- Не тот Медведь, чо мы едим… А, тот Медведь, что нас съест!!! – Заметил многозначительно ГлавБич, - уверенными движениями пластая долганским, Северным ножом, жир с туши пестуна, распластанного на здоровенном столе в Артельном котлопункте. «Чо» стопроцентно указывало на его Сибирское, не чёрнолапотное, а кандовое происхождение.
- Т-точно, т-точно, Кузьмич, так оно и есть! – немного, а больше по-привычке заикаясь, поддержал разговор Кощей, - худющий, до полной невозможности, многоопытный, но закодированный от алкоголизма бульдозерист. Он, как вентилятором, наяривал рукояткой маленькой, древней, как сама Матушка Сибирь, мясорубки.
Крутили мясорубку они по-очереди, всей честной компанией. В столовой орудовал практически весь костяк Артели-Мамы: ГлавБич - Кузьмич, Танкист - Кощей, Геолог-Спелеолог, Маркшейдер - Хитрый глаз, Горняк - Старальщик, Сварной – Лепила, и Лотошник, он же Доводошник. Всего: Семеро по лавкам. На котлопункте Артели толпой обрабатывали жир и мясо пестуна, добытого давеча по первопутку в соседнем распадке, неподалёку от участка. Найти его, было делом техники - по следам на снегу и отметинам когтей на стволе осины белой, на которой он временно и был прописан… Шкуру его Медвежью, которую прибили на зиму на соседний балок, уже облюбовали, обживали, и выделывали, большие синицы и поползни. Семеро мужиков крутилось на кухне, и никто никому не мешал! Не бабы, однако, тем и двоим, было б тесно… Мясо, внимательно, не дай Бог, просмотрели, на предмет трихинеллёза, даже в бинокуляр у Спелеолога разглядывали, для верности. Бог миловал, вроде бы как, обошлось. Как будто не видно этой заразы… Приготовили фарш: колбаса Медвежья, жареная, и котлеты, чего же ещё возжелать мужику, после Сезона, под добрую компанию закусывающему, при пузыре запотевшем... Котлетки, да не те, которые готовят упорные хозяйки: трём штукам во рту не тесно, а нормальные, таёжные, в ладонь величиной, - лепил Горняк, Геолог жарил и переворачивал, Маркшейдер складывал, а остальные прибирались, да на стол собирали - вечерять. Первая партия котлет и колбасы уже не шкворчала, а доходила на двух больших, довоенных, чугунных, старательских сковородах. Мужики, размеренно, без суеты, хозяйничающие на кухне, с пристрастием поглядывали на Геолога с Горняком: все наверняка знали, что у них есть… Припасено! Вслух спросить никого и не пришлось, все всё знали и понимали без слов. Ещё бы, дым и Крым, огни и воды, «алямс-тралямс» и всё им, «золотым», нипочём – вот такая компания собралась. По двадцати промывочных сезонов за хребтом, по всей Стране Нашей Необъятной - не шутка. Горняк, без бушлата – рукой подать, выскользнул «незаметно» в свой балок, у него как раз был нынче день рождения, это давало ему право и обязывало проставиться.
Впустив в столовую клуб пара, вернулся со двора Горняк, дверь пнул ногой, так как руки были заняты: к груди он, как дрова, прижимал водку. Семь, по ноль семь, бутылок вычисленных им по давно известной, универсальной формуле культурной пьянки: N + 1, всегда ведь чего то не хватает, и обычно самой малости... Формула жизни - что хочешь под неё подгонишь! Даже гитара, для специалиста, не шестиструнная, а N + 1. Семь мужиков – семь пузырей: Кощей уже лет восемь, как не употреблял, посему в эту формулу и была внесена поправка «на ветер».
Прибрали всё, как и положено, на камбузе, чтоб блестело, как... Убрали - спрятали подальше, медвежий жир золотой. Отдельно его заныкали, как лекарство особое, от холода и болезней спасающее. Собрали, накрыли в столовой на стол Артельный тёсовый – не шелохнётся. Скатёркой его немудрящей сначала покрыли. Стаканчики. Тарелочки. Вилочки. Салфеточки. Праздник, одним словом. Именины. Покров… Всё как положено: сперва холодный стол с пирогами съестными. Посерёд стола, места побольше оставили, с досочкой в центре - для главного блюда: сковородищи котлет и колбасы с молодой медвежатины, а также картошки со сметаной и укропом. Преют котлеты под крышечкой на плите, своего часа звёздного дожидаются. Из приправ в котлетах, кроме лука-чеснока, только ягода можжевеловая, свежая с налётом, голубая, а для шика особого, таёжного – взвар брусничный, да орех кедровый, свежий, понаготовлены в сотейничках отдельно. Вот и всё, пожалуй, кроме «родимой», в таких случаях, запотевшей водочки Сибирской, выставляемой из угла с Образами на стол в последний момент. Чинно расселись семеро по лавкам, а именинник во главу стола, на кресло резное - Председательское. Разлили по первой, за Именинника, за окончание работ, за Покров… – пузыря нет. На зуб, на закуску так сказать, каждый понавздевал на свою вилку по собственному вкусу: кто рыжичек солёный в сметану обмакнутый, кто капустки квашеной, кто кусок пирога с потрохами заячьими, по первому снегу добытыми, яйцами, кто рыбки провесной… Чокнулись со словами: «Быть Добру! Конец Сезону!». Захорошело. Между первой и второй редкая тёща доплывает до середины… Начислили на помин пестуна, плеснул каждый в сторонку, как положено на жертву. Выпили не чокаясь. Разлилось тепло. А, уж раз такая пьянка… то и по третьей не грех. Поздравили Горняка – Старателя. Замахнули. Подобрели. Разговор своим чередом пошёл. Среди мужчин…
- А, подавай уж и котлеты сюды, Кощей, - закусывать, однако пора!
- С-Сей момент Кузьмич, сей момент… - Засуетился с края стола Кощей. Шило не спрячешь. Не «употреблят» – как в Сибири говорят!
На стол, с большим трудом и упорством Кощеем, вдвоём с Лепилой, была возгромождена сковородища пищи сытнейшей, да кастрюля картошки. Запах еды доносился до небес. В запахе яств была вся воля и свежесть Матушки Сибири. Хотелось жить. А когда хочется жить, то должно и творить. Такова уж суть вещей…
Жар голода волчьего, побеждённый холодным столом, уже догорал. Подоспело время основного действа. С чувством, с толком, с расстановкой, да, не по бестолковке, а степенно, Кузьмич поднял свой, наполовину полный стакан – Ну! За Хозяина! За прокурора тайги! В тайге и Медведь не прокурор, а токмо Добытчик, да Старатель! - За Хозяина пили мелкими глотками, как и положено…
Счастлив по-своему человек, который скажет: «Не встречал», - имея в виду встречу с Медведем в живой природе: нос к носу. И то, Правда – от греха подальше.
Сегодня, с безумным уже распространением контролирующей видеотехники по планете, никакой медведь уже никуда не спрячется, это только террористам и бомбистам под силу… Интересно наблюдать на Таймыре, к примеру, как убегает Белая Медведица - Мамка с двумя «умками», преследуемая залётным, диким, геологом с видеокамерой. Ещё забавнее глядеть на ораву – человек в пять на вездеходе, снимающую этот увлекательный процесс на собственное видео…
Раз уж о Белых, по старшинству, Медведях вспомнили, то о них, красавцах голодных, да сирых и заговорили, Бурым закусывая… Почти у всех ребят, что за столом собрались, были с ними встречи на просторах Любимой Родины. У кого на Большевике, у кого в Якутии, на Чаун-Чукотке, в Анадыре, на Диксоне, да мало ли…
Начал разровор о них Горняк – Старатель, прошедший от Магадана до Тувы через Якутию, Чукотку и Таймыр:
- Белому в природе бояться «ващще» некого. Он самый крупный и добрый «хышщник» Земли. ОН и человечка то, до зубов вооружённого, до сих пор в Арктике не воспринимает всерьёз. Разве, что из интереса, потрогает. Не пища ему человек. НЕ ПИЩА!
- Т-точно – Встрял в разговор «пресноводный» Кощей, налегающий всё больше на котлеты и Купеческий, чёрный чай - Разве, что помойка человеческая, или сортир – совсем же другое дело для него. Но, сортир ему вкуснее и полезнее, с него медведь и начинает свою трапезу.
- Аb оvо! – выказал свою начитанность Горняк, от не хрен делать изучающий латынь. - Кымгыт и капальхен! – показал он также свою осведомлённость в жизни коренных и малочисленных…
Бывалый начальник Участка, ГлавБич Кузьмич, как хороший боксёр, уловивший малейшую паузу в разговоре, перехватил инициативу:
- А, человек то, напротив – боится его, родимого, страшится, и, со страху может начать вытворять неизвестно что, и стрелять почём попало. Хладнокровие при этом монстре, сохранить дано не всем. ОН под тонну весом, красавец, бывает! Вспоминается мне такой вот чудный, а может и чудной пример из жизни Нашего Любимого Центрального Сектора Арктики:
- На острове Большевик, однако, архипелага Северная Земля, или на мысе Челюскина, сейчас уж и не упомню, да и не важно это, зимовали как-то Геологи ЦАГРЭшные… Зимовка на Крайнем Севере дело то вообще привычное – там завсегда ЗИМА. Жилой балок – это зимовьё такое на санях, а равно, он же и «командирский», как правило, занесён там снегом по самое не могу, в смысле и не балуйся, так теплее. Вход в балок, входом я и не назову, язык не повернётся. Скорее это нора такая, или лаз в него обустроен. По всем правилам горняцкого искусства: сверху вниз шурф слабонаклонный прорыт и поддерживается в «рабочем состоянии». Крутой и узкий. На Севере Крайнем снегу то не накопаешься - его ж там уйма! Лаз, бывает, метров до шести...
