Сенокос...

               

     Июль  нынче  выдался  жарким  и  сухим,  что  способствовало  быстрому  завершению  на  изломе  двух  месяцев  заготовки  сена  на  зиму  для  скота  в  планируемом  количестве,  необходимом  для  безэкономного  кормления,  вплоть  до  летней  сочной  травы.
     Тёплая,  в  меру  влажная  весна,  и  с  ночными  ливнями  начало  лета  обеспечили  хороший  травостой,  травы  стоят  на  загляденье,  глаз  радуется.
     Косили  в  основном  трактором,  им  же  и  ворошили, и сгребали, и  стаскивали   копы.
  Оставалось  за  малым.  Сметать  в  зарод да  привезти домой.
Погода  к  покосу  установилась  жаркая,  как  на  заказ,  и  уже  через  неделю  народ   облегчённо  вздохнул,  оставив  позади  одну из  важных  забот,  приобретя  уверенность,  что  домашний  скот    будет  сыт  и  накормлен,  а  хозяин  с  молоком,  сметаной,  маслом  да  творожком.
     Из  покон  веков  так  было  заведено  в  сибирских  деревнях,  что  коровка  в  каждом  доме,  в  каждом  дворе  была  главной  кормилицей  как  до  войны,  так  и  в  трудные  военные  годы,  да  и  в  послевоенное  время,  а  если  ещё  удавалось  какого  кабанчика  вырастить,  то  это  было  пределом  мечтаний.
     Огороды  под  картошку  занимали  огромные  и  осенью  всем  семейством  две- три   недели  копали,  до  первых  заморозков,
     зато  долгой  холодной  зимой  сами  были  с  пропитанием,  и  живности  домашней  хватало  с  избытком.
     Рожь,  как  самая  урожайная  и  первостепенная  культура  давала  приличный  урожай  даже  при  суровом  сибирском  климате,  и  она- то,  матушка,  и  спасала  люд  от  голода  в  то  трудное  и  тяжкое  время.
      В  деревнях  было  большое  количество   коней.   На  них    косили  и  пахали,  сажали  под  плуг  картошку,  возили  дрова,  сено,  ездили  на  охоту,  орешничать,  собирать  клюкву.
     А  коню  к  сену  овёс  подавай,  конь  без  овса-  не  работник,  поэтому  обязательно   сеяли  полосу  овса,  иначе  на  одном  сене  косилку  не  особо  потаскаешь,  если  ещё  и  трава  в  рост.
     К  сенокосу  готовились  тщательно,  заранее,  стараясь  не  упустить  даже  малейшей   мелочи,  от  которой  может  произойти  сбой  или,  не  дай  Бог,  срыв  в  работе,  когда  и  погода  позволяет,  и  народ  с  открытым  сердцем  готов  помочь.
      К  покосу,  помимо   водочки  своего  производства,  всегда  ставилась  ещё  и  фляга  домашнего  ячмённого  пива,  которое  в  жару  шло  намного  лучше  водки,  когда  вечером,  после  окончания  трудного  дня,  хозяева  накрывали  огромный  стол  с  обилием  еды,стараясь  хоть  как-то   отблагодарить  соседей,  друзей,  родню  за  помощь,  за  то,  что  не  оставили  одного  один  на  один  с  этой  бедой,  так  давившей  и  напоминавшей  постоянно  о  себе,  с  проблемой,  которая,  как  оказалось,  вполне  разрешима  благодаря,  в  первую  очередь,  этим  окружающим  тебя  замечательным  людям.
    Как  сегодня  за  помощь  всем  благодарен  ты,  так  завтра  кто-  то  из  них  будет  благодарен  тебе,  потому  что  взаимовыручка  есть  первейшее  дело  в  сибирских  деревнях.
     Ставить  ли  дом,  баню  ли-  всегда  помогут,  один-  то  ничего  не  сделаешь,  а  с  друзьями  да  соседями  можно  горы  свернуть.
     Главное,  народ  мастеровитый;  умеют  и  плотничать,  и  столярничать,  не  под  евро,  конечно,  зато  от  души,  добротно,  на  века,  от  чистого  сердца,  по-  человечески.
      По  окончании  сенокоса  всегда  благодаря  близости  черничного  болота  несколько  дней  выделялись Николаем для  сбора  этой  ароматной,  приятной  на  вкус,  полезной  ягоды. 
       Её  в  урожайные  годы  бывает  черным- черно:  руками  за  световой  день  можно  запросто  собрать  больше  двадцати  литров  отборной  черники.
