Почему у этой битвы – такое печальное название? Разве не все битвы таковы? Разве в других битвах не гибнут воины, не рыдают их вдовы, сироты, матери?
Нет, я думаю, здесь имеются в виду не те слёзы, что пролиты матерями, а слёзы зачинщиков этой войны. Они хитрили, хитрили, да и перехитрили самих себя. Как тут не плакать?
У них было всё: и мифриловые кольчуги, и подавляющий перевес в живой силе, и отличная кавалерия, и орлы-разведчики, и внезапность первого удара. Нехватало только совести. И вот, из-за такой малости, они упустили, казалось бы, верную победу.
Конечно, нолдоры поют свои старые песни, будто бы численный перевес был как всегда на стороне Моргота. Но с этим утверждением трудно согласиться, ибо оно противоречит здравому смыслу.
Во-первых, непонятно как нолдоры умудрились собрать с больших, плодородных, густонаселённых территорий войско меньшее, чем у Моргота. Ведь у них был и Хитлум, и Дор Ломин, и Тумладен, и Лотланн, и Таргелион, а у Моргота только притулившийся у полярного круга Ангбанд да каменистый Дортонион. Кроме того, нолдорам помогали люди трёх племён, да ещё гномы Белегоста и Ногрода. Даже Нарготронд и Фалас прислали нолдорам отряды своих добровольцев. Как в результате их численность могла оказаться меньше, чем численность орков, непостижимо уму!
Во-вторых, кто в этой битве был нападающей стороной, а кто оборонялся? Конечно, нападали нолдоры! Это признаётся даже в Сильмариллионе. Но где видано, чтобы слабый нападал на сильного? Нападает всегда тот, кто считает себя более сильным. Он потому и нападает, что, обладая превосходящими силами, надеется на лёгкую победу. Тот же, кто слабее, обычно сидит дома и молится Илуватару, дабы как можно дольше царил мир.
Слыхали ли Вы, когда-нибудь, чтобы один бандит напал на троих хорошо вооружённых путников? Обычно бывает наоборот, трое вооруженных до зубов бандитов нападают на одного безоружного путника.
Но, раз нолдоры нападали, значит, перевес был на их стороне, и они имели все основания рассчитывать на победу, а не на бессчётные слёзы.
В-третьих, как понимать поведение короля Ородрета? Он посылает против Моргота не всё своё войско, а только небольшой отряд добровольцев. Почему? Кто же в настоящей драке бьёт в полсилы? Если бы сила в те времена была на стороне орков, а шансы на победу нолдоров сомнительны, то Ородрет сделал бы одно из двух: Он либо ударил бы на орков всеми силами, чтобы максимально увеличить свои шансы на победу, либо вовсе не стал бы участвовать в этой опасной затее и не отпустил бы на войну ни одного воина. Другими словами, против сильного врага нужно либо драться по-настоящему, либо не драться вообще и не злить его булавочными уколами. Или мир, или война, третьего не дано.
Это со слабым противником можно играть, как кошка с мышью, посылая на войну малые отряды. Мол, с тобой, сморчок, и малое войско справится. Много чести – объявлять ради тебя тотальную мобилизацию!
Но из Сильмариллиона мы узнаём, что Ородрет избрал странное половинчатое решение – отправил на войну маленький отряд. Чем это объяснить? Объяснение здесь может быть только одно: Ородрет не сомневался в победе нолдоров. Он был совершенно уверен, что Маэдрос прекрасно справится с Морготом и без него. Малый отряд посылался только для того, чтоб продемонстрировать солидарность Нарготронда в борьбе против орков. Поступая таким образом, Ородрет получал возможность впоследствии утверждать, что его войска тоже участвовали в битве, и, стало быть, он тоже имеет право на часть трофеев. С другой стороны он сберегал свою армию от больших потерь. В ближайшем будущем, эта армия могла ему ещё очень даже пригодиться в борьбе за гегемонию в Белерианде.
Ну, в самом деле, если уж Маэдросу так приспичило драться за Сильмариллы, так пусть он сам этим и занимается! Почему Ородрет должен загребать для него жар руками своих воинов? Ведь в случае победы, светоносные камни достались бы Маэдросу, вот пусть сам и старается, пусть сам и несёт потери. Ородрет же мог рассчитывать, максимум на два камня, но не драгоценных, а простых. Один камень в головах, другой в ногах. Так ради чего ему мобилизацию-то разводить?
Вот и получается, как ни крути, нолдоры имели не просто численное преимущество, а подавляющее численное преимущество! Они рассчитывали на уверенную победу. И разгром их войск стал для всех полной неожиданностью, будто рояль на голову. Возможно, тогда Ородрет в кровь искусал себе локти, сожалея, что не вывел на поле боя всех своих сил, но поправить уже ничего не мог.
