Она снимает с головы капюшон и входит в задымленный зал таверны. И на какую-то секунду на нее наваливается ощущение дежа-вю: уж сколько было этих провонявши табаком и жиром помещений, бесполезных разговоров, подозрительных, насмешливых, откровенно враждебных взглядов...
Но отступать поздно. Да и, по сути, некуда.
Она поднимает голову, расправляет плечи и четко, хорошо поставленным голосом здоровается – со всеми и ни с кем одновременно:
- Добрый вечер, уважаемые дамы и господа!
Шум мгновенно смолкает. И все, разом бросив есть, пить и собачиться, поворачивается к ней – высокий слог здесь не слышали очень давно.
- Приятного аппетита, веселого разговора, хорошего вечера!
И идет к барной стойке – плавной походкой от бедра, словно не было этих километров бездорожья, дней голода, ночевок под открытым небом; словно это ее аудитория, ее ученики, ее урок; словно она просто идет к кафедре читать лекцию, а несколько десятков глаз следят за ней с жадностью и нетерпением, готовые ловить каждое слово…
Второй приступ дежа-вю настигает ее во время разговора с хозяином таверны – толстым, жадным и глупым.
Он бестолково размахивает руками, жалуется на судьбу, трет огромный красный нос. От него пахнет скисшим вином, прогорклым жиром и застоявшимися помоями. Она почти видит, как прокручиваются шестеренки и щелкают счеты у него в голове. Новый постоялец – плюс; она женщина, пришла пешком и без сопровождения, поэтому явно неблагонадежна – минус; за ней придут, и это будет скандал – и плюс, и минус: его явно оштрафуют, но слава о том, что здесь случилось, будет греметь по всей округе.
В конце концов, ее – с видимым сожалением – решаются впустить на пару ночей. Она соглашается на все, не торгуясь.
Ей достается маленькая комнатушка на втором этаже с низким потолком, малюсеньким оконцем, завешанным тряпкой, шатким столом и узкой твердой кроватью. Сколько у нее было таких комнатушек? Сотни? Тысячи? Миллионы? Любой другой уже давно бы запутался, заблудился, растворился в этих блужданиях, но у нее был и компас, и якорь – рюкзак, под завязку набитый книгами, тетрадями, раскрасками, карандашами, ручками...
Третье дежа-вю придет завтра утром и будет самым горьким из всех. Где-то к полудню, когда первая хаотичная толпа посетителей пойдет на убыль, в комнату прокрадется мальчик. Лет 12-14, невысокий, бесшабашно-легкий, с благородным или простоватым именем, с невероятной подкупающей улыбкой. Поначалу он будет тихо сидеть в уголке, наблюдая и присматриваясь. Потом незаметно подойдет поближе, к вечеру осмелеет, начнет что-то спрашивать, а еще через пару дней будет не отходить ни на шаг, приходить до первых посетителей и уходить последним… За ней придут по его доносу.
Самым ранним утром, когда розовый свет только коснется верхушек деревьев, легко мазнет по крышам, потечет по рытвинам облаков, она спустится по узкой шаткой лестнице в пустой спящий город.
Утренний город соблазнительно пуст и заманчиво тих. Но если в его тишине и есть какие-то песни сирен – то только не для нее.
Из года в год их становилось все меньше. Первыми, пожалуй, ушли те, кто кричал на площадях: «Мы никогда не сдадимся! Пепел сожженных библиотек стучит нам сердце, руны разрушенных школ указывают нам путь!». В конце концов, даже в их стране можно было найти более выгодные и менее опасные профессии. Вторыми сошли с дистанции «рабочие лошадки» – любой труд должен цениться – хоть деньгами, хоть добрым словом, хоть уважительным отношениям; а вот когда на тебя спускают собак или при малейшей оплошности доносят в полицию, работать … сложно. Фанатики продержались дольше всех, но и они оказались не вечными…
Последнего своего коллегу она встретила два года назад. Он был пьян и болен, плакал, жаловался на неблагодарных учеников, грозился уехать на хутора к дочери – подальше от бдительных глаз полиции… Она попыталась его утешить – как могла. Но вряд ли у нее это хоть сколько-то получилось.
Ей уходить некуда – родители давно умерли, а брат с сестрой, заявись она к ним, вряд ли бы узнали – или захотели узнать… Все, что ее ждет – замерзнуть в поле или угодить в лапы полиции. Но пока хоть в одном городе будет хоть один человек, которому будут нужны ее знания, – она будет приходить снова и снова, убегать, прятаться, возвращаться, смиряться с гонениями, привыкать к предательствам. Потому что в школу она пришла не для себя – и уходить из-за себя не собиралась.