- Неужели, ты решила вернуться? - проговорил я, обвив ее руками, настолько сильно, насколько смог. - Ты и представить не можешь, как больно осознавать, что у тебя не осталось ничего.
Девушка молчала, теребя руками свою дамскую сумочку, вероятно, пытаясь заглушить страх и легкое смущение.
Одно неловкое движение и я вновь возвращаюсь в прошлое, вспоминания те мгновения, проведенные рядом с ней, тот смех, плачь, совместные походы в кино и театр.
- Ты не сможешь представить ту боль, которую я испытывал, когда висел на одном из деревьев в этом парке.
Ее губы дрожат, а по телу пробегают тысячи мурашек.
Я чувствовал ее тревогу, разочарование, ее неописуемую боязнь передо мной, которая, как не странно наоборот забавляла меня.
И как я раньше не понимал?
Прошлое нагоняло меня, когда я бежал быстрее, стараясь отречься от него.
Воспоминания, всплывали в моей голове, а все произошедшее повторялась вновь, словно по велению "дежавю".
Мы похожи на лабораторных крыс, старающихся выбраться из лабиринта собственных страданий и надежд.
Вещи, которые мы когда-то любили.
Вещи, которые когда-то значили для нас что-то большее, чем обычные "игрушки", в один момент становились одной из наших фобий.
Мы опускались до уровня животных, дьяволов во плоти, лжецов, суицидников, всех тех, кто пытался осушить себя до дна.
- А помнишь Уолтера? Того самого, который когда-то был твоим парнем, - я смеюсь, сжимая ее руку еще сильнее, - он бросился под машину, когда увидел тебя со мной.
Когда увидел, как ты целуешь меня в губы, как не выпускаешь меня из очередных объятий. Тебе приятно осознавать, что ты прикончила одного из своих друзей? Его кровь на твоих руках, маленькая обезьянка.
Я слышал, как она всхлипывала, как пыталась быть безжалостной и бесчувственной передо мной, но все ее попытки, как всегда провалились.
Я читал ее, словно раскрытую книгу в моих руках, я знал все, вплоть до каждого сантиметра тела.
Моя маленькая обезьянка любила это, но, несомненно, не знала, что заменить ее мог лишь тяжелый наркотик или очередное повешение.
Незаметно для себя, яростно впиваюсь в ее губы, усаживая на одно из грязных перил.
Я слишком долго ждал этого, чтобы в очередной раз пасть лицом в дерьмо.
Слишком поздно, чтобы останавливаться, она уже свела меня с ума, во мне не осталось ни капли здравого смысла.
Мне надоело себя сдерживать, выжидать, остерегаться того, что нас когда-нибудь поймают и упекут за решетку.
Мы принадлежали друг другу в этой комнате, пропитанной запахом смерти.
Мы словно искали ее всю жизнь и вот нашли, в номере одного из заброшенных зданий на окраине города.
- Что ты сейчас чувствуешь? - тяжело дышит, глотая ртом воздух, - Почему не уходишь? Зачем притворяться, что любишь меня?
Все, что с нами когда-то происходило, все то, чем мы занимались, будет преследовать нас до самого ада.
Мы сделали слишком много плохого, нарушили наши собственные правила, раз, за разом растаптывая их на все новые и новые куски.
- Когда-то я молился на лучший исход для тебя, - чувствую дрожь, когда медленно приближаюсь к ее уху, - но ты сама подвергла себя опасности.
Я и моя обезьянка были куском одной вселенной, созданной в очередной раз.
Нам нравилось быть частью чьей-то мечты, утопать в одном из зыбучих песков собственных кошмаров, игнорируя проблемы.
Мы делали все, чтобы разочароваться в чувствах, а в итоге уничтожили последнее тепло, оставшееся друг у друга.
Лунный свет просачивался в комнату сквозь маленькие щели, отражаясь в обломках стекла, разбросанного по полу, которое изредка хрустело под ногами.
Мир, создаваемый мною последние несколько месяцев, трещал по швам, а сотни мыслей, порождали головную боль, от чего дышать становилось все тяжелее.
- Будь все в твоих руках? Ты бы смогла вернуть все обратно?
В глазах мутнело, а хватка ослабла из-за лютой усталости.
Я чувствовал, как теряю рассудок, как медленно расслабляюсь.
И прекрасно понимаю, что совсем скоро проснусь в больнице Святого Марка, накрепко закутанный в белую простынь на одной из старых скрипящих кушеток.
Рядом со мной будет сидеть очередная, сходящая с ума, медсестра, показывающая мне фотографии пациенток с подстреленными конечностями, настолько уродливыми, что кровь закипит в жилах.
Она вновь скажет о том, что они на самом деле не так плохи, каковыми кажутся, если, естественно, не смотреть на них или хотя бы закрыть ярко-выраженную рану одеждой или платком.
Слышу, как обезьянка нервно оглядывается вокруг, как ищет в сумочке телефон, попутно утешая и крича что-то неразборчивое.
Чувствую, как она гладит меня по щеке, резко хватает за руку, пытаясь затащить на стоящий поблизости стул.
Осколки впиваются в мою спину, от чего я морщусь, сдерживаю крик, ожидая появления следующей стадии моего припадка.
Судороги, впоследствии перерастающие в нечто большее.
Я проваливаюсь в глубины своего подсознания, вижу маму, ударяющую меня за очередной проступок, друга, которого я без сожаления убил с помощью кухонного ножа, мое повешение на дереве.
Врачей, обезьянку, крепко обнимающую меня, пока я, рыдая от очередной депрессии.
Все то, чем я когда-то жил проваливается со мной в бездну, из которой никак нельзя найти выхода.
Последний вдох и я окончательно не чувствую своего тела и ее прикосновений.
Выдох и я теряю свой рассудок, поддавшись наступающей темноте.