О том, как нолдорам удалось проиграть сражение при таком выгодном для них раскладе, подробно рассказано в главе двадцатой бессмертного нолдорского творения. Само по себе, изложение фактов в нолдорском описании Пятой Великой Битвы совпадает с гоблинским. Различаются только оценки событий и общий настрой повествования. К тому же, нолдоры сильно привирают, расписывая свои подвиги. Ни к селу, ни к городу они приплели троллей – коренных обитателей Туманных гор. Тролли тогда ещё не были нашими союзниками, но даже если бы и были ими, то всё равно бы не успели прибыть на поле сражения, ибо путь от Туманных гор был не близкий. А нолдоры, будучи нападающей стороной, обладали фактором внезапности.
Но, ближе к делу!
Обуянный жаждой власти, Маэдрос задумал захватить Ангбанд, пленить Моргота и отнять у него Сильмариллы. Рассуждал он вполне логично: Если большая часть орков покинула Ангбанд, значит, защита Ангбанда ослабела. Гортхаур избегает открытого сражения, значит, он слаб, и никакой существенной помощи оказать Морготу не сможет. Гоняться за ним по лесам – дело неблагодарное. Ни лучше ли напасть на Ангбанд? Крепость Моргота, по крайней мере, не станет уклоняться от боя и прятаться от нолдоров по кустам!
И вот Маэдрос начал плести свою гнусную паутину. Он создал мощный военный альянс. Согласно его плану, нолдоры со своими союзниками должны были ударить по Ангбанду с двух сторон.
С востока должен был нанести свой удар сам Маэдрос и его братья со своими дружинами. С ними вместе шли гномы Ногрода и Белегоста. Помимо них в восточную группировку противника вошли рати людей из племён Бора и Ульфанга и ещё многих других племён призванных из-за Голубых гор.
С запада, навстречу восточной группировке, должна была нанести свой удар вторая большая группа войск. В её состав входили: армия Хитлума, армия Дор Ломина, армия халадинов, армия Гондолина, отряд добровольцев из Нарготронда, отряд добровольцев из Фаласа.
Любая из двух этих группировок была сильнее и многочисленнее, чем все силы Моргота и Гортхаура вместе взятые. Любая из этих группировок имела высокие шансы на победу, даже если бы вторая группировка и вовсе не выступила.
Единственным облегчением для орков было то, что среди людей восточной группировки, мы неожиданно нашли тайного союзника – вождя Ульдора и его воинов. В Сильмариллионе его называют Ульдор Проклятый. Он претерпел немало унижений от нолдоров и затаил обиду. Нолдоры его называют предателем. Но здесь я хотел бы сделать небольшое отступление и уточнить, что это за фрукт такой – предательство, и с чем его едят.
По моему скромному разумению, каждый вождь или король обязан заниматься внешней политикой. Это и есть основное его предназначение. Ради этого его народ и кормит. А во внешней политике, главное – поиск и выбор союзников. И вот Ульдор однажды сделал свой выбор. Он заключил союз с могущественным властелином – Маэдросом. Но выбор оказался неверным. Вместо друзей Ульдор получил господ, которые помыкали им и его народом, словно рабами. Ульдору это не нравилось, но взбунтоваться он не мог, ибо нолдоры были сильны и беспощадны. Бунт в одиночку, означал бы гибель его народа. Для успешного восстания нужен был союзник. И Ульдор, дабы освободить свой народ от рабства, но не погубить его, пошёл на тайный сговор с Морготом. С политической точки зрения – это единственно правильное решение. Но предательство – категория не политическая, а нравственная, хотя практикуется, главным образом, в политике.
Так что же такое предательство? Всякий ли перебежчик есть предатель?
Если выбор был ошибочным, вправе ли мы изменить его? Или мы обязаны до гроба следовать своему ошибочному пути, упорствовать в гибельном заблуждении, дабы не совершить предательства? Вопросы эти сложны, и ответы на них следует искать не в рассуждениях, а в совести. Вот и спросите свою совесть, что лучше, отдать свой народ в рабство трусливому, коварному, жестокому тирану или бороться за свободу? Бросить свой народ на бойню ради того, чтоб добыть для Маэдроса Сильмариллы, или сохранить его для лучшей доли?
Обычно, предатели бывают верны своему господину только тогда, когда он силён. Но как только он слабеет, и удача начинает изменять ему, предатели сразу же переходят на сторону противника. Так ведут себя предатели. Предательство неотделимо от трусости и является, по сути, одним из её проявлений. Храбрый предатель – это такая же бессмыслица, как честный вор, или сухая вода.
Никогда не бывает такого, чтоб предатель перешёл на сторону слабейшего. Трусость не позволяет ему сделать этого. К тому же, с точки зрения предателя, такой шаг есть глупость, на которую он никогда не пойдёт.
