С украинского
«Пиши, почему ты не пишешь?» - вновь упрекаешь ты, и я в очередной раз чувствую себя онемевшей девочкой из сказки про белых лебедей. Ну, той, которая плела из крапивы. С той разве разницей, что ей запрещено было говорить, а я - не хочу. Не вижу смысла мутить и без того перегруженный эфир. Сейчас была на рынке - еле живой убежала - людские волны сметают, кричат, торгуют, секундные отрывки судеб - о «сейчас авария на мосту, мужик заснул за рулем, слыхала-то?», про «картошку уже посадили», о «такая молодая, а курва», про «за кого голосовать?»... Столько слов, что даже из ушей лезут... А ты говоришь...
Пиши, почему ты не пишешь? О чём и для кого? И я превращаюсь в малявку с первой парты, которая почему-то была уверена: говорить надо только тогда, когда тебя слушают. А слушать люди любят себя-любимых. Ярмарка тщеславия в мировом масштабе. Поэтому и мои стихи с каждым разом всё короче, как юбочки галицких девок... Потому что с кем и о чём? А ещё - о поэзии, знаешь, каждый раз на так называемых «групповых чтениях» хочется громко рассмеяться, ведь когда поэт или поэтесса глаголет со сцены, другие поэты и поэтессы шуршат листами или книжками - своими, конечно, - ища удачные тексты, чтобы следующими выйти и сеять мудрое-вечное. Кидание камешков в океан. Буль, буль, буль... А ты говоришь...
Молчать - как дышать - полной грудью, дышать этой весной, нырять в водопады цвета, жить, просто жить, намочить горсть семян в миске, чтобы назавтра высеять их в жаждущую любви землю. Жить, как дикие пчёлы на старом кладбище, ты же видел? - их гнездо в трещине старого надгробия - летают над сонным цветом, гудят о чём-то своём, притихшем. Порой мне кажется, что их жизнь в целом мудрее нашей. И эти две чайные ложки мёда - всего две за всю жизнь! - чтобы подсластить тебе чай - во сто крат важнее, чем наши, людские. Была неделю назад на кладбище в деревне, куча народа празднично разряженного, каждый у «своих» могил, убранных, как положено, слова и слова, и падре туда-сюда с кропилом, а в трёх шагах – всего лишь в трёх! - поросшие терновником земли «старого» кладбища. Сбежала туда с меньшенькой - бабочки белые и жёлтые, ящерицу видели, большую и изумрудную, что перебегала лесами высоких трав, среди поросших мхом крестов с причудливыми, как у подольских крестьянок, именами: Каролина, Азалия, Стефа... Им уже не надо слов, им даже памяти нашей уже не надо, ибо здесь, в сладкой апрельской тишине жизни больше, чем там, в трёх шагах... А ты говоришь...