На участок подледного лова я прибыл накануне попутным самолетом. Рыбаки быстро загрузили борт мешками с ряпушкой и, пока мы с бригадиром обходили порядки ставных подо льдом неводов, АН-2 взлетел и лег курсом на рыбозавод. Бригадир заметил мое смятение и растерянность, удивленный взгляд вслед улетающему самолету, успокоил: – Завтра доставим тебя целым и невредимым. Успокойся. «Значит, завтра опять прилетит самолет за рыбой, и я улечу с ним!»
Я считал свою командировку, на этот раз, неудачной: неводы поставили вчера, а поднимать их будут только через два дня. Мне не удалось понаблюдать интересный процесс. Рыбаки, конечно, рассказали всю технологию подледного лова, но лучше один раз увидеть… Судя по штабелям мешков с мороженой рыбой, зимняя путина проходила успешно, рыба шла косяками.
Вернулись в балок. Бригадир взял из кладовки дощатого щитового пристроя пол-мешка рыбы, вышел, закрыв за собой двери на вертушку. Собаки тут же с громким лаем окружили его, заискивающе и преданно глядя в глаза. Он кидает рыбу сначала крупным и сильным собакам, потом остальным. И в этом я увидел глубокий смысл и знание собачьей натуры.
В дверях нас встретил крупный лохматый и добродушный пес. Его хозяин запер в пристройке, чтобы избежать драки в своре во время кормежки. Этого пса кормили отдельно. Помимо мороженой рыбы, ему вынесли большую миску наваристой густой и теплой ухи с хлебом.
После плотного ужина с дежурным блюдом – ухой, сваренной не только из ряпушки, но и других ценных видов «деликатесного цеха страны», рыбаки улеглись по своим местам. Я же долго еще, сидя за столом с десяти линейной керосиновой лампой, донимал их расспросами. Наконец, один из них не выдержал и рассказал случай из жизни, явно рассчитанный на новичка.
Бригадир соседней бригады Григорий Гуцу послал домой в Молдавию банку осетровой икры. Получает в ответ письмо от жены: «Твоя посылка шла так долго, что икра испортилась и почернела. Я ее выбросила на помойку!» Я рассмеялся, они криво улыбнулись. Это был намек: «туши свет и ложись спать!»
В жарко натопленном жилище стало абсолютно темно и тихо. И лишь ветер, вечный странник, жалобно и надрывно завывал в железной трубе печки-буржуйки.
Утром бригадир дал краткие распоряжения мужикам, повернулся ко мне, осмотрел внимательно мою экипировку.
– Ну, поехали. – На чем?! – Карета стоит у подъезда, – и улыбнулся. раздался сдержанный смешок рыбаков.
На улицу вышли всей бригадой. У балка стоит в полной готовности запряженная в нарты собачья упряжка. Мне предстояло испытать еще один вид транспорта Заполярья. Сел верхом на узкие нарты.
– Бр-р-ря! – крикнул каюр. -- Упряжка с места рванула вперед. Он пробежал вслед несколько метров, держась за поручень, вскочил на полозья.
Ноги затекли от неподвижности и неудобного положения. Оглянулся на каюра. Ресницы, щеки, борода и мех шапки так покрылись куржаком и обледенели от застывающего на воздухе дыхания, что под ледяной коркой не было видно лица. Судя по всему, мой портрет выглядел не лучше. – Располагайся, как тебе удобно, – поняв мой взгляд, предложил он. Откидываюсь назад, на мешок с мороженой рыбой, ноги кладу на второй мешок, лежащий на передке нарты, тоже с рыбой – это корм собакам на обратный путь.
Призрачный сумрак короткого дня Заполярья незаметно растаял. Ночное небо черным бархатом в сверкающих звездах опустилось над нами так низко, что, казалось, встань на нарты, поднимись на цыпочки и достанешь вон ту, особенно яркую, подмигивающую тебе звезду-проказницу. Купол неба – полусферой стоит всем своим основанием на тверди замерзшего моря. Горизонт – по кругу. Ни одной точки на поверхности, взгляду не на чем остановиться. Все созвездия северного полушария, кажется, собрались, сдвинулись тесной компанией и взирают на нас надменно из поднебесной высоты, лукаво перемигиваясь между собой и, удивляясь нашей смелости, а может быть, дерзости; нашему одиночеству в оледеневшем мертвом пространстве, где ни малейших признаков жизни. Только наша одинокая упряжка быстро, как ветер, летит по застывшей пустыне.
По замерзшей глади моря – Обской губы – мчится упряжка ездовых собак. Взъерошенная шерсть их заиндевела, дыхание застывает в воздухе и кристаллами оседает на шкуре. Упряжка из пяти собак. Каждая на отдельной постромке. Соединяются они в кольце на передке нарт веером, и ни одна из них не бежит по следу другой.
Порой на пути встречаются снежные перемёты. Скорость снижается. Каюр, до того стоявший на полозьях нарт, бежит следом, подталкивает их, помогая упряжке. Уставшие, более слабые собаки, приотпустили постромки, надеясь передохнуть.
– Амур-р-р! – незлобно, но повелительно кричит погонщик. Вожак, не снижая скорости бега упряжки, на полном ходу взметнулся вверх, рванул загривок ленивой собаки, та жалобно взвизгнула и прибавила прыти. А он уже бежит прежним махом впереди всех. Чтобы заставить собак на равных тянуть постромки, каюру не нужен бич, его роль исполняет вожак. Он чувствует своей могучей грудью тех, кто не тянет, а просто бежит в упряжке. То и дело оглядываясь по сторонам, он готов в любую минуту сделать на полном ходу крутой поворот и кинуться на слишком ленивую и слабенькую собачонку, в то же время не отстать и смотреть себе под ноги.
Амур – крепкий, рослый и самый опытный пес в упряжке. Потертая шерсть на шее и груди говорит о многолетнем стаже ездовой собаки. На его шее широкий ошейник, от которого идут две лямки к ремню, перекинутому поперек груди и через спину; к этому ремню привязана самая длинная веревка, соединенная с нартами. Ему оказана большая честь. На самом деле чести в этом было мало, потому что его ненавидят и преследуют все собаки. Привязанный на длинную веревку, собакам кажется, что он удирает от них. Им видны только его задние ноги и пушистый хвост, а это далеко не так страшно, как вставшая дыбом шерсть и сверкающие клыки. Кроме того, зрелище бегущей собаки вызывает в других собаках уверенность, что она убегает именно от них и что ее надо во что бы то ни стало догнать.
Каким звериным инстинктом и чутьем должен обладать вожак упряжки, чтобы без видимых ориентиров, в ночи полярного безмолвия, держать верное направление к дому, а потом обратно – от дома, и найти в бескрайних просторах замерзшего моря среди других бригад рыбаков балок своего хозяина!
Впереди, на горизонте, показалось млечное зарево. Мы подъезжаем к поселку. Собаки с визгливым лаем добавили ходу и вскоре вынесли нарты на главную улицу. Здесь можно было бы поставить точку в моем повествовании. Но следует добавить еще несколько строк для создания полноты образа моего героя. Я наблюдал за отношениями Амура с хозяином. Пес не старался проявлять свои чувства. Он был сдержан и никогда не встречал хозяина лаем и заискивающе не вилял хвостом, не кидался ему на грудь, не суетился и не прыгал, чтобы доказать свою любовь. И лишь почтительно вставал и отходил от дверей, пропуская хозяина в дом. Только глаза, следящие за каждым движением хозяина, выдавали чувства обожания и преданности.