      За  два  дня  с  ночёвкой  Николай  привозил  по  фляге  черники,    чтобы  закатать  на  зиму  компота,  наварить  варенья,  чтобы  в  зимнюю  стужу  попивать  ароматный  чаёк  с  черничным  вареньем,  вспоминая  ушедшие  тёплые  дни  ,  которые  уже  никогда  не  вернутся ,  не  обласкают  теплом, не  согреют    этот  холодный  зимний  вечер  с  озябшими  за  расписным  окном  воробьями  ,  с  завывающим  в  углах  ветром,  для  которого  даже  овчинный  тулуп  не  был  преградой,  и  через  некоторое    время казалось, что  кроме майки  на  тебе  больше  ничего  и  нет.
      И  лишь  тёплая,  с  потрескивающими  в  топке  берёзовыми  поленьями  печь  как- то  отдалённо  напоминала  о  том  желанном  времени,  куда  хотелось  вновь  и  вновь  возвращаться  и  не  уходить  больше  никуда:  ни  в  слякотную,  дождливую,  пасмурную  и  тоскливую  осень,   ни  в  эту  с  сугробами,  морозами  и  метелями  зиму,  что  ещё  не  скоро  кончится,  не  позволяя  хоть  на  немного  приблизиться  тёплым  весенним  денькам,  которые  будут  смутно  напоминать  о  лете,  о  тепле,  о  запахе  свежего  сена,    об  аромате  той  черники,  от  которой  щекотало  в  носу,  захватывая  дух,  пьяня  и  дурманя  голову .
      Ничто  так  не  будоражит  понимание  того,  что  ничего  уже  не  вернётся,  даже,  может  быть,  и  не  повторится   уже  никогда,  и  только  в  мыслях  и  снах  своих  человек,  иногда  и  сам  того  не  ведая,  может  перенестись  туда,  куда  ему  всегда  хотелось,  где  его всегда  ждёт  и  будет  ждать  встреча  с  тем,  что  ему  так  дорого  и  желанно,  что  всегда  зовёт  и  манит,  без  чего
немыслимо  его  существование  на  этой  грешной  земле,  без  чего  невозможно  возвращение  туда,  где  было  тепло  и  сладостно  и  душе,  и  сердцу,  откуда  не  хотелось  уходить,  не  хотелось  расставаться  с  близкими  и  родными  людьми,  которых,  как  оказалось,  не  было  и  не  будет  роднее  уже  никогда.
       Несмотря  на  то,  что  уже  удалось  убрать,  свозить  и  сметать  в  стога,   предстояло  ещё  много  кропотливой  работы,  чтобы  сено  оказалось  дома  в  целости  и  сохранности.
       Чтобы  зарод  зимой  не  примёрз  под  сани  или  берёзу,  в  зависимости  от  того  на  что  решили  класть  сено,   Николай настилал  слой  жердей  и  уже  на  них  затаскивал  незавершённый  зарод,  где  уже  на  месте  шло  довершение  опытным  стогователем,  которому  подвозили  остатки  сена  и  подавали,  куда  тот  указывал.
     Самое  главное,  чтобы  зарод  не  промочило  и  не  снесло  верхушку  ветром,  для  чего  её  пригружали  по  обе  стороны  берёзовыми или осиновыми ветками  с  листьями,  а сам  зарод  тщательно  «обчёсывался» и приглаживался.
      Ввиду  того  что  скот  содержался  безпривязно  и пасся  без  пастуха,  сено  следовало  сразу  же  огородить, иначе  весь  труд  насмарку,  потому  что  после   посещения  стадом коров вашего  незагороженного  сена,  там  может  ничего  не  остаться.
     Поэтому  сразу  без  промедления  на  расстоянии  полутора  метров  от  основания  зарода Николаем сооружалась  изгородь  из  осиновых  или  берёзовых  жердей  с  глубоко  вбитыми   в  землю  кольями.
      Теперь  осталось  ждать  зимы  со  снегом  и  морозиком,  чтобы  по  белой  и  чистой  дороге  привезти  сено  домой,  затащить  под  навес,  где  оно  будет  защищено  от  снега  и  весенних  дождей.
       Рядом  с  зародом  сооружалась  кормушка  для  скота,  в  которую  по  мере  надобности  подкидывалось  сено,  тем  самым  уменьшая  расход,  перекрыв  доступ  скота  к  зароду.
       Утрамбованное,  слежавшееся  сено  тяжело  отделялось,  поэтому  отрезали  нужное  количество  специальными  резаками,  изготовленными  из  пилорамных  пил,  затем  сено  сбрасывалось  в  кормушки,  и  бурёнки,  не  спеша,  уминали  аромат  летнего  луга   
с  превеликим  удовольствием,  незабывая  благодарить  хозяина  молоком  да  сметанкой.
