Рентген-операционная располагалась в цокольном этаже клиники. Да… аппаратура здесь впечатляла. Одни мониторы чего стоили - их было несколько, и каждый экран размером с домашний кинотеатр. Смонтированные в единую , плоскую панель , они занимали чуть ли не половину стены.
Стесняясь своей наготы, он влез на стол и, распластавшись на спине, неохотно предоставил сестре свои интимные зоны для бритья, мечтая, чтоб поскорее обработали операционное поле и обнаженные гениталии , наконец, укрыли простынями. « Ты, наверное, и лежа на столе в морге будешь стесняться. А ведь там не получится стыдливо прикрывать ладошкой свое безобразие» К столу подошел высокий хирург в маске и, слегка наклонившись, представился : «Здравствуйте, коллега. Я –профессор Дитц. Я буду выполнять исследование. Как самочувствие?».
- Все в порядке, только одна просьба… У меня проблемы с правой бедренной артерией, она поражена атеросклерозом. Если можно, сделайте доступ слева.
- Я понял. Хорошо. Будем пунктировать левую.
Он только сейчас заметил, что вместе с профессором в операционную вошли Гюнтер и , что особенно его удивило - Ира. Почему ее сюда пустили, ведь она не медицинский работник? Гюнтер покивал головой в знак согласия с тем, что действительно лучше воспользоваться левосторонним доступом и лишний раз не травмировать артерию с атеросклеротической бляшкой в точке пункции. Ира стояла поодаль, не подходя к столу.
Почувствовав укол от иглы при введении анестетика, он в мыслях стал представлять дальнейший ход этой микрооперации, каждый этап которой хорошо знал. К его удивлению все произошло гораздо быстрее, чем он ожидал. По всему видать, работал мастер высокого класса! Не прошло и двух минут, как на светящемся экране появилось изображение катетера в грудной клетке и через мгновение контраст темной струйкой заполнил коронарные артерии пульсирующего сердца. Он не принадлежал к числу людей, для которых достижения технического прогресса воспринимались, как нечто само собой разумеющееся, и сейчас, глядя на собственное сокращающееся сердце, испытывал почтительное восхищение перед достижениями современной науки. Вид сосудов успокоил его – ровные контуры, хороший просвет… На соседнем мониторе появились какие-то цифры, графики… Дитц что-то торопливо объяснял Гюнтеру, показывая на экран, деловито меняя ангиограммы и увеличивая масштаб изображения Потом наклонился к нему и сообщил
- Вам показана операция. Поражены обе артерии. Левая стенозирована на 90% , главным образом - нисходящая и огибающая ветви, правая на 40%.
Известие, конечно, оказалось ошеломляющим, он никак не ожидал этих 90%.. А ему-то показалось, что сосуды вполне проходимы. Но у него не было времени, чтоб обстоятельно оценить полученную информацию.
- Вы хотите поставить стент? - спросил он Дитца, мысленно уже согласившись на стентирование.
- Нет. - категорично отказал Дитц. - Стент ставить нельзя - слишком рискованно и малоэффективно в вашем случае. Речь идет об операции на сердце.
« Ну, да - аорто-коронарное шунтирование… Что ж, приеду домой - будем решать. Через год, через два придется, наверное, прооперироваться».
- И когда же лучше делать операцию? Как скоро?
- Вам показана срочная операция. Положение очень серьезное. Мы сейчас госпитализируем вас к себе, а через два дня переведем в сердечно-сосудистый центр, в Баварию, где вам проведут операцию. Вы согласны?
«Час от часу не легче…Неужели все так запушено».
- Да, но тут есть финансовая сторона вопроса. Я не могу так сразу дать ответ.
Ира слышала весь разговор и достала мобильник. – Сейчас я свяжусь с Андреем.
Она сразу дозвонилась и объяснила Андрею, как развиваются события. Андрей ответил, что деньги на операцию он даст и переведет их сразу, как только получит счет. Это препятствие было устранено.
