Неизвестная цивилизация
В этой книге вы найдёте исчезнувший мир наших предков – отголоски далёких мелодий, забытые обряды и традиции – цивилизацию бурят первой половины двадцатого века. Они были, действительно, детьми природы, они родились и ушли вместе с веком. Это был уникальный мир бескорыстия и подлинной человеческой совести, по которому будем тосковать все мы, люди, шагнувшие в третье тысячелетие. Что нас ждёт впереди? Мы уже не определяем сами свою национальную суть, оторвались от природы, обычаев и традиций, утрачиваем язык.
Не зная своего, никогда не узнать чужого...
Около двадцати лет я был знаком с Дугаржапом Жапхандаевым, человеком величайшей скромности и удивительного бескорыстия. Именно в силу этих человеческих качеств при жизни он не издал ни одной своей книги, ибо органически не был способен ко лжи и лицемерию. Сегодняшнее издание его книги не случайность, а закономерность, предопределённая свыше.
Он – автор и герой этой книги. Обычно писатели создают в своих произведениях мир литературных героев. Дугаржап Жапхандаев запечатлел в словах и подарил нам – мир реальных людей 1926-1928 годов, мир наших предков, Шамбалу своей души, но читая эту книгу, каждому из нас придётся открывать свою Шамбалу, свою неизвестную цивилизацию.
Виктор Балдоржиев.
Предисловие к первому изданию перевода.1999 год.
* * *
Это были небольшие новеллы на бурятском языке, собранные в одну повесть. Их публиковали в журнале «Байгал», кажется в 1981 году. Перед тем, как начать перевод я прочитал их в журнале. Ощущения были, скажу прямо, скучноватые. Ничего особенного. Так смотришь на телеграфные столбы и пытаешься представить их живыми деревьями. Но потом я погрузился в оригиналы новелл, написанные на твердой бумаге, чернилами и старинным пером. (Их вытащил из сундука сын автора, мой друг Цыден Дугаржапов).
Это был уже совершенно другой, волнующий душу и сердце мир, где оживали буряты первой половины XX века. Оказалось, что раньше я читал выхолощенный материал. Оригинал дышал и жил! И будто ждал собеседника, как сам автор при жизни – Дугаржап Жапхандаев, который, увидев меня, весь озарялся улыбкой.
Прочитав оригинал, я сел за перевод в тепляке, который стоял во дворе дома автора, где теперь уже жил его сын. Через месяц я закончил перевод, а еще через месяц привёз в Агинское книгу…
И вот сегодня, перечитав перевод этих новелл через 15 лет, я вновь с большим волнением ощутил ценность этой книги, где запечатлены исчезнувшие религиозные и житейские обряды, бытовые привычки, социальные слои, а самое главное – взаимоотношения и доброта людей.
Вряд ли мы уже встретим таких авторов, как Дугаржап Жапхандаев, вернём то, что было раньше, но и из вековой давности наши предки будут завещать нам человечность и удивление перед красотой природы и простого человека. Оттуда на нас смотрят живые люди и говорят простые слова, видят обыкновенные явления, пользуются элементарными вещами, делают простую работу, живут не понятной нам жизнью, но, на самом деле, дороже этих людей и чувств мы не найдём в современном мире, каким бы прекрасным и блестящим он нам не казался.
Именно эти ощущения и заставили меня снова всмотреться в свой перевод и предложить вниманию земляков удивительный мир новелл Дугаржапа Жапхандаева.
Виктор Балдоржиев.
Ноябрь 2014 года.
Дугаржап Жапхандаев
Алханай – Шамбала моей души
Помню...
Я родился и жил в бескорыстном мире детей природы и века.
Помню...Алханай... Загдачей… Мне три или четыре года, дверь юрты закрывают, но сейчас она распахнута. В юрте никого нет. Обрадованный, спрыгиваю с кровати, спешу к двери, на волю. Перелезаю через порог и бегу по влажной траве. –
Неожиданно слышу звонкий и ласковый голос мамы:
– Куда побежал! Там ручей, опасно.
Мама догоняет меня, высоко поднимает на руки и прижимает к се-бе. Как далеко видно с высоты! В голубом тумане купаются горы и тайга, видны юрты, коровы и овцы, недалеко – кузница папы. Когда я убегаю, папа тоже берёт меня на руки и несет обратно...