- А, то и поболее, бывает, Кузьмич, наметает снежку то над ним – встрял вездесущий Кощей.
Кузьмич бесстрастно продолжал, но все всё и так знали, потому как повидали немало. Не перебивали его, закусывали неспешно.
- Для удобства в узкой щели этого лаза были сооружены перильца нехитрые: длинная жлыга такая по стенке, да и всё тут, а, также были вырублены в плотном снегу ступени крутые, ногами до чистого льда уже отполированные. Снег в Арктике совсем ведь другой, нежели на Юге, в Сибири... Кузьмич, задумчиво посмотрел в окошко, и продолжал: - Он больше на песок пустынный походит. Пустынь Арктическая, одно слово! Двери, естественно, все открываются только вовнутрь, а то, мало ли чо: в жись не откопаешься. Только в кино о Севере можно увидеть двери, открывающиеся наружу. Не знают кино деятели, жизни Севера: заметёт – не вылезешь! А так, наломал, нарубил снегу в дом, и выходи на свободу, с чистой совестью! В высоких широтах снежок пушистым не бывает!
-Nota Bene! Вновь проявил эрудицию Горняк, подняв перст, чем показал, что уже дошёл до латинской буквы «N».
Могутный полуторацентнеровый Кузьмич невозмутимо глаголил:
- В помещении командирского балка всё, как правило, устроено без затей: по углам, наскрозь промороженным, - нары, в центре стол неструганный, досчатый, покрытый древними секретными топоматериалами. На столе ящик радиостанции и журнал с карандашом, привязанным к рации намертво, вусмерть, – они на центральном месте! Также, куды ж без него, Спирт и закуска немудрящая - сахарок, или ещё чего, где придётся. Два «гранчака» - стаканы такие, гранёные под 21 грань, но чаще кружки алюминиевые по 400 граммов, кто не знает. Чай, чего-то ещё, … Да и всё, пожалуй. По стенам одежда, тубусы, схемы, карты и прочее, барахло охочее. Вроде бы точно всё. Да, забыл же про карабин Симонова, 7,62 мм в углу. Бывает. А ещё, конечно, геологический молоток в том же углу валяется, да «ревнаган» семизарядный на столе. Вроде всё...
- А Революция здесь не причём! Револьвер 7,62 мм системы бельгийца Леона Нагана 1895 года образца, офицерский, а не солдатский, короткий – выдал справку Именинник, - непременный атрибут вольной жизни!
- А пули нужны спортивные, чистого свинца – Лениво, от не хрен делать, поддержал справочку Хитрый глаз, - если и завалишь кого, мусора ни в жись не докажут, что твоя работа: пуля об башку смята и гильза в барабане! Шабаш!
Сбить с темы Кузьмича провокаторам было не под силу, ему всё не почём, живописует картину далее:
- Двое «на связи». Неспешный и плавный разговор у них под спиртяшку и предсмертные, потусторонние эфирные хрипы радиостанции «Ангара». Связи давно уж – три недели, не меньше, - нет, как нет. «Непрохождение» непроходимое у самой макушки Планеты. Такое бывает гораздо чаще, чем связь сносная – ДА-ДА, НЕТ-НЕТ, не говоря уже о хорошей.
Всем ребятам, кто на связи, - «888» - поднял свой гранчак Кузьмич, подавая пример остальным посвящённым. Остальных уговаривать и не нужно. Закон за столом простой, старательский: Наливай, да пей, её ж не жевать. Приняли, кто хотел, ещё по-соточке, а Кузьмич продолжал себе далее:
- Пуржит. Завывает наверху. В сугробе хорошо! Медведь неслышно ходит сверху где-то. Принюхивается родимый.
- К слову сказать, он, Собака, чует несравненно лучше собаки! – опять решил о своём Кощей. - Ему на Бескрайнем Севере выживать приходится, так что нерпу ОН и под метровым льдом чует, а жильё, сортир, помойку, так за десятки километров. Вот так то!
ГлавБич на то и Начальник и все дополнения ему, как медведю обстрел горохом! - Заворачивает дальше. - Короче сунул неопытный, любопытный косолапый морду в лаз неудачно… да, и соскользнул рыбкой в балок. Они скользить по льду с самой молодости шибко уважают: положит морду на лёд, передние лапы по - швам, а задними толкается… Упражнение такое спортивное – Красота! Кузьмич улыбнулся хитро, предвкушая концовочку своего рассказа…
Влетает Белый в балок… Двое. Оба в сильном замешательстве. В смятении Медведь и Геолог, что помладше. Ступор у молодого, паралич, коматоз, глаза по блюдцу! Геолог, что постарше, молча и деловито начинает бить непрошенного гостя по морде, по носу геологическим молотком. И даже ведь не сильно, а по-отечески: «не лезь, мол, к столу, где старшие сидять!». Молодой медведь, как котяра какой, шебутной, на скользком, в снегу, линолеуме начинает пробуксовывать всеми своими четырьмя лапами, пытаясь увернуться от молотка. Со стороны кажется, что лап у него гораздо больше четырёх, как в мультике америкосовском у кота Тома. Лапы мельтешат в воздухе, а продвижения – никакого! Буксует Малый уже всем телом! Со страху, он умудряется таки развернуться на пятачке размером не более полутора метров, провернувшись вокруг своей собственной оси. Надо заметить, что Медведь был не пьяный, не дрессированный, и в цирке не выступавший. Понасобирав когтистыми лапами в кучу под себя весь линолеум медведь пулей вылетел назад вместе с дверью, разворотив наглухо лаз.
Диалог в балке:
- Чего ж не с-с-стрелял то? – спросил Молодой геолог.
- А, хрен его знает, - отвечал Матёрый Полярник, наливая себе с полкружки неразведённого спирту. И, закусив привнесённым Белым Медведем в балок снежком, добавил, – Патронов то маловато, да и чем ЕГО из балка потом тащить...
Хохотнули, налили понемногу, чокнулись за рассказ Кузьмича, подумали каждый о своём… Севере. Захорошело.
Горняк продолжил рассказ о Белых, вспомнив историю своего Учителя, сына батюшки православного, венчавшего в Минусинской церкви Ленина с Крупской – Цаплина Николая Александровича:
- Когда Страна Наша Величайшая Уран себе на бомбу искала, даже на остров Комсомолец забрались Геологи, а это уже восьмидесятые широты, до Полюса доплюнуть можно, слюной на лету замороженной. Партии «номерные» по всей Стране пахали, а в Арктике работали они под чутким руководством Берии Лаврентий Палыча. Про «Рыбак» то, наверное, слышали, Каменское проявление? - Он окинул взглядом собравшихся и, отчего то неожиданно заволновавшись, продолжал - По всей Стране Нашей Грандиозной, по шестой части суши нашей Планеты, отряды геологов… Задохнулся от гордости за Родину Именинник, но тотчас одыбался, взял себя в руки и продолжал:
- Для припарка, к обрыдлой уже всем, опротивевшей за вечную зимовку, сухой и консервированной пище, на острове Комсомолец ВОХРа, с разрешения Начальника, из крупнокалиберного пулемёта часто стреляла белуху в море, а ЗэКа кодлой, трактором её вытаскивала из майны и волокла в лагерь на свежену. Не более, чем через полчаса на следу тракторном показывался Белый Медведь, по запаху убиенной белухи. Нюх у него, закачаешься! С голодухи обоняние такое острое, что, народ свидетельствует, поболее, чем на тридцать километров Он берёт. – поддержал он Кощея, - Белого, тоже стреляли, а шкуру под ноги в палатке начальника стелили: одну на одну. Множество Медведей там нашли свой приют, под Райским Светом, как Наши Северное Сияние называют… Медведя Белого тоже, конечно, ели, но с большой опаской: много его никак нельзя, травонёшься, в смысле отравишься. – Закончил он и посмотрел внимательно на Кощея наворачивавшего за обе щёки свеженину…
- На бухте Нордвик начальник – язвенник витаминизировался свежими куриными яйцами, для чего он завёз себе туды трёх курочек с петушком. – лениво вставил Хитрый глаз, - С ума Петя этот на Севере Крайнем сошёл! Охрип и сдох собака! Орал, сволочь, благим матом, днём и ночью, в смысле весь день полярный и ночь от него покою не было! Солнце то кругами, однако, ходит, а ночью его полгода нет… Попутал.
Вспомнили, также, ещё и не раз, мыс Челюскина, самую Северную точку нашего материка Евразийского, на котором до ста двадцати человек в былые годы обреталось, а нынче и десяти человек погранцов не будет.