Напротив, честный и доблестный вождь не оставит своего господина в беде, даже если разочаровался в нем. Бывает, что господин, попав в беду, проявляет не самые лучшие свои качества. Он начинает трусить, подличать или срывать гнев на своих подчинённых, наказывая их без вины. Но и тогда истинно честный вассал не покинет своего господина. Как сказал перед смертью один истинный воин: «Я бы мог изменить им в счастье, но в беде я их не покину»!
Но вот в чём штука! Ульдор изменяет нолдорам в тот момент, когда перевес силы на их стороне. Разве трусы так поступают? Разве храбрый может быть предателем? Ведь предательство есть неизбежное следствие трусости.
Возьмём для примера Мелькора. Пока он был силён, все валары и майары ему служили, и было неясно, кто из них истинный его друг, а кто притворный. Двое майаров покинули своих прежних господ, и клялись Владыке Огня в вечной преданности. Один из них Оссэ – майар воды, другой Гортхаур – майар земли. Но вот Мелькора свергли и изгнали из Альмарена, и Оссэ сразу же перебежал обратно к Ульмо. Теперь этот добрейший и храбрейший майар развлекается тем, что устраивает морские бури и топит беззащитные корабли. Гортхаур же, не покинул Огнеликого в беде, а служил ему верой и правдой до самого своего трагического конца. Оба этих майара, когда-то покинули своих прежних хозяев, то есть совершили измену. Но предателем, можно назвать только одного из них. Не буду уточнять кого именно.
Предатели никому не приносят пользы. Они служат Вам, пока Вы и без них сильны. Но как только Вы ослабеете, и у Вас возникнет настоящая нужда в воинах, предатели побегут от Вас, как крысы с тонущего корабля. Причём не исключено, что кто-нибудь из них, прихватит с собой Вашу голову в котомке, дабы произвести приятное впечатление на своих новых хозяев.
Предатели никогда никого не усилили. Они не могут никому принести победу, ибо их переход на Вашу сторону происходит тогда, когда Ваша победа и так уже всем очевидна. Их предательство является не причиной Вашей победы, а её следствием.
В Сильмариллионе же чёрным по белому написано, что именно измена Ульдора принесла Морготу победу!
«Однако свершились замыслы Моргота не через волка, балрога или дракона, а только через людское предательство. В тот час открылось злодейство Ульфанга. Многие люди с востока бежали прочь, ибо сердца их были наполнены страхом и ложью; сыновья же Ульфанга, перейдя внезапно на сторону Моргота, напали сзади на сыновей Феанора, и в замешательстве, ими же созданном, пробились они к самому стягу Маэдроса» (Сильмариллион, глава 20).
С этим согласны и мы орки. Действительно, помощь Ульдора пришлась нам очень кстати. Он помог нам в тот самый момент, когда чаша весов заколебалась, когда обе стороны бросили в бой последний резерв. И храбрые ребята Ульдора склонили весы Фортуны в нашу сторону.
Так можно ли Ульдора назвать предателем?
Погиб он смертью храбреца, в последней, отчаянной атаке. Разве предатели гибнут с мечом в руках? Нет! Обычно предатели гибнут в застенке или на виселице, обливаясь слезами и умоляя о пощаде. Рядом с Ульдором пали его сыновья Ульфаст и Ульварт. Как говорится, оба яблочка упали рядом со своей яблоней. Они погибли, но не отступили, разве так ведут себя предатели? Все они честно заплатили своими жизнями за победу. Но не будем забегать вперёд. Я написал всё это для того, чтобы очистить доброе имя храброго витязя Ульдора от клеветы.
Итак, Ульдор предупредил Моргота о готовящемся нападении. Но он и сам не знал, что помимо нападения с востока, нам готовят ещё и нападение с запада. Угадайте, кто предупредил нас об угрозе с запада? Кому было выгодно, чтобы орки, прежде чем погибнуть, разбили или максимально ослабили рати Хитлума, Тумладена и Дор Ломина?
По плану сражения, изложенному в Сильмариллионе, первым к Ангбанду должно было подойти войско Маэдроса и его союзников – гномов и людей. Оно должно было завязать бой, выманить на себя главные силы Моргота. А уже после того, внезапно, с тыла должно было напасть войско Фингона, Тургона и халадинов, усиленное добровольцами Нарготронда и Фаласа. Если бы этот план удался, то орки, отрезанные от своей крепости превосходящими силами противника, должны были погибнуть все до единого.