      Конечно,  до  определённого  времени,  так  как  ближе  к  весне  за  несколько  месяцев  до  отёла, коровку  придётся  запускать,  то есть  прекращать  доение,  ну  а  уж  потом  после  отёла  молока  опять  будет  много,  хватит  и  хозяевам,  и  телёнку.
       А  что  может  быть  желаннее  тёплого, с  пеной  парного  молока,  пахнущего  родной  и  ласковой  бурёнкой,  летним, утопающим  в  цветах  лугом,  душистым  ароматным  сеном,  от  запаха  которого  на  сеновале  не  хотелось  просыпаться, и  было  не  надышаться  этим,  ни с чем  несравнимым  ароматом,  напоминающим  терпкий  запах  летнего  мёда,  что  вобрал  в  себя  всю  палитру  лета,  летней  грозы,  летнего  зноя,  реки,  тайги  и  полей,  который  возвращал Николая туда,  в  то  далёкое  и  сказочное  детство,  которое  теперь  нельзя  не  вернуть,  не  даже  приблизить,  и  лишь  память,  выхватывая  отдельные  эпизоды  того  далёкого  незабываемого  времени,  возвращала  вновь  и  вновь  туда,  куда  хотелось  и  хочется  всегда,  где  до  самого  конца  всегда  будут  рады  твоему  возвращению,  будут  рады  выслушать  и  вместе   порадоваться  успехам  или  утешить  и  поддержать  в  случае  неудач  и  бед.
      Кто  как  не  родные  и  близкие  люди  способны понять  всю  тяжесть  разлуки  с  родной природой, родными  людьми,
когда  ночами  снилось  то, что  сохранилось  в  душе,  памяти  и  сердце,  от  чего  было  не  уйти,  не  спрятаться,  не  забыть,  не  убежать,  то,  что  будет  напоминать  о  себе  всегда,  то,  что  будет  огорчать  и  радовать,  без  чего  нельзя  существовать  на  этом  чёрно- белом  свете,  с  его  изменчивым  укладом,  где  память  всегда  будет подбрасывать приятные  и  менее  приятные  эпизоды
из  того  далёкого,  ушедшего  времени,  которое  не  стереть, не  вычеркнуть  нельзя,  как  нельзя что- то  изменить из того,  что  было сделано  не  так,  как   видится  теперь.   
       И  даже  не  это  самое  важное.  Главное,  чтобы  никогда  ни  тебе  самому,  ни  детям  твоим,  ни  внукам  не  было  стыдно  за  содеянное  тобой,  никогда  и  никто  не  смог  бы  произнести  плохого  слова  в  твой  адрес, характеризуя  дела  твои  и  помыслы  твои,  для  чего  в  принципе  и  живём,  стараясь  по  мере  сил  своих,  возможностей  и  разума  творить  добро  во  всех  его  проявлениях,  без  чего  мир  стал  бы  серым  и  безликим,  народ  злым  и  безразличным,  лишённым  чувства  сострадания  и  соучастия,  боли  за  близкого,  родного  и  не  совсем  родного  человека,  которому  иной  раз  и  помощи- то  никакой  не  надо,  а  лишь  простого  человеческого  понимания  и  тёплого  доброго  слова,  способного  поддержать  в  трудную  минуту,  в  минуту  неуверенности  и  отчаянья, в минуту, когда жить не хочется, в минуту , когда  кажется, что уже всё свершилось и изменить ничего уже нельзя .
      Но не каждый год бывал таким  благоприятным для сенокоса, как нынешний, бывали года и похуже, если не сказать больше.
      Один год  сено косили,  аж целых три раза за лето, а накосили на зиму только  в октябре  уже высохшей  на корню травы.
      Такой  конец лета и начало осени не могли припомнить даже самые древние  старожилы, чтобы от дождей летом выходила из берегов  Николаевка, да и не раз, такого не бывало сроду.
      У кого покосы были в низине вода не уходила неделями,  и народ,  весь в отчаянии уже подумывал, а не придётся ли скотину
пускать под нож.   А что?? Всяко будешь думать, когда третий месяц льёт как из ведра чуть ли не каждый день. 
    Думали, что хоть в промежутках даст погода  высушить  это злосчастное  сено. Да где там! И  когда уже и третий укос загнил, так  что хочешь,  и  придумаешь, и надумаешь.
    Хорошо что покосов лишних в достатке!  На скошенном же пришлось попахать! Сено- то сгнившее не оставишь так, его надо сгрести  и всё растащить по кустам, иначе  на покосе, хоть на своём, хоть на чужом, можно крест поставить.