Там, на Челюскина, - вспомнил другой случай Геолог, - молодые метеорологи и гидрографы, показывая свою удаль молодецкую перед девушками, а, там она и была то… Была у них… Одна… Задумчиво вспомнил об этой Снегурочке Геолог. В хорошую погоду часто молодцы бегают на лыжах… по слабости своей холостяцкой: с утра двумя руками не согнуть. А, в Праздник Добрый и Хмельной - то и того, поди, чаще… взапуски. И, бывает, даже, что очень и очень быстро… Человек свободно идёт на мировой рекорд, если вслед за ним по лыжне бежит толстый тренер - Белый Медведь. Батюшка! Батюшки!!! Ой, МАМА!
Вы только представьте – распалялся в своём повествовании Геолог - представьте себе эту картину: …на наружной стене балка, естественно, висит ружьё. Начало весны. День Победы. Минус пятнадцать–двадцать всего. Ветра, что непривычно, почти нет за балками. Тепло и солнечно в затишке укромном. Комфортно на Южном побережье двух морей. Хочешь, тебе вид на Карское море, а можешь и на Лаптевых, Харитона и Димитрия, Море любоваться – художнику никто не указ, Он так видит. Не сходя с места, на оба Моря Арктических одновременно любуйся, не окосей только! Красотища!!! Циркумполярная область Земли. Самый Центральный, Любимый, Сектор Нашей Арктики – без малого 78 градусов Северной широты. Широко!!! Погода, как выражаются в Полярной Авиации, стоит «миллион на миллион». Полночь на мысе Челюскина. Солнце уже высоко над горизонтом. Галло на Севере, через пролив Вилькицкого, выстроилось, как на парад. На импровизированных столах чего только нет: овощей нет, фруктов нет, пива - газводы нет, и прочего, «материковского» ничего нет. Есть Шашлык из оленины. Есть Сагудай из гольца – лосося Арктического, пойманного на Гаффнер-ф-фьорде. Кто не знает, дам историческую справку: это и не фьорд вовсе, а устье реки Ленинградской, одно из крайних, крупных географических открытий прошлого века! Есть, нарезана ломтями буханка знаменитого Челюскинского пшеничного хлеба. Даже, на удивление, лимончик,…и чесночок… припасли, к случаю - от инопланетян полярных видимо достались. У шашлыка стоит вискисамогон именной - «Семён Челюскин». Четверть старинная – три литра, наполовину уже початая. Рецепт этого напитка прост: восемь банок сгущёнки на литр самогонки требуется, проверено многократно. Ароматизаторы по вкусу автора, кто во что горазд. В смысле сбражить надо ту сгущёнку и выгнать самогонку, добавить цедры, или ещё чего, а то молодёжь может и не понять с разбегу. Натурпродукт! Горит Она, родимая, зловещим синим пламенем, но это не синька какая! Градусов шестьдесят этот напиток, никак не меньше.
Единственная девушка на метеостанции восседает Снежной Королевой. Шутки-прибаутки друзей у костерка, что шаит себе спокойно в мангале, подёргиваясь пеплом. Все ухаживают за Дамой, а один выделывается на лыжах. Молодой гидрограф, спортсмен-разрядник, двухметровый Володя Гнилицкий, на виду у всей честной компании, идёт на рекорд, резво ускоряясь, по дистанции… Кавалеры, при Даме, незлобиво отпускают остроты и замечания по стилю бега и достоинствам лыжника. Нижнюю половину бегуна от трибуны зрителей скрывает невысокий длинный сугроб, вернее сказать снежный надув, тянущийся к балкам метров на тридцать по розе ветров. Идущий на рекорд спортсмен, видимо разгорячённый накалом борьбы с самим собой перед Дамой Сердца, в последнем рывке сбрасывает рукавицы на лыжню. За ними следуют шапка и шарф. Во корень разбушлатился, разыгрался, ретивый! Видно уж Финиш. И тут, вся Компания замечает Тренера, останавливающегося всякий раз, чтобы изучить сброшенные бегуном спортивные трофеи. Таков закон у Медведя – знать, что у него в Арктике нового! Ружьё, висевшее без толку на стене в первом акте, стреляет в воздух. Медведь уходит. Занавес. Аплодисменты.
- Привычка Медведя изучать всё непривычное вошла даже в поговорки народов Севера. – Заметил Горняк, - Она вспоминается бывалым человеком в самом крайнем случае из самых, так сказать, закоулков лихорадочных мыслей о спасении. При личной, так сказать, встрече. Часто для спасения собственной, со страху белой, шкуры… Должен заметить, кстати, что Белые живут наособицу от Бурых, и рычать вовсе не умеют. Встретиться они, Бурые с Белыми, конечно, теоретически могут, где ни будь на 74-й параллели – а, это уже широта Диксона, и люди ТАМ нынче не живут – одни инопланетяне. «Палласов медведь» был ошибкой, байкой, и до Туруханска не доходил, что справедливо отмечал ещё Академик А.Ф. Миддендорф.
А Диксон, в Советские Времена, имел самое культурное и образованное население в Стране, на полголовы был ОН выше Москвы и Ленинграда, Север, есть Север. Была и Школа Искусств, и своя Картинная Галерея и Библиотека, и ещё всякого, на каждого Якова. В 90-е годы дерьмократы, во главе с двоечником ельцыным борисом николаевичем ( ебээн, он и есть ебн!) всё угробили… но, это явление отдельно нужно поминать. Ярче всех охарактеризовал «ебээна» (я не ругаюсь) Ломаев Виктор Георгиевич, которого, по случаю замело в Бутку, на малую родину этого ебээного «героя»: - «Эта земля героя родить не могла…», - сказал он весьма задумчиво и плюнул в сердцах.
О чём, бишь я… - задумался на секунду Именинник - Ну, да …Шёл мужичонка один по делам своим. От балка до бане. Баню на Севере, в отличие от сортира, - он снова глянул на Кощея, - гораздо лучше подальше от жилья устраивать. Причина простая – Огонь. Бойся-Бойся. Нынче то сплошь электричество для отопления жилья и бани. Удумали «геолухи», или «геошизики», история о том молчит, даже баню микроволновую соорудить – я не шучу, - якобы вовсе несгораемую, и для здоровья невредную. Иные извратились и «криобаней» - минус сто десять градусов! Во как! Я не шучу!!!
Для двух то балков дизель гонять - соляру на ветер! Для удобства бездельного, что «видиком» обзывается, нынче гоняют и не стесняются, пустоплясы. Но, безопаснее конечно электричество, ежели дизель подальше от жилья поставить. Но дизеля отечественные были немаленькие, минимум тридцать киловатт, и соляры жрали прорву, благо топлива в Арктике было рекой: Арктическая соляра, Зимняя, ТС, Б-70, конденсат... Не было на Севере только летней солярки – это была погибель верная… А, в прежние то времена, в каждом мало-мальски приличном балке, или, даже, в сторожке какой шаила в полсилы печка-капельница: в железной бочке сосок такой, с соляркой, был устроен, на камень, или кирпич горячий капающей. Буржуйка на солярке, одним словом. Штука, весьма коварная, но, легендарная и уважения к себе требующая. Панибратства капельница никому не прощала: Об чём свидетельствуют весьма многочисленные печальные случаи, и даже групповые, смертельные. В некрологах они, как правило, не прописанные. Но нельзя было на Севере необжитом без капельницы в прежние голодные времена прожить. Ну, никак!
- Уж это точно, Анатолич! Точно, – Поддержал Старателя ГлавБич. – Без капельницы никак! Но, и «пеплу», конечно, навозились: от человека, бывало, и не находили ничего, отдавали его родичам просто пригоршню пепла от балка, в пробном мешочке, и всё.
Да, уж, - Согласился Новорожденный, и продолжал: - Метров сто – сто пятьдесят мужичку идти то всего. Погоды вокруг стоять, - он сделал акцент на мягкое окончание слова «стоять» – аховые. Конец апреля, начало мая. Не больше двадцати градусов, при слабом – метров в пять всего, ветерке. Солнце Арктическое по яркому, девственному, свежему весеннему снегу, без очков ходить уже не позволяет. Эскимосы различают до сорока оттенков снега, а Норильчане всего два – чёрный и белый. Все на Крайнем, чистом Севере летом ходят с обгорелыми на Солнце рожами и в чёрных, желательно глухих, с ушами, очках. Курорт альпийский! Вертолётчики - Лётчики Полярные, прилетают с мордами кирпичными, но с ушами анемичными. При распахнутых настежь в полёте форточках не загорают только уши под гарнитурой с глухими наушниками, в смысле плотно прижатыми к голове. Забавно смотреть на них весной – чисто обезьяны какие, редкие. Тропочка меж балков за зиму натоптана хорошая. Снег вокруг уже осел – тропка торчит. Примерно на полпути сторожечка, или ещё чего подобное, стоит, капельницей своей дымит потихоньку в трубу буровую. Идёт себе мужичок, ведёрком отмахивает. Одет легко. Да, и то, к чему ему одеваться-раздеваться, когда почти лето, и идти недалёко. Свитер, да штаны в валенки. Но, Шапка обязательно, даже «летом». Рукавицы и не нужны ему вовсе. И тут…Откуда ни возьмись Медведь. Как говорится: «Копец. Приплыли! Здрас-сте девочки!» Самым близким строением от мужичка оказалась эта сторожечка - сарайчик на санях бульдозерных. Высота до плоской, рубероидной её крыши не больше двух с половиной метров. Балочек этот, как трактор его оставил, так и стоял себе, на полдороге.