Но на деле события пошли иначе. Войска Хитлума, Дор Ломина, Тумладена и халадинов, действовали, как и было условлено. В назначенный день и час, они вышли к реке Сирион, между Этейль-Сирион и топью Серех. Там они остановились и стали ожидать обещанного удара Маэдроса, но так и не дождались его. Вместо этого Гортхаур вывел свои войска к самой опушке лесов Доротниона и затаился в зарослях. Напасть на нолдоров он не мог, ибо воинов у него было меньше, а враг находился на правом берегу реки. По закону Кориолиса, правый берег рек в северном полушарии, более крут, чем левый. Атаковать превосходящие силы противника через широкую и быструю реку, на высокий обрыв, малыми силами, не имея флота, когда большинство воинов не обучено плаванью – чистое безумие. Нужно было заманить противника на свой берег, а потом атаковать его и разбить. Причём, сделать это нужно было как можно быстрее, раньше, чем подойдут войска Маэдроса. Только тогда у Гортхаура оставалась слабая надежда на успех. Только бы нолдорские рати не ударили с двух сторон одновременно. Это была бы верная гибель.
И вот Гортхаур вызвал к себе одного из своих воевод, по имени Мурдраал, и повелел ему вывести свой полк из засады, построить его на виду у противника, и любой ценой спровоцировать врага на атаку. Мурдраал же, предвидя, что выполнить такой приказ будет нелегко, попросил разрешенья взять с собой нескольких пленных нолдоров захваченных ещё в Минас Тиррите, дабы растерзать их на виду у противника, если не будет других средств, принудить неприятеля к нападению.
И Мурдраал построил свой полк напротив нолдорских полчищ, вне досягаемости их стрел, и вызвал противника на битву. Но Фингон не велел своим ратям двигаться с места. Он не желал начинать бой прежде, чем подойдёт Маэдрос. Он ведь не знал ещё тогда, что Маэдрос предал его и нарочно не спешит на войну, дабы основная тяжесть битвы легла на воинство Фингона, а слава спасителя и победителя досталась бы Маэдросу. Но этого не знали и Моргот с Гортхауром, и потому они нервничали и желали скорее начать сражение.
Видя, что враг не принимает вызов, Мурдраал стал высылать поединщиков, дабы раззадорить нолдоров и возбудить в них жажду славы. Но и это оказалось тщетным. Время шло, а бой не начинался. С часу на час мы ожидали удара Маэдроса в спину. И тогда орки прибегли к последнему средству. По знамёнам и гербам, намалёванным на нолдорских щитах, мудрый Мурдраал понял, что на северном фланге вражеского войска стоит дружина витязей Нарготронда, а командует ей Гвиндор. Брат Гвиндора – Гелмир был в плену у орков. Мурдраал велел вывести этого пленника перед строем и четвертовать на глазах у нарготрондских воинов.
Эта жестокая казнь возымела желаемое действие. Гвиндор был не подданным Фингона, а его союзником, следовательно, он имел право не подчиняться его приказам. Дружина Гвиндора состояла из добровольцев – гордых и вспыльчивых. И вот Гвиндор, придя в великий гнев, повёл свою дружину в атаку. Его закованная в латы конница стремительно перешла вброд Сирион и обрушилась на полк Мурдраала. Орки встретили врагов тучей стрел, а потом приняли конницу на острия копий. И нолдоры не смяли полк, не раздавили его копытами, как им того хотелось. Они врезались в полк и завязли в нём, словно пьяный в сугробе.
В таранной сшибке преимущества конницы неоспоримы, но остановленная конница уже не так страшна. Пехотинец подвижнее, ловчее, увёртливее, чем всадник. В сумятице боя, пехотинец ныряет лошади под брюхо и вспарывает ей утробу своим коротким клинком. А тот факт, что лошадь весит в пять раз больше, чем пехотинец, имеет значение только в таранной сшибке, когда кованный конский нагрудник на полной скорости встречается с вашими рёбрами.
Но, остановившись, конница стала тяжелой и неуклюжей. Теперь и нолдоры начали нести потери. Они вынуждены были отхлынуть, чтоб перестроиться для нового яростного удара. А вдогонку они получили ещё одну тучу стрел.
И вот орки, отразив первый натиск, вновь сомкнули свои изрубленные щиты, перестроились в карэ и стали осторожно отходить. Но Мурдраал отводил их не к Дортониону, где затаилось войско Гортхаура, а к Ангбанду. Возможно, именно это и решило дело. Нолдоры ожидали, что орки будут отступать туда, где расположены их главные силы. И теперь, увидев, что орки отступают прочь от леса, они решили, что в лесу у Чёрного Властелина резервов нет. Соблазн легко уничтожить одинокий полк среди голой равнины был слишком велик. Фингон, как всякий хищник не мог равнодушно взирать на убегающую от него добычу. И он подал сигнал к всеобщей атаке.
