Отрывок из романа "Красная омега"
Входные двери большинства ленинградских коммунальных квартир имели таблички, которые информировали визитеров о количестве звонков, необходимых для вызова того или иного жильца. На массивной двери бывшей генеральской квартиры такой таблички не было. При проживании в квартире шестнадцати семей, создание такой таблички теряло всякий смысл.
Свои люди, при отсутствии ключа, звонили два раза, а посетители и гости звонили столько, сколько хотели. По звонку открывать дверь выходил тот, кто был ближе к двери, кто был не занят, кто имел желание лицезреть звонящего. Все эти данные были присущи Лешке, особенно – желание лицезреть.
Лешка занимался важным делом. Он руководил заводным танком, который штурмовал белофиннское укрепление, сложенное из костяшек домино. В это время прозвенел звонок. Лешка не пошел открывать: он был занят. Видимо и все были заняты. Открывать дверь никто не вышел.
Когда раздался второй звонок, Лешка остановил танк и двинулся к входной двери. На площадке стоял пожилой, тощий дяденька с чемоданчиком в руке. На голове у него красовалась черная шляпа.
-- Здравствуй, мальчик, -- слегка картавя, поприветствовал Лешку незнакомец.
-- Здравствуйте. А вы к кому?
-- Проведи меня, будь любезен, к вашему квартуполномоченному.
-- Пойдемте.
Квартупономоченным в квартире была Магдалина Станиславовна. Так длинно её никто не звал. Для всех она была просто Магда. Это была очень энергичная и в то же время очень тактичная женщина. Она умела в зародыше гасить конфликты, разрешать недоразумения. Жильцы её уважали.
Дети тоже уважали тетю Магду, прежде всего за то, что у неё был большой пес Ральф, любимец всей коридорной детворы. Ральф позволял детям кататься на себе и весело участвовал в детских подвижных играх.
В первую блокадную зиму Магда съела своего Ральфа. Это так повлияло на её психику, что она уже в мирной жизни не могла есть мясо.
При появлении нового человека Ральф глухо заворчал. Хозяйка его одернула и
стала изучать врученное посетителем направление, затем она заглянула в его паспорт, достала из стола ключ и открыла дверь комнаты, расположенной как раз напротив её жилища. В маленьком помещении стоял стол, ломаный стул и железная кровать.
-- Вот ваша камната, располагайтесь, – сказала тетя Магда. – Народ у нас хороший, добрый. Так что соответствуйте.
-- Постараюсь.
Так появился в квартире новый жилец Лев Моисеевич Зак, удивительно вежливый и чистоплотный еврей. Он пришелся по душе всему квартирному люду прежде всего потому, что никому не мешал.
Казалось, что он всегда был в хорошем настроении. Когда он шел в ванную комнату, то всегда напевал: "Фаршемель, баршемель, ляу-ляу-ля...". Лешка считал, что это еврейская песня.
На кухне он не появллялся, так как ничего не варил. Зак утром включал электимческий чайник, пил чай и куда-то уходил на целый день. Вечером приходил поздно и сразу же ложился спать.
Когда разразилась война, пожилого Зака, хотя и не призвали на фронт, но все-таки мобилизовали на охрану какого-то объекта. То ли завода, то ли склада. С началом блокады стрелок Зак перешел на казарменное положение.
В квартире он появился только после снятия блокады. Жильцы ахнули. Что сталось с вежливым, чистоплотным Львом Моисеевичем. Теперь это был угрюмый, сутулый старик, в грязной гимнастерке и замызганных галифе, с солдатским вещевым мешком за спиной. Он перестал даже умываться. Во всяком случае в ванной комнате его никто не видел. И бриться перестал. Вскоре лицо его стала обрамлять косматая седая борода.
Зак, приходя домой, всегда что-то приносил в вещмешке. Это очень интриговало кухонную общественность: что такое таскает Зак в свою конуру? Интрига усугублялась тем, что Лев Моисеевич никого не пускал к себе в комнату.
Когда ему нужно было выйти в коридор, он приоткрывал дверь, просовывал голову в щель, бросал взгляд направо и налево и, если никого не было вблизи, быстро выходил из комнаты. Так же крадучись он заходил в свою каморку.
Однажды, когда Зак входил к себе, Магдалина Станиславовна отворила свою дверь и успела заметить, что пол в Заковом жилище заставлен какими-то свертками, пакетами, ящиками. Народ на кухне после жаркого обсуждения этого факта пришел к выводу, что Зак ворует товары на охраняемом им объекте и ворованное складирует у себя в комнате.