Вот на крыше этого балка мужичок и очутился махом, в прыжке тройном, и самым, что ни на есть, волшебным образом. Даже не бросив своего ведра с болтами. Медведь, в недоумении полном, видно от прыти его спортивной явившейся, поднялся на задние лапы и заглянул на крышу. Прыгун стоял там, как кремлёвский часовой – по стойке «смирно». У трубы печки – капельницы, точно посреди плаца. Заинтригованный Медведь, стал нащупывать мужичка этого лапами, по переменке: левой, правой, правой - левой. Кто, ловит правой?! Левой! Левой! Ловко так нашаривает, обходя балок кругом, стоя на задних лапах. Часовой от него тоже начал двигаться по своему посту, пытаясь отодвинуться от Медведя на противоположный край крыши, от греха подальше. Сделав круга три вокруг балка, и, так и не нащупав новую игрушку, Белый, полез, зачем то в балок, и начал шарить там. Солнышко зашло за тучку. Поднялся ветерок. На крыше стало зябко. Шибко зябко. Да и мужичок там... трясётся весь, бьётся, колотится, как мёрзлый хрен об дорогу.. Налегке. В одном свитерке.
Медведь и Сам на Севере давно уж мёрзнет. Перевернул таки Он капельницу, толстозадый! Мужичка, как видно, подогреть решил. Накал драмы нарастал в прямом смысле этой живописуемой картины: часовой, по-струнке, смирно на посту застыл. Медведь, обходом вкруг балка. Снизу, под мужичком, разгоралось. Вечерело. Заметало. Подмораживало.
И, вот тут то, - возвысил голос Горняк, - в самый канун драматической развязки, его и ОСЕНИЛО НАКОНЕЦ!!! Положил он шапчонку свою в ведёрко ржавое, да и зафинтилил его, как можно дальше от тропы, в сторонку. Медведь, в соответствии с Законом своим Медвежьим пошёл изучать новый предмет. Тут то мужичка Медведи и видели…
- А, я вот, Лично, наблюдал в Кырске из окна подобный же случай с котом. – Заявил Геолог сотрапезникам. - Домашний, здоровенный котяра вышел прогуляться по своим холостяцким делам, а, тут, откуда ни возьмись, собачки. Хорошие такие две лаечки, хвостики колечком, на лапках белые носочки… К котейке уважения нет. Загнали они котика этого на тополь, на высокую толстую ветку. Да на его беду, - ну, не задался у усатого денёк, - на тополе том было свито гнездо воронье с птенцами. Вороны птицы серьёзные: кто не знает! Картина – нарочно не придумаешь, да не до смеху канде этому: сверху его, толстопузого, вороны сбивают, бьют бедолагу смертным боем клювами бронебойными, а внизу собачки с ухмылочками гаденькими его поджидают, глазками поблёскивают и, даже поскуливают в вожделении. Ужо хватили они кота, поперёк живота, замотали - не отбился сердешный. Не судьба ему была, не судьба…
- Надо признаться Медведи Белые – «немедведимы», так же, как нелюдимые человеки в Тундре, на точке - нелюдимы. – Отметил о своём, давно назревшем и наболевшем и вернулся к теме Хитрый глаз Браун, во корень осевший и обрусевший немец - Редко можно встретить нескольких зверей вместе, ну если, конечно, это не Мамаша с медвежатами. Медвежата, целый год, пожалуй, пишутся с маленькой буквы «м», потому, как беззащитны и бесправны они. Медведь взрослый, любой, даже их родной, собственный Папаша, готов с лёгкостью их убить и съесть. Случается редко, очень редко бывает увидеть в Арктике сразу нескольких Белых, но для этого Явления должны быть и обстоятельства особенные, и вполне для Севера Крайнего чрезвычайные. В таких условиях, бывает, на Чаун-Чукотке к примеру сказать, что сразу несколько Белых Медведей могут обжить поселковую помойку, где ни будь на Валькумее. Берлоги свои, чтобы далёко не ходить, устраивают они среди «трудовых кубиков» - смёрзшихся пищевых и бытовых отходов в виде куба. Образуются эти «кубики» непосредственно возле жилья, в разборной деревянной опалубке, а затем их трактором, на тросу вытаскивают за посёлок. На Чукотке всё измеряется в кубометрах и мусор не исключение - люди гор, горняки, одним словом. Вот в таких условиях доводилось мне видеть хозяев Арктики, не приведи Аллах! Вся шерсть их была покрыта разной дрянью: от селёдочных голов до презервативов – пакость непотребная! – Он зло выругался, и плюнул. - Вообще халявная еда многих развращает: медведи, чайки, вороны, крысы америкосы… Но халявная еда даже из Медведя Белого может раба дармового сделать и в кучу нетрудового коллектива согнать! Зоосад я даже в виду не видал!
- А, на чистом Севере, - Ввернул своё Спелеолог - даже на Челюскина, загаженном за сто лет так, что это уже притча во языцех, собаки местные на помойку ни ногой. Собаки для Медведя, как и для Волка Полярного Белого – арахат-лукум, шербет и шоколад, в одной шкуре. Надо у Корейцев, кстати, узнать секреты их приготовления. Большой Белый Медведь (БэБэМ) на заставе собаку заглотил вместе с будкой… Ха-Ха, шучу, конечно. На Челюскина, в метео, Белый сожрал так Мишку – здоровенного, добрейшего молодого пса, редкой, в смысле - не часто встречающейся тундровой масти: чёрной шерсти с серым плотным подпушком, - так весь посёлок в трауре неделю ходил…
- Другое дело в Природе Матушке. - Включился в разговор Кузьмич. - В Арктике труднодоступной, для рабства вовсе непригодной. Эрзацы и подделки злато дельцовой цивилизации целые Экспедиции губят себе на поживу. Тухлые консервы в Полярную Экспедицию поставить, на голод и погибель её Героев, это даже не подлость, а несравненно хуже. Даже в Библии такой смертный грех не прописан! Таймыр пустел напрочь, когда, какая ни будь «морская» экспедиция западная выживала и через него проход на Восток искала! Людям нашим и так выживать приходилось на Севере в холоде и голоде, а тут им работы казённые: судёнышки утлые их, по грамоте царской спасать, изо льдов вытаскивать… Вот и уходили местные подальше от греха, с мест насиженных, в леса Эвенкии, где выжить весьма непросто, а чаще и вовсе невозможно. Много «западников» на нашем Севере загинуло…
Геолог поддержал мысль о сбережении людей на Севере: попробуй - ка доставь их, в целости и сохранности – работы уйма, а людей не хватат! – выразился он, по-Сибирски проглотив окончание. – Берегли, конечно, людей не все. Предупреждение ЗК в Норильске, какому ни будь особо злобствующему оперу: «жить тебе до первой пурги», - обозначало лишь то, что колонна ЗэКов, верёвкой одной супротив свирепого ветра связанных, не подаст ему руки в пургу, и в колонну, им же «конвоируемую» ни за что не пустит. Весной он «подснежником» вытает из сугроба, какого ни будь огромного, над трупом наметённого. Весна завсегда вытает и покажет - кто, где зимой срал! Извините за скудность фразы, но из песни слов не выкинуть, даже из грустной.
Смею заметить, - также высказался по поводу сбережения людей Маркшейдер,- что ЗэКов а позже и Бичей берегли. Они на Севере были Силой Созидательной, добывающей всю Соль Земли Русской. Бичарня, Бичевоз и Бичелёт, БичЛагкомандировка, всё сплошь слова на Севере не обидные, а суть вещей выражающие…
- Неподалёку от мыса Челюскина речушка небольшая есть.- Продолжал вещать подобревший от обеда ГлавБич – Кузьмич, получивший своё прозвище в «лохматые» годы, ещё на «госдобыче», когда он был старшим, бригадиром, над сезонниками в Якутии. - Ничем вроде бы речушка эта и не примечательная. Простенькая она с виду, это не Она в Хакассии, это Унга. Мало ли таких речушек на Земле, всего то девятнадцать километров длиной. А, ведь всё при ней есть: Ледник. Золото. Птичий базар. Геологи и Геологини. Старатели. Сайка. Медведи… Унгой её топограф Петров со станции полярной в 1936 году назвал. Есть мнение «топонимиков» юных, что по названию реки, что в Чувашии протекает, её назвали, Заступенко Коля именно так и считает, но это мнение спорное. Унгой назвали реку явно под впечатлением рассказа Джека Лондона «Северная Одиссея». А, что! Унга - дочь Алеутских островов, жадная до жизни, золота и Фарта, красивая, дерзкая, с очень непростой, но яркой историей жизни! Ну, чем не память, оставленная в её честь в названии реки, что на Северной оконечности полуострова Таймыр?! Тем более, что история нынешней Унги, правой по-якутски – реки золотой и месторождения россыпного, особого, не менее интересна и ещё не оччень собой закончена… Правота её ещё себя покажет!