По его знаку, рати Хитлума, Гондолина, Бретила, Фаласа и Дор Ломина пришли в движение. Кольчужными лавинами они вырвались из долин Теневого хребта, форсировали реку и широко разлились по равнине. Но, уничтожить полк Мурдраала, им было не суждено, ибо с юго-востока из леса выступили стройные полки Гортхаура. Они сомкнули свои чёрные щиты и обрушили на правый фланг врага губительный ливень стрел. И Фингон вынужден был развернуть свои рати фронтом к Гортхауру и принять бой. Так началась Пятая Великая Битва.
Пока бесстрашные воины Гортхаура сражались с армиями пяти королевств, полк Мурдраала отступал к Ангбанду под натиском витязей Нарготронда и нёс при этом страшные потери. Полк таял прямо на глазах, но сохранял плотный строй. Не раз и не два железный клин нолдорской кавалерии прошибал его навылет. Весь путь отступления полка был устлан трупами, но, отбив очередную атаку, орки смыкали поредевшие шеренги и продолжали медленно отходить.
Когда остатки полка подошли к Ангбанду, ворота открылись перед ними. Но, что это? Нолдоры наседают, а со стен Ангбанда в них, вместо тысяч стрел, летят какие-то жалкие десятки. Так противника не отогнать! И нолдоры, соблазнённые возможностью сходу захватить ворота, ворвались в нашу крепость. Но, едва дружина Гвиндора втянулась в крепость, как тяжелая кованая решётка опустилась позади них.
Теперь такие решётки есть в каждой крепости. Они называются катарактами. Но в те времена, это была новинка. Нолдоры ни сном, ни духом не подозревали об этом коварном изобретении.
Ловушка захлопнулась. Нарготрондцы оказались лицом к лицу с ратями Моргота, и путь к отступлению был отрезан.
Тут бы им и показать свою удаль, да полечь в неравной битве. Но, видимо, показывать им было нечего, а ложиться в землю ой как не хотелось. Их гнев мигом остыл, они сложили оружие и сдались в плен. Сильмариллион, правда, утверждает, что в плен попал один только Гвиндор, а все остальные витязи Нарготронда погибли. Но, во-первых, если никто никогда нам не сдавался, откуда тогда у нас взялись такие массы военнопленных, о горькой судьбе которых так любят поныть нолдорские менестрели? Во-вторых, нолдоры не могли видеть, что происходило внутри нашей крепости, следовательно, не имеют права делать подобные заявления. В-третьих, уж кто-кто, а именно Гвиндор обязан был погибнуть в бою, мстя за брата, только что изрубленного на куски перед его глазами. К тому же он был командиром отряда и должен был подавать пример своим воинам. И он сдался! Вот какой пример он подал! Станут ли воины жертвовать собой, если командир сдаётся? Да и зачем им гибнуть, если пленным гарантирована жизнь, а через несколько лет их, скорее всего, отпустят на свободу, как отпустили уже многих?
Конечно, некоторых пленных казнили, например – Гелмира. Но всем было ясно, что казнь Гелмира – военная необходимость, хитрость, а не придурь. Орки всегда обходились без кровопролития, если это было возможно. Так Моргот пленил Гвиндора и его отряд. Он руководил сражением с вершины Тангородрима, а вовсе не «содрогался на своём подземном троне», как нафантазировали авторы Квента Сильмариллион.
И вот полк Мурдраала вооружился новыми копьями, взамен поломанных, и наполнил колчаны новыми стрелами, вместо растраченных. Раненых оставили в Ангбанде. А остатки полка, хотя их и оставалось меньше сотни, примкнули к ратям гоблинов, идущим на вылазку.
Моргот собрал все силы, какие мог и двинул их на выручку Гортхауру. Его свежие воины атаковали северный фланг фингоновой армии, напротив Этейль Сириона.
Долгое время удача клонилась то в одну, то в другую сторону. Орки сражались отчаянно, ибо на карту было поставлено существование их рода. Но не менее яростно бились и нолдоры, ибо позади них была река, а, кроме того, они надеялись на близкую помощь Маэдроса. И вот, когда «удушающая пыль» под ногами превратилась в багровую грязь, когда слабые пали, а сильные ослабели, когда медленно, мучительно медленно гоблины начали теснить своих давних недругов к реке, пропели трубы, и на востоке показались блистающие колонны воинов. Это шли новые рати наших врагов. Маэдрос вёл тьмы нолдоров, гномов, людей на нашу погибель. Их копья были подобны лесу. От их поступи содрогались Железные горы.
Маэдрос пришёл слишком поздно для того, чтоб помочь Фингону, но как раз вовремя, чтоб пожать плоды победы. У него был свой план сражения. По этому плану, Фингону, Тургону и их союзникам доставались кровавые постели, а Маэдросу с братьями – почести победителей и трофеи. Наверное, его гадкая душёнка ликовала при виде обезображенной равнины и груд изуродованных тел.
