Палящее солнце до боли в глазах. Парит орел, жадно выглядывая добычу. Ни единого взмаха сильными крыльями. Потоки воздуха от раскаленных скал поднимают его все выше и выше. Одинокое селение с плоскими крышами словно вымерло. Все попрятались от жестокого светила, и только говорливая горная речушка спешит, торопится, что-то бормочет на бегу, словно сама себя подгоняет.
Как не долог летний день, но и он заканчивается. От дальних вершин покрытых вечными снегами потянуло прохладой. Крепкий старик, с мышцами перекрученными, как ветви деревьев на берегу речушки, тяжелой мотыгой долбит каменную землю. Выворачивает из нее валуны, укладывает к стене, которая отделяет его двор от соседского. Каждую крупинку серо-рыжей, больше похожей на пыль земли он заботливо сгребает огрубевшей ладонью в образовавшуюся яму и все равно её мало. Слой земли в пять, шесть пальцев. Завтра он спустится в долину и на своей спине принесет еще на пядь настоящей, черной земли.
- Могилу роешь?
Над стенной сложенной из грубо обтесанных камней торчала голова соседа. Вислые щеки скрывала черная с проседью борода, но маленькие глазки хищно оглядывали двор соседа. Вот, неймется человеку. Живут рядом. Дом такой же как строили деды, тоже солнце и те же горы, а живут по- разному.
- Слава богу, некому. – Отер рукавом со лба пот старик. – А мне еще рано. Мужчина должен построить дом, вырастить сына, посадить дерево. С первыми двумя делами я управился, а вот дерево только сейчас решил посадить.
- Тебе что, дров мало? Позвони сыну, он у тебя «большой человек», на вертолете доставят.
Все не мог забыть сосед, как жену старика с приступом аппендицита увезли в город на вертолете. Назад ее тоже доставили на вертолете, но уже военном.
Чего грех таить, постарался сын. Он летчик, правда, летает на самолетах. Старик часто заглядывается в небе на тающие в синеве белые полосы.
- Старые кости ни у какой печки не отогреешь. Не на дрова, для души деревья садят.
Заботливо прикрыл яму с землей старой кошмой, что бы шальной ветер не унес ни одной горсти драгоценной в горах земли.
Осенью, по извилистой горной тропе, где двум ишакам не разминуться, принес старик в мешке последнее ведро земли и тоненькое деревце с укутанными в мокрую ткань корнями. Отмахнулся от заботливой старушки приготовившей ужин и первым делом пристроил деревце. Щедро полил нагревшейся за день водой и только потом сел за стол. Отвечая жене на вопросы, что нового в мире, передавая приветы от знакомых, рассказывая о их житье-бытие, душой был рядом с новоселкой.
Под заботливым присмотром перезимовало деревце. Мыши не обгрызли нежную кору у ствола, студеный ветер и жадное солнце не обожгли, не высушили тонкие веточки былинки. Первой весной нежной зеленью обрадовало оно стариков, шелестело под ветром, переполняло сердца людей нежностью и счастьем. На следующий год щедро зацвело белыми, с розовым оттенком цветами, на тонкий аромат прилетели одетые в мохнатые шубы шмели, довольно загудели над деревцем. К осени выросли на нем груши. Зеленные, мелкие, не больше детского кулачка. Тяжелые синие тучи поползли с далеких вершин, закружили первые снежинки, а груши даже не порозовели. Висели твердыми зелеными камешками.
- Хвастай, сосед урожаем. Угостил бы, что ли?
-Угощайся. – На широкой ладони дед протянул несколько штук соседу. Только хрустнула грушка на крепких зубах; борода взъерошилась, перекосило щеки.
- Тьфу, ты пропасть. Скулы свело. Только твоих коз и кормить этой поганью. Для души? Для души? Всю душу в бараний рог скукожило. Тьфу, пропасть.
Старик, может быть так и поступил бы, но дух противоречия силен в человеке. Собрал дед груши, сложил аккуратно в деревянный ящик и занес в амбарчик, где хранились немудреные запасы.
Дождем да снегом пролетела осень. Облетела листва с грушеньки, а дед махнул рукой на дичку. Не он, а зима матушка пеленала ее белым покрывалом, наметала в углу двора пышный сугроб. Перекладывая, перебирая в сарайке запасы наткнулся старик на ящик с грушами. Приподнял солому которой перекладывал плоды. Груши потемнели.
-Испортились, что ли?
И старик взял одну в руки. Груша стала упругой, задышал камешек. Кожура жила под руками, а не расползалась гнилью. Острым ножом, с которым он не расставался никогда, иногда ему казалось, что он с ним и родился, разрезал плод пополам. Медовый запах наполнил сарайчик, старик слизнул с руки сладкий густой сок и только после этого решился надкусить темно коричневую мякоть. Исчез кислый, вяжущий до самого нутра вкус. А с чем сравнить новый вкус. А с чем можно сравнить чувства, если на вашу любовь и заботу, вам ответят лаской. Угостил грушкой старик и соседа. От души или нет, врать не буду, не знаю. Пусть позавидует, может и сам чему ни будь, но научится. А грушка растет. Не грушка она, а груша - выше дома. Каждый год старик на своей спине приносит землю и подсыпает вокруг нее, а она радует стариков; весной пышным цветением, летом густой тенью, а осенью щедрым урожаем. Только не спешат старики считать цыплят по осени, полежат грушки-камешки в соломенной постельке в холодке до Нового года и станут вкуснее заморского бананаса. Всему свое время и свой час. Ничья любовь не пропадает. Пройдет время и сторицей вернется к вам ваша забота и нежность. Только надо любить, верить и научиться ждать.