Птичий базар… В паре километрах всего от эстуария Унги, впадающей в море братьёв Лаптевых. На отвесном правом берегу притулилась к стене высотой метров до двадцати колония Серебристой Чайки. Над колонией, особняком, гнездятся «бакланы», или бургомистры, тоже что-то вроде огромных чаек, но человеком особо презираемые эти птички, весом они килограммов по шесть, не меньше – в хайло ихнее ненасытное, на лету, кусок рыбы пролазит точно в килограмм, испытывали, и не подавится же никак, эта сволочь!!! Кузьмич в сердцах плюнул. Есть также «шилохвостые» заразы - поморники и, что-то ещё, пернатое – три пера. Чайки прилетают весной на гнездовье группами и занимают свои места по некоему неписаному птичьему ранжиру и значимости. Не все уступы-выступы на базаре равнозначны. И не в удобстве площадочки гнездовой дело. Если над выступом, где уже сидит на гнезде чайка, есть хоть малейшая возможность зацепиться, то на этот приступок может запросто прилепиться запоздавшая в пути чайка. Ей то, «тоже ж надо»!!! И опоздавшая чайка начинает нещадно долбить наседку сидящую на собственном гнезде. Долбит она её клювом, как те вороны котяру, целенаправленно, стараясь угодить в затылок. Как, гнездовая птица, ни уворачивайся, а смерть её пришла! С «удачным» ударом голова чайки на гнезде поникает, как цветок, заморозком убитый, а трупик сталкивается под борт базара птичьего. Счастье чайке-убийце, если больше «опоздавших» не будет. Вот так на берегу реки Унги, ещё по снегу, положено начало большого «птичьего кладбища». Дальше – больше. Чайка в кладку откладывает три, реже четыре-пять яичек. Если люди хотят свежей яичницы, то забрать можно не все яйца из гнезда, а то чайка бросит нестись. Одно яичко в гнезде надо оставить. Свежие Чаячьи яйца весьма полезны и вкусны, когда их на сальце, да с лучком зажарить. Штучек тридцать под самогон «Семён…» и компанию добрую, бывалую. Слюна писать не помогает… Человек, как правило, нанести большого урона колонии не может, даже целенаправленно: Природа-Мать его сильнее. Из четырёх птенцов, их родители, ставят «на крыло» только одного – самого сильного. Остальных под откос. С Базара! К середине августа валик из мёртвой птицы под уступом уже заметен издали. Что-то, уже, наверное, и попахивает, хотя на Севере Крайнем с этим туго, бактерий маловато, или вообще почти нет. Стерильно на Севере, поэтому Медведю и нужен сортир, или на худой конец помойка, для восстановления флоры кишечника после голодовки его страшной – нульдиета до полугода! – ГлавБич обратил внимание на Кощея, начинающего странно ёрзать. - Нужен, также, как чукче капальхен! Август-сентябрь для Белого Медведя – бескормица, льда-кормильца нет, а тут Птичий Базар, с его деликатесами. Вот и конец рассказа: на Унгу припёрлось ОДИННАДЦАТЬ БЕЛЫХ МЕДВЕДЕЙ РАЗОМ !!! Нашествие это весьма впечатлило и геологов, и старателей, заканчивающих разведку одноимённой россыпи золота. Все по балкам попрятались, не сговариваясь и у окон при оружии сиели, как мыши. Обошлось, Слава Богу, без эксцессов, не считая разграбленных помойки и сортира. Видео это редкое с Хозяевами Арктики сняли все, кто имел видеокамеры. Рассказов в Хатанге и Норильске было немеряно. И не на одну бутылку… Случай то небывалый. Хотя в 1933 году на Челюскина по полосе припая шарахалось до четырёхсот Белых, а в 1948-м – всего три. Это они собрались на «сабантуй» за счет припая удобного, в проливе Вилькицкого, или льда прошлогоднего, который, бывает, что и на другой год остаётся на месте.
- А может от Фюрера они ломанулись?! – ввернул Маркшейдер. - Вот по этой причине многие мореплаватели, и рейдер немецкий «Шеер», в том числе, не исключение, этот пролив взять и не могли, а Сёма Челюскин на собачках добрался: Самоедская и Восточно-Сибирская лайка, это Вам не хаски какая новомодная! Понимать надо!
Кузьмич невозмутимо продолжал, не приняв во внимание предположение Хитроглазого. - На Унгу, ребятам, старенький вертолёт Ми – 8 подвозил и рыбки свежей, и мясца оленьего. Тем более, что по пути всё – четыре часа лёту, а мяса летом свежего надо всем. Били оленей, намётом уходящих по тундре, с вертолёта картечью. От вертолёта не уйдешь, даже Волк Полярный к листвянке на задних лапах встаёт и к дереву прижимается, прячется. Да, куда, там, росомаха не уйдёт! Попробуй от Мессершмидта уйди: вспомнил он, как Рахнавец за один полёт взял ШЕСТЬ росомах. В салон затаскивать добытых оленей – браконьерство чистой воды: кровь, грязь, шерсть – все улики налицо. Да и тяжеловато, на пуп их, тёплых, обмякших, подымать. Способ один: на тросик их, гирляндой за колеса – ёлка новогодняя, да и только, когда оленей десять понавздёвано. Медведи Белые этот вертолёт, и расписание полётов знали лучше нашего. В половине пятого вечера, часы по ним можно было проверять, были они уже на «вертолётке», где оленей разделывали. Как «коральщики» с вертолётки, они тут, как тут! Приберут весь бутор, так, что чистота первозданная на участке, порядок. – ГлавБич с удовлетворением вспомнил заведённые им порядки на участке: попробуй окурок бросить в неположенном месте! - Все были довольны, и люди и звери.
- На острове Большевик, аккурат на бухте Солнечной было дело, году в 2006-м. –Поддержал тему Геолог.- На Заставе бывшей пограничной, оставленной старателям по случаю сокращения присутствия погранцов в Арктике.
- А, что, шарахайся кому не лень, - Поддержал его ГлавБич - даже итальянский спецназ в районе мыса Косистого, где тоже была застава, может тренироваться. Мыс Стерлегова, Эклипс, бухта Зимовочная… да мало ли их, застав этих, брошено по всей Арктической Руси, - хоть кому мозги выноси.
-Приняли на Базу Солнечную, на хозяйство, «москвача» одного, - продолжал Геолог - «правильного» коменданта на сезон. А на дворе то уже ХХI – й век стоял. Проверил он сроки годности продуктов на складе и, волосы у него встали дыбом, на загривке его столичном, могучем. Продуктишкам то этим по тридцать – сорок лет. «Подумаешь!» - скажете вы. И не такое видали. Видали тушёнку экспедиции 1912 года, неплохую, кстати, на вкус, двуглавым орлом, как знаком качества отмеченную. Есть на Севере запасы Госрезерва, так что плов из двадцатилетней новозеландской баранины не новость. Понять это несложно: капиталисты клейма на мясо ставят, с датой – не ленись, высчитывай! Так вот, выбросил этот завхоз «просроченные» продукты на помойку. Недалеко от посёлка, естественно, помойка была, «в черте», можно сказать. Халява!!! Налетай – подешевело! Дармовщина! На Солнечную помойку, на пир дармовой, сбежалось уже ШЕСТНАДЦАТЬ БЕЛЫХ МЕДВЕДЕЙ РАЗОМ !!! Дошло до того, что и в сортир, по нужде большой, ребята на УРАЛе ездили. Во всеоружии. По трое! Из дверки машины в дверку туалета скакали, как зайцы-засранцы – шасть в сортир, да назад мухой…
Кощей пулей вылетел из-за стола на двор. Жадность фраера погубит! Народ откровенно гоготал. Расслабились, развеселились, как дети…
Хочется, от автора, дать справочку, пояснить читателю, что слово «СОРТИР», пришло в Русский язык, как простонародное, в отличие от дворянско-помещичьего французского, после кампании 1812 года, и ничего некультурного оно из себя не представляет. Так же, как и заимствованные народом слова: шарамыга, шваль, шарманка и прочее. Голодные, а потому нарочито культурные «оккупанты» просились на двор со словами: - дорогой друг! можно ли выйти? По-французски это звучит так: Shere amis puish sortir (Шер ами пюиш сортир) Vous comprenez? А! Так тебе, Шарамыга, в сортир?! Так на дворе он у нас! – отвечали ему Русские.
-Медведи Белые отлично, даже через жесть консервной банки, чуют и знают, в какой банке что находится.- заметил Маркшейдер - Вскрывают они консервную банку, просто встав, с подскока, на задние лапы, и наступив с усилием на неё своей лапищей, точно так же, как проламывают лёд они, добывая нерпу и лахтака – основную свою еду. И ни один Медведь ведь не поранился. В отличие, от жертвы какого то «умника», который бросил медведице на «Вальке» в Норильске открытую им ножом банку сгущёнки. Бурая Медведица в клетке обрезала себе язык, изошла кровью и издохла бедолага, пав от безмозглого, вполне взрослого идиота – ни дна ему, ни покрышки, тупоголовому.
-Белый Медведь, не зверушка, какая ни будь домашняя, а самый крупный хищник на планете Земля.- Вновь вспомнил Горняк, Старатель - Даже маленький медвежонок опасен. Даже о трёх ногах, когда он по вертолёту носится – глаз да глаз! Не поверишь! Что ты! Вывозили, как-то геологи с Большевика, трёхногого малыша на материк. Где медвежонок переднюю лапу потерял, сам он, поди, по малолетству и не упомнит, но вывозил его Генка Кальной, как сейчас помню. Единственно оправданная «выемка» из Арктической пустыни – всё равно на трёх может не выжить! Хотя, кто его знает, чего на Севере бывает! Кального мы еще вспомним – естествоиспытателя.
