5
Киру поставили на учет к ревматологу, прописав необходимые лекарства, и она их сначала послушно пила, а потом бросила. Прочитала в интернете о своей болезни кучу статей, из которых стало ясно: не лечится. То есть, можно подлечить, но средствами дорогущими и опасными, и на небольшой срок. Вот когда ревматологи мира разберутся наконец в тайнах иммунной системы и придумают универсальное средство от этого вида артрита, все больницы мира опустеют. А пока ученые спорят о природе болезни и на своих конференциях предлагают увеличить число подопытных кроликов для испытаний новых лекарств, глотайте нестероидные противовоспалительные препараты и ждите прорыва в мировой медицине.
«Ну, – сказала себе Кира, – раз мировая медицина бессильна, то я буду жить, как хочется и можется, и не тратить время на походы в больницу!»
И тут случилось маленькое чудо: болезнь вдруг забыла о своей жертве на целый год. По факту Кира считалась одинокой, по учету в поликлинике – больной, а по качеству жизни и количеству людей, любящих ее, – она стала здоровой и почти счастливой – в сравнении с предыдущими годами, проведенными в замужестве.
Школьные стены на несколько часов в сутки укрывали ее от внешнего мира, где водились такие сомнительные типы как бывший муж, а также темпераментные соседи, надоевшие хроническими скандалами. Или уличная незнакомая бабуля, выгребающая из мусорного бака бутылки – в дополнение к своей пенсии. Она терзала сердце Киры, словно была родственницей.
Детский смех на переменках, тишина на уроках английского языка или лепет троечника у доски, даже ароматы школьной столовки были спасением. Голова работала строго по так называемым поурочным планам, сердце откликалось на маленькие радости или огорчения учеников, которых она временно опекала в соответствии со своей профессией.
А после уроков Кира шагала к трамваю, и он вез на родную улицу. Там она покупала в аптеке лекарства, продукты и открывала теткину дверь своим ключом. Слава Богу, тетя Зоя жила недалеко от ее дома. Затея переселить старуху к себе – для общего удобства – потерпела фиаско.
– Нетушки, – заупрямилась та. – Умирать нужно в своей постели и среди своих стен. Я к этим обоям привыкла.
Кира смеялась над шуточками тети и успокаивалась, честно признавшись себе, что этот вариант ее тоже устраивает, пока у нее самой есть время и силы ежедневно навещать старуху.
Короткий визит к тетке включал в себя отчет Киры о прошедшем дне и отчет тети Зои о своем состоянии здоровья. Все это проходило динамично и даже весело. Кира вспоминала какую-нибудь смешную историю из жизни подопечного класса, выдав ее за свеженькую, а тетя Зоя рапортовала о себе:
– Дух мой бодр, хотя нога, зараза, болит. Но я ее мажу, не переживай. Все-таки нога от души далеко, так что не влияет.
Или:
– Давление нормальное, пульс – слегка частит, но ты не переживай: я уже выпила корвалол. Помогает. Ты радуйся, что мне всего восемьдесят пять, а не девяносто.
– Я радуюсь, – улыбалась Кира. – Живите до ста.
– Типун тебе на язык, дуреха! – пугалась тетя Зоя. – Вот как мои зубы кончатся, так и помру. У меня своих еще три зуба осталось. Если каждый год будет вылетать по зубу, то вполне хватит на мой век. У других в этом возрасте уже – ни одного. Все мои подружки стучат протезами, когда жуют, а у меня… есть, за что цеплять. Удачный протез.
Демонстрация протеза – было единственным, что пугало Киру перспективой заиметь такое же устройство во рту. «Боже, – поражалась она теткиному оптимизму. – Еще смеется! Тут рыдать надо»!
До чего хорошо было дома! Тишина, уют, все на своих местах. Не надо убирать с кресел мужские носки, трусы, грязные носовые платки. Нарушать порядок было некому, и Кира устраивала уборку раз в неделю, не чаще.
Она любила родительское гнездо, давно ничего в нем не меняла. Здесь все напоминало отца и маму, хотя из жизни они уходили не отсюда, а из бабушкиной квартиры, куда переселились после ее смерти. Уступили место молодым, сократив свое жизненное пространство ради счастья единственной дочки. Они ведь искренне думали, что Кире с Геннадием будет лучше вдвоем, без взрослых надзирателей.
