Подростки обнаруживают иногда такое, о чём старшие помалкивают.
Включаю своему дядьке магнитофонную запись Шарля Азнавура. Порозовев носом, ехидно улыбаясь, придержав дыхание, выставив вперёд ногу, снисходительно жду его реакции на припев - "Изабель, о Изабель... ох... охха... О Изабеле, ах, ах..." Поди засмущается, заоправдывается?
- Вовка, Вовка, это совсем не то, о чём ты подумал.
Как всегда - конфуз.
Вспомнилось из вечернего коллективного обсуждения в мальчиковой палате пионерского лагеря...
- Гулящие тётки плохие и моя мама этим никогда не занимается. Ни разу не видел.
- А с твоим папой? Ты сам то, как появился? Да просто они прячутся.
До ночи скрывал под одеялом ошарашенные глаза и пылающее лицо. И не один.
И кто же всё таки прав с этим припевом? Не зная французского.
---
- Любовь...
- Любка...
- Ммммм..........
Скольженнниееее...
Змеиное проскальзывание.
Подскальзывание.
Падение на поверхности, плавно переходящей в спуск с крутым обрывом в завершении.
Соскальзывание в крутизну откоса.
Зависание над бездной, в пустоте, пока возле края. Рукой дотянуться, удержаться ещё можно - рядом, но слишком медленны движения... не ухватиться, не спастись в скольжении.
Зависнувши, от пропасти желая отказаться посредством суматошных напряжённейших действий - толчков, что даже пустоту своей энергией сжимая, и уплотняя воду, воздух, вакуум в опору твёрдую, в основу, в силу... Так рыбка ввинчивается в водяную толщу, так кошка управляется хвостом в падении и бык подбрасывает матадора к небу. Удары сумасшедшим телом...
Напрасны торопливые, истошные усилия у краюшка у самого, в прозрачности над невесомой жуткой бездной.
И зависание перешло в падение...
Падение жутчайшее из обрушений, падение с согласием и отрешённостью - уже не справиться, и отказаться невозможно.
Паденье безнадёжное и с ужасом.
Паденье в конвульсивном напряжении, паденье с ожиданием - Вот-вот удар, но время тяянется, скользит немереннно по-вдоль отвесного обрыва, в бездну...
Летя, летя, летяяяя... пульсируя немыми стонами.
И приближенье отдалённых голосов, паденье на виду толпы без края, на площади в огромном городе... к подножию высокой башни, бордовово-тёмной каменной, ночной Бастилии, к ногам кричащих толп.
Позор. Глаз не окрыть, сгореть и умереть. Падение в смерть... безволье жить.
---
"Поезд остановился.
Тут наступил сон. Не то чтобы было очень страшно, а призрачно, беспамятно и как-то чуждо: сам грезящий оставался в стороне, а только призрак его бестелесно двигался, говорил беззвучно, страдал без страдания. Во сне выходили из вагона, разбивались на пары, нюхали особенно свежий, лесной, весенний воздух...
Потом большой, черной, молчаливой толпою шли среди леса по плохо укатанной, мокрой и мягкой весенней дороге. Из леса, от снега перло свежим, крепким воздухом; нога скользила, иногда проваливалась в снег, и руки невольно хватались за товарища; и, громко дыша, трудно, по цельному снегу двигались по бокам конвойные...
Сознание возвращалось, но неполно, отрывками, странными кусочками...
То снова угасало все, и оставалось одно только обоняние: нестерпимо яркий запах воздуха, леса, тающего снега; то необыкновенно ясно становилось все -- и лес, и ночь, и дорога, и то, что их сейчас, сию минуту повесят" (Леонид Андреев "Рассказ о семи повешенных")
Что? Как?
Обрыв...
С верёвкой, онемевший поднимаюсь... шатаясь - толп нет, палачей, куда-то отдалились крики, став ватою в кошмарном вязком сне.
Испуг. Опустошённое безсилие, безвольное опустошение.
Оглядываюсь, с безвозвратностью смиряюсь...
"Пещеры.
Бездна.
Океаны
Без берегов.
Леса-титаны,
Где кто-то, росной мглой укрыт,
Сам незрим, на вас глядит.
Горы рушатся, безгласны,
В глубину морей всечасно.
К небу взносятся моря,
В его огне огнем горя.
Даль озер легла, простерта
В бесконечность гладью мертвой,
Над которою застыли
Снежным платом сонмы лилий.
По озерам, что простерты
В бесконечность гладью мертвой,
Где поникшие застыли
В сонном хладе сонмы лилий...
По реке, струящей вдаль
Свой вечный ропот и печаль..."
(Э. По "Страна сновидений")
Озноб...
От головы до пят. Озноб насквозь, душа едва теплится в каком-то внутреннем малюсеньком, лишь памятью светясь, зачаточке.
Амортизировав моё падение, судейски равнодушный мир... со всех сторон неприязнью глядит. Безцветный серый мир. Холодными оттенками он измеряет, ценит.
Передо мной скала - хребтом. Хребёт скалы - протяжною экспресиией, он выгнут странно, устремлён, из бездны вод и в воду погружён. Местами снег лежит на выступах, но в основном базальт, гранит. Он, вертикалью сед, застыл. Всей мощью, крепостью он словно дремлет.
Повдоль скалы - хребтом, в экспресии река течёт, бежит, передвигается поверхностью. Широкой плоскостью фольги, чуть смятым алюминевым течением.
Лишь кое где среди водоротов, ряби, в спокойных зеркалах реки - стена скалы. Стоит в течении недвижным отражением.
