МОЙ УЧИТЕЛЬ
Настоящее мое знакомство с печным делом произошло через четыре года после встречи с Тюниным. В 1962-м году я перебрался в райцентр и поселился по соседству с Шаныгиным Николаем Фёдоровичем, который работал печником в Таштыпском коммунальном хозяйстве.
Я тогда устроился на мебельную фабрику, где меня поставили шлифовать сарги для стульев. В первый месяц я заработал 30 рублей, во второй 40, а у меня уже было двое детей. Хоть и стоил тогда рубль дороже доллара, но все равно для семьи это были не деньги.
Хоть Николай Фёдорович был старше меня, и по возрасту годился мне в отцы, но мы сдружились, и за праздничным столом 8-го марта он мне предложил:
---- Айда ко мне в помощники. У меня помощники зарабатывают до сотни. Научишься печи класть – профессия на всю жизнь!
Помня анзасинский опыт, я сразу же согласился. Да и как было не согласиться, если жить приходилось в основном на картошке, капусте и постном масле. Забегая вперед, скажу, что всю последующую жизнь я вспоминаю эти его слова с удовольствием.
Я благодарен Николаю Фёдоровичу за науку. Профессия эта помогала мне выживать на протяжении всей «перестройки», которую я называю «расстройкой», помогала и до нынешнего года. Теперь, конечно, я не тот, и вот приходится уже не печи класть, а писать мемуары.
В один день я уволился с фабрики и оформился в коммунхоз. Николай Федорович работал в тот момент без подсобного рабочего. В терапевтическом отделении районной больницы он клал Утермарковские печи. Для читателей поясню, что Утермарковские печи, это «контрамарки». Так их называют в народе, и даже в среде печников, видимо, для легкости произношения. Кладутся они в круглых жестяных кожухах.
Эти печи кладутся специально под уголь. К ним есть специальные дверки, как топочная, так и поддувальная. Дверки чугунные, массивные, на винтах плотно прижимающих дверку к корпусу. На этих печах не ставятся задвижки, но зато так плотно закрываются дверки, что никакого подсоса воздуха нет. Протопилась печь – завинчивай дверки – и всё! Увы, некоторые хозяева топят углем обыкновенные домашние плиты.
Трубу не закроешь, а закроешь – угоришь, идет постоянная тяга. Зимой это целая катастрофа. Снизу теплый воздух, сверху холодный – создается конденсат. Он либо намерзает в трубе, или боровке, либо скатывается водой в задвижку. Ржавеют трубы железные, рассыпаются кирпичные. Как-то в Абазе мне пришлось такую печь ремонтировать.
Труба кирпичная до того разложилась, что просто рухнула на потолок. И произошло это среди зимы.
А в Идринском районе в селе Майское Утро в такой же ситуации я обнаружил на потолке аж пять сгнивших труб железных. Так что я не советую дома топить печь углем. Ну, эти мои рассуждения, так сказать, к слову. А здесь я рассказываю о своем учителе Николае Фёдоровиче Шаныгине.
Николай Фёдорович был так же умудрён, как и Тюнин. Наверное, был даже мудрее. Если дедушка Тюнин оценвал каждого и каждую ситуацию, то Шаныгин ничего не оценивал, он говорил афоризмами. Скажет, а уж вы догадывайтесь, что он сказал и о чем. И разница между ними была еще в том, что дедушка Тюнин был непьющим, а Николай Фёдорович крепко выпивал, нередко бывал в состоянии, которое называют «в дым».
---- Ты слышал, что Петька, ординарец Чапаева, был страшным садистом? – спросил Николай Фёдорович, едва я заявился к нему на рабочее место.
---- Нет, не слышал, - в недоумении ответил я.
---- А вот послушай, - вкрадчиво произнес мой учитель. – Поймали чапаевцы беляка, допросили. Чапаев и спрашивает у ординарца: - Петька как нам его наказать? И чтобы наказание было страшным? Петька и отвечает: « Давай, Василий Иванович, напоим его доупаду и опохмелиться не дадим…» На что Василий Иванович, мгновенно отреагировал:
---- Ну, Петька! Ты и садист!!!