Как ни спешили орки, они не успели разбить Фингона до подхода Маэдроса. Они оказались, словно между молотом и наковальней. Отступить в Ангбанд было уже нельзя, ибо все пути были отрезаны. Оставалось одно – драться до последней капли крови и уповать на чудо. Будь нолдоры чуточку гуманнее, если бы они брали пленных и оставляли бы этим пленным шанс вернуться из плена живыми, если бы они щадили хотя бы женщин и детей; то сражение на этом могло бы и закончиться, ибо надежды на победу у орков уже не было. Да и кто мог бы рассчитывать на успех, будучи измученным и израненным, имея перед собой противника равного по силе, а в тылу – вдвое сильнейшего, свежего, с колчанами полными стрел? Но выбор был небогат: либо быстрая и достойная смерть храбреца, либо медленная и мучительная смерть труса. И никто из гоблинов не выбрал второго. Орки стали биться с удвоенной яростью.
Правда, оставался ещё резерв – балроги. Они пока не вступали в бой. Внешне, огненные демоны ничем не отличались от остальных наших воинов. На них были такие же чёрные доспехи, чёрные щиты без гербов, а огненные бичи были спрятаны. Моргот не послал их в первых рядах, ибо тела балрогов были столь же уязвимы для оружия, как и тела орков. Сила валароукаров заключалась в их бичах. В рукопашной схватке они могли разить врагов на большом расстоянии, не опасаясь мечей, но стрелы и дротики были для них не менее опасны, чем для прочих детей Илуватара. Если бы балроги шли открыто, впереди войска, несомненно, большинство из них полегли бы под ливнем вражеских стрел, так ни разу и не взмахнув своим чудо-оружием. Но теперь, когда войско Фингона было прижато к реке, когда стрелы хитлумцев были растрачены, а копья поломаны, наступил удобный момент для атаки балрогов. И Готмог повёл их в бой.
Словно нож масло, он рассёк фалангу халадинов. Короткие вспышки огня косили врагов будто траву. За балрогами шла когорта гоблинов, занимая очищенное пространство и прикрывая спины балрогов от града стрел, что изливало на них с тыла войско Маэдроса. Вражеский строй был прорван, и Готмог вышел к броду через Сирион. Таким образом, он одним ударом отсёк рать Фингона от союзников. Западное войско противника было разрезано пополам. К тому же, он захватил брод, лишив войско Хитлума путей отступления. После этого Готмог повернул на север и выкосил то, что осталось от рати Фингона. Блистательная рать Хитлума сбилась в густую толпу и была лишена метательного оружия. Это облегчало задачу.
Там пал король Фингон. Нолдоры утверждают, будто он погиб от рук самого Готмога.
«Явился Готмог, предводитель балрогов и военачальник Ангбанда, и вогнал чёрный клин между войсками эльфов, окружив короля Фингона и отбросив Тургона и Хурина к топи Серех. Затем он двинулся на Фингона. Страшен был этот поединок. Вся стража Фингона погибла, и он остался один и сражался с Готмогом, покуда другой балрог, подкравшись сзади, не хлестнул его огненным бичём. Тогда Готмог зарубил Фингона чёрной секирой, и белый пламень вырвался из разрубленного шлема короля. Так пал Фингон, Верховный Владыка нолдоров, и тело его вбили в песок булавами, и голубой с серебром стяг втоптали в лужу его же крови». (Сильмариллион, глава 20).
На самом деле, если бы с Фингоном дрался сам Готмог, он, не задумываясь, применил бы огненный бич. Не стал бы он разводить кхандские церемонии с «чёрной секирой». В действительности, Фингона убил простой десятник, по имени Выйбор. Король был убит секирой Выйбора и домолочен булавами его отделения. И то, что вырвалось из разрубленного шлема короля, было вовсе не белым пламенем, а обыкновенными мозгами.
Фингон не желал бесславно пасть под ударами огня. И он нарочно бросился в гущу орков, надеясь, что балроги не станут хлестать бичами по своим. А в толпе врагов у него был шанс, если не выжить, то, по крайней мере, дорого продать свою жизнь. Это был разумный шаг смелого воина. Я на его месте поступил бы так же. Но нолдорские летописцы считают зазорным для короля погибнуть от рук десятника и сочиняют сказку о том, как сам Готмог отыскал Фингона в той бешеной мясорубке, по каким-то немыслимым причинам, вместо разрезающего пламени взял в руки простой топор и стал биться, подвергая себя бессмысленному риску.