В юрте мама даёт мне блестящий замок и много позванивающих ключей в связке, на которые я давно зарился.
– На, играй и сиди дома! – говорит она, потом пододвигает ко мне деревянную чашку с молоком и длинный ломтик хлеба.
Ключи к замку не подходят, я кручу их так и сяк. Увлёкшись игрой, я молчу. Приходит папа.
– Дома его уже не удержать, недавно он бегал в кустарниках за конём, еле нашли. Не одевать же на него снова колокольчик, – ворчит мама.
Папа молчаливо поддакивает и не спеша пьет чай. Наигравшись, я снова заскучал. Принимаюсь за еду. Жую хлеб и берусь за чашку. Молоко бежит по подбородку и стекает на грудь. Мама подбегает ко мне и вытирает пальцем белые струйки.
– И когда ты избавишься от этого. – приговаривает она, дергая за квадратный кожаный слюнявчик, накрепко пришитый к моей рубашке...
Помню...Алханай...Загдачей... Я взрослею с каждым днем.
Однажды моя сестра Жалма-абгай отпросилась у мамы пойти вместе с подружкой на старое стойбище Онхошо. Я затаился в ожидании, но девочки незаметно вышли из юрты и заспешили. О, как я умею притворяться! С рёвом и плачем, спотыкаясь и падая, я побежал за ними, пока мама не крикнула девочкам:
– Возьмите его за руку, ладно, пусть идет с вами!
Долго мы брели, утопая в травах и цветах. Наконец добрались до Онхошо. Как здесь хорошо! Старый развалившийся балаган из бересты, огромные кучи навоза, черные квадраты спрессованного аргала. А какие запахи! Всюду валяются сине-белые скотские лодыжки, увесистые бабки, россыпи мелких белых камней. Лодыжки, конечно, стали быками, белые камушки – овцами, а торчащие бабки – пастухами. Девочки играют, а я смотрю, заворожённый. Как мы далеко ушли от дома! Ошеломленный, оглядываюсь и, сорвавшись с места, начинаю носиться по старому стойбищу, поднимая вихри пыли...
Помню...Тёплая летняя ночь. Что это у самого горизонта, огромное и чёрное, подпирает мерцающее звездами небо? Барун-ундэр или медная гора Мадага? Любая из них опасна! Там могут быть и волки, и черти. Страшно! Папа несёт меня в темноте на закорках, крепко зажмурив глаза, прижимаюсь одним ухом к спине папы. Тепло. Земля гудит. «Ууй! Кто это догоняет нас?» – вздрагиваю я и оглядываюсь. Никого нет. Где-то далеко, чуть ли не у подножия Саган-Шулута, лает собака. Там, наверняка, бродят волки! А может быть на чьё-нибудь стойбище прокрались воры или разбойники? Слышат ли сейчас собачий лай мои друзья Жамьян-Дэби, Цыден-Еши или Жигмит-Сынгэ? В жуткой ночи медленно испаряются утробные и страшные звуки, звон медных литавр. Это лама отгонял злых духов... Мы идём в темноте мимо огромных сосен и берез, сквозь дрёму мне кажется , что я покачиваюсь на качелях в нашей стайке.
– Дугарка, просыпайся! Домой пришли, – говорит папа и быстро спускает меня, сонного, на землю.
Мама, позванивая связкой ключей, открывает низенькую дверь нашей юрты.
В юрте темно. Сноп лунного сияния падает из верхнего окна на низенький топчан. Ложусь в этот светлый и теплый квадрат, засыпаю...
Просыпаюсь от трубного рокота раковины. Это на улице мычит корова. Выглядываю из-под мехового одеяла. В юрте тепло. Дымок из очага вьётся и поднимается к открытому своду. Почему мама так рано выгнала корову из загона? Папы и Жалмы-абгай в юрте нет.
Быстро встаю, одеваюсь. Натянул носки, сапоги, одел рубашку, ремень рядом. А вот и шапка. Теперь готов. Вперед, на улицу! Куда бежать? К Жамьян-Дэби нельзя – у Намсараевых собака отпущена, мама всегда напоминает, чтобы я опасался. Эта собака и на взрослых кидается! Намсараевы – наши богатые и добрые соседи, Жамьян-Дэби – их сын, мой ровесник и друг.