Раздвоенный горизонталью мир. Объёмное соседство вертикали с плоскостью. Оттенки серого, от чёрного до белого. Оттенки белого среди прозрачно-серого - струями, омутами, переливами, в течении.
Река, откуда все, в которой плыли мы, которая не кончится и не прервётся. В которой вновь кружить придётся.
Где стоны стариков и вскрики детские. В которой мы не знаем ничего... в которой мы - потенция всего рванувшего начаться, быть.
Соседство статики с движением, где статика в экспрессии, экспресия же в сонной неподвижности... В изнеможении.
Течение, холод, тишина... оттенки, переливами в стремлении.
Бежать из стылости.
Куда? Что в той дали, за уходящими в туман, реки изгибами, речными поворотами, под тёмно-серыми туманами, в туннеле?
---
Первый в жизни фруктовый сад, я увидел во сне. Я шёл по траве вдоль тёплого водоёма. Как бы, нисходя к нему, ко мне, по травянистой лужайке, по склону луга, рядами стояли, зеленели деревья. Плодов на них тогда не отметилось, не было указаний на целесообразное предназначение и поэтому удивляло их практичное расположение.
Через десяток лет я увидел сад в телевизоре. И давний сон вспомнился - Ха, я здесь бывал уже.
И сон привёл в трепет. Что это? Невиданное, незнаемое, вложенное в меня заранее, заряжённое.
Так зелена было трава, с такой глубинной нежностью касалась ног, босых ступней, колен... такая сладость разливалась меж спящими рядами сонных берегов и крон дерев, текла ко мне, в меня вливалась, удерживала нежно, обнимала. Я плавал в ней. Восторженно ей отвечая тела спазмами, души слезами...
Когда и где ещё хотя бы раз? Обязан чем?
Я немощен в орудьях благодарности.
Сад ждал.
Сад ждёт.
Прекрасный сладкий, нежный сад, доверчиво ведёт, влечёт... он просит.
Лопаты с топором, секатора ждёт сад, стыдливо, скромно жаждет пошлости, практичности обыденной, презрительной. Удара ждёт, чтобы движением откликнуться, исполненным предназначением оправдаться. Отдёрнуться, навстречу вскинуться, ибо - так нужно, надо так... Известно всякому и многие... мильонами... срамно, не допустимо - хвастливо, буднично, презрительно к святому...
Прикосновением осквернить? Боль причинить? В ответ?
Я не решусь. Не циник, не убийца.
Лопатой не коснусь и топором не вникну вглубь, кувалды не вздыму, не отпущу, чтоб распечатать... оживить.
Нет-нет. Они грубы, они металл, они как-бы от имени, они неискренность, обман...
Цветком в саду, для сада моего душой, я стану сам, и не дозволю быть в моём саду иному.
Войду в него и буду в нём. И станет он мне - дом, мне сделается как-бы телом, храминой серой, хрупкой, тленной. Я стану проявляться вне - характером, румянцем, делом. Мы вырастим плоды. Мы оправдаем нас.
---
Душа увидела тёмные очки, выброшенные взрослыми. Крутые, мужские, с блёстками.
Душа заторопилась примерить.
Душа имела вид неказистого мальчишки. Из шорт и рубашки торчали худенькие локти и коленки. Одет бедно и без ласки - не мил. Не стрижен. Некрасивый и некрасиво.
Он не задумывался, он не знает. Интуитивно... Очки, взрослые очки поправят имидж.
Душа спряталась за мусорный ящик, который скрывал с головой. Она выглянула, нацепила очки, не замечая, что со стороны наблюдают... и горделиво обошла вокруг ящика... вновь юркнула, спрятавшись. Прислушалась, затаив дыхание. Восхищений не последовало.
Ещё обход - теперь стеснительно и сомневаясь. Спряталась вновь. Поджав зачем-то одну ногу, прислушалась душенька. Загрустила, опечалилась... вместо очков натянула презрение.
И пошёл мальчонка по другим делам, опасаясь взглянуть в тот край площадки, где через скакалку прыгали две ехидные девчонки, которые тоже старались не обращать внимания.
- А пусть не воображает, будто большой.
Солнце ласково улыбалось с вечернего неба.
Готовили домашний ужин родители...
Поля парили в предвкушении сева.
Очередные, контурные раскраски, ждали цветного оформления в картину. Индивидуального ждали миротворения.
Жизнь продолжалась.
Перетекала оттенками серого... вдоль скал возносилась восходящими воздушными потоками... вертикаль падения переводила в плоскость.
Надёжную, лишь якобы - подстерегала следующих, подскользнуться приспевших, готовых.
Взобравшихся по крутой, широкой, переполненной подымающимися рядом людьми, лестнице на вершину бордовой тёмной Бастилии, чтобы ещё и ещё раз сверзиться в пропасть, в ночном чарующем, волшебно летящем сколлльжении.
Хочет поймать на руки. Хитренькая такая.
- Любовь...
- Любкаа...
- "Во свете ты живёшь, и в темноте угла я,
От жизни смерть твоя, моя же от любви,
И я бы жил и жил, лишь тень твою лаская,
И жребий твой делил всегда, лишь позови!
Изабель ... моя любовь "
(Шарль Азнавур)
---
P.S.
- Нетленка посвящена моей картине, приведённой в начале.
- Мир - картина, мир - вибрация. Вибрация - музыка. Слово - тоже звучание. Они едины.
Чтобы убедиться, включите вот эту музыку - Клаус Шульце - "Ballett 2" - The Smile of Shadows
https://youtu.be/gqxert-WDiw ... и неторопливо перечитайте с начала.