Он чувствовал себя вовлеченным в процесс. в котором он, будучи главным действующим лицом, на самом деле ничего не решал. И , чтоб как-то проявить свою дееспособность, он попросил сделать ангиографию бедренных сосудов, заодно, раз уж все равно катетер стоит в аорте. Гюнтер нашел это предложение разумным и не возражал. Согласился и Дитц.
Когда все было завершено, катетер извлекли, и на место пункции под паховой связкой, как положено, наложили давящую повязку, чтоб не возникло кровотечение. Фирменный пластиковый мешочек, туго наполненный чем-то сыпучим, Дитц прикрутил липкими бинтами, плотно, на совесть, в этом ему помогала сестра. Он вспомнил, как сам мастерил такие вот валики, обматывая скомканную вату лейкопластырем. «Ну почему у нас-то все так убого, кустарно…».
Его переложили на каталку и повезли в палату. На лифте поднялись на третий этаж, Ира и Гюнтер сопровождали, неся в руках его одежду. Его поместили в двухместную палату, койка у окна была занята мужчиной средних лет с болезненно осунувшимся лицом, он лежал под капельницей. Рядом сидела женщина, видимо, пришедшая его навестить. Вид у нее был притихший и озабоченный. Сразу вслед за ними в палату вошла медсестра отделения, она сказала, что повязку снимут утром и до этого времени ему не разрешено вставать. Показала, как пользоваться пультом, чтоб менять положение изголовья кровати и , попрощавшись, вышла вместе с Гюнтером. Ира убрала его одежду во встроенный в стену шкаф, развесив ее на «плечики» Шкаф был необычным - внутри находился металлический каркас, разделенный на два отделения, одно с вешалкой, другое с полочками. Каркас был на колесиках, что позволяло быстро и удобно перемещать вещи пациента, если возникала необходимость перевода в другую палату. Этот передвижной каркас следовал за ним со всем содержимым и по прибытии на новое место вставлялся в такой же типовой, встроенный шкаф.
- Нет, ну до чего у них все продумано, а? Меня так и подмывает написать письмо министру нашего «здравоохренения», поделиться впечатлениями. Знаешь, как Левша, вернувшись из заграницы : «Скажите государю, что англичане ружья кирпичом не чистят, не дай боже - война, они стрелять не годятся».
- Скажи мне, ты сильно расстроен?
- Подсознательно я был готов к этому. То, что произошло, на самом деле очень логично, это надо было предвидеть. И хорошо, что это случилось здесь, а не дома. Спасибо Андрею…
- Сейчас мы с Гизо заедем в твой отель, соберем и привезем твой чемодан. Ведь ты уже не вернешься туда.
- Возьми деньги, они в кошельке в заднем кармане брюк. Заплати за номер.
- Может, включить плату за проживание в общий счет, для Андрея?
- Нет. За отель я заплачу сам.
Ира ушла, и теперь он мог спокойно собраться с мыслями и обстоятельно обдумать все, что на него свалилось. Он не сомневался в том, что операция - это лучший вариант лечения ишемической болезни сердца. Как никак, сорок лет назад он сам, можно сказать, стоял у истоков коронарной хирургии. Операция ему показана, тут двух мнений быть не может. Он просто не ожидал, что решение будет таким скоропалительным, что показания окажутся срочными. Но Дитцу виднее, он - специалист, и нет никаких оснований не доверять ему в этом вопросе. То, что его прооперируют в Германии – это ему повезло. У нас тоже делают, но все-таки не так широко, а здесь аорто-коронарное шунтирование давно поставлено на поток, практически рутинная операция. И самое главное – здесь не может возникнуть такой ситуации, когда нет необходимого лекарства, нужного инструмента, необходимого шовного материала и т.д. Все, что нужно больному, здесь будет обеспечено. Это - главное преимущество. Руки отечественных кардиохирургов не хуже, но вот оснащение, оснащение.. Но Андрею это, конечно, влетит в копеечку… Сколько может стоить такая операция - тридцать, сорок тысяч евро? Деньги немалые, а Андрей, не раздумывая, согласился. Это приятно сознавать.