Когда Белый Медведь пошёл по делам своим медвежьим, то мешать ему, мягко говоря, не стоит. Он в Арктике хозяин, а хозяину не перечь! У людей в семье и то, Отец, Старшой любой, запросто ложкой по лбу закатает неслуху и будет прав. Здесь, в Циркумполярной сторонке, порядки те же: плелись, как-то два геолуха из СЕВМОРГА (это СевМорГеология) за Белым Медведем по «дороге», вернее в направлении бухты. На вездеходе ГАЗ-71 ползли, не подумай чего, читатель. Ни вправо, ни влево им, бродягам, не свернуть. Путь - Дорога промеж курумников проложена - неудобно страшно, гуски то у 71-го «не железные», не то, что у ГэТэТа. А Медведю хоть бы хны, трусит себе на бухту. Ему, бродяге без паспорта, тоже, с путика сходить, резона нет. Мир тесен, все по одному путику ходят! Вот водила молодой и решил легонько под зад Медведя вездеходом подтолкнуть. Вполсилы, видимо, Медведь, лапой мазанул по кабине вездехода, свернув её набок достаточно сильно – так, что все стёкла повылетали, а геологи в перекошенной кабине, с такими же кривыми рожами встали, как вкопанные. Опять же они, ЦАГРЭшники из СЕВМОРГа, развозили как-то вертолётом по острову продукты, предназначенные для полевых отрядов, по Арктике в те времена активно работающих. В основном, конечно, тушёнку и сгущёнку – как, «энергию в чистом виде». Упакованы, - очень плотно уложены, эти банки были в стальные, трёхсот литровые, Советские, тяжеленные бочки, с заваренной электросваркой крышкой. Белый Медведь, нашедший такую бочку, измял её всю, во корень изнахратил, но крышку заваренную вскрыть когтями не сумел. Поскольку все бочки выгружались с точными координатами, что бы найти их можно было при любой погоде, то геологи смогли довольно точно определить расстояние, на которое Медведь упёр, более чем трёхсоткилограммовую бочку – полкилометра. Как он её тащил неизвестно, но бывает, что тащит Медведь груз, как человек, – на горбу. Вот такая у него, Батюшки Бореюшки, силища.
Медведица не намного отстаёт от Хозяина, она – Мать Родная, такая же полноправная Хозяйка Арктики. На бухте Солнечной, при выгрузке грузов для старателей и геологов можно было наблюдать процесс охоты на « глупую» нерпу самой Хозяйки и двух её «школяров» мелкопузых. Метроном, конечно, у неё в голове точнейший устроен. Чётко считает она интервалы времени в конце жизни нерпы: когда ныряет, а когда выныривает к продушине; по нескольку метров буквально, подходит она к майне, или дыхательному отверстию, лазку во льду. Резко, чётко вынимает она нерпу из подо льда, одним ударом, из под воды, снизу вверх, лапой. Реакция у Медведей почище, чем у кошек будет. Нерпа летит метров на пять вверх, а в ней килограммов семьдесят, а то и все восемьдесят. Медвежата учатся у Мамы, им ещё жить и жить в пустыне Арктической. С бухты Солнечной, кстати, Ледокол «Вайгач» с «Морковкой» - сухогрузом ледового класса «Кола», отправились разгружаться на припай возле Унги. С того момента это место уже промерено, выверено и нанесено на лоции Севморпути. На радость ли Белым Медведям? Все передвижения в бухте наблюдали на локаторе пограничники заставы мыса Челюскина – единственной нынче сохранившейся в этом секторе Арктики, - честь и хвала тому генералу, который на вопрос о её судьбе, в лихие девяностые годы, отвечал: «Не я, её здесь поставил, не я и закрывать буду!». И был прав: Стоит эта Застава до сих пор – уважать Нас заставляет! Не может быть безлюдной Самая Северная Точка Азии – она Русская! Там служат восемь погранцов Русских! И Наши Белые Медведи… Русские!
Котлеты уже доедались сытой компанией довольно вяло, только в виде закуски. Вернулся зелёный Кощей, ему уже было не до еды. Принесли с кухни брусничный кисель с травами медовыми, таёжными, запашистыми. В самый раз было и кисельку испить, для здоровья, так сказать. Кисель штука вкусная, здоровая: хочешь, пей его, или пей водку – запивай киселём, а хочешь – режь и ешь овсяный кисель. До чая далеко ещё. Долгане, например, когда им в гостях чай предлагают, начинают собираться. Примета у них такая: «Уж коли «хохлы» чаю предлагают - то водки больше нет!». Хохлами они считают всех пришлых без исключения: будь ты Русским, Украинцем, или Татарином… И, кстати сильно удивляются, когда узнают количество народов Нашей Родины.
- А, вот котлетами с Белого Медведя, или печёнкой его, можно насмерть отравиться! – Вспомнил вдруг ГлавБич рассказ Старателя, подняв для наглядности свою вилку с куском котлеты.
- Э-т-то п-поч-чему же – поинтересовался Кощей. Остальные, кто с интересом, а кто из уважения к Кузьмичу повернули головы.
- Витамина «А» в нём, больше, чем в морковке: Гип-пёр-авитаминоз! – с трудом выговорил он мудрёное слово. – Бывали случаи… А всё жадность. Вот, Ты, Кощей, сколько котлет умял? А?!
- Н-н-е-е считал… Замялся Кощей.
Народ за столом растянулся в ухмылках своих уже пьяненьких мордасов. Все знали слабость Кощея, насчёт пожрать. Его, как беззобую курицу, накормить было невозможно – проглот, одно слово, прорва!
- Так вот, Кощей! Не те черви, что мы едим, а те чо нас едять! – Повторил Начальник свою мысль от начала застолья. А, вдруг этот Медведь больной был?!! А вдруг не доглядели? Ты же его водкой не дезинфицировал!!!
У, Кощея вытянулось и без того продолговатое, лошадиное, худющее лицо. Старальщики расхохотались, и продолжали…
Приспела пора нашему повествованию уже спускаться с Высоких Широт на землю грешную. Сначала в Норильск. Норильск – это самый «грязный север», который только можно вообразить извращённой фантазией, испоганенной донельзя шальным Норильским баблом, разгильдяйством, а равно, как и Целью Государственной, всё на необходимость списывающей. И тайга реликтовая, под горой в Талнахе, Северная, которую коренные Норильчане навеличивают «Тундрой», тому подтверждение. Выгоревшая от серных газов и пыли, полумёртвая тундра с выродившейся растительностью, глаз никак не радует. Травушка-муравушка на хвощ кислотолюбивый переродилась километров на триста окрест. В Советском Союзе, смею заметить, было в Нашем Городе гораздо почище, причём за меньшие деньги. Норильчане гордились Своим Городом, и на просторах Величайшей Державы выделялись своей «особостью» и значимостью: не дай Бог забастовать – генсек тут, как тут. Для поддержания здоровья и Духа Норильчан были Комбинатом устроены профилактории и санатории, в которых были зооуголки и Медведи Бурые, потому, как Белых держать Конвенция не особо позволяла. В отличие от Медведей Заповедника «Столбы», Медведи эти, почему-то, были малопьющие. И это в Норильске то!!! Облиезьян, макак Яшка на «Вальке», и тот пил водку и курил. Пиво он презирал, и, как правило, выплёскивал в рожу его предлагавшему, на потеху присутствующих. С водки обезьян был пьян меньше чем «с пятидесяти грамм, и в хлам», алкоголик. То, что Медведица Машка трагически погибла от сгущёнки, я уже вскользь сообщил. Сиротами остались безымянный медвежонок и Мишка – самец. Клетка в профилактории «Валёк» была оборудована по уму: двойная, в метр шириной, решётка плюс металлическая сетка, - захочешь не достанешь. Приспело же Дураку открыть эту банку?!! Люди бывалые, часто держат, где ни будь в гараже, банку пустую, высосанную Медведем: даже и не измята она вовсе, а, дырочки от когтей, как гвоздём пробиты…
А, случаи с Медведем Бурым бывают трагическими очень и очень часто. В Норильске Гена-«Моряк», Кальной, для целей, известных только ему одному, в черте города, держал в балке, наглухо обитом листовым железом, молодого медведя. Условия содержания понятны – никаких: кусок пилёной оленины, или кастрюля тухлой каши, и то не каждый день; вонь, даже среди зимы норильской и полярной ночи, невозможная; простор для медведя невообразимый. Две «юных натуралистки» - девочки лет двенадцати, начитавшись, видимо, Сетон-Томпсона, Брэма, Зверева, или ещё кого-то, повадились прикармливать этого медведя, через отогнутый ими же с большим трудом, лист железа. Оно и понятно: родители сутками на работе, а сенсорных ощущений на грязном севере вообще нет: ночь, газ, грязь.