Нынешние, которые культурные, выпучив глаза уверяют, что Союз был страной стукачей. Может быть тогдашние культурные и стучали на своих уважаемых культурных коллег, но вот железный факт: никто из многочисленных жильцов коммуналки не стукнул на подозрительного Зака. Народ терпеливо дождался смерти Льва Моисеевича, а уж после этого удовлетворил свое любопытство. Любопытных ждало разочарование. Первоначально. Ни запасов продовольствия, ни складированных промтоваров в комнате Зака обнаружено не было. Да и откуда им было взяться?
Многочисленные коробки, ящики, банки содержали в себе всякую чепуху: старые газеты, снятую с трамваев электроарматуру, шары из оконной замазки, стеклянные диапозитивы, покрытые плесенью сухари, какие-то тряпки. Управдом дал указание открыть окно и весь этот хлам вместе с убогим столом, койкой и колченогим стулом выкинуть во двор.
Дворники стали ловко метать Заково наследство в открытое окно. На дворе весь этот скарб грузился в машину. Все шло гладко до тех пор, пока не подступились к посылочным ящикам, которые стояли в углу комнаты, прикрытые тряпьем. Содержимое первого же ящика заинтересовало дворников. Оторвав крышку ящика, они увидели, что он наполнен желтыми брусками. Сначала подумали – мыло, а оказалось – взрывчатка. Все три ящика были заполнены двухсотграммовыми толовыми шашками. О находке немедленно сообщили в органы.
Зачем бедный Лев Моисеевич хранил дома взрывчатку? – нескончаемо вопрошали друг друга жильцы бывшей генеральской квартиры. И, по простоте душевной, сходились во мнении, что на Зака подействовала блокада, что он не то чтобы свихнулся, а так -- зациклился на идее накопительства.
Органы же не были такими простыми и наивными. Для них дело Зака являлось смачной костью. Это тебе не эфемерная «связь с сионистским центром», которую в дело не положишь. Здесь толово весомо и взрывчато зримо присутствовало неопровержимое доказательство существования диверсионного сионистского подполья. По Ленинграду прокатилась волна арестов.
Ленинградские евреи были в тревоге. Послее разгрома Антифашистского еврейского комитета и ареста его руководителей, по Союзу заклубилась, набирая обороты, крикливая кампания борьбы с космополитизмом. Простой народ и слова то такого не знал, но очень быстро скумекал, что под термином «безродные космополиты» подразумевались евреи. Этого трудно было не понять: начались массовые привлечения к суду евреев-интеллигентов якобы
за связь с АЕК, за поддержку сионистского движения.
Для евреев наступили тревожные дни. С быстротой телефонного звонка распространялись среди них какие-то совершенно немыслимые версии, слухи, предположения. Вскоре все эти домыслы сложились в непоколебимую версию: Сталин намерен окончательно решить еврейский вопрос.
По мнению еврейства сталинская идея решения вопроса заключалась в следующем.:
В ближайшем будущем Лаврентий Берия организует ряд процессов, компрометирующих еврейских культурных и политических деятелей. Агенты КГБ спровоцируют массовые еврейские погромы, в которых примут участие «разгневанные массы трудящихся». После чего будет принято постановление правительства о переселении евреев в восточные районы Сибири, дабы «уберечь их от расправы со стороны возмущенных народных масс».
Эта версия сейчас кажется дикой, а тогда она была вполне работоспособной. В то время все помнили как в течение каких-то двух недель были погружены в товарняк и отправлены в Казахстан и Сибирь горцы Кавказа и крымские татары, которых обвинили в сотрудничестве с немецкими фашистами. Так что мысль о выдворении евреев в восточные районы не была уж такой дикой. Тем более, что она постоянно обрастала убедительными подробностями о десятках пустующих барачных городков, недавно построенных в сибирской тайге.
Но тут умирает товарищ Сталин. Евреи обрадовались. Затем немного подсуетились. Спели «Let My People Go». Собрали нужные бумажки и, вместо Сибири, уехали на Запад.
А Зака еще долго вспоминали в генеральской квартире. Особенно ужасала мысль о том, что если толовые шашки рванули бы, то от дома эмира Бухарского мало бы что осталось.
____________________________________
Иллюстрация из Интернета