Детское одеяльце

Настя Никитина
Привет, это я.
Неужели не узнаешь? Как странно. А ведь совсем недавно ты обнимал меня, вдыхая пьянящую свежесть, греясь моим теплом, боязливо пряча свой нос и плечи под мои складки. Ты словно хотел весь уместиться подо мной, спрятаться от проблем и мыслей. Иногда ты сжимал меня сильно-сильно, так сильно, что казалось, будто сейчас я порвусь. Будто все мои ниточки резко разъединятся. Тогда я сжимался, стараясь не чувствовать той боли, что ты причиняешь мне. В такие моменты я утешал себя, что совсем скоро будет утро или ночь, совсем скоро я вновь смогу обнять тебя, согревая, словно утешая после долгого дня.
А помнишь, как давно - давно, когда ты был еще совсем ребенком, ты одевал меня на голову и бегал по квартире? Ты пачкал меня, наступал на края, скидывал в ненужных местах. А я терпел. Я терпел, потому что чувствовал, как тебе это нравится. Как нравится бегать, придумывая, что я-это твой плащ, что я - это твоя палатка, что я - это вкусно пахнущие море, а ты пират. Я помню.
 Помню, как тосковал, сложенный в несколько раз под грудой игрушек, дожидаясь тебя из школы или с прогулки. Помню, как мне было невыносимо больно, когда меня крутили в стиральной машинке, поливая всего, комкая, но я держался. Я держался для тебя, малыш. Я хотел быть чистым, я хотел быть нужным, я хотел нравиться тебе.  Помню, как по мне водили обжигающем кипятком, меня гладили, вытягивая, заставляя испытывать боль. И честное слово, будь у меня рот, я бы кричал. Хотя нет, я бы молчал, чтобы не напугать тебя. Тебя, моего маленького друга, ради которого я терпел эти муки месяц за месяцем.
А потом, я сам не знаю, как случилось такое, но во мне что-то порвалось.
Хрустнуло.
Треснуло.
Разошлось. 
Тогда меня пронизывали холодные иголки, что держала мягкая рука, поглаживая и обещая мне еще верную службу. Мне было приятно, представляешь? Представляешь, есть такая боль, которая приятна. А потом это повторилось.
Хрустнуло.
Треснуло.
Разошлось.
Меня латали уже не так осторожно, меня зашивали с раздражением и горечью о потерянном времени. И вновь.
Хрустнуло.
Треснуло.
Разошлось.
И вот, меня уже никто не хочет чинить. И вот, меня, точней то, что осталось от меня, поглаживают, чуть-чуть сжимая, и вновь распрямляя. И вот, говорят, что меня пора заменить. Такие страшные слова. Слова, растягивающие каждую мою ниточку, они начинает безвольно визжать и, кажется, что я весь сник, сжался до крошечных размеров и покрылся испариной. И вот, ты, мой маленький друг, обнимаешь меня, утирая свои слезы о край. Кажется, что я весь приник к тебе, желая срастись, не отделяться, защищать и укрывать под собой от всего. Но.
Это был последний раз, когда меня так обнимали, когда меня бережно гладили, когда меня волнительно перебирали, складку за складкой. Нет, меня не забыли. Случилось нечто худшее. Меня доставали, когда кому-то было прохладно, когда кому-то было нечем согреться, когда кто-то чужой нуждался во временном укрытии. И поверь, малыш, ничьи руки не были такими же нежными, как твои. Да, иногда меня кто-то пытался почистить, поправить, но все это было скорей от их нежелания видеть мою уродливость, нежели из-за заботы.
Ну что, малыш, ты помнишь меня?
Привет, это я, твое детское одеяльце.