Он приехал первым автобусом. Он – это …, а впрочем, какая вам разница как его звали? Так что пусть будет Он, с большой буквы, а может с маленькой, не мне судить.
Он приехал первым автобусом. По едва заметной тропинке обогнул озеро. Ежась от утренней прохлады, снял брюки, завернул в целлофановый пакет. Прикормка, насадка, сигареты, зажигалка, старое прожженное трико - вместо резинки тесемка, извлеклись из рюкзака, а на их место брюки, кроссовки и внутрь старого, разросшегося огромным кублом ивового куста, у спины глаз нет. Клетчатая рубашка туго свернута до подмышек, зажата спереди зубами. Держа пакет и снасти над головой ступил в озеро. Тепло колыхнулась вода, замутилась от поднятого со дна ила. До островка метров восемь, если держать на мысок, то только у его краешка можно пройти, не замочив уши, во всех остальных местах – с головой. Здесь, на переломе глубин, даже самые бесклевные дни не бывали без улова.
Он приехал с первым автобусом, а сейчас уже солнце выше крыши. Клев спал. Поплавок словно во сне медленно плывет навстречу белому облаку. Или это облако плывет по озеру? Рябью налетел ветерок. Сморщил облако, поплавок затерялся среди солнечных бликов – вспышек. Ветерок-сквознячок тихой, грустной мелодией прошумел ивняками, посвистел обломанными камышовыми дудками, тронул душу и улетел, разбудив воспоминания. Когда-то он любил веселые песни. Во всю ширь развернув меха баяна, начинал из-за русской печки и заканчивал высоким полонезом, а как пела в его руках гитара. За эти песни полюбила его черноокая алтаечка, красивая не робкой, блекло - изнеженной красотой журнальных блондиночек, а красотой греческих богинь. Манящей, пугающей. Такую женщину любить, знаете, каким парнем надо быть? Не Он ее выбрал, она.
Опять зарябила озерная гладь, стерев, как кадр воспоминания. Поплавок приподнялся, лег на воду. Короткая подсечка. Знакомая живая тяжесть на том конце удочки - карась. Сопротивляется, у самого берега высунул голову из воды, закрутил кульбиты, но хлебнув чистого воздуха, сомлел, и пластом на боку покорно на бережок, на зеленную травку. И здесь, плавники веером, заплясал, в бесполезных попытках вернуться в родную стихию. Холодный, живой слиток старой меди, чуть поболее ладони – грамм триста, но живая тяжесть всегда кажется весомее. Опущенный в самодельный садок, присоединился к друзьям по неволе, тыкается в сетку, в которой когда-то хранился лук.
О карасях Он знал все. Одна, но пламенная страсть. Только стает снег, оживет промороженная до дна речушка, свежими струями разбудит дремавшего под одеялом ила карася, Он уже забрасывает удочку под кромку льда. Клев неверный, робкий. Терпение. Терпение. А когда отцветет черемуха? Рыбья свадьба! Прошлогодний камыш ходуном ходит. Подойдешь неосторожно к берегу табун темных теней в глубину. Забросишь удочку, присядешь и через короткое время, рыба заплещется, закувыркается в экстазе, исходя икряным любовным соком, справа, слева, у самых ног. Свадьба!
Свадьбы. Юбилеи. Смотры-конкурсы. Торжественные мероприятия. Колдовская магия музыки. Как у факира кобра из кувшина, с каждым тостом зеленый змей поднимает голову. Все выше, выше. Причудливо извивается, зачаровывает, гипнотизирует. И вот уже не змей под музыку танцует, а музыкант пляшет под дудку гада.
Сама выбрала. Сама полюбила. Сама собрала девочек и уехала на Алтай. Рябит вода, не дает увидеть на водной глади ее прекрасное лицо. Лица дочек совсем забылись. Эх, поймать бы золотую рыбку. Мечты?! А ведь золотая рыбка от карася произошла. Её не в море-океане старику неводом ловить, а удочкой в тихом озере.