Наиболее смелой девочке медведь, вместе с кусочком колбасы оторвал руку, и сосал с неё кровь, пока вторая девчонка бегала за подмогой. Вот такая печальная история. Девочка погибла. Не дай Бог никому. Одно дело, когда Медведь тянет в маленькое окошечко корову, не сумев сломать сарай, и объедает ей всю морду, уши и рога, как она при этом ни сопротивляется. Другое дело – дети. Примерно с тех же мест в Норильске – а, точнее с улицы Хантайской, бродячая свора собак с городской свалки, задрала насмерть и уволокла другую девочку, такого же возраста. Мужик, какой то проходящий, впрягся было за неё - да куда там, сам еле-еле ноги унёс. Выводы для родителей понятны – детей надо учить!!! Даже собака, это не друг человека, а зверь лютый, если на халяве помойной живёт, своей сворой, по своим законам, без присмотра, без глаза Хозяйского. На Столбах, в Красноярске своры бродячих собак вообще беспредельничают так, что Волки просто отдыхают.
- Ну, хватит о грустном. – Вспомнил вдруг Горняк о детстве своём беззаботном. - Раз уж помянул я, сильно пьющих, на халяву, Медведей, то грех мне не вспомнить Медведя Мишку и медведицу Машку со «Столбов», а, заодно, и других запомнившихся ещё с Советских времён персонажей животного мира этого заповедника: ворона - матершинника и запойно курящего ишака. С Медведями в зооуголке заповедника пришлось познакомиться в детстве, когда народ ещё жил дружно и двор хрущёвский, пятиэтажный был семьёй общей, Советской. Все знали всё про всех в подъезде, да и в каре целого двора, из четырёх пятиэтажек хрущёвских состоящего. Молодёжь не материлась на людях и курила в рукав. Чего дурного ни-ни, сам я в пять лет угодил под собрание подъезда по поводу моего поведения - не приведи Господи! В центре двора была хоккейная коробка, с которой многие вышли в состав всемирно известной команды «Енисей». Отдыхали, после шестидневной рабочей недели домами, или, на худой конец, подъездами. Вот и меня с Мамой угораздило… на. Пешкодралом, естественно, с Соседями, со всем Подъездом. В те времена приснопамятные, ещё черничник полный ягоды, морем синим покачивался у самой тропы, у пыхтуна. Общий огонь с «кострированной» едой, за единым, кто чего захватил, столом, объединяет людей. Народ балагурит за трапезой, добреет. После перекуса всех понесло в зверинец заповедника «Столбы». Посмотреть там уже было чего гораздо, и, надо отметить особо, что зверьё попадало в клетку чаще всего маленьким, больным, или раненым. С этого, собственно, и начал свою историю этот зооуголок – с Энтузиастов, с их Доброты и Любви к Природе-Матушке. И довольно много зверья за небольшой срок скопилось: медведи, маралы, рыси, соболя, белки-бурундуки разные, птички питательные и певчие, и прочее. Были Люди Добрые – они и дали посыл движению. И не для начальства бесчинствующего старались, чтоб им охоты царские, как нынче устраивать, а для людей простых, на природу стремящихся, в свой единственный в неделю выходной день! Дурные привычки и наклонности животным привили тоже люди, но, по-видимому, не обременённые ни образованием, ни моралью. Особым вниманием у туристов, в том числе иногородних, пользовался аттракцион обучения ненормативной лексике: мастеркласс от здоровенного чёрного Ворона. За умеренную плату натурой – кусочком колбасы, тушёнки, или ещё чего ни будь такого, потому, что хлеба он не ел, Ворон, с возвышения поливал млеющих в неформальном общении собравшихся туристов отборной площадной бранью. Какой «филолог» его обучал, история, к счастью умалчивает. Следующий номер для туристов исполнял довольно крупненький ишак с ушами, обмороженными в Сибири-Матушке, под самый корешок. Курил Ишачина исключительно папиросы «Беломор-канал», картонный мундштук которых не позволял обжечь ему ноздрю, в которую туристы, по традиции, бережно вкладывали уже прикуренные папиросы. Не менее трёх-пяти штук за раз. Ишак зажимал всё курево «своёй ноздрёй» и начинал пыхтеть так, что, к великому удовольствию его самого, и собравшихся вокруг него туристов, образовывалось облако табачного дыму, как от «Камаза» прогреваемого в холодную погоду. Скалолазы Красноярские пугали приезжих пролётом между «Перьев», с головокружительной высоты. «Шкуродёром» летели, вниз головушкой, с душераздирающими воплями. В самый, что ни на есть последний момент они, очень эффектно притормаживая у самой земли и переворачиваясь на ноги, легко и невредимо соскакивали на грешную уже землю заповедника, познающую грехи цивилизации: от алкоголя до магнитофона «Юность» и танцев при луне... На, не «видавших виды Диких Столбов» иногородних туристов, этот «смертельный» номер производил неизгладимое впечатление. А, секрет его был прост: нашитые наколенники и налокотники из велосипедных покрышек, и обыкновенные Советские Галоши на тесёмках: «Сверху чёрно, внутри красно, как засунешь, так прекрасно!» - говорят, что такая детская загадка про калоши была в журнале «Мурзилка» пропечатана. Губановские галоши, по известной скалолазной легенде, хранятся в Британском музее. И вообще: Красноярская школа Скалолазанья – лучшая в мире! После предварительной «культурной программы» следовал «Коронный номер» - Бурый Медведь Мишка. Медведь был очень крупный, сытый, лоснящийся своей красивой темно-бурой шкурой, перекатывающейся широкими волнами вслед за его иноходской, морской походочкой. Вместе с ним «чалилась его Маруха» Машка. Водка в то время была не каждому по карману, но Два рубля 87 копеек за «поллитру» на компанию для Мишки находили – номер то «Коронный»! Протягивали пузырь Медведю исключительно нераспечатанным: «В кепке», а по другой версии «В бескозырке» - пробке такой из алюминия с выступающим козырьком, для облегчения открывания. «Жене передай от получки привет, а сыну отдай бескозырку…», - так говорили об этой пробке пьянчужки, передавая «сувенир» какому ни будь «интеллигенту» брезговавшему пить «с горла». Мишка пробку открывал без затей – одним когтем. Брал бутылку в одну лапищу, очень аккуратно, кстати, брал а, затем, когтем другой лапы подцеплял и срывал довольно плотную пробку так, что она с авиационным жужжанием взлетала к потолку клетки, а часто и за её пределы. Затем, уже двумя лапами, бутылка подносилась в пасть зверя и выпивалась досуха. Всё действо повторялось раза три-четыре: народу в выходной было вдосталь. Приняв свою привычную «дозу» Медведь демонстрировал пару минут публике «лыбу блаженную» и начинал… гонять Машку по просторной клетке, на потеху собравшихся: куда там до него обезьяннику Московского зоопарка! Вот в такой кульминационный момент и подошла Мама моя слишком близко к одинарной решетке клетки. Глазом никто и моргнуть не успел, как пьяный Медведище ухватил когтями за свитер, Слава Богу, не зацепив её саму. Как видно, реакция у опьяневшего Медведя была уже не та, хотя это и странно… Еле-еле мужики оторвали Маму от клетки, молодцы, но кусок свитера остался Медведю на память. Вот такой это зверь: как говорится, самый опасный в нашем зоопарке.
Охотник, решившийся добывать Зверя, знает, - вспомнил к месту Геолог, воспользовавшись малейшей заминкой в застольной беседе, - что даже если после выстрела Медведь лёг, и лежит недвижимо: смотри на его уши – если прижаты, то жив и ждёт… тебя. Стреляй, не думай. Убьёт. И фамилию не спросит.
- У меня брат мой, Игорь, - дополнил это наблюдение Старатель – в первый раз решился в одиночку стрелять Медведя у привады на Жыстыке единственной пулей. Безумству храбрых поём мы песню. Картинка немудрящая: ружьишко с нехитрым боеприпасом: одна пуля, одна дробь, на руке пакет тухлых, до небес вонючих рыбьих голов для косолапого, ветер в харю – я гуляю. Выворачивается на приваду из-за угла – вот он, родимый. Медведь, чавкает, не слышит! Видно рыбка тухлая за ушами пищит, сторожиться ему мешает… За брата ничего не скажу – Погранец! Красноярец! Боец! Но, медведь то первый! А, поди ж, ты! Стрелил пулей. Миша лёг. Брательник мой с ружьём, дробью на капалушку, в смысле тетёрку заряженным, за дерево встал. Мысль простая, последняя: « Ломанётся… дробью в ухо, а самому тикать…». Подождал. Нету… Тягу в избу, да быстро так. Зарядил. Патронташ с собой – дураков то больше нет?! Прибегает к приваде – лежит косолапый, не шелохнётся, ухи свои развесил и не жужжит! Вот оно, Счастье воровское! Дуракам и пьяницам везёт!!! Тут то только осознание и пришло к нему: пакет, килограммов пять, с головами руку оттянул, и самого трясёт. В этот день не задалось у Бурых, что-то. Отказал Тотем Медвежий. Саня Зеленко припёр в эту избу ещё двух… Не шучу я! Было…
В районе прииска Юльевского, что при Первой Синечаге, в верховьях Маны расположен, - начал рассказ ГлавБич, - прямо на тропе положили медведя. Повезло браконьерам Кутурчинским. Конец Лета, жара последняя, мошки-комара-мокреца нет! Счастье неземное!! Отдохновение!!! Всё бы хорошо, да с Медведем то возиться надо: обдирать, разделывать, таскать. Одного товарища в Кутурчин за лошадью послали, а двое на хозяйстве остались. Рассупонились. Разложились. Расположились. Поставили палатку возле Медведя, практически на тропе, чуть ли не у морды его самой, окровавленной, страшной. Перекуривают. К труду тяжёлому готовятся… Глядь, «турысты» столичные! Да, целая компания их по тропе в верховье Маны бредёт, на Озеро любоваться, с рюкзаками своими дикими, неподъёмными. Подошли. Обступили они, Медведика, как цыплята. Молчат, одними глазами спрашивают… Отвечают мужички, на вопросы немые неспешно, с расстановкой: что одолели нынче топтыгины, по палаткам уже шарят, балуют... Днём!!! Что-то ночью будет?! Туристам ещё неделю по тайге шататься, а из оружия у них только ножички швейцарские, перочинные, да котелки шанцевые. Тоже мне инструмент! Перспективы жизненные сузились у «москвачей» донельзя. Кто виноват? Что делать?! Просветлели очи у одного ботаника, рванул он, как заполошенный, с тропы на речку, благо, что недалеко, а то бы, не дай Бог, убился бы, сердешный. Не снимая рюкзачка своего, неохватного, рванул, котелочком отзванивая. Вернулся. Сияет весь, как самовар медный, рожей своей загоревшей, счастливой. Высыпал он на тропу пригоршню камней с косы, лыбу тянет, молчит в предвкушении. Что там у сотоварищей! У мужичков лица отвисли. Молчат все, без слов спрашивают… «Ботаник» на тропе начинает первобытным движением танец живота, но бедром тощим всё больше норовит. Левым, правым – правым левым. Бум, ББац, БумМ, БАЦЦ!!! – погромыхивают гальки в его котелке, к рюкзаку притороченному… Так и двинулись они гуськом, вверх по долине, в танце своём ритмическом, первобытном на ВерхМанское озеро знаменитое. ОХРЕНЕЛИ Кутурчинские, ОХРЕНЕЛИ НАГЛУХО! БУМ, ББААЦЦ, БУММ, БАЦЦЦЦЦ!!!