Женщина, сидевшая у соседа по палате, спросила разрешения открыть окно. – Конечно, конечно, пожалуйста. В палате действительно было немного душно, а на улице солнце, теплынь и легкий ветерок. Свежий воздух, мгновенно наполнивший палату, воспринимался, как приятное дополнение к совершенству медицинского комфорта окружающей обстановки. Нажав на кнопку пульта, он поднял изголовье кровати, придав себе полусидячее положение. Повязка заметно мешала ему; наложенная по всем правилам, она, как панцирь сдавливала верхнюю треть бедра. Опасаясь, что повязка наложена слишком туго, он даже периодически посматривал на стопу - не побелела ли.
Принесли обед. Подчиняясь предписанному на сегодня постельному режиму, он был вынужден есть с прикроватной тумбочки, из которой выдвигалась широкая доска, заменявшая столешницу, так что никаких неудобств у него не возникло. Когда поднос с тарелками забрали. на тумбочке оставили стакан и кувшин с питьевой водой, и маленький пластиковый контейнер с отделениями: «утро», «день», «вечер», где были разложены таблетки. Сосед к еде не притронулся и в ответ на предложение жены покормить его с ложечки, отвернулся от нее набок. По серому цвету его лица, можно было предположить, что он находится в какой-то интоксикации. На вид ему было лет сорок, он был худощав, но не истощен, курчавые темные волосы, высокий лоб, тонкое интеллигентное лицо, омраченное и раздраженное страданием. Похоже, лечение не слишком помогало ему. Жена, посидев еще с полчаса, нежно попрощавшись с ним. ушла, отводя заплаканный взгляд .
Они остались вдвоем в палате, но он посчитал ненужным сейчас предлагать своему соседу знакомство. Тот был погружен в свои невеселые мысли, и лезть к нему с пустым разговором, наверное, было бы неправильно. Теперь, когда женщина ушла, он мог без стеснения пройти в туалет. Воспользоваться уткой он не собирался. Дудки. Плевать он хотел на запрещения вставать. Место прокола в артерии уже давно должно было затромбироваться, так что опасаться нечего. Соблюдая разумную осторожность, он поднялся с кровати и, стараясь не делать резких движений левой ногой, прошел в туалет. Комната, с унитазом, душем, выложенная матовой белой плиткой, оказалась довольно просторной. Здесь все было предусмотрено и для пациентов на инвалидных колясках. В операционной ангиграфии на него надели длинную, до колен, рубаху, напоминавшую «ночную», и сейчас у него была возможность разглядеть себя в зеркале над раковиной. «Зря ты не пошел в священники, ряса тебе идет».
Конечно, будь он сейчас в Питере, он мог бы попросить Зонина прооперировать его. Наверное, тот бы не отказал, учитывая обстоятельства их знакомства. Зонин заведовал кардиохирургией в Военно-медицинской академии, а после увольнения организовал кардиохирургическое отделение у них в больнице. Оперировали в основном пороки, но и АКШ тоже. Однажды его, как общего хирурга, вызвали на консультацию в кардиохирургию. В палате реанимации лежала женщина, три дня назад прооперированная по поводу комбинированного порока сердца. Операция проходила тяжело, в послеоперационном периоде возникло кровотечение в плевральную полость. Реторакотомия, борьба с кровотечением. Сейчас больная была без сознания, на ИВЛ, кожные покровы желтые, а со стороны живота - картина перитонита. Он попросил выполнить обзорную рентгенографию брюшной полости - на снимке свободный газ… Перфорация! Но откуда? В кабинете у Зонина он изложил свое мнение о больной и сказал, что необходима срочная операция по поводу перитонита и, соответственно, больную надо переводить к ним, на общую хирургию. Зонин задумался и вызвал своего реаниматолога. Тот сказал, что больная настолько тяжела, что абсолютно не транспортабельна, и перевод в соседний корпус не перенесет. Не доверять высказанному мнению было нельзя - реаниматологи у Зонина классные.
- Тогда придется оперировать у вас.