Чашка густо забеленного чая и кусок хлеба – вот и весь мой завтрак. Арсу я ждать не буду, никуда она от меня не уйдет. А вот сходить к дедушке и добежать до кузницы надо. Ого, сколько голубей сидит на крыше сарая Намсараевых! И никто не пугает. Наш дедушка иногда стреляет их. Почему они не садятся на нашу стайку?
Дедушка хороший охотник. Иногда зайцы свисают с двух боков его саврасого коня. У дедушки всегда есть мясо дичи. Он и бабушка никогда не закалывают на мясо животину. А может быть у них и вовсе нет скота...
На осеннее стойбище
Цепляясь за вершины алханайских гор, по небу плывут хмурые облака. В ограде нашего летника стоят телеги. Папа и мама грузят на них пожитки. Я давно собрал свои игрушки, путаюсь под ногами взрослых, нетерпеливо жду, когда тронутся быки. Папа не спеша и аккуратно укладывает вещи. Не торопится... Наконец-то взрослые туго затягивают крепкими гужами груз, смазывают оси колес и начинают запрягать быков.
Папа выводит первую телегу и неторопливо шагает впереди. Мне надо вскарабкаться на самую высокую телегу. О, как здесь высоко! Я смотрю на небо, на плывущую внизу порыжевшую траву, и от счастья у меня кружится голова! Мы кочуем на осеннее стойбище...
Проезжаем через каменистый ручей, мимо соседних стойбищ Шадаповых и Шулушутоновых, Бычьей изгороди. На склоне горы покоится огромный валун, возле него сиротливо растет старый вяз. Телеги наши возле валуна кажутся маленькими. Почему-то становится страшно. На ровной площадке белеют молитвенные камни. Останавливаемся и молимся, просим у духов удачи. Мама рассказывает, что здесь когда-то жила богатая семья бурят. Водились у них золотишко, деньги и скот. Весной на стойбище напали разбойники и убили всю семью топорами и гирями. Но ни золота, ни денег разбойники не нашли. Ошеломлённый, я смотрю на страшное место.
Лениво поскрипывают наши телеги. У следующего подножия тоже возвышаются молитвенные камни. Так заведено издавна: каждый прохожий добавляет свои и молится… Папа находит в стороне несколько белых камней и кладет на кучу. Потом он встает на колени и, сложив ладони, кладет поклоны, что-то шепчет. Наверное, просит благословения у духов.
Медленно едем по склону горы, дорога крутая и кремнистая. Показался летник Намсараевых, там тишина, они давно переехали на осеннее стойбище. На летнике Бато-нагасы, брата мамы, тоже никого.
Едем по левой стороне Загдачея, сплошь заросшей темным кустарником, над которым изредка белеют стволы берез. У подножия пологой сопки мерцает белым зеркалом озеро, на берегу – сложены молитвенные камни. Снова останавливаемся. Молимся, просим удачи, разбрасываем приношения. Теперь местные духи не обидят нас.
Вокруг – тайга, проплешины полян и пастбищ. Справа – гора Мадага, ближе – сарай, юрта, стайки и изгороди Намсараевых. Недалеко от них – наше осеннее стойбище. Проезжаем мимо родника Махидун, стойбищ Доржиевых, Дамбаевых. Из трубы юрты Намсараевых вьется дымок и, не долетев до вершины Мадаги, тает. Лениво лает собака. Наверняка, привязана. Ни одного человека не видно.
Вот мы и доехали до нашего стойбища. Какие рыжие и желтые краски разбросала осень по тайге и полянам! Надо посмотреть ручей. В чистой воде плывут и покачиваются зеленые водоросли, тонкая ветошь, багряные и желтые листья берез. В изгороди нашего стойбища стоят стога сена. Надо бы вскарабкаться на стог и поиграть, но ворота высокой изгороди крепко привязаны. Добегаю до низенькой папиной кузницы, дверь там забита гвоздями. Что делать? Я отвык за лето от стойбища, даже от соседей Намсараевых. Надо бы сходить к ним в гости, но боюсь. Хорошо бы пойти в гости с мамой...
Продолжение следует.
На снимке: осенний Алханай. 1999 год.