Комнат было всего две, зато они удивляли всех, кто сюда впервые приходил, своими просторами. Дом был построен перед войной, уцелел от бомбежек и был образцом старых представлений о потребностях живого человека в пространстве.
Светлый паркет елочкой, по старой моде скрытый под большим ковром, давно никто не полировал. Велюровые шторы, темно-зеленые, с набивными листьями, подхваты с кистями, уводили в молодость родителей, и, наверное, потому не желали умирать. Даже моль их облетала стороной.
Мебель была из разных эпох, но только глаз дизайнера мог из этого интерьера изъять чужеродную деталь. Здесь даже слегка продавленные кресла занимали собственное место, формой и добротностью подчеркивая свою благородную функцию – быть удобными.
Кира не покушалась на этот старомодный уют – в память о родителях, ушедших слишком рано для своих лет, а Геннадий ничего не понимал в убранстве квартир. Когда в ее молодости, еще при жизни родителей, Кира робко намекала мужу, что пора бы заменить слишком темную мебельную стенку на что-то более современное, он возмущался:
– Ну, ты, мать, у меня и капризная! Чем тебе стенка не угодила? Она же полированная!
Квартира Кириных родителей казалась ему барской, мебель – роскошной, и он все удивлялся, откуда у простых инженеров такая дорогущая обстановка. Сам он вырос в скромной хрущевке маленького городишки, где понятие о роскоши не совпадало с представлениями города большого, в котором живут всякие шишки.
Но была эта мебель совсем не дорогущей, покупалась в рассрочку, и Кира помнила, как экономили родители на каждой копейке, чтобы не влезать в долги.
«В одиночестве все-таки есть удобства, – думала Кира, сбрасывая возле порога туфли, чтобы влезть в тапки, – не надо торопиться после работы с обедом – чтобы непременно был свежим!»
Муж не любил вчерашних блюд.
– Это вчерашний борщ? – спрашивал он, брезгливо водя ложкой по тарелке. Но ел с видом жертвы. – Опять котлеты? Вчера были котлеты, сегодня…
В молодости Киру огорчала такая привередливость, в последние годы сердила:
– У нас что – ресторан? Как ты думаешь, что труднее - приготовить на два дня шесть котлет или на один день – три? Не капризничай. Или ходи в кафе – расширяй меню. Мама всегда готовила обед на два-три дня, и отец не вредничал. Жалел потому что.
– Я не для того женился, чтобы…
– Вот и надо было на поварихе ресторанной жениться, – уже огрызалась Кира.
Она не ленилась готовить любимые блюда для себя, но чаще все-таки ела на скорую руку, предпочитая кофе со сливками и что-то печеное, купленное по дороге домой в каком-нибудь кафе. Тетя Зоя подкармливала ее первыми блюдами, и Кира догадывалась: все это стряпалось ради нее.
Вечером она спешила подготовиться к урокам на завтра, чтобы успеть до связи с Леной в десять часов.
Лена являлась на фоне шикарной драпировки, но ленилась причесаться хотя бы ради матери. Задорным хвостом из белокурых волос, схваченных на затылке, и расписанной буквами футболкой она походила на школьницу, удравшую с урока физкультуры прямо в театр. Кира не решалась спрашивать, чей это вкус демонстрировала спальня дочери.
Каждый раз Кира хитро выводила свою доченьку на главную тему: когда же та решится рожать?
С экрана на нее смотрело такое родное лицо ее собственного ребенка, не желающего выполнить главную женскую роль – матери. Хотелось к этому лицу прикоснуться, погладить его, а иногда – стукнуть по упрямой Ленкиной башке, шлепнуть по губам, которые капризно изгибались:
– Ма, ну когда? Когда мне рожать, если я только недавно закончила одни курсы – медсестер, а сейчас поступила на другие? Массажисткой буду.
– Но ты же врач! Ты педиатр, как это – массажисткой?
– А кому здесь нужен мой диплом? На фиг он Канаде! Вот курсы закончу, заработаю денег. Мы новый дом достроим, там будет детская, тогда и подумаю о ребенке.
– Она подумает! – Кира аж подпрыгивала от негодования. – И сколько еще лет ты будешь думать?!