Вот там, где ручей, впадая в озеро, намыл желтую песчаную косу, ловятся золотистые, с плавниками слегка тронутыми краснотой, чудо красивые - и все-таки караси. С заиленной глубины вытащишь иногда почти черного великана – и этот карась. Ниже озера в ключ заходят бродяги из речки, поджарые, совсем не похожие на собратьев из озера. Вытянутое, быстрыми струями точеное, слегка тронутое чернотой серебро, а в руки возьмешь - карась.
Все Он знает про насадку и наживку, прикормку и подкормку. Червяк во мху с добавкой чеснока выморенный – на раннюю весну и позднюю осень. Перловка с подсолнечным маслом, с анисовыми каплями и даже с дамской губной помадой для цвета и запаха – это летняя насадка. Бродит в летнюю жару карась стайками по озеру, и тогда умел он так забросить легкую снасть, что бы легла она посередине стайки. Не тонула под весом грузила, а под собственной тяжестью медленно опускалась насадка, плыла по воле волн, не пугая, а маня. Даже на малька, когда уйдет карась на глубину, Он умел его вытянуть в пору листопада. Эх, поймать бы золотую рыбку.
Сама выбрала. Сама бросила. Уехала и увезла счастье. Чужие свадьбы, чужие праздники. Кому играл, с кем пил? Не упомнишь. Уволили. Приняли. Опять уволили. А люди женятся, отмечают юбилеи. Да и просто среди будней захочется праздника. Кому то среди будней, а если будни это когда голова болит с похмелья, а праздник когда трезвый. Снова уволили.
«Мне осталась одна забава. Пальцы в рот – да веселый свист». Если нет ничего, то нечего терять. « Эх. С той стариною, да семиструнною вы меня свезете хоронить». Если нет ничего? Если, кажется, терять нечего, то это, только кажется. Извернулся змей зеленый. Соседка этажом выше сжалилась. Подогрела банкой браги. Три литра! Радость нежданная. Аж, руки дрожат. Когда парят от счастья - под ноги не глядят. Обо что запнулся, на чем поскользнулся? Но банку из рук не выпустил. Об бетонные ступеньки, вдребезги. Полоснуло острым осколком по запястью, по венам, по сухожилиям. Помереть не дали спокойно - выходили. Но свело кисть, как птичью лапу – ширинку не застегнуть. Вот только удочка и ложится в нее удобно. А сыграть? «Собачий вальс» одной рукой на рояле? Собачья жизнь. Кому Он нужен? Эх, поймать бы золотую рыбку.
Шевельнулся поплавок, закивал антенной. Снова застыл, качнулся и словно присел, стал ниже, медленно пошел в сторону, все глубже погружаясь. Подсечка и без слабинки плавно на себя. Зацеп? Словно уперся в кочку. Оторвал, поднял со дна. Удилище дугой, леска струной режет воду. Ведет карась в заросли камыша. Но и край его мира близок. Взбуровил солнечную дорожку, разбил её дребезги, запрыгал по траве. Богатырь. Этого себе. Тяжел садок. С ведро будет. Но! нет золотой рыбки. А свежих карасей на пятаке с руками оторвут.
На столе недопитая бутылка, на тарелке жареные караси, на газете рыбьи кости. Засыпая, Он перед глазами видел пляшущий от поклевок поплавок. Во сне (и без золотой рыбки) с ним были его дочки, белокурые смугляночки, ластилалась гордая Алтаечка. Он играл им на баяне. Все веселы, и песня без слов была ласково-веселой.
Кровать не постелена, скомкана подушка, голова запрокинута, пальцы левой руки шевелятся, словно перебирают басы у баяна. Тяжело вздымается грудь. Всхрапнул. Испугав свой сон, перевернулся на бок. Снова темная вода, пляшет поплавок. Эх, поймать бы золотую рыбку! Но и во сне караси. Одни караси.
В углу у дверей рюкзак, удочки. Это все что осталось в Его жизни. Нет, еще мечта о Золотой рыбке. Пьяная, бредовая мечта.