Всё это происходило в тот момент, когда воинство Маэдроса обрушилось на гоблинов с тыла. Оркам приходилось из последних сил сдерживать натиск восточной группировки противника. И тут свершилось то самое чудо, которое повернуло ход сражения. Ульдор со своими сородичами перешёл на нашу сторону. С грозными кличами его воины бросились на нолдоров и смяли их строй. Храбрость этого поступка граничила с безумием. Отряд Ульдора располагался в середине вражеских порядков, между пехотинцами Бора и Маглора. Конница сынов Феанора стояла позади пехоты, дабы поспеть на подмогу в любое место, где она потребуется. В ответ, Маглор со своей дружиной атаковал мятежников. Ульдор погиб в бою с ним, а его сыновья рубились с племенем Бора и тоже пали. Но Маэдрос, увидев, что воины Ульдора рубают нолдоров, вообразил, будто все люди восстали против него. Никак не укладывалось в его голове, что Ульдор мог напасть на нолдоров в одиночку, без поддержки остальных человеческих племён. И вот, считая, что против него восстал весь правый фланг, Маэдрос бежал с поля боя. Следом за ним драпанули его братья с дружинами. А разве они не клялись всюду сопровождать своего короля? Присяга – дело святое. Куда король, туда и войско.
Ай да Маэдрос! Я не стану называть его трусом, только отмечу, что он последним пришёл на поле боя и первым бежал с него! Он сам затеял эту войну. Даже военный союз был назван его именем – Союз Маэдроса! Он втравил в войну не только нолдоров, но и людей и гномов. Он подставил западных союзников под удар, своим промедлением. А теперь бежал при первых признаках опасности, бросив на поле боя тех, кто доверился ему! В результате его бегства, в центре боевых порядков восточной группировки образовалась дыра, которую не преминули занять орки. Пехота, состоявшая из гномов, сумеречных эльфов и людей, была брошена на произвол судьбы и оказалась в очень тяжелом положении.
Всё это описано и в Сильмариллионе, но только другими словами.
На южном фланге против них повернул Глаурунг. Будь на его месте балроги, большинство из них пало бы от вражеских стрел. Но для Глаурунга вражьи стрелы были не страшнее гороха. Он вторгся в ряды гномов и жёг их сотнями, пока не кончился запас драконьего газа у него в зобу. Затем он принялся раздавать яростные удары хвостом и головой. И всё же, как справедливо отмечено в Сильмариллионе, чешуя не была надёжной защитой от ударов их секир. Глаурунг получил моножество неглубоких ран. До внутренностей оружие гномов не достало, но с каждой минутой Глаурунг терял всё больше крови. И всё же он не прекращал битвы до тех пор, пока не растоптал Азагхала, короля Белегоста. Только после этого он отполз в тыл, зализывать раны. И многие сомневались, что он выживет.
Теперь, когда сыновья Феанора бежали, гномы Белегоста медленно отступали, сохраняя боевой порядок, люди Бора и Ульдора сражались между собой, а войска Хитлума и Бретила просто перестали существовать, вся освободившаяся мощь Ангбанда готова была обрушиться на последний очаг сопротивления – рати Дор-Ломина и Гондолина. Король Тургон не стал этого дожидаться. Он понимал, что битва уже проиграна. Теперь он пытался спасти от разгрома остатки своего войска. Он отступил к топи Серех и перешёл её по узкой болотной тропе. Затем, чтобы оторваться от преследователей, он оставил на тропе заслон, состоявший из людей Дор Ломина. Их король Хурин был, несомненно, одним из храбрейших и преданнейших воинов Средиземья. И, кроме того, он и его брат Хуор были обязаны королю Тургону жизнью. А долг платежом красен. Так Хурин со своими людьми остался на болотной тропе и преградил путь оркам.
Воины Хурина были обречены на смерть. Но не будем осуждать Тургона за это решение. Чтобы спасти войско, надо было кем-то пожертвовать. Воины Хурина были пешими, и шансов уйти от погони у них всё равно не было. Они могли только замедлить отступление Гондорской кавалерии. Если кто-то из них попадёт в плен, тоже не беда, ибо пути в потаённую долину никто из них не знал. Решение Тургона было единственно правильным. На войне иначе нельзя.
Конечно, в этой ситуации Морготу следовало бы послать против Хурина балрогов, но все мы крепки задним умом. Ни Морготу, ни Гортхауру ситуация не казалась критической. Враг отступает, ну и слава Единому! Но даже если бы они отдали приказ Готмогу повернуть против Хурина, всё равно этот приказ выполнить было уже невозможно, ибо орки бросились преследовать врага и заполнили болотную тропу. Балроги просто не смогли бы протолкнуться сквозь толпу своих воинов. Оставалось только ждать пока эта толпа либо перебьёт людей Хурина, либо погибнет.