Ха-Ха-Ха, Гы-Гы-Гы-ы-ы!!! Представили мужики себе эту картину, - Кого только в Тайге не встретишь на тропе. Все ходят по тропам, и люди и звери: будешь тише – увидишь больше.
- Медведица, Хозяйка, тоже не подарок! – Заметил Лепила, Сварной - Порой, и почище Хозяина будет, особливо, когда с медвежатами. Молодые на задние лапы встанут, как суслики, а Мама их где-то рядом… Опасно очень, даже среди сытного лета. Тут даже рюкзак на голову не поможет! Похрен он ей. По-барабану.
- Как-то раз, под осень уж дело было, на Юге Таймыра, а точнее на Куторамакане озере, - проникся, молчавший больше Лотошник: такие люди в компании на вес Золота! -четырёхлетняя Мамаша забралась в дом порядок наводить. Наводила, наводила, и, полезла на второй этаж, а на лестнице зеркало в рост прибито. Увидела она себя страшную, не накрашенную, да как врежет по зеркалу… Баба, есть баба. А, вообще нечего на зеркало пенять, коли рожей ты не удалась! Котлеты, зато с неё, были на Славу. Типа нонешних. Осенние. За год, примерно, до этого случая, молодой Медведь тоже решил осмотреть это хозяйство. Люди и Собаки: Тунгус с Айкой, улетели в Норильск по делам, «хата свободна» - плюйте на пол, мать ушла! – вот Медведь и решил зайти, поосмотреться… Распахнул он, по-хозяйски дверь, зашёл, а тут дверь… немного постояла в распахнутом положении, да и поддала ему, толстопятому, под зад. С перепугу Медведь из дому выскочил. Вместе с оконной рамой, что напротив была. След его медвежий метров на семь был. Со страху. А резину на дверь, только накануне приколотили, когда лайка Айка весь фарш котлетный в одну харю слопала. Со Щуки Куторомаканской фарш тот был, а это явление кулинарной науке не трудно объяснимое. Чем щука питается – такой у неё и вкус. Если питается карасями «материковскими» тинообразными, то и пахнет, не пойми чем. Какая там «рыба фиш», или щука фаршированная?! - ничего не поможет! Уж лучше налима пьяного накрутить… На Таймыре же сижки и гольцы в пищу ей, Щуке пятнистой, да водица знаменитая, вот люди приезжие, бывает, и гадают, что за рыба жареная на столе стоит? Кто говорит – чир, кто – муксун, а это Щука Северная… Особая!
- Следует, видимо, по случаю заметить, - Решил сменить тему и высказаться высокопарно Маркшейдер, - что человек, питающийся после службы своей офисной теловизором и смс сообщениями, да общающийся с себе же подобным планктоном, классикой даже пахнуть не будет – не такой у него тонкий будет вкус. Поговорить с таким «ерундитом» не о чём, а егэ в рабство пожизненное он сдаст, это и к бабке не ходи!
- On croit que j*imagine – ce n*est pa vrai – je me souviens. – Заявил Горняк и, тут же, перевёл: «Полагают, что я выдумываю, - это неправда – я вспоминаю». И, как ни в чём, ни бывало продолжал:
- Медведь, как и Щука, тоже вкус имеет разный. Одно дело Медведь на пучке- борщевике, или медвежьей дудке, саранке или черемше отъедается, а другое совершенно дело, когда на грибах - ягодах, лососе, муравьях, личинках, слизнях, или кедровых орехах. Правда, смотреть надо мясо не одним глазом пьяным, как сегодня: тут в оба надо! – Он хитро поглядел на Кощея, поддержав подначку ГлавБича – Трихинеллёз, для танкистов худых особенно, да без спирта - зараза смертельно опасная. Зацепить её, конечно, можно и в свинине домашней, в кабане, барсуке и собаке, а в медвежатине – так, за здрасьте, запросто. Кто же свежену будет жарить три - четыре часа, или варить больше пяти часов, слюной истекая? Да, при спирте, уже в кружки разлитом? Мы то уж, никак не больше часу жарили, - А, Кощей?!
Кощей уже откровенно страдал, свежена с непривычного мяса, его уже пару раз на двор выгнала, а перспективы заражения «непродизифинцированным» водкой, «плохо прожаренным» мясом откровенно пугали.
За столом хохотнули по-доброму, да и стали дальше успокаивать мнительного Кощея:
- В 1985 году в Хатанге эпидемия, Кощей, случилась – сто двадцать пять человек с трёх бурых заразилось, а трое приезжих у себя уже дома, по прилёту на материк, умерли в страшных судорогах и мучениях неземных. Фашисты так людей не пытали: - Втирал зашитому наглухо Кощею, ГлавБич. - Не разобрались врачи сразу – что, почём?! Бывает… Танкист страдал. – Кузьмич продолжал. - Чем старше Медведь, тем больше вероятность заразиться. Даже окорок медвежий, на кости копчёный, и тот, может быть опасен так же, как и вкусен. Чего только не сожрёт косолапый, с голодухи по весне. Как дитё малое – все в рот тянет, на зуб пробует! По выходу из берлоги сразу тяжело ему бедному, ходит и стонет, страдает, не к столу будет сказано, запором полугодовым: Ух..УХХХ…Пух! Пух! Потом травка, сразу им у берлоги сожранная, заработает, и звук меняется: Бу-БУХХ, как из ружья, а дальше облегчение вселенское – Ох…ОХХХ… - И куда только нонешние фармацевты смотрят?! Тема, разучиваемая Кощеем, была близка повествованию. Компания откровенно кайфовала, разыгрывая легковерного мужика.
Медведь вообще больше растениями и насекомыми питается, а на человека может напасть или шатун, или мамаша, что и происходит чаще всего, либо старый и больной, глистатый, без единой жиринки медведик. Шатун с одним шатающимся зубом…
- В тайге, на Юге Края, встретился нам на рекогносцировке россыпушки одной, Успенки, мужичок интересный: в тайге и без оружия. – заговорил, о случае известном Геолог, - Бродни его, классные, надо отметить особо: из собачьего хрома были они сшиты, лёгкие, прочные, и не промокают вовсе в речке – собака то языком потеет, поэтому в хроме собачьем пор не бывает, промокать не через что, да, и пошиты они были на Славу, промазаны. Мужичок тот в тайге видно не спроста был: райончик то старый, приискательский, золотом богатый; двое моют – третий смотрит… в оптику карабина. На простой вопрос о безопасности, мужичок вынул из кармана гранату РГД-5, которая легче карабина раз в двадцать. Вот такая эргономика носи, не хочу! На наш вопрос о применении ответил он просто: «да было дело, бросишь Медведю «штуковину», пока не обнюхает, не отойдёт, а граната на пару секунд… Мясо, шкура, жир». - Вот такая защита на золоте, да и карабин ему почки прикладом не осаживает, не тянет и не отбивает.
Принесли кипятку в самоваре, на место сковороды, на досочку его поставили, что бы искра не дай Бог… Придвинули заварник чаю крепкого, цейлонского, под «матрёшкой» стёганой. Подали к чаю два сладких, сдобных пирога: брусничный и черёмуховый, сметанкой домашней промазанных, да огнём зарумяненных. Запах не передать. Мёд, варенье… Пили чай, вспоминали Север и Юг, Восток и Океана - проОтца, мать его! Конец сезону! Начало Новой Жизни!!!
Город Норильск. Покров.
14 октября 2014 года