родителям. Ездил редко, писем не писал. То есть, я писала от его имени. А у нас все было наоборот: мама с папой за главное место в семье не боролись. Папа был слабее характером, легко подчинялся маме. Но та все время делала вид, что он – глава семьи, и от него идут все решения. Хотя они вместе все и решали, понимаешь? Сейчас я думаю: это была идеальная пара. Мама не дала папе превратиться в подкаблучника. В общем, я срисовала свой идеал семьи со своих родителей, и когда натолкнулась на Генкин характер, то растерялась.
Надежда слушала, как обычно, – не перебивая в ожидании паузы. Но в ее голубых глазах появилось недоумение, а на губах – недоверчивая улыбка:
– А я удивлена. Ты же умная и гордая. Такие обычно сопротивляются!
– Насчет ума сомневаюсь, а что до гордости, так она формируется в процессе сопротивления. А я как росла? Меня любили все – дома и в школе. Так что не было повода закалять свой характер. Мне просто было хорошо, понимаешь? Мне везло на учителей, школу, подружек. Я ни с кем не ссорилась даже в 14 лет. У меня было чутье на дурных людей, я их обходила стороной.
– То есть – была конформисткой?
– Нет-нет! Скорее – везунчиком по жизни. Если бы я плохо училась, у меня бы появились враги среди учителей. Меня бы ругали, стыдили, я бы переживала, а так… А ведь и вправду странно: почему я даже недоброжелателей не имела, не только врагов?
– Физиономия у тебя такая, – улыбнулась Надежда. – Симпатичная, незлая. Не хочется тебя обижать. Ты – вроде ребенка. А ведь это, Кира, хорошо, что он тебя освободил от себя! Я не верю во всяких там вампиров, высасывающих энергию из других, но думаю так: он был тебя слабее. Он за счет других себя строил, ему нужен был источник такой подпитки. Ты говоришь, что стала наконец-то защищаться, даже нападать? Он ушел потому! Просто понял, что потерял власть над тобой, и захирел. Вот увидишь, вскоре окажется, что его новая пассия – это твоя копия. Копия тебя – прежней. Или они разбегутся, если не на ту напал.
«А ведь разбежались», – подумала Кира, засыпая.
Продолжение http://www.proza.ru/2014/11/04/1044