Бой в топи Серех затянулся надолго, ибо тропа была узкая, и биться одновременно могло не более трёх бойцов в ряд. Сражались люди Дор Ломина мужественно. Они почти все пали. Пал и Хуор, брат короля, а самому королю Хурину перебили булавой ногу, он завяз в трясине и потому попал в плен. Хотя, желания сдаться он не высказывал и о пощаде не молил.
Убитых врагов орки похоронили в братской могиле. Ибо у Моргота был железный закон: поработал – прибери за собой рабочее место. Над могилой насыпали курган. Нолдоры почитают за великое чудо, что на этом кургане зеленела трава. Они даже пытаются склонить читателя к мысли, что павшие в этой битве нолдоры были святыми мучениками, павшими за правое дело.
Но на самом деле, нет ничего удивительного в том, что на кургане растёт трава. Вокруг кургана равнина засыпана вулканическим пеплом. Трава на пепле не растёт, ибо корни травы не достают до плотной земли. Малейший ветерок перемещает пепел, либо засыпая траву, либо обнажая её корни. И в том, и в другом случае, травы гибнут. И происходит это не только в Анфауглит, но и во всех пустынях мира. Только курган был насыпан не из пыли, а из настоящей земли, ибо цель кургана – скрыть разлагающиеся под ним трупы. Если курган создать из пепла, то ветер, в несколько дней, раздует его, и трупы обнажатся. Естественно, что на земле кургана выросла трава. Ибо земля ветром не раздувается, корни трав не обнажаются, и пепел на кургане не держится, его ветром сносит. Вот трава и растет на кургане среди пустыни. А святость здесь совершенно ни при чём.
В Сильмариллионе сказано:
«Но среди пустыни, сотворённой Морготом, над курганом этим проросла и поднялась трава; и с тех пор ни одна тварь Моргота не осмеливалась бродить по земле, в которой лежали, рассыпаясь в прах, мечи эльдаров и аданов». (Сильмариллион. Глава 20).
И здесь я не вижу ничего удивительного. В приличном обществе не принято топтать могилы. Не знаю, как заведено у нолдоров, а у нас – орков осквернение могилы наказуемо как злостное хулиганство, даже если то могила врагов.
Так закончилась пятая битва. То, что мы победили – поистине великое чудо! Конечно, мы сделали для победы всё, что могли: Мы удачно спровоцировали врага на атаку, хотя стоять в обороне им было выгоднее. Мы заманили отряд Гвиндора в западню. Готмог очень удачно выбрал момент и место для атаки балрогов. Простые орки доблестно и умело сражались. Но всего этого для победы оказалось недостаточно. Остальное сделал Маэдрос. Он своей неуёмной спесью оттолкнул от себя Ульдора. У хороших властителей подданные не бунтуют. Маэдрос «опоздал» на битву. Это дало нам возможность, на первом этапе сражения, бить противника по частям. И, наконец, Маэдрос первым обратился в бегство. Так кто же виноват в его позорном поражении?
А как в Сильмариллионе объясняется причина этого рокового опоздания? Якобы Ульдор ложно предупредил Маэдроса о том, что Моргот собирается напасть на его владения.
Курам насмех!
Во-первых, откуда у Ульдора могла быть информация о замыслах Моргота? Если бы Ульдор сморозил такую глупость, то Маэдрос мог бы изумлённо округлить глаза и задать резонный вопрос: «А откуда Вам, любезный, сие известно»? Что бы ответил ему Ульдор? Сказал бы, что он тайно пробрался в Ангбанд, и во время военного совета Моргота прятался под лавкой, и потому слышал всё, о чём там говорили?
Во-вторых, идея нападать на владения Маэдроса в тот момент, была настолько глупа, что вряд ли нуждается в комментариях. Не стал бы Моргот ослаблять своё войско перед Великой битвой, посылая часть его для того, чтобы жечь деревенские сараи, ловить кур и гоняться за поселянками. Ему было бы куда выгоднее использовать все свои силы в битве.
В-третьих, любую информацию такого рода Маэдрос мог, без особого труда, проверить. Для этого ему нужно было бы всего лишь попросить орлов Торондора слетать на разведку и посмотреть, действительно ли полки Моргота движутся через равнину на восток, или нет.
Всё это детский лепет! Глупость этого объяснения понятна даже среднему хоббиту. Не будем наивными. Маэдрос нарочно опоздал на битву, чтоб основная тяжесть сражения легла на Фингона и, по возможности, раздавила его. И, надо сказать, эта часть плана ему блестяще удалась. А вот вторая часть плана, состоявшая в том, чтобы приехать на белом коне и добить ослабевшее войско Чёрного Властелина, с треском провалилась. И Маэдросу не оставалось ничего другого, как только удалиться в свой замок и проливать там свои бессчётные крокодиловы слёзы.
http://www.proza.ru/2014/11/02/1300