Я сразу не понял, к чему это Николай Фёдорович сказал. Понимание пришло позже.
Однажды, когда я проработал с ним уже месяц, он прибежал ко мне весь взъерошенный, возбужденный.
---- Пошли, Шурка, пошли!!!
---- Куда? – удивился я его виду.
---- Пошли, прогони ты их!!!
---- Кого прогони?
---- Да этих… Под кроватью…
Я, конечно же, понял, кого придется гнать. Но пошел, и под кроватью никого не нашел.
---- Где, - спрашиваю, - эти твои гости? Нету их.
---- И правда, нету, - согласился Николай Фёдорович, - Это они тебя испугались. Не уходи, а то они опять придут…
Я просидел с ним полчаса. В это время его благоверная была у подруги через дорогу.
Татьяна и сама «зашибала», и вот после совместного распития у него начались «глюки», а ей захотелось пообщаться с подружкой.
Так вот про Утермарковские.
Я впервые видел такие печи. Николай Фёдорович их очень хвалил, потом я их сам клал в инфекционном отделении.
---- Это печи накаливаются, хоть спички об них зажигай! А если их еще покрасить черной жаростойкой краской, они ещё и красивые.
В Таштыпе глина была не так жирна, как в Анзасе, я научился ее размешивать быстро, а на завтра замачивал её в другом корыте. К утру она размокала и было не так трудно её размесить.
Николай Фёдорович, как и дедушка Тюнин, учил меня:
---- Ты сильно-то не усердствуй! Глина – она ведь тоже не любит, чтобы её очень месили. Растворились комки – и будя. Песок добавлять надо только после того, как размешана глина. Песок лучше речной. Он камешками. А камень больше набирает тепла. Грунтовой песок – это тьфу! В кладку он еще как-то идет, а в затирке осыпается. Кирпич клади, если на ребро, то горбом кверху, а, если на пласт, шершавым ребром наружу: штукатурка держится крепче.
Раствор он клал на стенку, а когда увидел, что я мажу сначала на кирпич, проворчал:
---- Экономистом от тебя пахнет!
---- Что ты его гладишь!? – проворчал, увидев, как я тщательно заглаживаю обогреватель изнутри. Ещё языком оближи…– Дым дорогу найдет! Не заужай дымобороты! Видишь, я кладу шириной в три четверти кирпича. Дымооборот не должен быть короче длины кирпича. Перекрытие горизонтального должно быть в два кирпича на пласт или в один на ребро…
Однажды нам привезли глину из другого карьера, так Николай Фёдорович её сразу же забраковал:
---- Это не глина! – решительно заявил он. – Это почти песок – воды залил, и она уже растворилась. Силы в ней никакой!
Многое из его науки я сохранил в своей практике до сего дня. Знаю, что у каждого печника свое на уме, но все-таки возможно, молодые печники, прочтя эти мои рассказы, что-то почерпнут полезное.
За два месяца, что я проработал с Николаем Фёдоровичем, мы клали и русские печи, и голландские, и круглые, и квадратные, и в кожухах, и без кожухов. По истечении двух месяцев, я пошел работать самостоятельно. А предшествовало этому курьёзное событие.
Восьмого мая 1962 года был солнечный, почти летний день. «Тепло, светло и мухи не кусают!» - говорил о такой погоде мой учитель. Зеленели молодой травкой уличные обочины, из-под заборов нагло лезла на простор крапива. Во дворе одноэтажного дома на углу Советской и Луначарского завал из досок, брусовых обрезков и щепок.
Во двор и в строящийся дом залетала пыль от проезжавших по улицам машин. Редкие порывы ветра поднимали эту пыль и несли вдоль улицы. Я в этот день припоздал на рабочее место, пришел только к девяти и застал Николая Фёдоровича ползающего по кухне одной из четырех квартир, где мы только что сложили голландку. Квартира была полна дыма. Николай Фёдорович изрыгал из себя ругательства.
Я остановился на пороге, не решаясь войти, и удивленно глядел на это ползание.
---- Чего уставился!? – в сердцах закричал учитель. – Мать её!!! Не растапливается!!!