А однажды дочь преподнесла ей такой сюрприз, от которого Киру чуть не хватил инфаркт.
Как-то раз она спросила Лену, о чем думает Базиль. Неужели ему не хочется иметь наследника.
– Какой Базиль? Да ему чихать на моего ребенка. У него уже скоро свой родится, а мы…
– Стоп! – оборвала Кира. – Как это – свой? Он оказался женатым? Я ничего не понимаю, Лена!
Кира даже схватилась за сердце, которое подозрительно зашевелилось в груди.
В голосе Лены вдруг зазвенели восторженные нотки:
– Ты помнишь, я тебе фотку прислала на «мыло», где мы с Базилем и его другом Дэвидом сидим на веранде нашего недостроенного дома? Тебе еще он понравился!
– Кто понравился? Дом?
– Друг! Дэвид тебе понравился! Теперь он мой муж, и мы строим дом, который…
– Ле-ена! – крикнула Кира, хватаясь то за голову, то за сердце. – Я не понимаю ни-че-го!
Дочка со смехом откинулась на спинку стула:
– Ну, ты, мамуль, даешь! Что тут непонятного? Мы с Базилем и Дэвидом поменялись семьями. Рассказываю по порядку. Сначала я влюбилась в друга Васькиного, Дэвида. А он – в меня. Потом мы с Василием разъехались – квартирами поменялись. В нашу бывшую квартиру Вася привел жену Дэвида, а я перебралась в недостроенный дом к Дэвиду. Так о каком ребенке можно говорить сейчас? Вот когда коттедж достроим, тогда…
Кира потрясенно молчала.
– Эй, мамуль, – приблизила Лена лицо чуть ли не вплотную к экрану, отчего оно стало незнакомым и уродливым, как у огромного кузнечика – Ты чего замолчала? Тебе же Дэвид понравился! Ты еще сказала тогда: какой интересный мужчина! А мой Додик и точно – красавец! Еще и умный, жутко!
Кира взяла себя в руки, но говорила теперь тихо – сил не хватало:
– Поменялись, разъехались, съехались… И когда это все стряслось? И когда это твой бывший успел … ребенка?
Лена скорчила насмешливую мину:
– Ма, не делай из всякой ерунды трагедии! Мы как приехали в Канаду, так и разбежались. Ну, не совсем сразу… Через три месяца, кажется. Не смогла я устоять перед Додиком. Он, кстати, еврей. Сначала жил в Израиле, а потом его переманил сюда Базиль.
– Бедный, бедный Василий…
– Чего это он бедный, мамуля?! Они же дружат! Мы семьями дружим. Васька счастливый, ему досталась чудная жена! Я вот не научилась толком готовить, по твоей, кстати, вине, а Жанна по профессии повар. Была, то есть, в Союзе. И она моего бывшего обжору, ты же видела, какой он толстый, посадила на еврейскую кухню, а Дэвид…
– Лена, хватит. Дай опомниться. Значит, ты все это время мне врала?! Я думала, что это Базиль равнодушный какой-то, а это ты натворила все! И молчала, лгала! Нет, нечестно так поступать с родной матерью!
– Я не хотела тебя расстраивать. Мало тебе папочка принес горя, так я еще тут проблемы создаю!
О папочке они раньше не заикались. Обозвав его предателем, Лена больше не упоминала его имени, словно отца не было в природе.
– Вот ты его назвала предателем, а сама, сама, Лена? Разве это не предательство – бросить человека, который увез тебя в свою страну, любил тебя…
Лена нахмурилась, потом улыбнулась, демонстрируя то ли широкую натуру, то ли взрослую снисходительность:
– Тут не бросают, тут договариваются. Как цивилизованные люди. Это вы там все эгоисты, а здесь каждый прежде всего думает о другом, чтобы ему было хорошо!
Кира вздохнула, подвела итог:
– Эгоистка ты, доченька. В папу. Еще и вруша.
Но уже через пару дней Кира успокоилась. Спасибо Наде. Та, как обычно, все расставила по своим местам:
– Кира, уймись. Главное – ей хорошо. Так пусть и тебе будет хорошо. А если этот Дэвид еврей, то ребенку быть. Где ты видела еврейскую семью без детей? Да он твоей Ленке настрогает не одного, а штук пять!
продолжение http://www.proza.ru/2014/11/02/1876