     Зато тем летом  рыбой да грибочками запаслись до отказа.
    Пацаны после разлива таких щук по низинам вылавливали, что
Бывалых  рыбаков, завидки порой брали.
     А  вот,  когда в конце  сентября после окончания дождей,  неожиданно бабье лето привалило с тёплыми по-летнему солнечными  деньками, то от опят не знали куда деваться, и измерение количества их немедля перешло из корзин и вёдер сразу на мешки  да короба.
    Опята, как и кедровый орех, бывали не каждый год, и небольшой их запас  не бывал лишним  никогда.
    В любое время, будь то лето или тем более зима опята шли, на ура, и даже не важно для чего; для супа ли или для жаренья.
    Чистейшие, отборные опята заливались свиным жиром и на медленном огне часа два жарились, затем выкладывались в банки, кому какие нравились, заливались этим же жиром  и хранились в погребе или холодильнике не один год.
     Самое главное в этом процессе исключить попадание влаги, поэтому опята, подосиновики, а равно и другие грибы не мыли, а просто чистили.
      И стоило только взять сковородку, выложить содержимое банки, поставить на огонь, добавив немного водички, как весь дом, всё вокруг наполнялось ароматом, ароматом тайги, речки, вырубов, где  каждый пень  в урожайный год  давал по мешку отборных опят.   
       Опята  помимо того, что  заливались жиром,  ещё и солились, и мариновались с яблочным уксусом и  всякими приправами, что не мешало длительному хранению в любом их  виде в погребах.
      Николай с самого раннего детства вобрал в себя все повадки заядлого грибника, видя и находя их грибы везде и всюду, и редко какому- ни будь из грибов  удавалось не попасть в его вещмешок.
     По всей округе в грибной сезон то тут,  то там по тайге стояли грибоварни, что давало возможность местному населению заработать какой-то рубль самим  и дать заработать и труженикам из зверпромхозовского цеха, где круглые сутки готовились бочки под грибы, рыбу, бруснику.
     Столько грибов как в сибирской тайге, Николай не встречал нигде.  По осинникам за полчаса можно было набрать мешок
ядреных подосиновиков.
     А что творилось осенью, тёплой и влажной, в густых пихтачах, где от обилия жёлтых груздей ступить было негде, и за час можно было на одном месте несколько мешков спокойно собрать.
     И какие заморские деликатесы могли бы потягаться с хрустящими, с лучком и со сметаной, груздочками, под жареную картошечку да под стопарик! да никакие и не могли даже близко.
     Но это всё только  после сена, сено всегда было на первом месте,  не терпя никаких перестановок.
      Отрешившись от всего другого, только одна эта мысль постоянно сидела в голове, сверлила и точила изнутри, не давая ни на одну минуту отвлечься  на что-нибудь другое, что- бы могло помочь успокоить душу и сердце, помочь забыться, затеряться  в думах своих, в помыслах.
      И только когда всё улаживалось, приходило какое-то успокоение, какая-то уверенность,  во всём не имеющем даже  отношения к этому сену. 
      И  это всё радовало и давало познать  глубокие чувства удовлетворения, какой-то не показной благодарности к окружающим тебя людям,  благодарности  к  Всевышнему за их  помощь, оказанную в эту трудную для тебя минуту.
      Когда можно будет наконец  глубоко вздохнуть, враз стряхнуть с себя всю тяжесть этой немаловажной проблемы, что постоянно  напоминала о себе, давила и тяготила везде и всюду, где бы ты не находился, что бы ты не делал.
     И наступало какое-то необъяснимое чувство  гордости за то, что ты живёшь в этом чудном крае среди этих добрых сердцем и душой людей; людей,  которые никогда не бросят в беде  даже чужого  человека;  людей,  которым ещё пока не чужды такие понятия как сострадание, доброта, честность, справедливость; справедливость во всём: в делах, в поступках,  в мыслях; людей, на которых хочется быть похожим всегда и во всём, осознавая, что именно так  и  должна строиться наша жизнь, что именно так должен поступать каждый, кому дозволено Господом  носить  это гордое  имя   «Человек».
     И  никакие умы никогда не изменят наши  убеждения, что именно так и должно быть, именно так и должны поступать все без исключения, невзирая на титулы и регалии, на богатства и веру.
      И только одна  совесть  способна расставить всё по своим местам, только ей одной дано право  навести порядок в наших душах, сердцах и умах, только ей одной позволено дать справедливую оценку  отношений человека к человеку, к Господу своему, ко всему тому  что нас  окружает,  объединяет и скрепляет в том, что так и будет всегда и вовеки веков.
               

               
                Н.Ткач 2000г.