Мы всегда «пускали дымок», как только печь была сложена. Печи топились сразу, хотя не всегда были уже оштукатурены. Топились, но эта почему-то не хотела. Из топочной дверки валил дым, уходил в дверь, в окошко, а из трубы вились жиденькие редкие едва видимые язычки.
Николай Фёдорович был не в себе. От него несло перегаром. Он с самых первомайских праздников не мог остановиться, все опохмелялся и опохмелялся. Мне стало жалко учителя. Он, несмотря на ежедневное похмелье, работал без прогулов. Клал печи быстро. Мог класть в любом состоянии и положении, кроме лежачего. Но в этот раз, видимо, где-то ошибся.
---- Николай Фёдорович, ты опять опохмелился?
Учитель посмотрел на меня сердито. Он был крепок телом, среднего роста со всегда смеющимися глазами, этакий мужичок-крепачок. Но сейчас не смеялся:
---- Выпил гадость – душе радость… - неопределенно ответил.
---- А ты слышал поговорку: «Стопка, стопка, огуречик – вот и спился человечек». Прекращай, опять чертики в гости придут.
---- Учить меня взялся? - Николай Фёдорович только скривился – Рожденный пить… - и не договорил, вышел во двор, протирая слезившиеся глаза.
---- Жизнь дается один раз и не для питья, – не успокоился я.
---- Ага, - согласился учитель, - а удается еще реже…
---- Да, - согласился я, - Не у каждого она – сахар…
---- Начитанный!!! Да, не мёд! - И добавил свое: - Сахар и соль – белая смерть, лес и водка – зелёные друзья.
«Начитанному» мне и ответить на это было нечем.
---- Где-то ты напортачил, - выдвинул я версию. – Поди, перекрыл колодец насквозь?
Николай Фёдорович рассердился не на шутку:
---- Я за всю жизнь ни разу не ошибся! Я же больше никакой работой не занимаюсь. Этого не может быть!
---- Почему не может?
---- Потому что такого быть не может!
«Прямо как у Пруткова» - подумал я и ничего не сказал, боясь еще больше обидеть учителя.
Николай Фёдорович явно томился. Чтобы он смог полноценно работать, ему требовалось «добавить». Мы поглядывали на трубу, заглядывали, подкрадываясь по полу, в топку, но дрова там погасли совсем.
---- Тьфу!!! – плюнул Шаныгин и отпустил такие ругательства, что даже печке, наверное, стало стыдно.
---- Иди, Николай Фёдорович, в магазин, опохмелись, а я тут попробую найти причину, предложил я.
---- Делай, что хочешь! – махнул учитель рукой и отправился в «мордобойку», то бишь в пивнушку.
Я открыл все окна, выбросил дрова из топки, проветрил квартиру, и когда вскрыл обогреватель, увидел, что первый колодец перекрыт полностью. Я был невероятно доволен собой. Утереть нос учителю – дорогого стоит!
Николай Фёдорович пришел только через час, когда печка уже весело топилась, потрескивая пихтовыми дровами, а я затирал её. Учитель был настроен уже более благодушно.
---- Ёк-ковырок!!! – выругался он своим излюбленным ругательством, когда бывал в благодушном настроении. – Утром придешь в контору на раскомандировку! - приказал он мне.
Я не стал спрашивать зачем.
И он ушел в другую квартиру в этом же доме начинать печь следующую.
Утром меня вызвал к себе в кабинет начальник коммунхоза и направил в инфекционное отделение класть Утермарковские печи. А Николай Фёдорович напутствовал:
---- Месить глину и дурак сможет!
Недолго я проработал штатным печником, всего год, но «внештатным» являлся до 2014-го.
Потом, десять лет спустя, когда я уже работал старшим инспектором отдела кадров совхоза, а Николай Фёдорович клал печи в совхозных домах, я заставил его оформиться, согласно статей КЗОТа, и оформил законную пенсию, собрав весь стаж, который он растерял, работая и не оформляясь на предприятиях.
А ещё, спустя десять лет, когда Николая Фёдоровича уже не было на этом свете, мне припомнился его совет: не топить бытовые печи углем. От угарного газа погиб мой младший братишка Володя.
Кстати, в доме, в котором я жил, до сих пор топится печь, сложенная Николаем Фёдоровичем в 1973-м.