- Это невозможно. Завтра приезжают американцы по программе «От сердца к сердцу». Они должны оперировать больных, которых мы для них отобрали, план составлен заранее, пациенты ждут… Нельзя отменять программу. А, как оперировать на сердце после гнойного перитонита? Вся стерильность операционной летит к черту…
- Без операции она умрет в ближайшие часы.
- Да, другого выхода нет. Ладно, берите ее в нашу операционную, ничего не попишешь.
На операции - разлитой каловый перитонит, источник - ранение сигмовидной кишки. Как выяснилось больной ставили клизму со стеклянным наконечником… К вопросу об оснащении кардиохирургической клиники конца двадцатого века! Он вывел перфорированную кишку на брюшную стенку, сформировал противоестественный задний проход, санировал брюшную полость и не стал зашивать живот, избрав открытую тактику лечения перитонита.
Когда писал протокол операции, в кабинет вошел Зонин, вид у него был растерянный, он был явно огорошен найденным на операции -это надо, чтоб такое случилось в возглавляемом им центре! Скандал!
- Я напишу - перфорация острой язвы. Для таких больных - это естественный диагноз. Ни к чему разговоры про травму кишки наконечником клизмы, ничего это не меняет в сути. Вы согласны?
На следующий день, при встрече, Зонин сообщил, что консультировался со своими академиками, друзьями-генералами, и те сказали, что все сделано на высшем уровне, как надо. и правильно, что оставили живот открытым. На четвертые сутки он стянул провизорные швы, в состоянии больной наметилась положительная динамика, исчезла желтуха, как проявление печеночной недостаточности…больная пошла на поправку.
Так что, обратись он к Зонину, тот скорее всего бы не отказал ему. Но вряд ли Зонин еще работает. Наверняка, уже на пенсии. Зонин старше его лет на десять, жена у него - известная актриса, исполнявшая главную роль в фильме Сергея Герасимова; в то время их роман широко обсуждался в прессе. Он мог бы, конечно, обратиться и к Колесову, но тот давно уже заведует кафедрой в Днепропетровске, да и вряд ли помнит его - прошло столько лет.
Когда он позвонил домой и сообщил о предстоящей операции, ему показалось, что Лена даже обрадовалась этому известию. –« Это - правильное решение. Ты сам понимаешь, что это необходимо. Ты себя другим человеком почувствуешь…Господи, какое счастье, что ты оказался в Германии… Мне приехать?» -«Нет. В этом нет необходимости. Сиди дома и жди. Не надо никакого ажиотажа. Твой приезд только все осложнит, и мне лишняя тревога. Есть вещи, которые надо переносить в одиночку. Кроме всего прочего, за мной прекрасно присматривает Ира». Еще он добавил, что ее отец тоже не выносил ритуалов, когда что-то делается только потому, что так принято. «В этом нет никакой нужды» - еще раз повторил он. Лена не то чтоб целиком согласилась с ним, но подчинилась, и ему стало спокойнее.
Вскоре пришел Тенгиз, приволок чемодан. Смущенная улыбка, никогда не сходившая с его лица, теперь была вполне уместна, когда он, присев на койку, принялся бормотать какие-то ободряющие слова, принятые в таких случаях. Он перебил его и спросил, где Ира? Пошла проведать свою подопечную из Питера. Он сейчас заедет за ней в травматологическую клинику и они поедут домой. Не надо ли чего привезти? Нет, у него все есть. Тогда пока, и спокойной ночи. Пока, Тенгиз. -«Ade. Zu gute Nacht»… Da mus ich scheiden» - вспомнил он строку из старой немецкой песни.
Оказывается, если запрет нельзя обойти, то ничего не остается, как свыкнуться с ним. Уже сутки, как он обходился без выкуренной сигареты. Это был его личный рекорд. До этого самым длительным воздержанием сопровождались семичасовые перелеты Москва- Уланбатр. Хотя нет, первая ПДР, которую он делал длилась дольше - восемь часов. Все было в спайках после первой операции. Больной поступил с желтухой и сначала пришлось делать наружное дренирование холедоха, а ПДР выполнять вторым этапом, через три недели. Поэтому и получилось так долго. Рак Фатерового соска… Но во время операции не думаешь о сигарете; вот после - другое дело.
Утром сняли, казалось уже вросшую в кожу, повязку, и у него появился шанс выйти из клиники и покурить, но для этого надо было дождаться окончания рабочего дня, когда медицинский персонал разъедется по домам.
Бад-Нойштадт… Так назывался городок в Баварии, где находилась клиника, куда его должны перевести. Ира поедет с ним, транспорт уже заказан, завтра в девять утра… Оставалось только ждать. Он коротал время за чтением «Die Nacht von Lissabon». Когда-то эту книжку в мягкой обложке подарил ему Фридлянд, зав. отделением анестезиологии в их больнице. Марк Израилевич знал о его увлечении немецким языком и, как-то раз наткнувшись в книжном магазине на собрание сочинений Ремарка на немецком, купил для него «Черный обелиск» и «Ночь в Лиссбоне». Он любил этот роман, который никогда не читал прежде на русском. Написанный ясным языком, без сложных стилистических вывертов, роман не представлял сложности для перевода. Перечитывая его, он всякий раз убеждался, что немецкий язык сам по себе усиливает мрачность и трагизм описываемых событий. Как дополнительная тревожная краска на ночном небе, как осязаемые зубцы на колючей проволоке. В этом отношении и сам шрифт кириллицы не подходит, он более мягок, более обтекаем, и сглаживает восприятие текста. Герой романа - Schwarz теряет любимую женщину, когда все круги ада уже пройдены и остается сделать последний шаг на пути к свободе. У Ремарка любовь всегда не отделима от смерти. Впрочем, все литературные шедевры построены по этому принципу. Все, как в жизни.
К соседу дважды в течение дня приходили врачи. Сначала пришел невропатолог; он долго беседовал с пациентом, внимательно выслушивая жалобы, которые тот нехотя выдавливал из себя монотонным, уставшим голосом. По долетавшим обрывкам разговора можно было предположить, что диагноз больного оставался неясным. Пришедший следом инфекционист тоже не прояснил ситуации. Потом в палату вошла сестра, вкатив штатив с капельницей, и предписанное лечение продолжилось.
Наблюдая за своим соседом, он пытался составить свое мнение о диагнозе. Явно превалировали симптомы общей интоксикации. Рак? Вряд ли - во-первых, все-таки молодой возраст, да и при таких возможностях диагностики, как у них, рак бы выявили без проблем. Больше похоже на какую-то нейроинфекцию.
Свои предположения он высказал соседу, когда они все-таки представились друг другу и каждый рассказал немного о себе.
- Вы сказали, что раньше были совершенно здоровы, а ухудшение почувствовали, вернувшись из командировки, так?
- Совершенно верно. Я ездил в Бельгию. Фирма, где я работаю, занимается поставками сельскохозяйственной техники.
- Приходилось выезжать на природу, на поля?
- Конечно. Мы демонстрировали свои сенокосилки на лугах.
- Видите ли, симптомы вашего заболевания напоминают инфекцию, передаваемую через укус клеща.
- Ну, укус клеща я бы , наверное, заметил.
- По всякому бывает.
Мужчина пожал плечами. В свою очередь и он захотел обсудить медицинские проблемы своего собеседника.
- Моему дяде делали такую же операцию, какая предстоит вам. Вы должны быть готовы к тому, что после операции будет сильно болеть грудина, пока совсем не срастется. Ведь ее распиливают, чтоб вскрыть грудную клетку?
- Да. Это называется – стернотомия. Распиливают вдоль на всем протяжении и крючками разводят в стороны.
- Брр… Так вот дядя месяц после операции передвигался осторожными шажками, как стеклянный человек, который боится оступиться и разбиться вдребезги.
- Вот как. Я этого не знал.
Теперь он вспомнил, как его знакомый терапевт, перенесший АКШ, в шутку жаловался, что, если б знал, как будет болеть грудь после операции, то ни за что бы не согласился оперироваться. Да.. известие неприятное. Он-то рассчитывал, что сразу по возвращении сядет за руль - соскучился он по вождению.